CC BY
289Татьяна Викторовна ВОЛОКИТИНА
«Перо приравнено к штыку!». Ооветская печатная пропаганда в годы Великой Отечественной войны
Вопросы пропаганды в тоталитарном советском государстве всегда являлись одним из важнейших приоритетных направлений политики. Но в условиях военного времени их значение многократно возрастало, подчиняясь основной задаче — разгрому врага. С первых же дней Великой Отечественной войны началось создание новых информационно-пропагандистских структур. Уже 24 июня 1941 г. по постановлению правительства и ЦК ВКП(б) начало действовать Совинформ-бюро, призванное руководить работой по освещению в периодической печати и по радио международных и военных событий и внутренней жизни страны. Возглавил Совинформбюро секретарь ЦК, руководитель Главного Политического Управления Красной Армии и Военно-морского Флота (ГлавПУРК-КА) А. С. Щербаков, а его заместителем стал С.А. Лозовский. Только через радиостанции, а их было 18, Совинформбюро имело выход в 23 страны мира. Помимо сотен газет и журналов, информационно-пропагандистские функции, в той или иной мере, выполняли советские дипломатические представительства, общества дружбы, профсоюзные, женские, молодежные и научные организации1.
Одновременно с созданием Совинформбюро 25 июня 1941 г. Политбюро ЦК партии утвердило состав Бюро военно-политической пропаганды, деятельность которого нацеливалась, в первую очередь, на ведение пропагандистской и контрпропагандистской работы среди войск и населения противника. Первоначально возглавили новую структуру Л. З. Мехлис и Д. З. Мануильский. Это направление в годы Великой Отечественной войны именовалось «специальной
пропагандой». Для ее ведения в структуре советских пропагандистских органов действовали 7-е Управление ГлавПУРККА и 7-е отделы в крупных воинских формированиях.
Пропагандистскую работу предстояло развертывать в крайне сложной военной и морально-психологической обстановке. После стремительного натиска врага и тяжелых поражений Красной Армии летом-осенью 1941 г. советское руководство оказалось перед фактом заметного упадка морального духа определенной части населения, выражавшегося в апатии, сомнениях в правильности политики и действий «верхов» и их способности выправить обстановку. Многочисленные сведения об этом стекались с мест в ЦК ВКП(б)2, что опрокидывает прежние представления о советской стране, якобы одномоментно превратившейся в военный лагерь. Длительное время они входили в число мифологем, с которыми связана была история Великой Отечественной войны.
В современной историографии указывается на то, что полное осознание нависшей над страной смертельной опасности, необходимости нечеловеческого напряжения физических и моральных сил народа и полной самоотдачи на трудном пути к победе наступило со значительной задержкой. При этом пришлось преодолевать не только, выражаясь языком партийных сводок, «нездоровые настроения», о которых говорилось выше, но и явления обратного порядка — представления о фатальной предопределенности разгрома врага3, исходя из принципа классовой солидарности.
С началом войны советское руководство далеко не сразу отказалось от традиционных представлений, хотя опыт Ха-сана, Халхин-Гола, наконец, советско-финляндской войны показал малую эффективность призывов к японским и финским солдатам — рабочим и крестьянам — действовать вместе с Красной Армией, повернуть свое оружие против собственных «помещиков и капиталистов». О «страданиях немецких рабочих, крестьян и интеллигенции», которые «мы [т. е. советские люди] хорошо понимаем», говорил В. М. Молотов по радио 22 июня 1941 г. «Верным союзником» в великой войне назвал «германский народ, порабощенный гитлеровскими заправила-
330 Т.В. Волокитина
ми», Сталин в известном обращении к советским людям 3 июля 1941 г. В печати, как указывалось в одном из отчетов военного отдела Совинформбюро, поначалу проявлялись «неверные» и даже «вредные» тенденции в освещении боевых действий: недооценка сил Красной Армии, переоценка сил противника уживались на страницах газет и журналов с «бахвальством и шапкозакидательством», «самоуспокоенностью и благодушием». Печать поначалу слабо мобилизовывала советский народ на длительную и тяжелую войну4. И совсем неадекватными обстановке видятся сегодня заявление Сталина, относящееся к ноябрю 1941 г., о «глубоком переломе [в германском народе] против продолжения войны, за ликвидацию войны», или его характеристики германского тыла как «вулкана, готового взорваться и похоронить гитлеровских авантюристов»5. Даже если отнести эти оценки к разряду пропагандистских манипуляций общественным мнением, следует признать их не особо удачными и эффективными.
Восприятие событий в обществе в целом и тем более отдельными людьми не было статичным. Кроме того, оно часто отличалось от официальной пропаганды, определяясь уровнем политической и общей культуры, личным жизненным и гражданским опытом6. Понимая это, советское руководство в целях усиления эмоционального воздействия на общество и формирования в нем патриотических настроений стремилось мобилизовать лучшие интеллектуальные силы.
При Совинформбюро была сформирована литературная группа, в которую входили известные писатели и публицисты. Как вспоминал писатель Вс. Вишневский, задача формулировалась по-военному четко: «Быть в массах, нести живое слово, описывать борьбу, отмечать героев, клеймить трусов, ликвидировать ложные слухи. Работать везде. Перо приравнено к штыку!» И результат не заставил себя ждать: советская литература, отмечал Вишневский уже в июле 1941 г., «вся становится оборонной»1.
Руководство Информбюро требовало от писателей максимальной ответственности за все сказанное ими, формулировало задачу «по-настоящему изображать, что такое Советский
«Перо приравнено к штыку!». Советская печатная пропаганда в годы Великой Отечественной войны « 331
Союз и в чем сила Советского Союза». «Не в том сила нашей страны, что мы все легко делаем, а в том, что, несмотря на огромные трудности, огромные жертвы, мы идем вперед при непоколебимом моральном единстве», — разъяснял С. А. Лозовский в марте 1942 г.8. И надо сказать, что выступления литераторов обрели грандиозную по своим масштабам аудиторию, в том числе и заграничную.
Активную работу развернули на своем направлении и «спецпропагандисты». Исходя из идеологического постулата об СССР — «отечестве пролетариата», они полагали возможным «политически отвоевать» у империалистов их собственных солдат9. С этой целью уже через два дня после нападения на СССР были выпущены газеты на языках противника: «Грайул либер» («Голос свободы») — на румынском (издание было рассчитано, прежде всего, на пленных); «Уйсо» («Слово») — на венгерском; «Альба» («Заря») — на итальянском, а также бюллетень для австрийских солдат. К апрелю 1942 г. выпускалось уже 17 газет и 1 иллюстрированный журнал на немецком, румынском и финском языках. Однако свою задачу они не выполнили, и 5 октября 1942 г. их издание было прекращено. Одновременно, однако, возросли тиражи листовок, воззваний, обращений, плакатов.
Главным объектом пропагандистской работы была, естественно, фашистская Германия, еще вчера союзница СССР. После длительного затишья (с середины 1939 г. в СССР была полностью прекращена публичная антифашистская пропаганда) предстояло коренным образом перестроиться, сбросить, по выражению одного из современников, добровольно накинутую на себя «петлю дружбы с немцами». Однако, как представляется, в целом советскому обществу осознать столь резкий поворот удалось сравнительно быстро. В большинстве своем советские люди отчетливо понимали, что против Советского Союза действует противник «со стажем», воевавший против России и в Первой мировой войне. В общественном сознании явно «перевешивали», например, воспоминания о немецкой оккупации Украины, тогда как пакт 1939 г. и последовавшие за ним советско-германские соглашения воспринимались, ско-
332 Т.В. Волокитина
рее, как тактические действия политического руководства10. Именно по отношению к Германии в сознании наших соотечественников сформировался наиболее полный, ярко выраженный и эмоционально окрашенный «образ врага»11.
Антигерманская пропаганда поначалу основывалась на вышеупомянутом классовом подходе. В подготовленном в августе 1941 г. «Открытом письме к немецкому народу» содержался прямой призыв к немецким рабочим и крестьянам уничтожить террористический режим Гитлера и его приспешников и «создать свободную Германию»12. Еще один документ, также датированный серединой августа 1941 г., — «Открытое письмо к немецким рабочим» — адресовался в первую очередь классовому союзнику, «одетому в солдатский мундир». Солдат призывали воевать плохо, поворачивать оружие против Гитлера и его клики, а рабочих в тылу — останавливать заводы, шахты, железные дороги, парализовывать почтовую и телеграфную связь. «Крушение власти Гитлера будет твоей величайшей победой, немецкий рабочий, — говорилось в документе. — В этом твое спасение, спасение всего германского народа!»13. Письмо в соответствии с традиционными установками советского партийно-идеологического аппарата предполагалось опубликовать «от имени рабочих» автомобильного завода имени Сталина и завода «Динамо» имени С. М. Кирова. Разрешение «верхов» на это запросил 16 августа 1941 г. Д. З. Мануильский14.
