CC BY
19
ПЕРСОНАЛЬНЫЕ МИФЫ ФЛОРЕНТИЙСКИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ДЕЯТЕЛЕЙ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ (НИККОЛО МАКИАВЕЛЛИ И ФИЛИППО СТРОЦЦИ)
М.П. Гребнева
Ключевые слова: народ, гвельфы, свобода, республика, тирания, террор.
Keywords: nation, Guelfs, freedom, republic, tyranny, terror.
Источниками сведений, касающихся флорентийской мифологии, для нас стали статьи, воспоминания, письма, художественные произведения русских авторов, содержащие упоминания о городе цветов. Мы использовали их, в соответствии с теорией К. Леви-Стросса1, для чтения по горизонтали и для понимания по вертикали. Вертикаль текстов и перекрестные их отношения, которые формируются при подобном подходе, позволяют выявить ядерные элементы локального мифа. К ним мы относим мотивы камня, сада, цветка и цвета. Это, как нам видится, первичные мотивы, они в большей степени связаны с бытовой конкретикой. Вторичные мотивы, которые оказываются более сложными, - это те, которые порождены особенностями флорентийского времени и пространства. К ним мы причисляем мотивы прошлого, круга и башни.
Следует заметить, что данный локальный миф универсален, так как включает в себя константные составляющие, неизменные на протяжении веков в творчестве самых разных и не только наших авторов. Мы полагаем, что он создан выдающимися флорентинцами - писателями, живописцами, архитекторами, скульпторами, политическими деятелями, что русские сочинители не только восприняли и перенесли его на родную им почву, но и осуществили работу над персональными мифами его творцов. Если универсальный миф дает ответ на вопрос: «Что собой представляет Флоренция?», то каждый персональный миф подразумевает ответы на вопросы: «Каким был
1 См. об этом: Леви-Стросс К. Структура мифов // Вопросы философии. 1970. N° 7.
этот ее создатель?», «Каким закрепился его образ в русской литературе?»2.
Среди выдающихся флорентинцев особая роль принадлежит двум политическим деятелям - Н. Макиавелли (1469-1527) и Ф. Строцци (1488-1538).
Интерес к Макиавелли А.С. Пушкина отличается, на наш взгляд, ярко выраженным психологическим характером. Он привлекает его и как человеческий тип, и как знаток человеческих душ.
Слово «флорентинец» использовано А.С. Пушкиным для характеристики Н. Макиавелли и содержится в «Table - Talk» («Застольных разговорах») (1835-1836), в реплике: «Езуит Посвин, столь известный в нашей истории, был один из самых ревностных гонителей памяти Макиавеллевой. Он соединил в одной книге все клеветы, все нападения, которые навлек на свои сочинения бессмертный флорентинец, и тем остановил новое издание оных. Ученый Conringius, издавший «II principe» в 1660 году, доказал, что Посвин никогда не читал Макиявелля, а толковал о нем понаслышке» [Пушкин, 1976, с. 175].
В предыдущей по отношению к «флорентинской» реплике также упоминается имя Макиавелли: «"Divide et Шрега"есть правило государственное, не только махиавеллическое (принимаю это слово в его общенародном значении)» [Пушкин, 1976, с. 175].
В своем трактате «Государь» Макиавелли размышлял о разнообразии средств для достижения намеченного кем -то, в частности, он писал: «...люди действуют по-разному, пытаясь достичь цели, которую каждый ставит перед собой, то есть богатства и славы... » [Макиавелли, 2003, с. 117-118].
В следующей за «флорентинской» реплике содержатся соображения по поводу того, что «человек по природе своей склонен более к осуждению, нежели к похвале (говорит Макиявелль, сей великий знаток природы человеческой)» [Пушкин, 1976, с. 175]. Высказывание представляет собой чуть измененную цитату из трактата «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия»: «Хотя по причине завистливой природы человеческой открытие новых политических обычаев и порядков всегда было не менее опасно, чем поиски неведомых земель и морей, ибо люди склонны скорее хулить, нежели хвалить поступки других... » [Макиавелли, 2003, с. 125].
