CC BY
369
[лингвистические заметки]
С. В. Власенко
Светлой памяти Александра Давидовича Швейцера и Виктора Михайловича Суходрева
Нужда в переводчике останется во все времена, потому что к единому, общему языку человечество никогда не придет. Все равно на официальных переговорах люди будут говорить на родном. Виктор Суходрев
Светлана Викторовна Власенко
Кандидат филологических наук, доцент факультета права Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» при Правительстве РФ ► svetsign@gmail.com
К 90-летию со дня рождения доктора филологических наук, профессора Александра Давидовича Швейцера
ПЕРЕВОДЧЕСКИЙ ДИСКУРС НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ
SVETLANA V. VLASENKO TRANSLATION DISCOURSE AT THE TURN OF THE CENTURIES
Статья посвящена 90-летию со дня рождения А. Д. Швейцера, патриарха советского и российского переводоведения, известного переводчика, американиста и социолингвиста. Описано профессиональное отношение А. Д. Швейцера к ряду проблемных зон перевода, не потерявших своей актуальности и до сих пор не нашедших однозначного решения в переводоведении. К ним помимо прочего относятся проблемы передачи терминологических значений, идиоматики и наименований социальных ролей и институтов. Воссоздаются эпизоды переводческой деятельности и примеры из практики государственных/официальных переводчиков — А. Д. Швейцера и В. М. Суходрева. Цитируются фрагменты книг и интервью двух титанов переводческой профессии.
Ключевые слова: государственный/официальный переводчик, двойное кодирование, декодирование, дискурсивное значение, идиоматические выражения, имплицитное значение, инференция, коннотация, общеязыковое значение, отраслевой перевод, переводоведение, переводческая рефлексия, переводческое решение, расплывчатое множество, словарное значение, социальный перевод, социологема, терминологическое значение, фразовый текст.
The article marks the 90-th anniversary of Prof. Alexander D. Shveitser, thus honoring the memory of the Soviet and Russian translation studies Patriarch and an authority in translation/interpretation practices, who excelled in American studies and sociolinguistics as well. The focus is made on Shveitser’s professional approaches to a number of translation/ interpretation problem areas associated with sustained challenges cross-linguistically and, hence so far unresolved. These include terminology, idiomatics, and namings for social roles and institutes. A few instances from Alexander Shveitser’s and Viktor Sukhodrev’s practices as ‘official interpreters’ are cited based on their recollections from interviews and/or books written by these Titans of the translating/interpreting profession.
Keywords: community interpreting, connotation, decoding, dictionary meaning, discursive meaning, double coding, fuzzy set, idiomatic expression, implied meaning, inference, general meaning, phrasal text, sociologeme, subject-specific translation, terminological meaning, translation studies, translator’s decision, translator’s reflection, public sector/official translator/ interpreter, public service translation/interpreting.
8 декабря 2013 года исполнилось 90 лет со Дня рождения Александра Давидовича Швейцера. Этот очерк посвящается памяти великого российского языковеда — англиста, американиста и социолингвиста, который еще при жизни стал гуру отечественного переводоведения. Не будет преувеличением утверждать, что на трудах Александра Давидовича сформировались целые поколения переводчиков как нашей страны, так и зарубежных, работающих в языковых парах с русским языком.
Отсутствует ощущение, что Александра Давидовича нет. Есть понимание, что с ним нельзя встретиться и обсудить насущные проблемы, но его книги, фотографии, воспоминания коллег и друзей — всё
16
[мир русского слова № 3 / 2014]
это подкрепляет ощущение неувядаемости, востребованности и присутствия Учителя в более высоком смысле, чем физическое присутствие. Философия переводческого мышления Швейцера отражена в его трудах и небольшой книге мемуарных очерков «Глазами переводчика» [22], к которой применима русская пословица «Мал золотник, да дорог».
Переводовед-колосс: наследие Мастера и Учителя
Переводоведческое мировоззрение Учителя широко. Оставленное Александром Давидовичем творческое наследие включает две диссертации по германистике, семь монографий на русском языке [10; 11; 12; 13; 14; 15; 16; 18; 20], три монографии на английском [35; 38]1, одна из которых в соавторстве с Л. Б. Никольским [25; 39], около сотни статей по разным аспектам контрастивной лингвистики, теории и практике перевода на русском, английском и немецком языках [17; 19; 21; 23; 24; 40 и др.], десятки отредактированных научных сборников; многолетний действующий семинар по теории и практике перевода на материале самых разных языков, который он организовал и проводил лично в Институте языкознания РАН и в МГПИИЯ им. Мориса Тореза (ныне МГЛУ). Главное же наследие А. Д. Швейцера — это школа переводческой мысли и переводческого творчества, которые позволили сформировать профессиональное мировоззрение и программу действий современных ему поколений перевод-чиков-практиков и переводоведов.
