CC BY
88Татьяна Викторовна ВОЛОКИТИНА
Болгарский вопрос и союзники по антигитлеровской коалиции (1941-1945 гг.)
После нападения фашистской Германии на СССР советское политическое руководство активизировало дипломатические усилия, в первую очередь, на английском и американском направлениях. Постоянной и главной доминантой являлось укрепление отношений с союзниками по складывавшейся антигитлеровской коалиции, а их краеугольным камнем — вопрос об открытии второго фронта. Уже в первом послании премьер-министру Великобритании У. Черчиллю от 18 июля 1941 г. И.В. Сталин, указав на «напряженное положение сов[етских] армий», отметил: «...Военное положение СССР, а также Великобритании было бы значительно улучшено в случае установления фронта против Гитлера на западе (сев[ерная] Франция) и севере (Арктика). Фронт во Франции не только отвлек бы гитлеровские силы от востока, но и сделал бы невозможным вторжение немцев в Англию»1. Позиция британского премьера была изложена в ответном письме от 20 июля: ссылаясь на ограниченные возможности Англии, он выразил готовность провести комбинированную операцию с помощью морских и воздушных сил в районе Шпицбергена и севера Норвегии («Это максимум того, что мы можем сейчас сделать») и категорически отверг советское предложение об открытии второго фронта во Франции2. Посол СССР в Лондоне И.М. Майский, беседовавший в тот же день с Черчиллем, записал в своем дневнике: премьер «стал настойчиво меня убеждать, что полон искреннего желания оказать СССР максимальную помощь, но не хочет вместе с тем создавать у нас опасных иллюзий. .В общем мало утешительно. Второго фронта во Франции сейчас не будет. Всю тяжесть борьбы с германской военной машиной нам придется
выносить на своих плечах. Но, по крайней мере, мне ясна теперь позиция премьера. Это важно. Не надо иллюзий! Wishful thinking* хуже всего»3.
Воспринятая Лондоном идея совместных действий на севере реализовывалась медленно и в ограниченных масштабах, что вызывало понятное недовольство в Москве и, по словам Майского, доводило до «отчаянья» советских моряков и военных4. В этих условиях масла в огонь подлила и попытка лидеров Англии и США монополизировать обсуждение вопросов будущего миропорядка, выразившаяся в подготовке и принятии в августе 1941 г. без ведома СССР Атлантической хартии. Ориентированный на вопросы «более долгосрочной политики» документ фиксировал непризнание территориальных изменений, осуществляемых вопреки желаниям заинтересованных народов; право народов самостоятельно избирать форму правления; восстановление суверенных прав и самоуправления стран, «лишенных этого насильственным путем»; разоружение государств-агрессоров, в том числе и потенциальных, «впредь до установления более широкой и надежной системы всеобщей безопасности»; уничтожение «нацистской тирании»; обеспечение такого положения, «при котором все люди во всех странах могли бы всю жизнь не знать ни страха, ни нужды»; свободу мореплавания; равенство всех стран в торговле и доступе к мировым источникам сырья; плодотворное экономическое сотрудничество, обеспечивающее более высокий уровень жизни и социальную защиту всем гражданам5.
Несмотря на безусловную привлекательность принципов Атлантической хартии, для советской стороны они имели в тот момент отнюдь не главное значение. Авторы документа обошли первостепенный важности вопрос — о втором фронте, значение которого еще больше возрастало в связи с фактическим признанием союзниками предстоявшего расширения масштабов войны и ее продолжительного характера. («Война идет на многих фронтах, и, до того, как она окончится, могут возникнуть еще новые боевые фронты», — писали Черчилль и Рузвельт Сталину 15 августа 1941 г.) Признание «мужественно-
* Wishful thinking (англ.) - принятие желаемого за действительное.
го и твердого сопротивления Советского Союза» и обещание немедленной помощи обесценивались заявлением, что ресурсы Запада (речь шла о военном производстве и сырье), «хотя и огромные, тем не менее ...ограничены» и требуют наиболее эффективного использования. Хотели того или нет западные союзники, но данная констатация выдавала наличие у них иных, более важных, нежели Восточный фронт, приоритетов при распределении экономических ресурсов. В качестве подтверждения приведу беседу Черчилля с Майским 4 сентября
1941 г. Говоря о своих планах на 1942 год, премьер-министр, помимо прочего, сформулировал задачу «готовить армию, усиливать воздушный флот, развивать производство оружия, укреплять Бл[ижний]Восток» (здесь и далее курсив мой. — Т. В.). «К концу т[екущего] года, — заявил он, — я рассчитываю иметь в этой части света 750 тыс. войск (сейчас около 600), к весне
1942 г. — около 1 мил[лиона]»6.
Реакция советской стороны на обстоятельства появления Атлантической хартии была вполне предсказуемой. Она нашла, в частности, выражение в «добром совете» Майского британскому министру иностранных дел А. Идену в беседе 26 августа 1941 г. «не принимать ответственных деклараций (ёеш ех шасЫиа*) среди Атлантического океана». Дело не в содержании документа, заметил советский посол, а «в способе [его] рождения». «Создалось впечатление: Англия и США вообразили себя господом богом, который судит весь остальной грешный мир, в том числе и СССР. На такой базе дружбы не построить». Москва, ожидавшая более решительных и конкретных формулировок в отношении Германии, усмотрела в действиях Запада намерение «превратить СССР в бесплатное приложение других держав»7. Вместе с тем советская сторона воспользовалась открытым характером хартии, предполагавшим возможность присоединения к ней других государств, и приняла участие в Межсоюзнической конференции в Лондоне, в сентябре 1941 г., созванной для согласования текста документа союзниками Великобритании в войне. Советская делегация предложила раз-
* Deus ex machina (лат.) - Бог из машины (букв.) - разрешение трудной ситуации, не вытекающее из естественного хода событий.
работать конкретную программу антифашистской коалиции по разгрому агрессоров, определить наиболее эффективные средства и методы ее реализации, подчеркнув, что практическое применение принципов хартии «неизбежно должно будет сообразовываться с обстоятельствами, нуждами и историческими особенностями той или другой страны»8.
Тяжелая обстановка, сохранявшаяся на советско-германском фронте к осени 1941 г., обусловила продолжение поиска советской стороной способов давления на Лондон и Вашингтон с целью открытия второго фронта. Отвечая на телеграмму Сталина от 30 августа, в которой выражалось опасение «проиграть дело», если в ближайшие 3—4 недели второй фронт не будет открыт, посол Майский предложил еще раз попытаться подтолкнуть британское правительство к созданию второго фронта «во Франции или на Балканах»9. Предложение было услышано. 3 сентября 1941 г. в личном послании Черчиллю Сталин, указав на смертельную угрозу, нависшую над СССР, подчеркнул: существует одна возможность исправить положение — создать уже в этом году второй фронт «на Балканах или во Франции», заставить немцев, таким образом, оттянуть с Восточного фронта 30—40 дивизий10. В первый и единственный раз Сталин признал возможность балканского варианта второго фронта! Более того, — сам предложил этот вариант союзникам.