Заметим, что вполне отчетливый классовый характер имел поначалу и «образ союзника», являвшийся антиподом «образа врага». К союзникам уже 22 июня 1941 г. писатель Илья Эрен-бург отнес «народы всех порабощенных стран»: «парижских рабочих и сербских крестьян, рыбаков Норвегии и жителей древней Праги, измученных сыновей окровавленной палачами Варшавы»15.
Довольно скоро, однако, классовая составляющая пропагандистской работы сменилась четкой установкой: враг есть враг, и он должен быть уничтожен, невзирая на его классовое происхождение или социальный статус. Образ врага-фашиста усилиями официальной пропаганды быстро приобрел национальную окраску и превратился в массовом сознании в образ
«Перо приравнено к штыку!». Советская печатная пропаганда в годы Великой Отечественной войны « 333
врага-немца16. Именно такой подход стал главным и определяющим вплоть до завершающей стадии войны. И огромную работу в этом направлении проделал Эренбург, безусловно, одна из ярчайших личностей в отряде советских литераторов. Из-под его пера в годы войны вышло около полутора тысяч статей для советского и зарубежного читателя, что дало основание исследователю его творчества Б. Я. Фрезинскому говорить о «беспрецедентной работе» писателя в военное время17. Замечу, что среди некоторых собратьев по перу слышались тогда в адрес Эренбурга упреки в «однообразии»: «Всё убей немца и убей немца! И сегодня, и завтра «убей немца»». На подобные суждения позднее, в феврале 1944 г., на IX пленуме Союза советских писателей, ответил поэт А. Сурков, подчеркнувший, что Эренбург и его единомышленники «сумели на протяжении двух с половиной лет огненно-неисчерпаемо пронести и донести до человеческого сердца эту неиссякаемую ненависть к тому, что нельзя не ненавидеть»18. Сам Эренбург так определял свое творческое кредо в условиях военного времени: «Я предпочитаю страстные отрывистые записи, строки во фронтовой газете, поэму гнева, дневник воина тем заменителям «Войны и мира», о которых мечтают некоторые авторы. Великие книги о великой войне будут написаны потом...»19.
Весьма показательны свидетельства «обратной связи» — восприятия советскими солдатами публикаций Эренбурга. Известно, например, что минометчики сравнивали статьи писателя с залпами знаменитых «катюш». А во время одной из наступательных операций в районе Курска, узнав, что машина Эренбурга застряла в снегу, бойцы прицепили ее к тягачу вместо пушки со словами: «Нам не известно, как будет стрелять пушка, но нам известно, как будет стрелять Эренбург»20.
Культивирование настроений мщения было определяющим в советской пропаганде вплоть до весны 1945 г. Еще в январе-феврале 1945 г., накануне Висло-Одерской и Восточно-Прусской наступательных операций Красной Армии, работа войсковых пропагандистов была направлена на разжигание жажды мести врагу «в его собственном логове», велась по принципу «око за око». В боевых частях проводились ми-
334 Т.В. Волокитина
тинги и собрания на темы: «Как я буду мстить немецким захватчикам» и «Мой личный счет мести врагу»21. Перемена обозначилась после вступления Красной Армии на территорию Германии. В новых условиях следовало не допустить опасного разгула страстей, срочно блокировать настроения мщения в солдатской массе, лаконичным выражением которых стала строка из солдатского письма: «Мы будем в Германии... и все вспомним!»22. С целью кардинальной смены пропагандистских установок по отношению к главному противнику на вооружение была активно взята известная политическая оценка ситуации из приказа № 55 Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина от 23 февраля 1942 г. — «гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остается.». Именно с этим принципиальным поворотом связано появление 11 апреля 1945 г. в центральном партийном органе газете «Правда» статьи руководителя Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александрова «Товарищ Эренбург упрощает» с обвинениями писателя в недифференцированном подходе к германскому противнику.
Отражением нового подхода стали, в частности, приказ командующего 2-м Украинским фронтом К. К. Рокоссовского «направить чувство ненависти на истребление врага на поле боя» (курсив мой. — Т. В.), не допускать насилия, мародерства, грабежей населения, как и директива Ставки Верховного Главнокомандования от 20 апреля 1945 г. о поведении советских войск на территории Германии.
Возвращаясь к начальному периоду войны, отметим, что основные направления «спецпропаганды» сводились к следующему: разоблачать Гитлера и фашистскую «верхушку» как врагов немецкого народа; убеждать противника в справедливом освободительном характере войны со стороны Советского Союза; доказывать неизбежность военного поражения Германии и ее сателлитов; побуждать вражеских солдат к сдаче в плен; вскрывать противоречия внутри фашистской «оси» и, наконец, разъяснять миролюбивые цели СССР на освобожденных территориях23. Задачи были исключительно сложными, и попытки их практического решения неизбежно
«Перо приравнено к штыку!». Советская печатная пропаганда в годы Великой Отечественной войны « 335
выявляли серьезные недостатки. Об одном из них шла речь на секретном совещании у С. А. Лозовского 2 сентября 1941 г. Отмечая воздействие советских пропагандистских материалов на немецких солдат, бывший член Военного совета Центрального фронта П. К. Пономаренко рассказал: «В плен приходят солдаты с нашими листовками, но у них одна жалоба, они говорят: "Вы в одну листовку хотите всадить весь марксизм-ленинизм". И действительно, вот такая маленькая листовка, а мы хотим туда написать все. А ведь ему нужно несколько фраз, которые бы затронули его мозг, сердце. Немецкие солдаты жалуются, говорят, что листовки хорошие, но мы не успеваем их прочитать, они очень длинные. Они говорят, что нужно максимум смысла и минимум слов»24.
Отследить результативность воздействия советской пропаганды на противника крайне сложно, но некоторое представление об этом дают документы немецкого происхождения. Так, по данным штаба 2-й немецкой армии (ноябрь 1942 г.), советская сторона старалась всесторонне учитывать состояние немецких солдат. «С ними говорит она народными, солдатскими и специфически-местными выражениями, — указывалось в одном из донесений, — дает возможность отдельным лицам, выдавая их за немцев, обращаться к немцам и злоупотребляет подписями убитых. При этом она взывает к [таким] первоначальным человеческим чувствам, как страх смерти, боязнь боя и опасности, тоска по жене, ребенку, ревность, тоска по родине. Всему этому противопоставляется переход на сторону Красной Армии...»25.
Одним из важных направлений советской пропаганды стал славянский фактор. Не случайно среди порабощенных гитлеровцами «братских нам народов» Эренбург в июне 1941 г. в первую очередь назвал «высококультурных чехов, отважных югославов, талантливых поляков»26. Уже к концу лета была сформулирована задача активизировать движение славянской солидарности, а 10-11 августа в Москве был проведен первый Всеславянский митинг, принявший воззвание «Ко всем угнетенным славянским народам мира». Фактически речь шла о программе нового движения, объявленного открытым для
336 Т.В. Волокитина
всех патриотов без различия их политических и религиозных взглядов и убеждений. Центральная задача движения определялась как уничтожение фашистского гнета объединенными усилиями. Советское руководство заявило о своей принципиальной позиции — СССР не претендует на руководящую роль в славянской семье. Об этом четко заявил на митинге писатель А. Толстой, а спустя несколько дней на страницах «Правды» — начальник Управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александров, давший установочную оценку идеи панславизма. Охарактеризовав последний как «насквозь реакционное течение», использовавшееся русским царизмом в империалистических целях, автор противопоставил старому панславизму идею славянской солидарности27. Позднее, осознавая живучесть термина «панславизм» как синонима русской угрозы Европе и другим славянским народам, советское руководство сочло необходимым зафиксировать отличие «царского великодержавного панславизма» и «старого славянофильства» от «нового славянофильства», основанного на равенстве прав славянских народов во имя защиты своего существования и будущего общими усилиями28. В пропагандистских материалах широко использовались немецкие установки антиславянской направленности, в частности, выдержки из гитлеровской «Майн кампф»: «Если мы хотим создать нашу великую германскую империю, мы должны, прежде всего, вытеснить и истребить славянские народы — русских, поляков, чехов, словаков, болгар, украинцев, белорусов»29.