Учителем всегда называли человека, которому удалось повести за собой других, помочь единомышленникам увидеть границы профессии при непостижимости границ знания, указать Путь ученикам и трудности продвижения вперед, муки отставания и боль ухода со своего Пути. Основы предложенной А. Д. Швейцером переводческой этики несложны: описать свой опыт, привлекая как можно больше научных положений, обменяться выводами и наблюдениями с коллегами, обобщить закономерности и передать свой опыт начинающим карьеру коллегам, только вступающим на Путь. Он показал отношенческую сторо-
[С. В. Власенко]
ну дела, свое понимание тонкой материи профессиональной этики, оставив нетленный след в памяти современных ему поколений переводчиков и подготовив почву для грядущих [2].
Виртуозность Мастера
Виртуозность переводческих навыков Мастера объяснялась врожденной способностью к глубинному постижению текстовых смыслов, к оперативной взаимозаменяемости языковых кодов в языковых парах английский-русский и немецкий-русский. В современном мире понятие эксклюзивности той или иной личности связано, прежде всего, с имущественными и социально-статусными параметрами. В понятие эксклюзивности не включаются знания о языке как модели отражения мира, отточенность владения языками и понимание их природы или сущностных характеристик. Однако именно сегодня отношение к этим знаниям и навыкам меняется, и в этом — одна из заслуг юбиляра.
Александр Давидович Швейцер был носителем эксклюзивного ума. Ему удалось описать ключевые параметры перевода, признанным Мастером которого он по праву являлся. Лишь избранные переводчики-практики наделены таким даром. У Александра Давидовича такой дар был. Вместе с тем Мастеру не была присуща авторитарность и он вовсе не претендовал на статус истины в последней инстанции. Не переоценивая ни своего вклада, ни вклада своих коллег, он утверждал: «Богатейшая практика перевода еще ждет своего теоретического осмысления. Нами сделаны лишь первые, хотя и многообещающие, шаги в познании процесса перевода» [16: 4]. Такая позиция лишний раз подтверждает профессионализм Мастера, если исходить из мнения патриарха американского переводоведения Юджина Найды, который утверждал, что «недооценка себя — первый и типичный признак профессионализма переводчика»2.
Личность Мастера
Переводческая философия Швейцера растворена во мне до такой степени, что порой думается, что свои переводческие решения я принимаю коллегиально с Александром Давидовичем — его
[мир русского слова № 3 / 2014]
17
[лингвистические заметки]
оценки живут в памяти так, как будто он озвучил их вчера. В 1990-е годы встречи и частые телефонные разговоры с Учителем стали для меня своеобразной переводческой «лабораторией». Сейчас мне представляется, что почти каждодневная фиксация переводческой рефлексии с таким Мастером перевода, которым был Александр Давидович, и стала главной школой мастерства, о которой я могла только мечтать и которую, волею Судеб, заслужила. Здесь важно его доверие, диалог с младшим коллегой, в котором Мастер приоткрывал завесу над рутинным «походом» переводчика к оригиналу как цельному авторскому замыслу.
В то время сложно было рассчитывать на внеаудиторный формат освоения профессиональных истин. Казалось бы, зачем знать бытийный антураж Учителя? Не важнее ли быть рядом в деле? Но го временем возникло понимание того, что именно знание бытийного уклада жизни Учителя как экзистенциальной составляющей и как базового фона его переводческой рефлексии, явилось значимым для моего профессионального становления. Знание контекста жизни переводчика-созидателя, ищущего и находящего ключи к множеству потаенных, непрозрачных для взгляда извне механизмов переключения вербальных кодов, оказалось важным и органично включенным в переводческое мыслетворчество. Оценки, выводы, решения старые и новые, и вновь пересмотренные, — всё это формировало рефлексивную лавину, поток умозаключений, настраивающий отношение к профессии.
Обычный жизненный ритм переводчиков отличается от ритма жизни людей других профессий. У переводчиков он подчинен постверификации переводческих решений, взвешиванию соположенных вербальных знаков исходного и переводящего языков. Рефлексия переводчиков также подчинена, или соподчинена, осмыслению текущих вербальных коллизий, их пониманию, перенастройке своего сознания, где код родного языка «потеснился» и запараллелился с кодом иностранного языка, ставшего сопоставимым, равноценно соположенным, достаточным для передачи осмысляемого и накапливаемого или уже накопленного индивидуального опыта.
Будничные мысли Мастера позволили мне наблюдать его «внеаудиторную» рефлексию, его подходы к истинным мотивам, установкам автора оригинального текста, к оттачиванию точности проникновения в смысловые интенции, показали, как улавливать моменты внутренней готовности сознания к переключению вербального кода через выбор словесных решений и их комбинаций, и многое другое, неоценимое для переводчика в практике и теоретических обобщениях.
Вербальные башни несвоих смыслов
Вспоминается эпизод, который относится к 1999 году, когда Александру Давидовичу было 66 лет, но он по-прежнему не оставлял синхронный перевод. По его словам, его друзья из ИМЭМО и Института США и Канады «по старой памяти» обращались к нему всякий раз, когда возникала необходимость. Однако уверена, что ни по старой, ни по новой памяти не обратились бы, если бы не получали желаемого — адекватного перевода. Накануне 2000 года в сутолоке московского метро на вечно многолюдной станции «Парк культуры» Александр Давидович делился впечатлениями «вчерашнего синхрона» в ИМЭМО и спросил меня о том, как я понимаю семантику экономического термина hoard, в особенности смысл «ресурсной скрытости».