Однако британское руководство заняло твердую негативную позицию, обосновав отказ с точки зрения временного и географического факторов. Заявив о невозможности открытия второго фронта в 1941 г., Черчилль в упомянутой выше беседе с Майским 4 сентября назвал и следующий, 1942-й, год «подготовительным» («Никаких крупных десантных операций. Никаких попыток привести войну к решению»), а 1943 год рассматривал как «еще только гипотезу». «Не исключено, — подчеркнул он, — что развязку придется отложить до 1944 г.». Что касается места возможной высадки сил союзников, то балканский вариант Черчилль в то время отклонил из-за малой численности британских сухопутных войск (попутно он признал их слабость и недостаточную обученность — «Мы, англичане, плохие союзники на суше. У нас нет ни традиций, ни опыта, ни вкуса»), а
также из-за нехватки авиации и малого тоннажа военно-морского флота11. 5 сентября 1941 г. окончательный вердикт вынесло совещание начальников штабов: второй фронт невозможен ни на западе, ни на Балканах, причем, как записал в своем дневнике Майский, «о Балканах в этом аспекте они даже не стали особенно много говорить как о вещи само собой разумеющейся» — флот не может обеспечить операцию12.
Примерно в эти дни советское руководство предприняло важную попытку установить прямое военное сотрудничество с Великобританией. В послании Черчиллю от 13 сентября 1941 г. Сталин предложил отправить в СССР через Архангельск или Иран британский экспедиционный корпус из 25—30 дивизий13. Увязав свое предложение с невозможностью, по мнению англичан, открыть второй фронт, советский руководитель фактически сформулировал своего рода альтернативу: уж если не второй фронт, то хотя бы конкретная военная помощь. Трудно с определенностью сказать, надеялся ли Сталин на согласие англичан или хотел дать понять Лондону, что неоднократные заявления о готовности «сделать всё возможное для облегчения положения СССР», изыскать «пути и средства для достижения этой цели» и т.п. вызывают в Москве сомнения, расцениваются, по большому счету, как демагогический прием в большой политической игре, ставкой в которой были собственные британские интересы.
Как бы то ни было, реакция англичан не заставила себя долго ждать. Лондон выразил готовность, в первую очередь, сменить советские войска в Северном Иране, а в качестве помощи срочно направить «символическую» часть британских войск на Кавказ. С целью налаживания взаимодействия с советскими военными туда готовился выехать главнокомандующий британскими войсками в Юго-Западной части Тихого океана генерал А. Уэйвелл, уведомивший об этом командование Закавказского фронта14. Двусмысленная ситуация разрешилась в октябре месяце. В беседе с послом С. Криппсом 22 октября 1941 г. В.М. Молотов заявил, что «речь идет не о присылке английских войск вообще на территорию СССР, а о вводе английских войск на помощь фронту», но такового на Кавказе нет. «.Если англий-
ское правительство хочет помочь СССР, — подчеркнул Молотов, — то не надо дожидаться, пока немцы будут на Кавказе, а надо сделать это раньше»15. Командование Закавказского фронта получило распоряжение Ставки (то есть Сталина) сообщить Уэйвеллу о своей неправомочности решать вопросы совместных с англичанами военных действий на территории СССР. А одновременно «от себя» Ставка приказала «вежливо отшить Уэйвелл[а] и ему подобных и послать их подальше»16.
Таким образом, из сталинского предложения о присылке экспедиционного корпуса ничего не вышло, и впоследствии советский руководитель никогда не возвращался к этой идее.
Вопрос о втором фронте и в дальнейшем оставался постоянным пунктом в повестке дня встреч союзников17, пока на третьей Вашингтонской конференции руководителей Великобритании и США (12—25 мая 1943 г.) не была впервые определена конкретная дата высадки союзников в Западной Европе — 1 мая 1944 г.
Выявившиеся в связи с проблемой второго фронта сложности в отношениях между союзниками лежали, что называется, на поверхности. Однако существовали и глубинные источники напряженности. И один из них заключался в различных представлениях сторон о перспективах послевоенного миропорядка.
Инициаторами рассмотрения этой проблемы выступили западные союзники. Однако некоторые особенности их «поведения», связанные с подготовкой и принятием Атлантической хартии, о чем говорилось выше, обусловили резкие перемены в советской позиции, причем в короткий срок. Еще в июле 1941 г. в беседе с послом Великобритании в Москве С. Криппсом Сталин счел тему послевоенного урегулирования неактуальной, что, в принципе, было понятным. А уже во время визита А. Иде-на в Москву в декабре 1941 г. британский гость констатировал: его правительство «всерьез не занималось проблемой будущего Германии, как и вообще проблемами послевоенной Европы. Здесь оно далеко отстало от Советского правительства»18. Действительно, к тому времени уже оформилась в общих чертах советская внешнеполитическая концепция системы послевоен-
ной европейской безопасности на основе двух региональных подсистем пактов о взаимопомощи. Для Великобритании предусматривались пакты с Бельгией и Голландией, для Советского Союза — с Финляндией и Румынией19. При этом приоритет получил не геополитический, и тем более не идеологический, а антигерманский фактор. В этом контексте особое значение приобретала выработка позиции по отношению союзников к германским сателлитам, в том числе и к Болгарии.
С декабря 1941 г. эта балканская страна находилась в состоянии войны с США и Великобританией. Американская администрация включила Болгарию в список стран-агрессоров и категорически отказалась признать территориальные изменения в результате оккупации болгарскими войсками части Югославии и Греции. На основании констатации, что София действовала силой, не признана была и осуществленная при поддержке Германии передача болгарам румынами Южной Добруджи в сентябре 1940 г.
Советское руководство продолжало придерживаться це-леполагающей установки, сформулированной Сталиным еще зимой 1940 г., во время подготовки визита Молотова в Берлин: страна «должна быть отнесена к сфере интересов СССР на той же основе гарантий. со стороны СССР, как это сделано Германией и Италией в отношении Румынии, с вводом советских войск в Болгарию»20. Считаясь с позицией союзников, Сталин при обсуждении с Иденом «схемы реорганизации европейских границ после войны» предлагал «наказать Болгарию за ее поведение», отторгнув у нее район Бургаса («По мнению тов. Сталина, для Болгарии совершенно достаточно иметь один морской порт в виде Варны», — указывалось в записи беседы21). Впоследствии позиция советского лидера по этому вопросу постепенно менялась, о чем речь впереди.