2 А.Ф. Лосев, в частности, писал о том, что «миф всегда есть живая и действующая личность» [Лосев, 1991, с. 37], что «миф есть в словах данная чудесная личностная история» [Лосев, 1991, с. 169].
В «Разговорах» Пушкин демонстрирует знание трудов Макиавелли, свое уважительное отношение к их автору и свой неподдельный интерес к вопросам психологии, истории и политики.
А.И. Герцен, государственный деятель, революционер, во втором письме из цикла «Письма с Via del Corso» (1847-1848) размышляет о политическом устройстве Тосканы и Флоренции, возможно, не без влияния Макиавелли: «Гнет, тяготевший над Италией до Ломбардо-Венецианского королевства, не был ни равномерен, ни всеобщ, не был принятой, проведенной системой. Когда, собственно, выносили его римские аристократы, флорентинцы - и вообще Тоскана?» [Герцен, 1955, с. 267]. Автора привлекает феномен независимости городов итальянских вообще и Флоренции в частности: «Даже прежде правительства национальные, верно выражавшие потребности своего города - Флоренции, Генуи, Венеции, - за городскими стенами являлись как иго, которое покоренные были всегда готовы свергнуть; они сами вне метрополии принимали свою власть не более как за военную оккупацию и были всегда sur le qui vive» [Герцен, 1955, с. 267].
Герцен замечает, что «все усилия Гогенштауфенов и их наследников развить в Италии монархическое начало - остались тщетными, и собственно теория гибеллинская, о которой писали трактаты ученые легисты и которую они старались представить последним словом римского права, - никогда не прививалась к народу, народ был всегда гвельфом» [Герцен, 1955, с. 267]. Эти соображения с полным правом можно отнести к городу цветов. Подтверждением тому служит «История Флоренции» Н. Макиавелли, в которой он, в частности, писал об эпизоде из времен правления короля Неаполитанского Манфреда: «Дела королевства вынудили графа Джордано (военачальник Манфреда. - М.Г.) возвратиться в Неаполь, и королевским наместником во Флоренции он оставил графа Гвидо Новел-ло, владетеля Казентино. Тот созвал в Эмполи совет гибеллинов, на котором все высказали мнение, что для сохранения в Тоскане власти гибеллинской партии необходимо разрушить Флоренцию, ибо весь народ ее держится гвельфов... » [Макиавелли, 2003, с. 260].
Д.С. Мережковский, в отличие от А.С. Пушкина и А.И. Герцена, размышляет не о достоинствах, а о недостатках Макиавелли-политика, части той исторической действительности, которую реконструирует писатель. Слабость, нерешительность, стремление к отвлеченным умствованиям, по мнению автора романа «Воскресшие боги» (1901), были присущи секретарю Флорентий-
ской республики. По словам Мережковского, он «так остроумно излагал отвлеченные правила, но каждый раз, как пытался доказать их на деле - проигрывал» [Мережковский, 1993, с. 356]. Леонардо хорошо понимает Макиавелли не только потому, что он творческий человек, привыкший всматриваться в лица людей, проникать в их суть, но и потому, что тот близок ему внутренне, духовно: «Впрочем, истинной веселости не было в Макиавелли, и художник угадывал тайную горечь в его циническом смехе» [Мережковский, 1993, с. 358]; «По собственному опыту художник угадывал то, что происходило в душе Макиавелли. Это была не трусость, а та непонятная слабость, нерешительность людей, не созданных для действия, та мгновенная изменчивость воли в последнюю минуту, когда нужно решать, не сомневаясь и не колеблясь, которые ему самому, Леонардо, были так знакомы» [Мережковский, 1993, с. 385].
Да Винчи чувствует свою похожесть с Макиавелли, видит в нем своего двойника: «Так же, как и Никколо, предоставил он судьбе топтать его ногами, делать с ним все, что ей угодно, только с большею покорностью, не желая даже знать, есть ли предел ее бесстыдству... » [Мережковский, 1993, с. 503]. Мережковский подчеркивает нераздельность предначертанного политику и художнику: «Он (Леонардо. - М.Г.) вспомнил его пророчество, что судьба у них общая: оба они останутся навеки бездомными скитальцами в этом мире... » [Мережковский, 1993, с. 503].