Сейчас нетрудно в считанные минуты познакомиться со значениями этого понятия, открыв электронный словарь ABBYY или иной электронный лексикографический источник. В то время такие возможности еще не были общедоступными. Переводчики работали с тем, что знали, опираясь на англоязычные словарные издания, в основном на непревзойденный полумиллионный Unabridged Webster, а также изучая и сопоставляя немногочисленные двуязычные отраслевые словари.
Забегая вперед, справедливости ради отметим, что почти молниеносная инвентаризация значений термина посредством электронных словарных источников способна облегчить поиск и существенно сократить временные затраты на процесс принятия переводческого решения, но не способна устранить проблем концептуаль-
18
[мир русского слова № 3 / 2014]
ных расхождений в понятийных структурах сополагаемых терминов, вопрос о которых Мастер поднимал десятилетия назад.
В экономическом контексте у термина hoard два значения3: (1) накопленные запасы (имеется в виду экономически важная дихотомия «запасы» и «потоки» — stocks and flows, — которые в экономическом анализе принципиально различаются4), и (2) скрытые запасы, т. е. накопления или запасы как отложенный ресурс для каких-либо целей или вследствие временного отсутствия потребностей в данном виде ресурса. Второе значение может пониматься так же, как «резервный запас» (reserve(s)). Вместе с тем стоит указать, что сам термин не содержит указания, оставляя совершенно неясным, какого рода ресурсы могут подразумеваться как скрытые: золотовалютные запасы какой-либо отдельной страны, или запасы вооружений, или какие-то иные; неясными остаются и формы «скрытости»: официальная отчетность стран или отдельных ведомств или что-либо иное. Именно из второго значения субстантива выводится значение глагольной лексемы — «тезаврировать», т. е. откладывать часть дохода [в виде наличных денег]5 для будущего использования или в надежде на повышение их [денег] ценности (на основе [46]). Укажем, что в настоящее время сохранять в дефиниции понятие «наличные деньги» вряд ли целесообразно в силу существования преимущественно электронных потоков денежных средств и большой эволюции понятия «денежные ресурсы», которую оно претерпело как в экономической теории и практике, так и в правовой доктрине и законодательстве. При этом отметим, что другие словарные источники дают более скупые дефиниции рассматриваемому термину, что с неизбежностью требует использование приема вынужденной инференции [43; 44]. В то же время глагол «тезаврировать» при более скрупулезном анализе определяется в энциклопедии следующим образом:
(1) накопление золота в монетах и слитках частными лицами в качестве сокровища;
(2) создание золотого запаса страны центральными банками, казначействами и специальными фондами [46].
[С. В. Власенко]
При этом выбор релевантного семантического признака вновь упирается в очередной этап вынужденной инференции.
Рассуждая о семантике hoard, Александр Давидович подчеркивал важность учета также и общеязыковых значений слова — «сокровищница» или «казна» (treasury), которые в сочетании с семантическими признаками «накопленности» и «скрытости» приводят к осознанию еще одного имплицируемого признака, а именно: большой ценности скрываемого запаса как экономического ресурса. Кроме того, в обсуждаемом контексте было понятно, что «скрытость» запасов могла быть вызвана экономически оправданными мотивами, но тем не менее имплицируемая оценоч-ность термина вполне могла тяготеть и к негативной коннотации. По мнению Мастера, переводчики-синхронисты, работающие с актуальной для международного сообщества отраслевой проблематикой, — своего рода заложники выступающих ораторов, поскольку им предписывается декодировать смыслы, о наличии которых они могут даже не подозревать.
Характерна в этой связи следующая ме-муаристическая зарисовка юбиляра о переводе на торжествах в Киеве в честь Тараса Шевченко в начале 1960-х:
«Дело происходило в Верховной Раде, где собралось много народу, в том числе иностранных гостей. Мне пришлось переводить на русский язык речь индуса, говорившего по-английски, — вспоминает Александр Давидович. — Свою речь оратор начал издалека. Он <...> остановился на исторических корнях дружбы, которая связывает наши народы, отметил, что символом этой дружбы является древний язык Индии санскрит, связывающий все народы, говорящие на индоевропейских языках, и совершенно неожиданно сказал: „А теперь я перехожу на этот язык, язык единства народов Индии и России“. И заговорил на санскрите.
Я, естественно, замолчал, предполагая, что каждому ясно, что синхронный перевод с санскрита невозможен. Но не тут-то было! Сидевшие в зале стали оглядываться в мою сторону. Потом распахнулась дверь, и в кабину влетел дюжий молодец с повязкой „распорядитель'*: „Почему не переводите?" — „Но ведь это санскрит!" — „Ну и что?" — „Это же мерт-
[мир русского слова № 3 / 2014]
19
[лингвистические заметки]
вый язык“. — „Как так мертвый? Ведь он же гово-рит“. В этот момент на выручку неожиданно пришел сам индус. „А сейчас, — сказал он, — для тех, кто забыл санскрит, я переведу свое выступление на ан-глийский“. Я вздохнул с облегчением» [22: 82-83].