Поначалу советская сторона поддержала идею Запада о создании в Европе, в том числе и на Балканах, различных государственных федераций. Их разнообразные варианты, возможный состав и параметры, прежде всего экономические, тщательно анализировались в НКИД СССР с учетом интересов союзников. В Комиссии по подготовке мирных договоров
и послевоенного устройства, созданной в 1942 г. в наркомате под руководством М.М. Литвинова, изучались возможные варианты — Адриатическая, Скандинавская, Дунайская монархическая, Польско-Чехословацкая, Центрально-Восточноевропейская федерации, Северный и Южный славянские союзы и пр. По меньшей мере, три варианта федераций предусматривали участие в них Болгарии: Дунайская (Австрия, Румыния, Болгария, Венгрия, Югославия), Балканская (Югославия, Румыния, Болгария, Греция) и Федерация стран Центральной и Юго-Восточной Европы (Австрия, Чехословакия, Польша, Венгрия, Румыния, Югославия, Болгария, Греция)22. Забегая вперед, замечу, что к середине 1943 г. советская сторона определила свое в целом негативное отношение к идее федерирования, поскольку создание наднациональных объединений в Москве всё отчетливее ассоциировалось с перспективами возрождения антисоветского «санитарного кордона» на западных рубежах СССР.
Готовясь к военным действиям в Сицилии или Сардинии, рассматривавшимся как прелюдия к вторжению в Италию, западные союзники пытались оценить состояние движения Сопротивления немцам на Балканах и его влияние на становившуюся реальной капитуляцию итальянского противника. Начало было положено на встрече английских и американских представителей в Касабланке (Марокко) в январе 1943 г. Участники обсудили возможные пути вовлечения Турции в войну на стороне антигитлеровской коалиции. Среди прочего, рассматривался вариант сосредоточения англо-американского воинского контингента вблизи турецкой границы, а в качестве «приманки» предлагалось пообещать Анкаре территориальные приращения, в том числе и за счет «некоторых частей Болгарии» (речь шла о районе черноморского порта Бургаса, о чем в свое время говорил Сталин Идену). Вопрос о Турции и в дальнейшем не терял актуальности и обсуждался на протяжении мая—сентября 1943 г. на встречах западных союзников в Вашингтоне, Нью-Йорке, Квебеке. Однако добиться изменения «поведения» Анкары не удалось. Исходя из этого, англичане и американцы условились, что действия на Балканах будут ограничены оказанием помо-
щи движению Сопротивления, заброской десантных групп и бомбардировками стратегических объектов.
После впечатляющих побед Красной Армии под Сталинградом и на Курской дуге советская сторона, как отмечают исследователи, обрела большую уверенность в своих действиях, осознала, что может решительнее отстаивать собственные позиции. При этом Москва имела перед собой пример союзников, нередко предпочитавших ставить СССР перед свершившимися фактами, нежели следовать достигнутым договоренностям. Так, осенью 1943 г. англичане и американцы без консультаций с советским правительством начали борьбу за выход из войны Италии. Сталин отреагировал посланием Черчиллю и Рузвельту, предупредив, что не согласен быть пассивным адресатом, которому сообщают о принятых решениях, и предложив создать совместную военно-политическую комиссию для подготовки переговоров с сателлитами Германии, пожелавшими выйти из войны23. Было очевидно, что советский руководитель учтет созданный союзниками прецедент в будущем, при решении центрально-европейских и балканских проблем. Более того, в Москве рассчитывали, что такая тактика в связи с коренным переломом на фронтах в пользу советской стороны сможет принести ей значительные результаты.
1943 год, названный исследователями «годом конференций», отразил приоритетное значение вопросов «большой политики». Основные причины этого назвал посол Майский. «Во-первых, — записал он в дневнике 1 января, — .мир всё больше ощущает перелом в ходе войны, конечная победа союзников становится всё очевиднее и, стало быть, всё конкретнее делаются послевоенные проблемы. Во-вторых, .исход войны для немцев всё больше уходит из сферы войны (чисто военным путем они победить не могут) в сферу политики (избежать поражения путем заключения сепаратного или компромиссного мира)»24. На поиски возможностей и путей вывода из войны германских сателлитов направлялись отныне и усилия антигитлеровской коалиции.
После капитуляции Италии в конце сентября 1943 г. болгарский вопрос начал занимать всё более значительное место
в дискуссиях союзников, хотя, как правило, обсуждался в контексте проблем Турции, Балкан и «пробных мирных зондажей» германских сателлитов. В отличие от англичан и американцев, советская сторона была хорошо знакома с положением в Болгарии. Это проявилось, в частности, на конференции министров иностранных дел в Москве (19—30 октября): по просьбе Идена советская делегация предоставила исчерпывающую информацию о стране, указав, в частности, на растущую оппозицию части населения правительственной политике и попытки болгарского кабинета ограничить свои обязательства по отношению к Третьему рейху. По ходу обсуждения по-прежнему актуального вопроса о вовлечении в войну Турции на стороне Объединенных Наций советская сторона заявила о готовности поддержать Анкару в случае нападения Болгарии, разорвав отношения с болгарским «монархо-фашистским правительством». Сталин также одобрил намерение англичан воздушными бомбардировками принудить болгар к выводу своих оккупационных войск из Югославии и Греции и к переговорам о мире. (Намерение не осталось на бумаге: с середины ноября начались интенсивные удары по Софии и другим болгарским городам.)25 Но в целом при обсуждении вопроса об отходе стран-сателлитов от Германии речь шла в основном только о Румынии, Венгрии и Финляндии. Болгария как субъект международных отношений пока еще оставалась на периферии внимания союзников, хотя в то время и правительство, и Дворец пытались установить контакты с миссиями США в Каире и Стамбуле26, а болгарская оппозиция, вынашивая планы создания нового правительства, способного вывести страну из войны, также осуществляла зондаж настроений западных кругов. С этой целью в Каире побывал видный деятель крестьянской партии БЗНС Г. Димитров (Ге-мето), пообещавший британским представителям поддержку со стороны болгар в момент высадки англо-американских войск на Балканах27.
Первая встреча «большой тройки» в Тегеране (28 ноября — 1 декабря 1943 г.) проходила в условиях, когда Красная Армия вплотную подошла к границам Польши и Румынии. Неслучайно поэтому центральное место в повестке дня занял вопрос о
втором фронте. Определение времени его создания (действовать следовало «не слишком рано и не слишком поздно») стало для западных союзников, обеспокоенных фантомом «большевизации» Европы, делом тактики. Не менее важным был и выбор приоритетного направления будущей операции. Черчилль предложил провести высадку союзных армий на Балканах, подчеркивая, что в условиях уязвимости балканского фланга «оси» это позволило бы сковать несколько десятков немецких дивизий и поддержать силы Сопротивления на полуострове28.