На реализации идеи славянской солидарности сосредоточил свою деятельность созданный в октябре 1941 г. Всеславянский комитет, возглавлявшийся генерал-лейтенантом А. С. Гун-доровым. В нем активно работали многие деятели славянских стран, в том числе болгарские и югославские представители — А. Стоянов, Д. Влахов, Б. Масларич и другие. В 1942 г. начал выходить журнал «Славяне», на страницах которого освещались вековая борьба славянских народов с германской агрессией, взаимные связи их между собой и с Россией, помещались материалы о национальных героях славянства. Определилось и такое направление работы Всеславянского комитета, как
«Перо приравнено к штыку!». Советская печатная пропаганда в годы Великой Отечественной войны « 337
подготовка для союзников материалов, опровергавших возможность угрозы «славянской экспансии» в мире30. Особенно сильную заинтересованность в таких материалах проявляла Великобритания, на территории которой нашли прибежище многочисленные беженцы из оккупированных славянских стран и действовали правительства Польши, Чехословакии, Югославии и ряда других государств в эмиграции.
Помимо изданий Всеславянского комитета, на разработку славянской тематики нацеливалась и партийная печать. Так, в начале октября 1941 г. был составлен подробный план подготовки статей для газеты «Правда» по общей теме: «Как смотрит изверг Гитлер на русских и славян». В план вошли статьи: «Германский фашизм — лютый враг украинского народа», «Германский фашизм — злейший враг белорусского народа», «Гитлер — заклятый враг русского народа», «Чехословакия под пятой Гитлера», «Гитлер о поляках как о низшей расе», «Югославия под пятой германских оккупантов», «Славянские народы не хотят быть рабами Гитлера», «Как германские фашисты грабят и угнетают славянские народы оккупированных стран», «Болгария под властью германского фашизма» и др. В феврале 1942 г. из редакции информации ТАСС в партийные печатные органы всех уровней — от республиканского до районного — была разослана статья А. Леонтьева «Изверг Гитлер — злейший враг славянства». Позднее, в марте 1944 г., массовым тиражом была напечатана брошюра академика Н.С. Державина «Вековая борьба славянских народов с немецкими захватчиками», назначение которой заключалось в обосновании необходимости противопоставить единство славян гитлеровским планам уничтожения славянства. Активное участие в пропаганде на славянские страны принимала Русская православная церковь. В деятельности Всеславянского комитета заметную роль играл митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич), неоднократно адресовывавший антифашистские послания народам Европы. 11 июня 1943 г. он выступил с обращением «Братьям-славянам!».
Встает вопрос, насколько адекватным реальным замыслам фашистского режима было «славянское» направление
338 Т.В. Волокитина
советской пропаганды? Действительно ли настолько велика была опасность для славянского мира? В наши дни, когда кардинальным переоценкам подвергается, нередко из соображений политической конъюнктуры, всё и вся, следует, тем не менее, признать, что пропаганда базировалась на реальной угрозе истребления славянства как конгломерата «неполноценных народов», «низшей расы», наряду с евреями и цыганами. Чудовищный замысел лег в основу немецкого «Генерального плана "Ост"».
Первые документы этого плана, называвшегося иначе «Генеральным планом поселений», обнаружил в архивах ФРГ в конце 1950-х годов польский историк Ч. Мадайчик. Сейчас ученым известно более 100 документов, характеризующих замыслы гитлеровцев в отношении Польши, Чешских земель, Украины, Белоруссии, части современной Российской Федерации и Прибалтики. До войны на этих территориях проживало от 40 до 65 млн «неполноценных» славян.
По плану «Ост» предполагалось выселить за Урал, на Северный Кавказ, в Южную Америку и Африку и частично истребить от 30 до 51 млн человек. Остальным предстояло пережить «германизацию», превращение в рабскую рабочую силу с перспективой физического уничтожения в связи с невыносимыми условиями жизни. Поначалу план был рассчитан на 25—30 лет, но затем сокращен до 20 лет. Иными словами, славяне как группа родственных народов должны были исчезнуть с карты мира прежде, чем одно поколение сменило бы другое. Параллельно план предусматривал колонизацию освобожденных от славян территорий. Их предстояло покрыть сетью опорных немецких баз, отстоявших друг от друга на 100 км и связывавших новые территории Рейха в единое целое.
Несмотря на то, что конкретные документы плана «Ост» были засекречены, действия немецких оккупантов на захваченных землях свидетельствовали о решительных намерениях фашистов реализовать установки, нашедшие отражение еще в программе кабинета Гитлера, изложенной 3 февраля 1933 г. Один из пунктов формулировался как «захват нового жизненного пространства на Востоке и его безжалостная германиза-
«Перо приравнено к штыку!». Советская печатная пропаганда в годы Великой Отечественной войны « 339
ция». Во исполнение плана «Ост» началось выселение поляков с территорий Польши, включенных в состав Рейха, сербов и словенцев из Хорватии, чехов из отошедшей к Германии Судетской области. Колонизация имела место в Прибалтике и некоторых районах Украины. Лишь победы Красной Армии под Сталинградом и на Курской дуге положили конец этим процессам.
В советской пропаганде основные негативные характеристики немецкого противника переносились и на союзников-сателлитов Германии, хотя и в несколько смягченной, по сравнению с главным врагом, форме. Показательно, что в отношении них два тоталитарных режима — правого (Германия) и левого (СССР) толка — использовали почти «зеркальные» характеристики. Если в Германии сателлитов называли «вспомогательными народами», то в Советском Союзе на них распространились определения «вассальных армий», «второстепенных противников». Именно так они воспринимались и массовым советским сознанием, причем отношение к ним определялось в значительной мере историей межгосударственных и межнациональных отношений, степенью и характером участия каждой из стран в войнах против России, поведением их армий в боевой обстановке и на оккупированных территориях. Естественно, что на тех участках фронта, где советские части имели непосредственный контакт с союзниками Германии, негативных проявлений было больше. Противник при этом оценивался не только «в целом», но и этнически-дифференцированно, в частности, с учетом его славянских или иных корней.
Формируя представления советских людей о друзьях и врагах, советская пропаганда не обходила и балканское направление. При этом региональная картина выглядела следующим образом: «сдавшаяся Румыния, перебежавшая (на сторону немцев. — Т. В.) Болгария, союзная Югославия»31. Кдрузьям, в первую очередь, относились, несомненно, народы сражавшейся Югославии. При этом большое значение имели традиционные прорусские настроения сербского народа, а также отношение к сербам немецких оккупационных властей. В начале
340 Т.В. Волокитина
апреля 1941 г. германское командование в оккупированной Сербии установило особый режим жесткого обращения с сербскими военнопленными и, как отмечалось в одном из немецких документов, подавления сопротивления с «беспощадной жестокостью»32. В советской пропаганде основное внимание фокусировалось на действиях югославских партизан, им адресовались и многие конкретные материалы. Так, Прессбюро Всеславянского комитета, содействуя популяризации методов партизанской борьбы, неоднократно обращалось к опыту югославов. Югославские общественные деятели часто выступали в систематически проводившихся с июня 1942 г. специальных радиопередачах из Москвы на славянские страны и на радиомитингах. Один из таких митингов Всеславянский комитет организовал в марте 1944 г. силами югославских граждан, проживавших в СССР, по поводу трехлетней годовщины со дня оккупации Югославии. Материалы, сохраняющиеся в фонде Коминтерна (секретариат Г. М. Димитрова), указывают на серьезную подготовку этого мероприятия и исключительно важное значение, которое придавалось советским руководством вопросам славянского единства. Среди выступавших представителей сербского, хорватского, словенского и македонского народов не затерялся голос и «болгарского общественного деятеля» Вылко Червенкова, который от имени болгарских патриотов призвал своих соотечественников-солдат «смыть позор, которым они покрыли себя, сражаясь против братьев-югославов», и вместе с Народно-освободительной армией Югославии идти в бой против гитлеровских захватчиков33.
Радиопропаганда находила определенный отклик. С 1942 г. в частях Народно-освободительной армии Югославии (НОАЮ) имелись группы радистов и переводчиков для записи сообщений московского радио «Голос России» и радиостанции «Свободная Югославия». Материалы радиопередач распространялись среди населения; на их основе регулярно издавался специальный бюллетень.