Александр Давидович часто предлагал идеальные конструкции переводческой реальности, выстраивая идеальные модели переводческого бытия, обсуждая, «что должно быть» отражено в двуязычных отраслевых словарях и «как надлежало бы» представлять прагматические знания с тем, чтобы отраслевые переводчики могли улавливать смысловые акценты при выстраивании вербальных башен несвоих смыслов. Александр Давидович не раз затрагивал в своих беседах проблему отсутствия прагматических помет в двуязычных и многоязычных терминологических словарях, которая усугубляла фактор неизвестности коннотаций сообщения, подлежащего переводу на язык принимающей культуры, в особенности коннотаций имплицированных.
Я любила задавать Мастеру вопросы, заранее предусмотрев рабочие решения, — а он всегда спрашивал о них. Когда решения совпадали — мое счастье было беспредельным. Перебирание возможных альтернативных решений при смене языкового кода — одна из рутинных процедур Швейцера, которую он охотно обсуждал. Вероятно, именно к этому обыкновению Мастера применимо выражение У Эко «перекличка означающих» [26: 269]. Такую «перекличку» Александр Давидович называл «веером альтернатив». Сам факт наличия «веера альтернатив» он оценивал как принцип «неединичности переводческого решения» [12: 264]. Указанный принцип неединичности разделяли и другие отечественные переводоведы, см. среди прочих работы З. Д. Львовской, которая в своей последней монографии утверждает, в частности, что «может существовать много текстов перевода, эквивалентных одному и тому же исходному тексту» [7: 75].
Перевод как языковая игра. Четки ли правила языковой игры при смене кода?
Мастер полагал, что четких правил игры в переводе нет. Он был убежден, что
их не существует. Не единожды мы обсуждали с Александром Давидовичем неизбежность фактора неопределенности, непрерывность напряженного отслеживания смысла, отсутствие четкой «лыжни», линии следования за авторским текстом, переводческие дилеммы по типу альтернативных построений в русском фольклоре: «Пойдешь направо — найдешь... пойдешь налево — потеряешь... пойдешь прямо — увидишь...» Как-то Швейцер сказал мне, указав на идеалистичность собственных слов: «Как было бы просто, если бы можно было перевод приравнять к игре в шахматы, где за каждой фигурой закреплен жесткий алгоритм действий. Тогда перевод как процесс был бы предсказуем, а как результат — точен и в главном, и в мелочах».
Математическое понятие «расплывчатые множества», по убеждению Александра Давидовича, ближе всего подходит к определению перевода как процесса передачи смысла — несвоего смысла — посредством приписывания значений словам, порожденным людьми, опыт которых, возможно, несопоставим с опытом пе-реводика. Другими словами, в расплывчатом множестве каждый член множества может принимать практически любое значение на своем поле, при этом логика принятия этого значения понятна лишь самому члену множества или оператору. И в самом деле, если представить значение — дискурсивное значение переводимого высказывания — в виде, скажем, числа «7», то способы передачи этого значения могут быть множественными и непредсказуемыми, хотя и понятными: 1 + 6; 2 + 5; 3 + 4; 4 + 3; ... или 0,1 + 6,9; 0,2 + 6,8; ... или 1,1 + 5,9; ... или 2,4 + 4,6; ... или 6,005 + 0,995 и т. д. и т. п. до бесконечности.
Иными словами, Мастер был убежден, что четкие правила в переводе не работают, а роль переводчика не сводима к «межъязыковому посредничеству», что предписано вузовскими учебниками перевода; роль переводчика, безусловно, приравнивается к передающему устройству, живому коммутирующему аппарату, но онтологически значимые признаки профессиональной роли еще до конца не определены.
20
[мир русского слова № 3 / 2014]
Ответственность за слово, длиною в жизнь
Своим примером блестящего практика-виртуоза Александр Давидович воспитывал переводчиков в рамках традиций профессионального диалога, по установленным им и его коллегами-современниками координатам. Этими коллегами были известные лингвисты: В. Г. Гак, В. Н. Комиссаров, З. Д. Львовская, Я. И. Рецкер, М. Я. Цвиллинг, Г. В. Чернов, Э. А. Черняховская и др. Знаменательно, что внутренняя ответственность за качество межъязыковых переходов, осуществленных другими людьми, составляла неотъемлемую часть профессиональной ответственности Мастера. Словно упреждая ситуацию, которая постигла современный русский язык, в особенности медийный дискурс, с многочисленными либо вынужденными, либо немотивированными лексическими заимствованиями, — А. Д. Швейцер указывал: «По-прежнему идут споры вокруг таких фундаментальных проблем, как статус теории перевода, сущность перевода, определение его границ, или, иными словами, четкое разграничение перевода и различных видов квазипереводческой деятельности» [16: 4].