Истинная подоплека намерений британской стороны, однако, не укрылась от партнеров. Президент Рузвельт отмечал позднее: «Всякий раз, когда премьер-министр настаивал на вторжении через Балканы, всем присутствующим было совершенно ясно, чего он на самом деле хочет. Он, прежде всего, хочет врезаться клином в Центральную Европу, чтобы не пустить Красную Армию в Австрию и Румынию и даже, если это возможно, в Венгрию. Это понимал Сталин, понимал я, да и все остальные»29.
Совместными усилиями советской и американской делегаций «балканский вариант» был отклонен, хотя мотивы у Сталина и Рузвельта были разными. Советского руководителя не устраивало перемещение вектора наступления союзников с западного направления на Балканы, на которые нацеливались советские войска, а позицию американцев обусловил целый комплекс соображений, в том числе и опасение распыления сил, открывавшего, по мнению военных, возможность Красной Армии дойти до Ла-Манша и овладеть Рурским бассейном30.
Разочарованный итогами Тегерана, Черчилль записал в те дни: «...Впервые в жизни я понял, какая мы маленькая нация. Я сидел с огромным русским медведем по одну сторону от меня и с огромным американским бизоном — по другую; между этими двумя гигантами сидел маленький английский осёл»31.
Уже на первом заседании Тегеранской конференции, 28 ноября, англичане инициировали болгарский вопрос, проявив крайнюю озабоченность «поведением» этой балканской страны и позицией России в случае вступления нейтральной Турции в войну. Подтвердив заявление, сделанное на Москов-
ской конференции министров иностранных дел, советская делегация четко констатировала: как только Турция объявит войну Германии, а Болгария как член Тройственного пакта нападет на Турцию, СССР будет считать себя в состоянии войны с Болгарией. Англичане, как указывалось в записи встречи, были удовлетворены «столь открытым заявлением о Болгарии». Их, говоря современным языком, «симметричным ответом» стало признание справедливости желания России иметь выход «в теплые моря». И еще один штрих: намекая на деликатность положения советской стороны в отношении болгар, Черчилль заметил, что те «всё еще помнят, что Россия освободила их от турок». На это последовала характерная реплика Сталина: «Это уже давно забыто»32. Прагматик Сталин явно был далек от желания руководствоваться в большой политике эмоциями, как, впрочем, и от идеализации отношений между «братушками». (Замечу, что при публикации материалов Тегеранской конференции эта реплика Сталина была опущена.)
Развитие событий на фронтах Второй мировой войны в 1944 г. вызывало у западных союзников двойственные чувства. Отмечая «глубокий интерес и растущую надежду», с которыми Запад наблюдал за «развитием гигантского наступления русских», Черчилль отмечал позднее в мемуарах охватившее его тогда чувство тревоги: «Поскольку победа Великого союза становилась лишь делом времени, естественно, что устремления русских возрастали. Коммунизм поднимал голову за победоносным русским фронтом. Россия была спасительницей, а коммунизм — евангелием, которое она с собой несла»33. Характерно, что именно в начале 1944 г. свою заинтересованность в балканских делах проявили и Соединенные Штаты. Это нашло отражение в одном из оперативных донесений Главного разведывательного управления Красной Армии, датированном мартом 1944 г. Ранее достигнутое соглашение, говорилось в документе, «возлагающее стратегическую ответственность за Балканы на главнокомандующего британскими вооруженными силами, никоим образом не говорит о том, что Соединенные Штаты.намерены пренебрегать собственными интересами в этом районе». Авторы ссылались на добытую советской разведкой информацию о
намечавшемся создании объединенного англо-американского комитета по оказанию помощи Балканам34.
Многочисленные источники, которые сегодня активно используются исследователями, убедительно указывают на особый интерес англичан к другой балканской стране - Греции. Ее судьба, наряду с Польшей, как отмечал Черчилль в мемуарах, «нас касалась непосредственно»35. Эмоциональные оценки ситуации, свойственные британскому премьеру*, помогают объяснить готовность Лондона перевести идею раздела сфер интересов между СССР и Великобританией в практическую плоскость. 18 мая 1944 г. советский посол Ф.Т. Гусев и А. Иден обсудили предложение англичан о выводе Греции и Румынии из войны. Сообщая в личной телеграмме 31 мая о результатах беседы Рузвельту, Черчилль указал, что советская сторона согласна взять на себя «ведущую роль в румынских делах», а англичане - «такую же роль в греческих делах. Такая договоренность была бы естественной в существующей военной обстановке, поскольку Румыния находится в сфере русских армий, а Греция - в сфере союзного командования на Средиземноморском театре военных действий...». Опасаясь, однако, что Рузвельт воспримет односторонние действия Лондона как нарушение совместной союзнической политики, Черчилль подчеркнул: «Мы, конечно, не желаем делить Балканы на сферы влияния», указанная договоренность «применима только к условиям военного времени и не затрагивает прав и обязанностей каждой из великих держав при мирном урегулировании и после него в отношении всей Европы», она «была бы полезным средством для предотвращения любых политических разногласий между нами и ими на Балканах»36. Американский президент на уловку не поддался и в ответ телеграфировал 11 июня 1944 г.: «.Мы признаём, что правительство, несущее военную ответственность на любой данной территории, неизбежно будет принимать решения, диктуемые военной обстановкой, но мы убеж-
* Личный врач Черчилля лорд Ч. Мак-Моран 4 сентября 1944 г. записал в дневнике следующее высказывание премьер-министра: «Боже милосердный! Неужели Ты не видишь, что русские разливаются по Европе, как море. Захватили Польшу, и ничто их не сдерживает от вступления в Турцию и Грецию» (Цит. по: СуЮмвка^едпвЬЕ. Stany Zjednoczona а Ро^ка. 1939-1945. Warszawa, 2013. S. 305).
дены, что естественная тенденция таких решений охватывать другие области, помимо военной, будет укреплена соглашением предложенного типа. По нашему мнению, это, безусловно, приведет к углублению разногласий между Вами и Советами и к разделу района Балкан на сферы влияния вопреки намерению ограничиться военными делами. Мы считаем, что предпочтительно сделать усилия к созданию консультативного механизма с целью рассеять недоразумения и ограничить тенденцию к образованию исключительных сфер»37.
Вопрос о «разделении обязанностей» на Балканах был отложен до октября 1944 г., когда «реалист» Сталин и «не отличающийся сентиментальностью» британский премьер-министр (эти характеристики принадлежали самому Черчиллю) рассмотрели в Москве «процентное соглашение», устанавливавшее «доли» влияния СССР и Великобритании в Румынии, Греции, Югославии и Болгарии.