Следует отметить, что советская пропаганда на Югославию акцентировала внимание, главным образом, на одной составляющей движения Сопротивления — силах, руководи-
«Перо приравнено к штыку!». Советская печатная пропаганда в годы Великой Отечественной войны « 341
мых компартией, хотя проблема общеюгославского единства, в том числе отношений между сербами и хорватами, вызывала обеспокоенность в Москве и, в частности, в руководстве Коминтерна. Советские руководители, как и югославские коммунисты, отказывали в праве на национальный патриотизм каким-либо иным политическим силам, кроме компартии. Героизация бойцов-коммунистов, лично Тито соседствовала с прохладным, мягко говоря, отношением к националистическим сербским силам — четникам генерала Дражи Михайловича, официально представлявшего правительство короля Петра II, которое, в свою очередь, опиралось на поддержку Великобритании. Поскольку передачи лондонского радио на сербском языке ретранслировали воззвания Всеславянского комитета, до югославов дошло заявление, что «известные реакционные силы мешают. борьбе» малых славянских народов». Оскорбленный Михайлович, принявший эти обвинения на свой счет, решил дать ответ. 8 марта 1943 г. в письме во Всеславянский комитет он писал: «Наш [сербский] народ, оставшийся твердым и непоколебимым в своих чувствах по отношению к матери-России,.. потрясен непониманием нашей реальности»34. Прозвучавшие позднее заверения Михайловича, что «весь народ Югославии сохранит верность свободе и демократии» и вместе с США, Великобританией и СССР будет вести борьбу вплоть «до полной победы над нацизмом, фашизмом и всеми разновидностями тирании и диктатуры», не смогли изменить отношения к нему Москвы, сделавшей ставку на коммунистов-партизан Тито35. Не случайно в советской пропаганде на Югославию «разбойничьи четы Михайловича» оказались в одном ряду с полевой стражей Недича* и немецкими оккупантами36.
Приказ о наступлении войск 3-го Украинского фронта и переходе болгаро-югославской границы, как сообщалось в политдонесении начальника Политуправления фронта генерал-майора И. С. Аношина в ГлавПУРККА А.С. Щербакову
* М. Недич - генерал югославской армии, военный министр и затем глава созданного при участии Берлина правительства национального согласия в Сербии, крайний сербский националист.
342 Т. В. Волокитина
от 26 октября 1944 г., вызвал в частях заметный политический и боевой подъем. Встречи с частями НОАЮ и югославскими партизанами, доклады и беседы политработников «еще сильнее укрепили уважение личного состава к свободолюбивому югославскому народу», усилили «наступательный порыв»37. Исключительно высоко оценивались советскими политработниками совместные с частями НОАЮ действия по уничтожению группировок немцев в горных районах страны, на подступах к Белграду и в боях за югославскую столицу 15—20 октября 1944 г. На политико-моральное состояние советских солдат положительно влияли теплые и радушные встречи с местным населением, неизменно сопровождавшиеся манифестациями жителей, хлебосольным угощением и исполнением партизанского гимна «По долинам и по взгорьям».
Вступление Красной Армии на землю Югославии, как свидетельствовали донесения советских политорганов, было встречено с восторгом, особенно в Сербии. Население обращало особое внимание на боевую мощь частей и их техническую оснащенность, поскольку немецкая и недичевская пропаганда всячески принижали боеспособность Красной Армии, подчеркивая плачевное состояние советского сельского хозяйства и промышленности и, как следствие, невозможность «Советов» содержать сильную армию. Массовые настроения сербского населения характеризовались верой в славянскую солидарность и значение единой для сербского и русского народов православной веры, надеждами на советскую помощь, на улучшение собственного материального положения38. Советские политорганы фиксировали также и представления определенной части жителей о перспективах развития страны. Их обобщенным выражением стали слова белградской учительницы Милы Миларович: «Югославский народ не встал на колени перед захватчиками и теперь прямо смотрит в светлое будущее»39.
Хотя к вражескому лагерю относились две балканские страны — Румыния и Болгария, «образ врага», несомненно, фокусировался на Румынии. Именно румынские мотивы преобладали в листовках, адресованных бойцам Красной Армии
«Перо приравнено к штыку!». Советская печатная пропаганда в годы Великой Отечественной войны « 343
зимой 1942 г. При этом часто использовался такой характерный пропагандистско-психологический прием, как дегуманизация противника, в том числе изображение его в образе животных. Так, в сатирической листовке от 30 ноября 1942 г. была помещена карикатура на Антонеску и Хорти, представлявшая их «мартовскими котами» на крыше, сцепившимися из-за кошечки по кличке «Трансильвания»40. В пропагандистских материалах румынская армия сравнивалась с «живым трупом», акцентировалось ее плохое снабжение продовольствием, особенно по сравнению с регулярными немецкими частями41; в общественном российском сознании целенаправленно формировался образ румынского солдата — вечно голодного и посему особо склонного к мародерству, грабежам, насилию и пр. На охотное восприятие советскими людьми именно такого образа румын, несомненно, в первую очередь влияла конкретная военно-политическая обстановка. Румыния участвовала в боевых действиях на Восточном фронте с лета 1941 г. силами 10 дивизий. Однако после немецкой оккупации Италии в сентябре 1943 г. численность румынских войск на советско-германском фронте постепенно росла, достигнув к лету 1944 г. 22 дивизий и 5 бригад. Драматическими «вехами» действий румын на советской территории являлись пребывание румынской оккупационной армии в Крыму и в объявленных «румынскими провинциями» Бессарабии и Северной Буковине, установление «временного румынского управления» в Транс-нистрии (Приднестровье), включая левобережные районы Молдавии, Одесскую и частично Николаевскую и Винницкую области. На этих территориях, которые предполагалось в дальнейшем включить в состав «Великой Румынии», проводилась румынизация местного славянского населения. Румынский противник преподносился советским людям как захватчик исконно русских территорий, обладавший к тому же непомерными территориальными аппетитами: официальный Бухарест и сам кондукэторул (вождь) Румынии генерал Ион Антонеску видели страну в новых границах до Крыма, Кавказа и Поволжских степей. Притязания же Румынии на Южную Добруджу и Северную Трансильванию, сталкивавшие Бухарест с други-
344 Т. В. Волокитина
ми немецкими союзниками — Болгарией и Венгрией, давали козырь в руки советской пропаганде, позволяя обыгрывать тему противоречий в лагере захватчиков. Невысокие оценки боеспособности, дисциплины и морально-политического состояния румынских частей, исходившие от советских военно-аналитических служб и отражавшиеся в пропагандистских материалах, утверждает российская исследовательница Е. С. Сенявская, также влияли на складывание образа этого противника в массовом сознании советских людей, как в тылу, так и на фронте42. При этом известные советской стороне факты антинемецких настроений румынских солдат, вплоть до откровенной враждебности, как правило, в пропагандистских материалах замалчивались.
Однако при организации «спецпропаганды» среди румынского противника его морально-психологическое состояние, несомненно, учитывалось. Так, Центральный штаб партизанского движения обязал политический и разведывательный отделы Крымского штаба партизанского движения взять под особый контроль работу по разложению румынских частей, используя в этой работе все виды информации43.
Советский пропагандистский аппарат применял различные методы воздействия. В ноябре-декабре 1942 г. в разгар Сталинградской битвы местоблюститель Патриаршего престола митрополит Сергий призвал румынское духовенство и солдат румынской армии «окончить войну с русским народом, с которым румыны связаны узами христианского братства, и прекратить пролитие братской единоверной крови»44. В это же время органами «спецпропаганды» была успешно проведена операция «Кольцо», которой руководил начальник 7-го отдела Политуправления Юго-Западного фронта полковник А. Д. Питерский. Уже на первом этапе операции, после того, как самолеты сбросили в район расположения румынских частей листовки с указанием пунктов приема пленных, 1200 румынских солдат и офицеров покинули боевые позиции. Была организована отправка их писем — «приветов на родину», в которых авторы благодарили судьбу за такой выход их из войны. В виде листовок эти письма сбрасывались на участках дисло-
«Перо приравнено к штыку!». Советская печатная пропаганда в годы Великой Отечественной войны « 345
кации других румынских дивизий. В итоге без сопротивления сдались в плен еще 30 тыс. румын, в том числе генералы Ма-зарини, Ласкар и Стенеску и 130 старших офицеров45. Чтобы несколько исправить впечатление, произведенное этим шагом на союзников по «оси», германское руководство сообщило о гибели генерала Ласкара в рукопашном бою и провозгласило его «героем Рейха»46 *.