Стремление дифференцировать профессиональный перевод и квазиперевод было всецело подчинено определению значимых лингводидактических целей подготовки переводческих кадров в МГЛУ в контексте активно растущих международных связей России. Особое значение стало в то время придаваться развитию направления профессионально ориентированного перевода и была организована одна из первых в России магистерских программ «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации». Мне никогда не забыть слов Александра Давидовича, обращенных ко мне в самые горячие дни финансового кризиса в России конца 1998 года, когда необходимость работы с экспертами международных финансовых организаций исключила всякую возможность продолжения преподавания на факультете переводческого мастерства МГЛУ. Сложность вопроса заключалась в том, что именно Швейцер и рекомендовал меня для преподавания на этот факультет, где я проработала всего два года, разработав свою авторскую программу последова-
[С. В. Власенко]
тельного перевода в рамках программы подготовки переводчиков в сфере профессиональной коммуникации. Именно тогда, в 1998-м, Александр Давидович сказал мне: «Я знаю, что времени у вас на преподавание нет и что ваша переводческая стязя исключает пристрастие к педагогике: вы все время в работе, на передовой, на самой линии идеологического фронта, но знайте, что преподавать — это правильно. Успейте передать!»6
Возраст не был и не мог стать помехой развития Мастера: и после 70 лет включенность в профессиональный диалог оставалась у него поразительной. Именно от него я впервые услышала имена Гидеона Тури (Gideon Touri) и Динды Горли (Dinda Gorlee), ставшие знаковыми в зарубежном переводоведении. Постоянный профессиональный диалог с коллегами по цеху и уважение мнения коллег — это краеугольные камни переводческой этики и мировоззренческой позиции А. Д. Швейцера.
Переводчики на государственной службе и институциональные контексты перевода
В зарубежном переводоведении понятия «государственный перевод» и «государственные переводчики» не имеют устоявшихся номинативных единиц и в качестве отдельного вида перевода не выделяется, хотя этого заслуживают более других. В последние три десятилетия в связи с большими миграционными потоками стал бурно развиваться еще один вид перевода, называемый public service translation/interpreting (ср.: public sector interpreting). Уместно указать, что ‘public service’ имеет два значения: (а) государственная служба и (б) услуги органов государственного управления. В этом смысле очевиден относительный характер данной номинации, которая обусловлена некоторой конвенцией. Представляется, что данная номинация может быть с течением времени вытеснена другой, позволяющей более убедительно дифференциировать два вида перевода.
Большой акцент делается зарубежными переводоведами на описании этого вида перевода, который имеет альтернативное название — community translation/interpreting — преимуществен-
[мир русского слова № 3 / 2014]
21
[лингвистические заметки]
но в США, Канаде и Австралии, в то время как public service translation/interpreting предпочтительно используется в Великобритании и ЕС [6; 8; 28; 42]. В отношении устойчивости русскоязычных эквивалентов эстонские руссисты и переводоведы отмечают, что название это вида перевода передается рядом описательных вариантов — «социальный», «сопроводительный», «общественный», «перевод для этнической диаспоры» или даже «коммунальный» [8: 208-215]. Обращает на себя внимание тот факт, что понятие «сопроводительный перевод (эскорт-перевод, сопровождающий перевод)» [Там же: 220] фиксирует основную функцию устной практики перевода и вызывает много вопросов не столько в отношении целесообразности выделения community translation/in-terpreting в обособленную ветвь переводческого древа, сколько к обоснованию такого выделения, критериям и различительным признакам.
Этому виду перевода, по мнению австралийской ученой С. Хейл, в последние три десятилетия посвящено много исследований [28] и дано много названий. Переводовед указывает также на третье альтернативное название в английском языке, взаимозаменяемое с вышеуказанными при обозначении социального перевода: liaison interpreting, community interpreting и public service interpreting [Там же: 345]. Если учесть мнение С. Ваденшё о том, что социальный перевод протекает в публичной сфере или, другими словами, в секторе государственных услуг [42: 43], содействуя более прозрачным отношениям органов государственного управления и граждан страны, в особенности иммигрантов и социально уязвимых слоев населения, то четкая дифференция между государственным переводом и социальным должна быть проведена с большей тщательностью. В особенности учитывая тот факт, что преимущественно устная форма осуществления социального перевода уже сама по себе формируется в отдельный объект переводоведческо-го исследования, а именно в Interpreting Studies (см., например, одноименную работу Франца Пёххакера [33]).
Описанную широкую гамму названий следует, видимо, рассматривать как некоторую «не-
устроенность» статуса и функций социальных переводчиков, в массе востребованных в связи с указанными выше экономическими факторами. Отметим дальновидность Мастера, который в 1999 году утверждал:
«Есть основания полагать, что мы приближаемся к поворотному пункту истории перевода. В течение тысячелетий перевод был профессией небольшой, порой элитарной, группы одаренных людей. Однако к концу 20 века растущая важность мировой торговли и других глобальных процессов в сочетании с технологической революцией в значительной мере преобразовали профессию переводчика. Экономические и технологические силы повлияли на саму структуру этой профессии, вызвав ее переход от парадигмы, основанной на индивидуальной профессиональной деятельности, к модели профессиональных групп, небольших бюро и надомной деятельности в рамках профессиональных ассоциаций. И наконец, к парадигме, основанной на полномасштабной индустрии обслуживания» [22: 257].