Макиавелли в произведениях русских авторов не тождественен, если можно так выразиться, самому себе. Он и положительный, и отрицательный. У него есть двойник - Леонардо да Винчи. Мотивы двойничества, копии, круга неразрывно связаны с представлениями о городе цветов, о вторичных мотивах универсального флорентийского мифа.
Прообразом героя поэмы И.С. Тургенева «Филиппо Стродзи» (1847), впервые опубликованной в 1884 году, стал Филиппо Строцци, один из флорентийских политических деятелей XVI века. В своем произведении русский автор особо подчеркнул обреченность всевозможных серьезных начинаний во Флоренции, пассивность ее населения.
Трагическая судьба Ф. Строцци свидетельствует об отсутствии связей этого человека дела с флорентийским народом. Образ революционера выглядит твердо очерченным и близким именно нашим авторам и читателям, вероятно, из-за аналогичных эпизодов в русской и итальянской истории.
Как никто другой это понимал А.С. Пушкин, автор исторической трагедии «Борис Годунов». Безмолвие русских людей в знаменитой пушкинской ремарке указывает на причину, обусловившую судьбу Бориса Годунова и его семьи, приход к власти Димитрия Самозванца, а пассивность флорентинцев является предпосылкой трагической участи главного героя в тургеневском сочинении.
Интерес к итальянской истории и политике Пушкин продемонстрировал не только в «Застольных разговорах», но и в поэме «Ан-джело», созданной в 1833 году и опубликованной в 1834 году. Правда, внимание автора в ней привлекал любовный конфликт по преимуществу, а не политическое противостояние, о котором идет речь в «Филиппо Стродзи».
Надо сказать, что Тургенев с особым уважением относился к прошлому Флоренции как к месту, где родился создатель «Божественной комедии», где процветала республика:
В отчизне Данта, древней, знаменитой... [Тургенев, 1979, с. 231].
Именно там жил и действовал патриот своей родины - Филип-
по:
Он был богат и знатен; торговал Со всей Европой, заседал в судах И вел за дело правое войну С соседями: не раз ему вверяла Свою судьбу тосканская столица [Тургенев, 1979, с. 231].
Тургенев особо подчеркивает те его личностные качества, которые могли бы послужить родному городу и народу:
И был он справедлив, и прост, и кроток; Не соблазнял, но покорял умом Противников... и зависти враждебной, Тревожной злобы, низкого коварства Не ведал прямодушный человек... [Тургенев, 1979, с. 231].
Справедливость, простота, прямодушие обличают в Филиппо Стродзи общественного деятеля:
В нем древний римлянин воскрес; во всех Его делах, и в поступи, во взорах, В обдуманной медлительности речи
Дышало благородное сознанье -Сознанье государственного мужа [Тургенев, 1979, с. 231].
Любовь к родине, ощущение собственной значимости для ее истории соседствуют в герое с невозможностью быть в зависимости от кого бы то ни было:
Ни смерти не боялся, ни безумно Не радовался жизни, но бесчестно, Но в рабстве жить не мог и не хотел [Тургенев, 1979, с. 231].
Благополучию республики угрожает род флорентийских герцогов:
И вот, когда семейство Медичисов,
Людей честолюбивых, пышных, умных,
Уже давно любимое народом,
(Со времени великого Козьмы),
Достигло власти наконец <... >
- восстал Филипп... [Тургенев, 1979, с. 231-232].