Отзвук этой операции обнаружился позднее в листовке-пропуске, датированной 1—2 апреля 1944 г. и обращенной к офицерам и солдатам 3-й румынской армии накануне боев за Одессу. Авторы листовки напомнили румынским солдатам о «разумном примере» их соотечественников под Сталинградом. «Немцы — исконные враги румын, — говорилось в листовке. — Они захватили и терзали Румынию еще в 1916 году. Они и в эту войну бросали вас под огонь русских на самых тяжелых участках в Сталинграде и на Кавказе. Они сейчас бросили на произвол судьбы 7 румынских дивизий в Крыму. И вас они хотят оставить на убой в Одессе. Румыны! Не будьте дураками, не жертвуйте своей жизнью ради немцев и Антонеску. Война потеряла для Румынии всякий смысл. Выбор для вас один — сдадитесь в плен, будете жить. Будете воевать за немцев — погибнете»47.
В преддверии боев на балканском направлении советская военная пропаганда усилила внимание к настроениям красноармейцев. Предстояло, в частности, разъяснить личному составу цели и задачи готовившегося наступления, поскольку отдельные бойцы выражали недоумение: «Почему мы идем в Румынию, когда нам говорили, что задача — изгнать противника со своей территории?»48.
В период подготовки частей и соединений 3-го Украинского фронта к боевым действиям на территории Молдавии и Румынии особое внимание армейские политработники обращали на работу с пополнением, прибывшим в апре-
* Спустя два года К. Ласкар, уже будучи министром национальной обороны Румынии, вспоминая Сталинград, заметил: «Как я благодарен судьбе за то, что она привела меня тогда к единственно правильному решению - сдаться в плен. Это спасло не только мою жизнь, но и жизни тысяч румынских солдат...» (Цит. по: Иванов С. П. Штаб армейский, штаб фронтовой. М., 1990. С. 477).
346 Т.В. Волокитина
ле 1944 г. из Николаевской и Одесской областей. При этом учитывалось, что бойцы пережили тяжесть немецко-румынской оккупации, что они длительное время находились под воздействием фашистской пропаганды, «притупившей», как отмечалось в одной из справок Политуправления 3-го Украинского фронта, их национальное самосознание. Фиксируя наличие среди пополнения «нездоровых настроений», политработники в качестве примера приводили высказывания солдат, что «немцы — нехорошие люди, а с румынами можно жить». Для того, чтобы блокировать подобные настроения, было признано целесообразным более активно использовать в пропагандистской работе материалы о зверствах не только немцев, но и румын. Армейская печать начала публиковать статьи с призывами беспощадно уничтожать румынских солдат и офицеров49. Вместе с тем для налаживания в будущем контактов с местным населением поощрялось освоение бытовой лексики на румынском языке. Газета 46-й армии «Герой Родины» отвела место для регулярной публикации материалов в помощь изучающим язык. Некоторые наиболее ходовые выражения, необходимые для общения, публиковали дивизионные газеты. Каждому офицеру предписывалось знать «политико-экономические данные [страны] и хоть минимум румынских слов»50. В политуправлении были подготовлены брошюры «Румыния», «Болгария», материалы об этих странах публиковались во фронтовой, армейской и дивизионной печати. В апреле-мае 1944 г. только в газете 2-го Украинского фронта «Суворовский натиск» было помещено более 20 статей о целях вступления Красной Армии в Румынию.
Вступление Красной Армии на территорию Румынии поставило перед пропагандистскими органами новые серьезные задачи. Их выявила проверка состояния партийно-политической работы в войсках 2-го Украинского фронта, проведенная в июле 1944 г. Основные замечания сводились к непониманию армейским пропагандистским аппаратом особенностей деятельности на вражеской территории, «вопросов организованности, бдительности и дисциплины», к резкому ослаблению воспитания ненависти к врагу. В итоговой справ-
«Перо приравнено к штыку!». Советская печатная пропаганда в годы Великой Отечественной войны « 347
ке указывалось на «позорные факты негласного перемирия с немецко-румынскими захватчиками». В качестве примера сообщалось о случае в 184-м стрелковом полку 69-й стрелковой дивизии: 11 мая 1944 г. командир роты лейтенант Коновалов разрешил одному из бойцов сыграть на губной гармошке. Звуки музыки привлекли внимание румынских солдат, которые с криками «Не стреляйте, мы тоже не будем» начали выдвигаться из траншей. Огонь с обеих сторон был прекращен, и румыны в спокойной обстановке начали производить погребение убитых. Характерно, что этот пример соседствовал в справке с выводом о том, что до основной массы личного состава не было доведено сообщение Совинформбюро от 10 мая 1944 г. о злодеяниях румынских войск на оккупированной советской территории, и необходимая воспитательная работа с бойцами и офицерами «по содержанию этого политически важного документа» в частях фронта не была проведена51.
Документы свидетельствуют, что значительной остроты достиг вопрос о поведении военнослужащих Красной Армии на румынской территории. Главным образом это касалось состава частей и подразделений за пределами прифронтовой зоны. В вышеуказанной справке говорилось о «большом количестве фактов недостойного поведения» солдат и офицеров. «Очень многие военнослужащие ходят в грязном неряшливом виде, без погон, шатаются по городам Румынии без всякого дела и подчас в нетрезвом виде, заполняют лавки, харчевни, рестораны, — сообщалось в документе. — Приказ НКО о приветствиях нарушается сплошь и рядом. Офицерский состав в большинстве случаев на эти безобразия смотрит сквозь пальцы, да и сами офицеры далеко не являются образцом в поведении». Только за 17—20 мая в Ботошани комендантские патрули задержали за недостойное поведение около 500 военнослужащих, в Сучаве — 560 человек52. Приводя конкретные многочисленные факты мародерства, грабежей, пьянства, насилия, подделки документов и пр., авторы справки констатировали, что Военный совет и политорганы фронта «упустили время, когда надо было быстро и оперативно принимать конкретные меры по борьбе с этими позорными для Красной Армии явлениями»53.
348 Т.В. Волокитина
Указанные случаи не были чем-то присущим только Румынии. Они приобрели массовый характер и на других фронтах, и 19 января 1945 г. Ставка Верховного Главнокомандования издала приказ о предании суду военного трибунала советских военнослужащих, предусматривавший высшую меру наказания. Известны «расстрельные» приказы К. К. Рокоссовского в Польше, как и извинения, которые принес в марте 1945 г. Сталин делегации Чехословакии за недостойное поведение красноармейцев в стране54. Вместе с тем в беседе с главой делегации Национального комитета освобождения Югославии М. Джиласом, в ответ на его замечание о более высоком «морально-политическом облике английских офицеров», Сталин призвал «понять душу бойца», прошедшего с боями тысячи километров, подчеркнул, что «из-за одного урода нельзя оскорблять всю Красную Армию»: «Неправильно становиться на точку зрения "приличного интеллигента"... Есть отдельные случаи, позорящие наших бойцов. Мы за это расстреливаем. Но надо помнить, что люди измотались, изнервничались, думают, что они — герои, которым все разрешено, все позволено». Советский лидер не удержался и от язвительного замечания, что свой моральный облик английские офицеры «лучше всего показали в Греции»55 *.
Конечно, Сталин лукавил, стремясь отнести случаи аморального и противоправного поведения красноармейцев к разряду единичных. Безусловно, это было не так. Но неверным было бы впадать в другую крайность — представлять поведение советских бойцов и офицеров как сплошное насилие и мародерство. Многочисленные материалы российских архивов, в том числе и военных, опровергают подобные утверждения.
23 августа 1944 г. в Румынии произошел государственный переворот. После свержения диктатора Антонеску страна вышла из войны на стороне Германии. В этот день с призывом «к духовенству и верующим румынского народа» обратился местоблюститель Патриаршего престола митрополит Алексий (патриарх Сергий скончался в мае 1944 г.). Напомнив об обра-
* По всей вероятности, Сталин имел ввиду боевые действия британского воинского контингента в Греции в декабре 1944 г. против Народно-освободительной армии (ЭЛАС), сорвавшие попытку греческих коммунистов захватить власть.
«Перо приравнено к штыку!». Советская печатная пропаганда в годы Великой Отечественной войны « 349
щении владыки Сергия к румынским православным в 1942 г., митрополит Алексий констатировал, что не услышанный ранее призыв покойного патриарха «теперь ... услышан». Он призвал румынских «пастырей и паству» повернуть оружие против поработителей — немцев, изгонять их из пределов страны и всячески содействовать Красной Армии в деле освобождения от фашизма56. В целом, однако, выход Румынии из войны не особенно повлиял на оценки советскими гражданами вчерашнего противника. В недавно опубликованных материалах НКВД по Ленинграду и области отмечается, что среди населения преобладало недовольство в связи со «слишком мягкими» условиями перемирия с Румынией, хотя встречались и другие мнения57.