Вместе с тем сколь масштабной не становилась бы переводческая профессия, титаны легко узнаваемы и всегда останутся таковыми.
Учитель — Ученик.
А. Д. Швейцер: «Виктор Суходрев — мой самый первый и самый любимый ученик»
Виктор Михайлович Суходрев (19342014) — «Генеральный переводчик» Кремля с полувековым стажем работы с первыми лицами нашей страны и зарубежных государств; автор мемуаров [9]. Коллеги по МИДу метко назвали его «гордостью профессии — генеральным переводчиком» Кремля, использовав для каламбура советскую социологему «Генеральный секретарь Центрального Комитета КПСС» [2]. По признанию Виктора Михайловича, он знал «восьмерых президентов США — от Эйзенхауэра до Буша-старшего, но лучшим из всех был Кеннеди <...>». В отставку с дипломатической службы В. М. Суходрев вышел в ранге чрезвычайного и полномочного посланника первого класса. Этот ранг приравнивается к воинскому званию генерал-полковника. Столь высоко ранга не был удо-стоин ни один из известных переводчиков [50].
22
[мир русского слова № 3 / 2014]
В. М. Суходрев, профессиональный полет которого могли наблюдать несколько поколений советских переводчиков, — первый ученик Александра Давидовича в Военном институте иностранных языков (ВИЯке). В разговорах о Викторе Михайловиче чувствовалось, что Швейцер испытывал заслуженную гордость за успехи своего ученика, ставшего достойным коллегой и другом, с которым было о чем говорить. У Швейцера и Суходрева были общие темы и взгляды на профессию, которые они неоднократно обсуждали на отдыхе в Крыму, куда ездили со своими семьями.
Институциональные контексты работы переводчика государственной службы многообразны. Практика Учителя, которой он делился на занятиях по теории и практике перевода на курсе перевода в институте, была всецело усвоена, впитана его учеником. Неудивительно, что калибр профессионализма учителя и ученика совпал и, по всей видимости, именно это обстоятельство можно по праву считать улыбкой Судьбы. Органична в связи с фигурой Виктора Михайловича миниатюрная зарисовка юбиляра о непредсказуемости мотивов в выборе переводчиков руководителями страны7:
«После окончания визита парламентской делегации Д.С. [Полянский] должен был остаться в Канаде еще на неделю для ознакомления с сельским хозяйством. Было неясно, кто из двух переводчиков — Виктор Суходрев, переводчик № 1 МИДа, или я — останется с Полянским. Остался я. Через некоторое время его помощник рассказал мне, что, когда обсуждался этот вопрос, Д.С. сказал: «Суходрев, конечно, отлично знает английский язык, но в сельском хозяйстве Швейцер разбирается лучше»« [22: 41].
Двойной код фразовых текстов
Переводческая практика доучивает, как слушать и как слышать передаваемое сообщение. Среди множества рассказов о перепети-ях, вызовах и казусах, изложенных Виктором Михайловичем в его книге «Язык мой — друг мой», есть одна, которую он неоднократно повторял в своих выступлениях на радио и в интервью журналистам, — это история про «кулика».
[С. В. Власенко]
Согласно воспоминаниям Виктора Михайловича, в официальной речи советского руководителя Н. Хрущева прозвучала русская пословица «Всяк кулик свое болото хвалит», которая была переведена с использованием приема замены референта (в терминах теории референции). В. М. Суходрев так излагает этот случай:
«Хрущев полемизировал с американцами, которые расхваливали свой строй, свою демократию, порядки, существующие в США. А Хрущёв, естественно, хвалил преимущества коммунистического строя. Ну, а подытожил он это все известной русской поговоркой: „Всяк кулик свое болото хвалит“. Очень уместная была фраза. А я просто не знал, как будет „кулик“ по-английски. Я это перевел, как: „Всякая утка свое болото хвалит“. Эту речь синхронно переводил для одного из каналов американского телевидения американский переводчик русского происхождения, бывший князь Орлов <...>. Я потом у него поинтересовался, откуда он знает это слово, на что он ответил: „Ну, как я могу его не знать? Я еще мальчишкой в нашем имении охотился на этих птиц“. Мы разошлись подружески. Но на следующий день в одной из газет вдруг вместо утки и кулика откуда-то появилась змея. Дело в том, что по-английски кулик — это snipe, а змея же — snake, довольно близкие по звучанию слова» [49]. И Виктор Михайлович продолжил: «Американский зритель слышал два перевода — сначала орловский синхронный, а потом мой. Так вот, граф Орлов правильно перевел кулика — snipe. А какому-то газетчику вместо snipe послышалось snake —„змея“. <...> Хрущев вчера сказал то, что телевидение перевело как „кулик“, официальный переводчик — как „утка“, а газетчик — как „змея“» [48].
«В итоге американские журналисты перепутали и решили, что их переводчик вместо утки подставил змею, пикируя со мной. После этого в одной из центральных газет появилась заметка с заглавием: „Холодная война переводчиков“. Статья заканчивалась вопрошающими словами: „Итак, утка, кулик или змея? Озеро, болото или трясина?“» (цит. по: [9: 47]).