Хотя, по признанию Черчилля, отношения Великобритании в прошлом с Болгарией, как и с Румынией, не требовали от Лондона «каких-то особых жертв»38, на октябрьской встрече отчетливо выявилась достаточно жесткая позиция британской стороны в отношении Болгарии. Заметив, что «англичан болгары сильно оскорбили» (вели себя «очень плохо», напав на Румынию во время Первой мировой войны), а в последней войне творили жестокости в Югославии и Греции, Черчилль категорически воспротивился перспективе, чтобы «болгары сидели с союзниками за одним столом». Кроме того, премьер-министр заметил, что в Болгарии англичане «хотели бы быть немного больше, чем зрителями», каковыми являются в Румынии39. Речь шла о подписанном к тому времени Соглашении о перемирии с Румынией, закрепившем ведущую роль Советского Союза в деятельности Союзной контрольной комиссии (СКК) в стране.
Октябрьская встреча ассоциируется, в первую очередь, с достижением своего рода «геополитического компромисса». Рассчитывая на неформальную договоренность о сферах влияния на Балканах, Черчилль предложил следовать в Румынии соотношению 90:10 в пользу СССР, в Болгарии — 75:25. В свою очередь, в Греции Великобритания (в согласии с Соединенны-
ми Штатами) оставляла за собой «долю» в 90 %. В Югославии и Венгрии устанавливалось равное соотношение — 50:50.
Как и прежде, на московской встрече болгарский вопрос оказался включенным в более широкий международный контекст, и обстановку в стране Сталин сравнил с ситуацией в Северной Италии, где находились войска западных союзников. В ответ на просьбу Черчилля повлиять на итальянских коммунистов и «затормозить» их деятельность Сталин заметил: «.В Италии нет советских войск, в противоположность Болгарии, где они имеются и где мы можем приказать коммунистам не делать того-то и того-то. Но если он, тов. Сталин, будет давать какие-либо советы Эрколи [Тольятти. — Т.В.], то Эрколи может послать его к черту, ибо он, товарищ Сталин, совсем не знает обстановки в Италии. Он, товарищ Сталин, может лишь сказать, что Эрколи - умный человек и что он не пойдет на какую-либо авантюру»40. Понятно, что оговорки Сталина о якобы плохом знании им внутриполитической ситуации в Италии, как и указание на «самостоятельность» П. Тольятти, не могли обмануть собеседника: в Лондоне не сомневались, что Москва сохраняла рычаги влияния на итальянских коммунистов. Главное же заключалось в том, что Сталин ясно дал понять: «авантюра» не состоится, так как советское руководство не даст на нее «добро». Фактически это означало договоренность, что итальянские коммунисты не станут «будоражить» страну. Показательно, что Сталин, пойдя навстречу пожеланию Черчилля, сразу же, без какого-либо перехода, выразил желание «поправить цифру по Болгарии». Расчет на взаимность собеседника оправдался: Черчилль, заявив, что, «вообще говоря, ему на Болгарию наплевать», предложил обсудить этот вопрос Идену и Молотову41. Руководители внешнеполитических ведомств, как известно, согласились скорректировать первоначальный «процентаж» применительно к Болгарии и Румынии: в окончательном виде установленное соотношение составило 80:20 в пользу Советского Союза. Следует отметить, что, добившись корректировки в раскладе сил, Сталин в ответ на резко недружелюбные замечания Черчилля в адрес болгар ограничился лаконичным замечанием, что «Болгарию, конечно, нужно
наказать»42. Однако от какой-либо конкретизации отказался, отступив, таким образом, от своей позиции, выраженной в беседе с Иденом зимой 1941 г.
Установление сфер влияния отразилось и в рабочих материалах НКИД СССР, где продолжали размышлять над их конкретным «наполнением». В датированном 15 ноября 1944 г. одном из важных документов «О перспективах и возможной базе советско-британского сотрудничества», вышедшем из-под пера М.М. Литвинова, к «максимальной сфере интересов Советского Союза» были отнесены Финляндия, Швеция, Польша, Венгрия, Чехословакия, славянские страны Балканского полуострова и Турция. Ключевой для СССР вопрос о Проливах Литвинов рассматривал через призму возможной интернационализации режима их использования, причем четко обозначив, какая интернационализация была бы приемлема для советской стороны. Единственно возможным вариантом он считал «передачу контроля над Проливами исключительно черноморским державам при наличии условий, обеспечивающих дружественные отношения к нам со стороны Румынии и Болгарии»43. Под такими «условиями» Москва, согласно официальным заявлениям советских руководителей, понимала создание в указанных странах лояльных СССР режимов, подчеркивая свою «незаинтересованность» во введении социалистических порядков. Конкретные материалы подтверждают, что на том этапе Москва считала действовавшую в странах Центральной и Юго-Восточной Европы коалиционную систему осуществления власти адекватной сложившимся реалиям.
Вместе с тем процесс укрепления народно-демократической власти в Болгарии, Румынии и Венгрии, несмотря на различия в темпах и социальной динамике, прорисовывал перспективу усиления левых сил и установления монопольной власти коммунистов, что встречало резко-негативную реакцию Запада и желание воспрепятствовать этому. В то же время доминирующая роль СССР в Союзных контрольных комиссиях (СКК), обеспечивавшая поддержку радикальных общественно-политических перемен, обусловила намерение союзников пересмотреть принципиальные основы и практику
деятельности комиссий, «утяжелить» в них собственный вес. Но так как неоднократные попытки ревизовать имевшиеся на этот счет договоренности, в частности, расширить прерогативы и возможности западных представителей в СКК, успеха не принесли, было решено рассмотреть этот вопрос на предстоящей Крымской конференции союзников. Как указывалось в материалах госдепартамента США, следовало срочно «прояснить положение» в связи с вызывавшими резкую критику союзников действиями советского руководства Комиссий44.
В ходе подготовки встречи в Ялте западные союзники условились создать действенный инструмент прямого вмешательства в политическое развитие восточноевропейских стран в целом. С этой целью они согласовали свои претензии, которые намеревались предъявить Сталину. Этому были посвящены англо-американские переговоры на Мальте в конце января— начале февраля 1945 г.45. Союзники обсудили американское предложение о создании Чрезвычайной верховной комиссии для освобожденной Европы с предоставлением ей прав и возможностей «оказывать помощь» как освобожденным странам, так и бывшим сателлитам Германии, в решении широкого круга политических проблем. К их числу были отнесены вопросы возвращения на родину находившихся в эмиграции правительств, создания временных режимов и проведения выборов там, где имелась необходимость образовать «пользующиеся поддержкой народа и устойчивые правительства», принятия некоторых неотложных экономических мер.