Мало что нового внесло в представления советского общества о бывшем противнике и формирование на территории СССР румынских военных соединений для действий на советско-германском фронте. С привлечением военнопленных были сформированы две румынские дивизии, в том числе дивизия имени Тудора Владимиреску. Но немногочисленность новых воинских формирований, их снабжение, а частично и комплектация за счет ресурсов Красной Армии объясняли тот факт, что массовое сознание, особенно в тылу, не воспринимало их как полноценных союзников, а на фронте, где определяющим фактором являлась боевая работа, применительно к румынским частям в солдатской массе прижилось ехидно-уничижительное определение «союзнички»58.
Болгарские части не действовали на Восточном фронте. Историческая память русских, как и «особая позиция» Болгарии в войне против СССР, обусловили тот факт, что в целом советская пропаганда не уделяла этому немецкому сателлиту серьезного внимания как противнику, а в общественном сознании советских людей болгарский народ не воспринимался как враг.
В пропагандистской работе на Болгарию особенно активно акцентировались события русско-турецкой войны 1877—1878 гг., боевое содружество русских воинов и болгарских ополченцев в сражениях на Шипке, Плевенская эпопея, роль России в освобождении Болгарии, благодарное отношение и привязанность
350 Т.В. Волокитина
болгарского народа к «братушкам». Судя по опубликованным материалам национальной Дирекции полиции, систематическая и настойчивая советская пропаганда сделала свое дело. Именно под ее влиянием, считали болгарские власти, некоторые военнослужащие заявляли, что в случае отправки их на Восточный фронт повернут оружие против немцев и своих офицеров и «поголовно сдадутся Красной Армии» (донесение об обстановке в Варне в 1942 г.)59. Не дал ожидаемого эффекта и призыв к болгарским летчикам вступить в Люфтваффе. Весной 1942 г. число пилотов, изъявивших желание сражаться на Восточном фронте, не превысило 30 человек60. В середине сентября 1943 г. Штаб Болгарской армии констатировал, что акценты советской пропаганды несколько изменились, выражаясь в призывах к военнослужащим действовать совместно с югославскими и греческими партизанами. Что касается внушения симпатий к «братской России», указывалось в одной из сводок Штаба за ноябрь 1943 г., то советский пропагандистский аппарат стал действовать более гибко, отказавшись от коммунистических лозунгов, резкой критики царского института власти (это объяснялось учетом монархистских настроений народа, выявившихся в связи со смертью царя Бориса III) и делая акцент на идее создания «независимой и великой Болгарии» с опорой на Россию61.
Характерной особенностью пропагандистской работы среди личного состава Красной Армии являлся перенос вины за вхождение Болгарии в блок фашистских держав и вступление в войну на «немцев и их агентов» внутри страны. (Нельзя не заметить прямой аналогии: в октябре 1915 г. ответственность за участие Болгарии в войне на стороне Тройственного союза официально возлагалась Россией на «династию Кобургов», последовательно проводившую в стране «прогерманскую и антироссийскую политику»62.) Документы свидетельствуют, что такая трактовка причин вхождения Болгарии в фашистский блок принималась бойцами Красной Армии, выражавшими готовность идти в Болгарию, чтобы помочь братскому народу и наказать преступную «правящую клику». При этом направленность высказываний бойцов Красной Армии, зафиксированных в политдонесениях о политико-моральном состоянии войск 3-го
«Перо приравнено к штыку!». Советская печатная пропаганда в годы Великой Отечественной войны « 351
Украинского фронта накануне вступления в Болгарию, была в большинстве случаев не антиболгарской, а антинемецкой63.
Судя по документам, разъяснительной работы потребовала от пропагандистов нота советского правительства от 5 сентября 1944 г. об объявлении Болгарии войны. Зафиксированные в сводках о настроениях военнослужащих высказывания рядовых и офицеров свидетельствовали о том, что личный состав усвоил официальную оценку болгарского «нейтралитета» как намерения руководства страны «укрыть немецкие штыки», создать на территории Болгарии базу для дальнейшего сопротивления немцев. Стремление наказать «правителей-предателей» и помочь болгарскому народу обрести свободу и независимость64 было доминирующим.
К моменту перехода румыно-болгарской границы войсками 3-го Украинского фронта пропагандистская работа среди личного состава была направлена, как подчеркивалось в политдонесениях, на закрепление и удержание «военно-политического порыва» после Ясско-Кишиневской операции. Бойцам разъяснялось, что предстоят суровые бои, что гитлеровцы способны на любую авантюру и пр. Политуправление фронта подготовило справку об экономическом и политическом положении Болгарии, о быте и традициях народа, исторических связях болгар и русских. Кроме того, в политотделах 57-й и 37-й армий были подготовлены и распространены среди бойцов и офицеров справки о городах Болгарии — Плевене, Шумене, Видине, Разграде, Добриче, Варне, Бургасе. В первичных партийных организациях прошли собрания на темы: «Задачи коммунистов в связи с наступлением Красной Армии на территорию Болгарии» и «Задачи по обеспечению правильных взаимоотношений с болгарским населением»65. 7 сентября 1944 г., накануне наступления, командующий фронтом генерал армии Ф. И. Толбухин подписал обращение «К болгарскому народу!». На следующий день фронтовая авиация разбросала первые 50 тыс. листовок с текстом обращения над территорией страны. В документе говорилось, что Красная Армия не намерена воевать против болгарского народа и его армии, считает болгарский народ братским.
352 Т.В. Волокитина
В 11 часов утра 8 сентября 1944 г. операция «Болгария» началась отправкой разведподразделений к болгарским погранзаставам. Уже в 11.30 последовала команда зачехлить орудия. 9 сентября с утра на территорию Болгарии вступили главные силы фронта.
С первых часов пребывания Красной Армии на болгарской земле стало ясно, что значительная часть населения не понимала причин войны СССР и Болгарии. Политотдел 37-й армии сообщал, что особенно слабо разбиралось в обстановке сельское население66. Оперативно была развернута работа радиоустановок, в населенных пунктах передавались тексты обращения «К болгарскому народу!», нота советского правительства об объявлении войны Болгарии, отдельные выдержки из сообщения НКИД СССР «К советско-болгарским отношениям». Для этой работы в каждой дивизии имелись дикторы, владевшие болгарским языком. Только на марше к Варне через Добрич спецгруппами было распространено 2 тыс. экземпляров обращения «К болгарскому народу!»67.
Вскоре после вступления советских частей на болгарскую землю Политуправление 3-го Украинского фронта по распоряжению Военного совета издало большим тиражом «Памятку воину Красной Армии в Болгарии». Она вручалась лично офицерам, командирам батальонов и рот, сержантам и рядовым, по ее содержанию регулярно проводились многочисленные беседы. Кроме того, на ее основе были подготовлены «памятки» в отдельных частях, например, в 4-й гвардейской механизированной дивизии.
Лейтмотивом этого документа стал призыв к советскому воину беречь любовь и уважение народа, которому солдат Красной Армии принес освобождение, чтить его обычаи, законы и семью, быть беспощадным к грабителям, мародерам, насильникам, нарушителям порядка, позорящим честь красноармейца и тем самым помогающим немцам. «Пусть везде, где прошла Красная Армия, уничтожая врагов человечества — гитлеровцев и освобождая порабощенные ими народы, навсегда останется в сердцах миллионов людей глубокая благодарность, любовь и уважение к тебе, товарищ боец, сержант и офицер!» — говорилось в «Памятке»68.
«Перо приравнено к штыку!». Советская печатная пропаганда в годы Великой Отечественной войны « 353
Работа спецотделений (7-х отделений) политуправлений армий фронта среди болгарского населения велась по нескольким направлениям, наиболее важными из которых считалось осуществление контроля за зрелищными мероприятиями, изданием книг, газет, журналов и прочей печатной продукции, разоблачение злостной пропаганды в отношении СССР, информирование населения о целях и задачах Красной Армии. Тематика лекций и докладов для болгарского населения была направлена на ознакомление его с жизнью советской страны (политическое устройство и Конституция, состояние экономики, культуры, образования, положение женщины в обществе), разъяснение освободительной миссии Красной Армии, исторических корней дружбы славянских народов и пр.69.