Поговорка как фразовый текст и сложный переводческий тест
Перевод идиоматических выражений по праву считается одной из золотых трасс пере-
[мир русского слова № 3 / 2014]
23
[лингвистические заметки]
водоведения, что понятно, так как языки выбирают разные ассоциативно-образные средства для фиксации невербального опыта и общенациональной картины мира, если под последней понимать разделяемые большинством носителей языка взгляды на историю и культуру своей страны и мироздания. Заметим, что сложность описанной ситуации не сводима к названию птицы и соответствующего водоема ее обитания (болото, озеро, трясина), которые стали объектом домыслов прессы. Сложность перевода идиоматических выражений, таких как пословицы и поговорки, состоит в том, что пословица сама по себе — цельный текст или, согласно Д. З. Гециридце и Г. Т. Хухуни, фразовый текст, к которым авторы относят заглавия, пословицы, поговорки, крылатые фразы и т. п. [5: 10]. Представляется, что к содержанию идиомы вполне применимо понятие, используемое У Эко, — «двойное кодирование» [27: 119]. Кроме того, всплывает проблема швей-церовского «веера альтернатив» в виде целого ряда вариантов англоязычных версий пословицы, в котором не всегда используется «птичий» образный ряд (хотя «птичий» ряд, безусловно, преобладает) [46; 47: 324]:
- Every cook praises his own broth
(букв. «Каждый повар хвалит свой бульон»);
- Every snipe praises its own bog;
- Every bird thinks his own nest best;
- Every bird likes its own nest;
- It is a bad bird that fouls his nest;
- There is nothing like leather.
Вместе с тем не обилие вариантов пословицы является проблемой, которая привлекла так много внимания в описанном случае. Настоящей проблемой, видимо, следует полагать так называемую «наивную языковую картину мира», согласно которой принимающая аудитория — простые американцы, истэблишмент и пресса — ожидали услышать в речи официального переводчика Кремля название птицы (или иного животного — змеи, ведь именно в болотистых местах водится много змей). И если делать ставку на птицу, то опять проблема: какую из трех? Согласно русско-английским словарям: кулик — sandpiper, лесной кулик (как известно, в лесах болота есть) —
woodcock, бекас — snipe (использован графом Орловым). Энциклопедический словарь поясняет: кулик — подотряд птиц отряда ржанкообразных; два семейства: цветные бекасы и ржанковые; 162 вида; объект охоты; бекас — род птиц семейства ржанковых; обитают в сырых и болотистых местах; шесть видов; объект охоты [45: 667, 120]. Иными словами, бекас — разновидность куликов, входит в отряд тех же птиц. Уместен риторический вопрос о том, насколько безграничным должен быть объем знаний государственных переводчиков, чтобы перевести одну пословицу, предполагающую понимание близкого биологического родства «бекаса» и «кулика». Небезынтересно в этой связи, что У Эко вводит параметр «размерности» в отношении энциклопедических знаний как основы в ситуациях перевода текстов, имеющих двойной код [27: 119].
Знаменательно, что комментарии описанного эпизода находим у Александра Давидовича, который также посчитал прецедент с «куликом» симптоматичным и расширил контекст употребления, который не мог не знать из первых уст — от самого Виктора Михайловича:
«В моей переводческой карьере было немало драматических моментов. Мне вспоминается XIV съезд комсомола в апреле 1962 года. <...> Он проходил в Кремлевском дворце съездов. Ожидалось выступление Хрущева. <...> Я знал, что Никита Сергеевич не может обойтись без импровизации. Так оно и случилось. Прочитав несколько первых абзацев, где воздавалось должное достижениям советской молодежи, он отодвинул текст и стал говорить „от себя“: „Вы, молодежь, не зазнавайтесь. Я вас тут, конечно, похвалил. Но не забывайте, что мы, старое поколение, тоже ноздрями мух не били“. Эту пословицу я слышал впевые. В считанные доли секунды целый рой мыслей пронесся у меня в голове: Что же делать? Я знаю более или менее близкий эквивалент этой пословицы — что-то вроде нашей — „старого воробья на мякине не проведешь“. <...> Но Хрущев имеет привычку обыгрывать пословицы. Мой коллега Виктор Суходрев, <...> рассказывал, как однажды в США Хрущев употребил пословицу: „Всякий кулик свое болото хвалит“, а через некоторое время спросил: „Долго ли мы с вами будем торчать в болоте холодной войны?“ Слава Богу, Виктор не перевел пословицу ее английским
24
[мир русского слова № 3 / 2014]
эквивалентом: „Каждый повар хвалит свой бульон“. Хорош бы он был „с бульоном холодной войны“. Поэтому я решил перевести хрущевскую пословицу почти дословно. Единственное, что я изменил, — это слово „бить“. В моем переводе это звучало „Мы тоже ноздрями мух не ловим“. Так было понятнее. Через несколько секунд после того, как раздался смех тех, кто слушал Хрущева на русском языке, по залу прокатилась вторая волна — смеялись те, кто слушал перевод. Я понял, что смысл поговорки дошел до иностранных гостей» [22: 81-82].