Активное выступление в этих условиях обречено, так как население города не было готово к нему: <...> Тогда
Филиппо Стродзи, видя, что народ Молчит и терпит, и страшась привычки Разврата рабства - худшего разврата, -Рукою Лоренцина погубил Надменного владыку [Тургенев, 1979, с. 232]. Путь террора не мог привести и не привел к заветному освобождению от тирании Медичисов. Причина гибели Филиппо, по мысли Тургенева, в раболепии флорентийских жителей: Но минула
Та славная, великая пора, Когда цвели свободные народы В Италии, божественной стране, И не пугались мысли безначалья, Как дети малолетние... [Тургенев, 1979, с. 232]. Страх, который испытывают флорентинцы, и отсутствие разумности в их поступках приводят к тому, что на смену прежнему прави-
телю приходит новый, из того же рода, с той же фамилией, попирающий права других людей:
Явился новый, грозный притеснитель, Другой Козьма... [Тургенев, 1979, с. 232].
Сложно отрешиться от общности представлений о младенчестве флорентийского народа у Тургенева и А. Майкова в стихотворении «Савонарола» (1851):
Бес ходит возле каждой маски
И в сердце вам вливает яд.
В вине, в науке, в женской ласке
Вам сети ставит хитрый ад,
И, как бессмысленные дети,
Вы слепо падаете в сети! [Майков, 1977, а 233].
«Поражение» (самоубийство) Строцци в XVI веке мало чем отличается от «поражения» (сожжение на костре) Савонаролы в XV столетии. Пассивность жителей города цветов тогда и теперь только подтверждает справедливость исторических аналогий.
Показательно и то, что поэма Тургенева создавалась незадолго до революционных событий во Франции, после восстания декабристов и написания известнейшего стихотворения Пушкина «Во глубине сибирских руд...» (1827), посвященного судьбе русских бунтарей, не опиравшихся на поддержку народа и вызвавших сочувствие автора: Оковы тяжкие падут, Темницы рухнут - и свобода Вас примет радостно у входа, И братья меч вам отдадут [Пушкин, 1974, с. 97].
Филиппо оказывается не побежденным и не сломленным. Он погибает в тюрьме как патриот, как гражданин своей родины, веруя в торжество своих идеалов, неосуществимых по мысли автора поэмы:
Но прежде чем себе нанес он рану Смертельную, на каменной стене Кинжалом стих латинской эпопеи Он начертал: «Когда-нибудь восстанет Из праха нашего желанный мститель!» Последняя, напрасная надежда! [Тургенев, 1979, с. 233].
Строцци в тургеневском произведении напоминает не только русских или французских революционеров, но и титанов античности. Он
вызывает представления о флорентийском политическом, культурном, экономическом расцвете XV века, о знаковой фигуре Савонаролы.
Для его характеристики используются очень важные в универсальном флорентийском мифе вторичные мотивы прошлого и круга. У Строцци есть двойники - это Данте-республиканец и Савонарола-бунтарь. Однако создатель этой поэмы оказывается певцом не зари, а заката Возрождения в городе цветов.
В заключении отметим, что образ Макиавелли закреплен в русской литературе в разных жанрах: застольного разговора в творчестве А.С. Пушкина, письма в наследии А.И. Герцена, романа в сочинениях Д.С. Мережковского, при этом его художественная вариация выглядит менее привлекательной, чем публицистическая и эпистолярная. Это объясняется, вероятно, тем, что политик был склонен к теоретическим рассуждениям, а не к практическим действиям.
Трагическая судьба Строцци представлена в поэме И.С. Тургенева, она свидетельствует об отсутствии связей этого революционера, человека дела с флорентийским народом.
Литература
Герцен А.И. Собрание сочинений : в 30-ти тт. М., 1955. Т. 5.
Леви-Стросс К. Структура мифов // Вопросы философии. 1970. № 7.
Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991.
Майков А.Н. Избранные произведения. Л., 1977.
Макиавелли Н. Государь. М., 2003.
Мережковский Д.С. Воскресшие боги (Леонардо да Винчи). М., 1993.
Пушкин А.С. Собрание сочинений : в 10-ти тт. М., 1974. Т. 2.
Пушкин А.С. Собрание сочинений : в 10-ти тт. М., 1976. Т. 7.
Тургенев И.С. Собрание сочинений : в 12-ти тт. М., 1979. Т. 11.