Политорганы всех частей, находившихся на территории Болгарии, фиксировали обостренный интерес местных жителей к СССР. Отраженный в политдонесениях далеко не полный перечень вопросов касался не только международной обстановки и перспектив на будущее (присоединение балканских стран к Советскому Союзу, создание балканско-славянской федерации в составе Болгарии, Югославии и автономной Македонии), но и жизни и быта советских людей. Наиболее часто повторяющиеся вопросы: каковы цены на продовольственные и промышленные товары, образование советского человека и возможности его получения, обязательно ли начальное обучение, существует ли плата за обучение, какие иностранные языки изучаются в СССР, каковы наиболее востребованные профессии, одинаково ли материальное положение рабочих и служащих, отличается ли жизнь рабочего на периферии и в центральных городах, каково положение женщины, в том числе и работающей (кто в таком случае смотрит за детьми), действуют ли церкви и отправляют ли службу священники, какова численность населения в крупных городах — Москве, Ленинграде, Киеве, какие существуют ордена и за что даются? Сильное удивление вызывала молодость офицерского состава Красной Армии и быстрое продвижение офицеров по службе (поражали, например, 25—30-летние офицеры — командиры
354 Т.В. Волокитина
полков), однако, что характерно, с масштабами безвозвратных потерь в сознании населения это никак не связывалось. В крестьянской среде отмечался сильный интерес к вопросам о частной собственности в СССР70.
Однако следует признать, что едва ли не главным источником информации о советской стране, причем источником своеобразным, являлось само пребывание бойцов и офицеров Красной Армии в Болгарии, ежедневные контакты с местным населением и военнослужащими Болгарской армии, перешедшей в оперативное подчинение советскому командованию для ведения совместных боевых действий против Германии.
С началом болгарской «перестройки» и отказом от русофильской «парадигмы» исторических исследований71 постепенно усиливались критические голоса. Отдельные авторы подчеркивали, что приход Красной Армии и контакты населения с «духовно бедными сыновьями страны, бывшей ранее идеалом» для многих болгар, вызвали первое крупное разочарование. Другие напомнили о том, что германскую армию встречали в марте 1941 г. в Болгарии «гораздо теплее и сердечнее», нежели три с половиной года спустя советскую. Констатировались «невероятная ограниченность и примитивизм офицеров Красной Армии», «отсутствие у них каких-либо культурных и интеллектуальных запросов, их почти первобытное изумление перед цивилизованным обликом Болгарии даже военного времени, как бы указывавшие на огромную пустоту советской духовной жизни». Высокомерно взирая на события 40-летней давности с хронологических высот рубежа 1980-х — 1990-х годов, критики не без ехидства удивлялись, что советские офицеры «ничего не знали о Блоке и смутно помнили имя Маяковского»72 *.
* Воссоздание адекватной картины духовной жизни в советской стране во всех ее проявлениях - задача специальных исследований. Заметим лишь, что знакомство даже с отдельными наблюдениями ученых в сфере культурной политики советского государства и, в частности, его усилий по формированию круга чтения советских людей в предвоенные годы позволяет принципиально скорректировать вышеприведенные заключения, попытаться приблизиться к ответу на вопрос, что в действительности представлял собой человек в военной шинели, и уж во всяком случае отказаться от его представления в убогом и почти карикатурном свете (Обстоятельный анализ этого вопроса см.: Куренная Н.М. «Книжные новости» как индикатор государственной политики (Формирование круга чтения советских людей) // Категории и концепты славянской культуры. М., 2008. С. 737, 743, 744, 746).
«Перо приравнено к штыку!». Советская печатная пропаганда в годы Великой Отечественной войны « 355
А между тем «ограниченных и примитивных» советских военнослужащих удивлял низкий в целом уровень знаний местного населения о жизни в СССР. Обобщая впоследствии свои балканские впечатления, военный корреспондент поэт Борис Слуцкий вспоминал: «Степень неосведомленности Европы о России была обидно велика. Это оскорбляло и озлобляло. Удивлялись нашему знанию простейших вещей из местной жизни — это в то время, когда во всех красноармейских газетах печатались справки «Болгария», «Румыния», «Венгрия». В то же время охотно сообщали нам ворох всякой "клюквы" о России. Как ни мизерно было то, что мы знали о них, они знали о нас еще меньше и хуже»73.
Оценивая настроения болгарского населения, советские политработники констатировали его общее стремление быть подальше от войны, убеждение, что малая страна мало что может сделать для окончательного разгрома немцев. Не желая воевать, болгарское общество тем не менее надеялось, что союзники по антигитлеровской коалиции предоставят Болгарии выход в Эгейское море, не отберут переданную немцами после вступления Болгарии в Тройственный союз Южную Добруджу.
Среди болгарских военнослужащих широкое распространение получило желание «работать на родине, даже платить репарации, но не воевать в Венгрии». «За Дунай, считали они, должны идти только добровольцы»74. Дело дошло до того, что 3-я пехотная дивизия 1-й Болгарской армии отказалась переправляться через Дунай и самовольно повернула домой.
В политдонесениях отмечалось, что красноармейцы нередко демонстрировали по отношению к новому союзнику «пренебрежительное доброжелательство», удивлялись и подсмеивались над постоянными жалобами болгарских солдат на плохую кормежку, плохих офицеров, плохое оружие, но одновременно жалели их и сочувствовали им. Особо следует сказать о получившей распространение практике, когда болгарами «разбавляли» сильно поредевшие советские пехотные роты. Устанавливавшиеся, как правило, товарищеские отношения были, вероятно, чем-то новым и важным для болгар. Не случайно, писал Б. Слуцкий, «кооптированных болгар палками нельзя было вышибить из усыновивших их русских рот». В таких
356 Т.В. Волокитина
случаях в полной мере проявлялось особое свойство русского солдата — его способность быть «добровольным, природным агитатором»75. Кстати, именно это обстоятельство во многом стало причиной, по которой 19 ноября 1944 г. Военный совет 37-й армии принял постановление № 0049, предписывавшее пресекать не носящее служебного характера общение военнослужащих с местным населением. Как указывалось в рабочих документах, советские офицеры нередко стремились доказать болгарским собеседникам, что в ближайшее время в стране будет установлена советская власть76. Это вполне соответствовало представлениям того поколения советских людей о смысле освободительной миссии Красной Армии, но также, шире, и русской (мессианской) ментальности, однако противоречило советским геополитическим установкам и принципиальным договоренностям с западными союзниками.
А вот как оценивал обстановку в стране в сентябре-декабре 1944 г. сотрудник Управления стратегических служб США Дин Вудроф, считавшийся среди своих коллег «аккуратным и надежным наблюдателем болгарской политической жизни». В одном из докладов он констатировал, что «болгары в общем и целом научились находить общий язык с советскими войсками. и если бы не страх, что они останутся в стране или поддержат коммунистов, отношения вообще могли бы быть отличными»; отмечал, «сравнительно хорошую дисциплину русских», что было связано, по его мнению, с «исключительной суровостью войск НКВД в отношении нарушителей». Не обошел наблюдатель и разочарование болгар внешним видом красноармейцев, равно как и испытываемую последними неловкость за «относительную отсталость» России77. Обращают на себя внимание спокойная тональность донесения и явное желание автора дать болгарским реалиям, в частности взаимоотношениям населения
и Красной Армии, объективную оценку.
* * *
Изучение функционирования советской общественно-политической системы в экстремальных военных условиях
«Перо приравнено к штыку!». Советская печатная пропаганда в годы Великой Отечественной войны « 357
ставит перед исследователями ряд вопросов: как проявляла себя система, ориентированная на режим чрезвычайности, в общем-то в естественных для себя условиях, насколько она была эффективной, в какой мере и с какой степенью гибкости реагировала на динамику ситуации? В указанном контексте целесообразно рассматривать и роль советской печатной и иной пропаганды.
Характерно, что власть быстро поняла важность мобилизации исторического фактора, обращения к исторической и культурной памяти народа, возвращения практически из небытия конкретных имен, символов, институтов. В практической пропагандистской работе мобилизация духовных «резервов» неизбежно сопровождалась вытеснением идеологических штампов, основанных на коммунистической риторике. Психологическую подоплеку подобного поворота раскрывают слова Сталина на встрече с американским дипломатом У. А. Гарриманом в Москве в сентябре 1941 г.: «Мы не питаем иллюзий, что они [русские люди] сражаются за нас. Они сражаются за мать-Россию»78. Главным мерилом эффективности пропагандистских усилий со стороны государства явилось формирование массовых патриотических настроений в тылу и на фронте как определявших всю атмосферу советского общества, достижение национального согласия.