Обосновывалась также необходимость ограничить ведущую роль СССР при осуществлении союзнического контроля в Болгарии, Румынии и Венгрии на первом этапе — до окончания военных действий. Союзники намеревались добиваться обязательности предварительных консультаций советского руководства СКК с западными представителями по всем постановлениям Комиссий. Любые акции, выходящие за рамки Соглашений о перемирии, предпринятые в одностороннем порядке советской стороной «по военным соображениям», считались проведенными «от имени советского правительства и под его исключительную ответственность». Тем самым со-
юзники рассчитывали, опираясь на Соглашения о перемирии, оспаривать соответствие им тех или иных решений СКК и, как следствие, иметь возможность дезавуировать последние. На следующем этапе — после завершения военных действий на европейском театре — предусматривалась полная перестройка деятельности СКК. Применительно к Болгарии и Венгрии ставился вопрос о «равном участии» трех союзных держав. Было решено также поставить перед советской стороной вопрос о свободе передвижения западных представителей в Болгарии, Венгрии и Румынии.
Однако мальтийская встреча выявила не только совпадение, но и различия в позициях западных союзников. Во многом благодаря особому мнению президента Рузвельта, озабоченного сохранением хороших отношений с Москвой с учетом предстоявших военных операций по разгрому Японии, план совместных действий обрел усеченный вид. В частности был снят вопрос о создании Чрезвычайной верховной комиссии. В Ялте американская делегация выдвинула компромиссный проект другого документа — Декларации об освобожденной Европе. Она предусматривала согласование тремя державами политики в деле оказания помощи европейским странам, в том числе и сателлитам, в «разрешении ими демократическими способами их насущных политических и экономических проблем». Были конкретизированы главные направления такой помощи: «а) создавать условия внутреннего мира; Ь) проводить неотложные мероприятия по оказанию помощи нуждающимся народам; с) создавать временные правительственные власти, широко представляющие все демократические элементы населения и обязанные возможно скорее установить путем свободных выборов правительства, отвечающие воле народа, и ё) способствовать, где это окажется необходимым, проведению таких выборов». Не упоминая о Чрезвычайной комиссии, американский проект предусматривал, однако, немедленное учреждение «надлежащего механизма для осуществления совместной ответственности, установленной настоящей декларацией», как только, по мнению трех правительств, возникнет в том необходимость46. Из подготовительных документов союзников
следовало, что за обтекаемой формулировкой о «надлежащем механизме» скрывалась возможность создания некой «специальной комиссии» и допускалось «совместное использование силы» для поддержания внутреннего порядка в тех случаях, когда «другие средства не имеют успеха»47.
В Ялте советская сторона внесла в представленный проект некоторые поправки, в частности, предложила скорректировать пункт о «надлежащем механизме». В окончательный вариант Декларации об освобожденной Европе вошла советская формулировка, согласно которой правительства трех держав, когда это потребуется, «будут немедленно консультироваться между собой о необходимых мерах по осуществлению совместной ответственности, установленной в настоящей Декларации»48. Таким образом, намерение союзников создать некую структуру в обход СКК и через нее осуществлять непосредственное влияние на внутриполитические дела Болгарии, Румынии и Венгрии было блокировано. Более того, принцип единогласного принятия решений затруднял применение положений Декларации на практике, хотя, безусловно, ссылка на них становилась в руках союзников инструментом для более активного вмешательства в дела стран-сателлитов49.
Дальнейшие события показали, что вопрос интерпретации принятой в Ялте Декларации приобрел значительную остроту, как в лагере союзников по антигитлеровской коалиции, так и среди бывших сателлитов. В Болгарии он привел к оживлению оппозиционных настроений и вызвал необходимость болгарских коммунистов проконсультироваться в Москве. После беседы с Молотовым Г. Димитров лаконично отметил в своем дневнике: «В целом ничего существенно не меняется»50. Одновременно руководство компартии взяло курс на то, чтобы не дать оснований союзникам настаивать на принятии предусмотренных ялтинскими решениями мер, убедительно продемонстрировать ход и итоги демократизации общественной жизни51.
Выводы, сделанные болгарскими коммунистами по советам Москвы, представляются своевременными и правильными, поскольку именно ситуация в Болгарии вызывала сильную обеспокоенность Запада, особенно Лондона. Не случайно в
Ялте британская сторона представила целый пакет предложений по Болгарии. Помимо вопроса об СКК, она настаивала на рассмотрении вопросов о выплате репараций Греции, о болгаро-югославском сотрудничестве.
В противоположность Западу советское руководство не собиралось выдвигать в Ялте каких-либо вопросов о странах-сателлитах, удовлетворяясь своей руководящей ролью в них при осуществлении союзнического контроля на основании Соглашений о перемирии. Но, оказавшись перед необходимостью реагировать на инициативы союзников, обозначило свою позицию еще на предварительной стадии внесения документов. Она оказалась аналогичной американской позиции, хотя и Москва, и Вашингтон руководствовались собственными интересами и расчетами. В результате весь «британский пакет» было признано целесообразным обсудить позднее, по дипломатическим каналам. Острый для союзников вопрос о расширении прав их представителей в СКК в Болгарии по румынскому и, особенно, венгерскому образцу* также не получил разрешения в Ялте. Советское руководство не отступило от прежней позиции, заявило, что договоренности, достигнутые применительно к Венгрии, не имеют никакого отношения к Болгарии52.
Окончание войны против Германии внесло существенные изменения. Стремясь не обострять отношения с союзниками, советское правительство приняло решение отступить, скорректировать порядок работы СКК в странах-сателлитах, устранив тем самым причины систематических столкновений сторон. Незадолго до открытия Берлинской (Потсдамской) конференции (17 июля — 2 августа 1945 г.) представителям Великобритании и США в СКК были переданы письма с конкретно прописанными изменениями. 16 июля 1945 г. такие письма
* Действовавший в Венгрии специальный статут СКК, отразивший уступки советской стороны союзникам, предполагал созыв совещаний с западными представителями, информирование их «о политических директивах», т.е. о распоряжениях СКК общего характера, до отправления таких директив венгерским властям от имени Комиссии, учет замечаний представителей союзников, свободу передвижения по стране с предварительным уведомлением руководства СКК, определение численности и состава английской и американской делегаций в СКК, определение денежных сумм на их содержание и пр. Статут был рассчитан для первого этапа перемирия - до окончания войны с Германией. В дальнейшем союзники полагали воплотить в жизнь принцип «равного участия».
были вручены западным представителям в Комиссиях в Болгарии и Румынии (и еще раньше — 12 июля — в Венгрии). В новом распорядке практически были удовлетворены все ранее выдвигавшиеся союзниками требования: о проведении регулярных совместных совещаний, согласовании директив СКК, свободном передвижении по стране американских и английских представителей при условии предварительного согласования времени и маршрутов поездок, о праве самостоятельно определять численность и состав представительств, о порядке доставки и отправления самолетами почты, грузов и дипломатических курьеров53. Однако, как показало уже ближайшее будущее, практическая реализация новых установок нередко упиралась в их разное толкование сторонами, причем советские представители часто отступали от «буквы» соглашений в сторону их произвольной интерпретации, в полной мере использовали свои доминирующие позиции в СКК.