Основная задача пропагандистских структур заключалась в формировании «образа врага» как идеологического выражения общественного антагонизма, символа враждебных государству в целом и отдельному гражданину сил. Вместе с тем политически и психологически важно было представить общественному мнению и образ если не «друга», то союзника. Процесс этот был крайне сложным, независимо от того, шла речь о «западных демократиях»79 или о новых союзниках, еще вчера бывших в лагере фашистской Германии. И здесь, надо признать, советский пропагандистский аппарат сумел отделить в массовом сознании соотечественников «народ», рядовых граждан враждебных стран от политиков, власти, государств.
358 Т.В. Волокитина
Примечания
1 Советская пропаганда в годы Великой Отечественной войны. «Коммуникация убеждения» и мобилизационные механизмы. М., 2007. С. 119.
2 Падерин А. А. Освободительный характер Великой Отечественной войны в зеркале общественного мнения // Философия Освобождения. М., 2005. С. 203.
3 Там же. С. 204-205.
4 Советская пропаганда... С. 259.
5 Сталин И. В. Сочинения. Т. 15. М., 1997. С. 61, 81.
6 Подробнее об этом см.: Христофоров В. С. Общественные настроения в СССР. Июль - декабрь 1941 г. // Великая Отечественная война. 1941 год. М., 2011. С. 445-478.
7 Вишневский Вс. В пути из Москвы // От Советского Информбюро... Т. 1. 1941-1942. М., 1982. С. 23-24.
8 От Советского Информбюро. 1941-1945. Публикации и очерки военных лет. Изд. 2-е. Т. 2. М., 1984. С. 470.
9 Бурцев М. И. Прозрение. М., 1981. С. 26.
10 Голубев А. В. Союзники в пропаганде и массовом сознании советского общества в годы войны // Россия в ХХ веке. Война 1941-1945 годов. Современные подходы. М., 2005. С. 152.
11 Сенявская Е. С. Союзники Германии в мировых войнах в сознании российской армии и общества // Вопросы истории. 2006. № 11. С. 92.
12 Советская пропаганда. С. 297-300.
13 Там же. С. 301-304.
14 Там же. С. 304.
15 Эренбург И. В первый день // От Советского Информбюро. Т. 1. С. 22.
16 Мировые войны ХХ века. Кн. 3. Вторая мировая война. Исторический очерк. М., 2002. С. 219.
17 Фрезинский Б. Я. Власть и деятели советской культуры - Проблема адекватного анализа (Илья Эренбург в реальности и в новой книге о тайной сталинской политике) // Исторические записки. № 5 (123). М., 2002. С. 300.
18 Российский государственный архив социально-политической истории (Далее -РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 125. Д. 280. Л. 36.
19 Там же. Л. 163-164.
20 Там же. Д. 282. Л. 23.
21 Мировые войны ХХ века... С. 220.
22 Центральный архив Министерства обороны (Далее - ЦАМО). Ф. 372. Оп. 6570. Д. 51. Л. 214.
23 Суржик Д. В. Пришел, увидел, убедил. (Из истории спецпропаганды) // Памятные страницы истории. 1941-1945. М., 2009. С. 263.
24 Советская пропаганда. С. 304.
25 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 95. Л. 207, 210, 211.
26 Эренбург И. Указ. соч. С. 22.
27 Славянские народы в борьбе с фашизмом. Казань, 1941. С. 13, 9, 10.
28 Георги Димитров. Дневник. 9 март 1933 - 6 февруари 1949. София, 1997. С. 464; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 128. Д. 733. Л. 69-70.
29 Советская пропаганда. С. 329.
30 Руколь Б. М. Идея общности славян в материалах Всеславянского комитета в Москве // Славянский вопрос. Вехи истории. М., 1997. С. 206.
«Перо приравнено к штыку!». Советская печатная пропаганда в годы Великой Отечественной войны « 359
31 Эренбург И. Война. Апрель 1942 - март 1943. М., 2003. С. 60-61.
32 Вторая мировая война. Дискуссии. Основные тенденции. Результаты исследований. М., 1996. С. 425-426.
33 РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 74. Д. 610. Л. 6-10, 26-28.
34 Цит. по: Романенко С. А. Югославия: История возникновения, кризис, распад, образование независимых государств. М., 2000. С. 365-366.
35 Там же. С. 369.
36 ЦАМО. Ф. 243. Оп. 32288. Д. 16. Л. 22.
37 Там же. Д. 12. Л. 188-189.
38 Там же. Д. 16. Л. 25.
39 Там же. Д. 12. Л. 196.
40 Советская пропаганда... Иллюстративный вкладыш после с. 416.
41 Там же. С. 414.
42 Сенявская Е. С. Указ. соч. С. 100.
43 Покивайлова Т.А. Румынская армия в Крыму в годы Второй мировой войны (морально-психологический аспект) // Сотыа bilaterala a istoricilor din Romania ji Federatia Rusa. Sesiunea a IX-a. Constanta, octombrie 2004. P. 181.
44 Религиозные организации в СССР: Накануне и в первые годы Великой Отечественной войны. 1938-1943 / Публ. М. И. Одинцова // Отечественные архивы. 1995. № 2. С. 65-67.
45 Бурцев М. И. Указ. соч. С. 126; Суржик Д.В. Указ. соч. С. 271.
46 Иванов С. П. Штаб армейский, штаб фронтовой. М., 1990. С. 477.
47 ЦАМО. Ф. 243. Оп. 134100. Д. 35. Л. 21-22.
48 Там же. Оп. 100198. Д. 1. Л. 77.
49 Там же. Л. 66-67, 81.
50 Там же. Л. 76.
51 Советская пропаганда. С. 710.
52 Там же. С. 715.
53 Там же. С. 716.
54 Советский фактор в Восточной Европе. 1944-1953. Документы. Т. 1. 1944-1948. М., 1999. С. 191-192.
55 Восточная Европа в документах российских архивов. 1944-1953. Том 1. 1944-1948. М., 1997. С. 120.
56 Журнал Московской Патриархии. 1944. № 9 (сентябрь). С. 3-4.
57 Международное положение глазами ленинградцев. 1941-1945 (Из архива Управления ФСБ по г. Санкт-Петербургу и Ленинградской области). СПб, 1996. С. 111-113.
58 Слуцкий Б. Записки о войне // Слуцкий Б. О других и о себе. М., 2005. С. 38.
59 Българо-съветски политически и военни отношения (1941-1947). Статии и документ София, 1999. С. 178.
60 Там же. С. 173.
61 Там же. С. 181-183.
62 Мировые войны ХХ века. Кн. 2. Первая мировая война. М., 2002. С. 395-396.
63 ЦАМО. Ф. 243. Оп. 2914. Д. 61. Л. 219-220; Д. 53. Л. 104.
64 Там же. Д. 61. Л. 219-220.
65 От Волга до Балкана. София, 1977. С. 72-73; Здравей, България! Спомени на съветски маршали, генерали и офицери за освобождението на България и бойна-та дружба през Отечествената война 1944-1945 г. София, 1986. С. 21; Пиастро Г. Политико-воспитательная работа в советских войсках и среди населения Болга-
рии (3-й Украинский фронт, сентябрь 1944 - май 1945 г.) // Советское славяноведение. 1977. № 1. С. 31.
66 ЦАМО. Ф. 392. Оп. 8900. Д. 132. Л. 109-110.
67 Там же. Л. 114.
68 Там же. Л. 109-110; Ф. 372. Оп. 6507. Д. 8. Л. 246.
69 Там же. Ф. 392. Оп. 8900. Д. 128. Л. 119, 188.
70 Там же. Ф. 243. Оп. 2914. Д. 61. Л. 234.
71 Даскалов Румен. От Стамболов до Живков. Големите спорове за новата бъл-гарска история. София, 2009. С. 111.
72 Георги Марков. Задочни репортажи за България. София, 1990. С. 54-55, 321.
73 Слуцкий Б. Указ. соч. С. 37.
74 ЦАМО.Ф. 243. Оп. 2914. Д. 119. Л. 14.
75 Слуцкий Б. Указ. соч. С. 54.
76 ЦАМО. Ф. 392. Оп. 8900. Д. 159. Л. 40-40 об.
77 Българо-съветски политически и военни отношения... С. 221, 217.
78 Harriman W. A. Stalin at War // Stalinism. Its Impact on Russia and the World. London, 1982. P. 40-41.
79 Фатеев А. В. Образ врага в советской пропаганде. 1945-1954 гг. М., 1999. С. 13-30.