Перспектива усиления противоречий из-за оценок ситуации в странах советской сферы влияния обозначилась уже в Потсдаме при рассмотрении вопроса о выполнении ялтинской Декларации об освобожденной Европе. Американская делегация внесла предложение о безотлагательной реорганизации правительств в Румынии и Болгарии путем включения в их состав представителей всех «значительных демократических групп». Создание таких правительств было объявлено условием дипломатического признания указанных стран и заключения с ними мирных договоров. Был сформулирован, хотя и в общем плане, и вопрос о помощи в проведении «свободных и невоспрепятственных выборов» — немедленно в Греции и в перспективе — в Румынии и Болгарии, а также, возможно, и в других странах54.
Реакция советской стороны последовала незамедлительно. Черчилль вспоминал, что 18 июля 1945 г. во время обеда со Сталиным он услыхал от советского руководителя, что тот «был уязвлен» требованием американцев о смене правительств в Румынии и Болгарии. — «Он [Сталин. — Т. В.] не вмешивается в греческие дела, и поэтому американцы поступают несправедливо»55.
20 июля 1945 г. в специальном меморандуме советская сторона категорически отвергла предложения по Болгарии и Румынии. Авторы меморандума подчеркнули порядок и спокойствие в указанных странах, наличие авторитетной и пользующейся доверием населения законной власти, добросовестное исполнение Соглашений о перемирии и, наконец, серьезную помощь Объединенным Нациям в борьбе против Германии. «При таких обстоятельствах советское правительство не видит никаких оснований для вмешательства во внутренние дела Болгарии и Румынии», — констатировалось в документе. Советская сторона заявила также о неотложной необходимости срочно восстановить дипломатические отношения со странами — бывшими сателлитами Германии, поскольку затяжка этого вопроса «не находит себе оправдания». Отметив, таким образом, благополучие в собственной сфере влияния, авторы меморандума сделали ответный ход: подчеркнули отсутствие порядка и законности в Греции, террор против демократических элементов, угрозы развязать военные действия против соседних Болгарии и Албании. Было также заявлено о необходимости содействовать образованию в Греции демократического правительства56.
Иными словами, стороны, каждая на свой лад, стремились указать на несоответствие обстановки в сферах влияния союзников послевоенному курсу на последовательную демократизацию и активно опирались при этом на ялтинские договоренности, прежде всего, на Декларацию об освобожденной Европе. Такой подход будет постоянно присутствовать и впоследствии, находя проявления в практической работе Союзных контрольных комиссий.
Размышляя на исходе войны о создании эффективной системы безопасности, советское руководство исходило из убежденности в способности немцев быстро восстановить страну, оправиться от последствий войны и вновь задуматься о реванше. На это осторожный Сталин отводил немцам от 6 до 12—15 лет57. Опасения в связи с этим усиливались подозрениями, что Запад сможет пойти на соглашение с немцами. О намерении союзников «спасти немцев и сговориться с ними.
обойтись с ними помягче» Сталин вполне определенно заявил в марте 1945 г. во время пребывания в Москве чехословацкой делегации58. Это объясняет внимание советского руководства к разработке «новой славянской политики», основанной на традиции борьбы славянских народов против немецкой политики «Дранг нах Остен»59, намерение сделать славянский союз важным элементом советской внешнеполитической стратегии. Болгарии в подобных замыслах отводилось важное место. Это, помимо других факторов, способствовало очередному уточнению подхода Сталина к болгарским делам. На Берлинской конференции, говоря о «грехах» сателлитов по отношению к России, вопрос о наказании Болгарии он свел к уплате репараций и демобилизации армии по окончании войны. Советский лидер счел уместным напомнить об отсутствии болгарских частей на Восточном фронте и участии болгарской армии в войне на стороне союзников в соответствии с Соглашением о перемирии60.
Задумываясь о реальном содержании «новой славянской политики», Сталин исходил из собственных представлений о послевоенных общественных настроениях. Еще в беседе с Черчиллем и Иденом 17 октября 1944 г. советский лидер заметил, что после войны главным желанием народов будет пожить «полной национальной жизнью без помех». Невозможно, полагал он, думать ныне всерьез о каких-либо объединениях «малых стран», хотя и не исключал подобного варианта в более отдаленном будущем61. Думается, что, будучи политиком-реалистом, Сталин предвидел разного рода трудности практического воплощения каких-либо государственных форм «славянского союза». В связи с этим идею объединения славян под русским царем он, припомнив историю, охарактеризовал как «вредную и невыполнимую» и пояснил: «Славянские народы имеют различные общественно-бытовые и этнографические уклады, имеют разный культурный уровень и различное общественно-политическое устройство. Географическое положение славянских народов также мешает объединению. Мы. стоим не за объединение, а за союз славянских народов... Этот союз необходим нам для защиты славянства»62.
Жизнь, однако, показала, что предстояло искать и находить иные формы «сцепления» компонентов советской сферы влияния, исходя из геополитических и идеологических интересов. А трудности, возникшие уже на самом начальном этапе реализации болгаро-югославского проекта федерации, показали иллюзорность расчетов на якобы «особые отношения» между славянскими странами, основанные на солидарности и «уникальной» славянской ментальности.
* * *
Усилия советской внешней политики в годы Второй мировой войны концентрировались на достижении победы над фашизмом и освобождении оккупированных стран. Решая эту глобальную задачу, Москва большое внимание уделяла Балканам — важнейшему в стратегическом отношении и традиционно конфликтогенному европейскому региону. Болгария — небольшая страна «в сердце Балкан» — оказалась в силу своего геостратегического положения сначала на перекрестье интересов Германии, СССР и западных государств, а затем, по мере нарастания напряженности в рамках антигитлеровской коалиции, и одним из объектов противостояния между ее участниками.
Если интерес западных держав к Болгарии во время войны имел временный характер, связанный с конкретными политическим целями, то для советского политического руководства Болгария являлась важной составляющей общей стратегии безопасности, нацеленной на установление контроля над Черноморскими проливами и обеспечение выхода в Средиземное море. Вступив летом 1944 г. на Балканы, Красная Армия фактически обеспечила защиту собственных стратегических интересов в регионе. Болгария, хотя и не относилась к сфере интересов западных держав, стала, тем не менее, ареной достаточно жесткого противостояния союзников по антигитлеровской коалиции, пробы их сил, а стремительное продвижение к биполярной организации послевоенного мира обозначило перспективу для Болгарии — установление в стране полного советского контроля.
Примечания
1 Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.: в 2-х томах. Т. 1. М., 1957. С. 10-11.
2 Там же. С. 13.
3 Иван Михайлович Майский. Дневник дипломата. Лондон 1934-1943: в двух книгах. Книга 2 (в двух частях). Часть 2. 22 июня 1941 - 1943 год / Отв. ред. акад. А.О. Чубарьян / М., 2009. С. 16, 17.
4 Там же. С. 31.
5 Мировые войны ХХ века: в 4-х книгах. Кн. 4. Вторая мировая война. Документы и материалы (далее - Вторая мировая война. Документы и материалы). М., 2005. С. 318-319.
6 Иван Михайлович Майский. Дневник дипломата. С. 44.
7 Там же. С. 35.
8 История дипломатии. Т. 4. Дипломатия в годы Второй мировой войны. М., 1975. С. 209; Советско-английские отношения во время Великой Отечественной войны, 1941-1945. Документы и материалы: в 2-х томах. Т. 1. 1941-1943. М., 1983. С. 128-130.
9 Иван Михайлович Майский. Дневник дипломата. С. 38.
10 Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании. С. 28-29.
11 Иван Михайлович Майский. Дневник дипломата. С. 44, 42.
12 Там же. С. 45-46.
13 Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании. С. 22-23.
14 Там же. С. 29.
15 Советско-английские отношения во время Великой Отечественной войны. С. 156-157.
16 Иван Михайлович Майский. Дневник дипломата. С. 343 (сноска 54).
17 Дискуссии о втором фронте шли на англо-американских конференциях (декабрь 1941 - январь 1942 гг., июнь 1942 г.), англо-советских (май, август 1942 г.) и американо-советских (май-июнь 1942 г.) переговорах. Подробнее см.: Дипломатическая история открытия второго фронта в Европе. 1941-1944. Документальный обзор // Международная жизнь. 1970. № 3, 5, 11; 1974. № 4, 6, 9, 12; 1975. № 2, 3. Из последних работ: Емануилов Е. България в политиката на Великите сили. 19391947 (Второ преработено издание). Велико Търново, 2003. С. 115-123.
18 Первая беседа с А. Иденом 16 декабря [1941 г.] в 19 часов 00 минут // Рже-шевский О.А. Война и дипломатия. Документы, комментарии (1941-1942). М., 1997. С. 19.
19 Подробнее см.: Наринский М.М., Филитов А.М. Советская внешняя политика в период Второй мировой войны. Курс лекций по истории международных отношений (1939-1945 гг.). М., 1999. С. 74-75.
20 Вторая мировая война. Документы и материалы. С. 175-176.
21 Первая беседа с А. Иденом. С. 16.
22 Архив внешней политики Российской Федерации (далее - АВП РФ). Ф. 0512. Оп. 4. П. 12. Д. 20. Л. 1-20; Волокитина Т.В. Перспективы развития Болгарии после Второй мировой войны. Взгляд из Москвы (Новые документы российских архивов) // България и Русия през ХХ век. Българо-руски научни дискусии. София, 2000. С. 240.
23 Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании. С. 83.
24 Иван Михайлович Майский. Дневник дипломата. С. 182.
25 Рачев С. Чърчил, България и Балканите (1939-1945). София, 1998. С. 215-220.
26 Тошкова В. САЩ и България. 1919-1989. Политически отношения. София, 2007. С. 171.
27 Исраэлян В.Л. Дипломатия в годы войны (1941-1945). М., 1985. С. 173.
28 Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Том II. Тегеранская конференция руководителей трех союзных держав - СССР, США и Великобритании (28 ноября - 1 декабря 1943 г.). Сборник документов. М., 1978. С. 126.
29 Рузвельт Э. Его глазами. М., 1947. С. 186-187.
30 Встречными курсами: Политика СССР и США на Балканах, Ближнем и Среднем Востоке в 1939-1947 гг. Киров, 2014. С. 130, 270-271.
31 Черчилль У. Вторая мировая война. Т. 4. М., 1998. С. 262.
32 Российский государственный архив социально-политической истории (далее -РГАСПИ). Ф. 558. Оп. 11. Д. 234. Л. 45, 62, 16.
33 Черчилль У. Триумф и трагедия / Сокр. перевод с англ. под ред. доктора исторических наук А.С. Орлова / М., 2004. С. 117, 118.
34 Васильева Н., Гаврилов В. Балканский тупик? М., 2000. С. 181.
35 Черчилль У. Триумф и трагедия. С. 118.
36 Там же. С. 48.
37 Там же.
38 Там же. С. 118.
39 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 283. Л. 9.
40 Там же. Л. 12-13.
41 Там же. Л. 13.
42 Там же. Л. 9.
43 АВП РФ. Ф. 06. Оп. 6. П. 14. Д. 143. Л. 52.
44 ГибианскийЛ.Я. Вопрос о Болгарии, Румынии и Венгрии на Крымской конференции // Советское славяноведение. 1982. № 2. С. 10.
45 Волков Ф.Д. За кулисами Второй мировой войны. М., 1985. С. 61-62.
46 Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Том IV. Крымская конференция руководителей трех союзных держав - СССР, США и Великобритании (4-11 февраля 1945 г.). Сборник документов (далее - Крымская конференция). М., 1979. С. 186-187.
47 Гибианский Л.Я. Вопрос о Болгарии, Румынии и Венгрии на Крымской конференции. С. 13.
48 Крымская конференция. С. 195.
49 Калинова Е. Победителите и България. 1939-1945. София, 2004. С. 220.
50 Георги Димитров. Дневник (9 март 1933 - 6 февруари 1949). София, 1997. С. 466.
51 Калинова Е. Победителите и България. С. 221-222.
52 Пинтев С. Началната дейност на Съюзната контролна комиссия в България (октомври 1944 - януари 1945 г.) // Исторически преглед. 1979. Кн. 4-5. С. 202.
53 Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Том VI. Берлинская (Потсдамская) конференция руководителей трех союзных держав - СССР, США и Великобритании (17 июля -2 августа 1945 г.). Сборник документов (далее - Берлинская конференция). М., 1980. С. 386-387.
54 Там же. С. 317.
55 Черчилль У. Триумф и трагедия. С. 355.
56 Берлинская конференция. С. 330-331.
57 Подробнее об этом см.: Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф., Поки-вайлова Т.А. Москва и Восточная Европа. Становление политических режимов советского типа (1949-1953). Очерки истории (2-е изд.). М., 2008. С. 34, 35.
58 Сталин И.В. Сочинения. Т. 18. Тверь, 2006. С. 361; Робертс Дж. Сталинские войны. От мировой войны до холодной. 1939-1953. http: //samlib.ru/w/worobhew_ anatolij/stalin1-1.shtml.
59 Подробнее об антиславизме Гитлера и немцев см.: Борейша Е. О понятии «ан-тиславизма» у Адольфа Гитлера // Славянские народы: общность истории и культуры. К 70-летию члена-корреспондента Российской академии наук В.К. Волкова. М., 2000. С. 369-380.
60 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 236. Л. 11.
61 Там же. Д. 283. Л. 84.
62 Сталин И.В. Сочинения. Т. 18. С. 361.