В связи с идиоматикой уместно мнение пе-реводоведа-испаниста З. Д. Львовской, которая отмечает, что формальная близость к исходному тексту никогда не может служить ориентиром для переводчика и что единственное понятие близости следует основывать на концептуальной близости к оригиналу, часто не зависящей от языковых средств, используемых переводчиком при создании эквивалентного текста [7: 77].
Социальный статус и его обозначение: дилеммы несовпадений
В связи со столь «счастливой» по частотности ссылок судьбой кулика/бекаса уместно привести мнение патриарха американской школы перевода Ю. А. Найды. Переводовед полагает, что даже внешне очевидные соответствия языковых единиц могут нести в себе значительные семантические расхождения. Убедительным примером, на его взгляд, является испанское Presidente, обозначающее президента правящей партии Испании, чьи полномочия существенно меньше, чем, скажем, у Президента США. Ю. А. Найда отмечает, что фактически функции Presidente de Espana более соотносимы с функциями, которые в других странах выполняют премьер-министры, нежели президенты. Другой пример Ю. А. Найды — «Председатель», причем в контексте Китая эпохи правления Мао Цзэдуна, где «Председатель Мао» имел практически неограниченные полномочия, превосходящие властные полномочия руководителей других государств [31: 7].
В прежние времена эта проблема была бы отнесена к «ложным друзьям переводчика». Развитие лингвистической теории и лингвистических аспектов переводоведения позволяет отнести
[С. В. Власенко]
эту проблему к международной омонимии. В ней особенно рельефно выступают вопросы перевода социологем — единиц, кодирующих социальный статус коммуникантов [3; 4]. Сравним описание Ю. А. Найды с ситуацией, перед которой оказывается переводчик, подбирающий эквивалент для социологемы «Председатель Центрального банка». Заметим, что «председателей» в зарубежных структурах центральнобанковского управления, как правило, не бывает: зарубежными центральными банками управляют Governors (букв. «губернаторы»), а в ряде стран — Presidents (букв. «Президенты»). И совет директоров в центральных банках остается без «директоров» — Board of Governors. Тем не менее в США исключение — Chair, а сам центральный банк называется The U.S. Federal Reserve System (the Fed), отсюда ‘the Fed Chair’ или ‘the Fed Chief’ [51]. Отметим вариативность употребления рассматриваемой социологемы в США: если на официальной странице ФРС действующий председатель называется Incumbent Chair, то в центральной прессе, например в New York Times, — the Chairman of the Federal Reserve [52].
Однако и такая с первого взгляда доступная для перевода социологема, как «председатель», обросла множеством условностей, а именно: гендерной маркировкой. В отсутствии в английском грамматикализованного рода приходится часто слышать и видеть в программах международных форумов вместо привычного Chairman — Chairwoman или Chairperson. Видимые соответствия могут быть чреваты неадекватностью порождаемых коммуникантами стратегий ведения переговоров и деловых встреч, в особенности в заданных институциональных контекстах осуществления государственного перевода, часто с особыми режимами функционирования. Со всей очевидностью проблематика передачи со-циологем соотносится с социолингвистическим направлением изучения перевода, исследование которого предвосхитил А. Д. Швейцер в своих работах по социолингвистике.
Жизненность идей Мастера
Нетленно и востребованно наследие Мастера: его переводоведческие наблюдения и идеи
[мир русского слова № 3 / 2014]
25
[лингвистические заметки]
далеко не исчерпаны. Верю, что к наследию Александра Давидовича — его книгам и статьям, отражающим уникальный опыт в уникальный период жизни нашей страны и мира, обращаются и будут обращаться многие поколения переводоведов. Знаменательно, что отечественные и зарубежные переводоведы, обращаясь к истокам переводоведения как дисциплине, которая одновременно разрабатывалась лингвистическими школами разных стран, ссылаются на работы А. Д. Швейцера [29: 524; 30; 32: 572; 34: 16; 41]. И вдвойне знаменательно, что признание русской школы перевода как «сильной переводческой традиции» содержит прямое указание на юбиляра [30: 106].
Среди моих коллег-переводчиков об Александре Давидовиче помнят все, кто у него учился или был с ним знаком в жизни или по роду деятельности — в синхронной будке, в университетской аудитории, в группе переводчиков больших международных мероприятий. Неувядаемые воспоминания друзей и коллег — это и есть то признание, которого заслуживает ученый-переводо-вед и Мастер перевода. На переводческом жаргоне Швейцер — это «нетленка».
Когда 22 января 2002 году голос Мастера замер, возникло ощущение сиротства, чувство потери камертона, точки отсчета и равнения. На самом же деле голос Мастера по-прежнему звучит и, верится мне, будет звучать многие лета. Сам Александр Давидович писал о профессии так: «Вся моя жизнь связана с переводом... Мне всегда хотелось разгадать тайну перевода, понять, как протекает этот сложнейший, связанный с преодолением языковых и культурных барьеров вид общения» [22: 3]. Он понял и разъяснил нам.
А нам остается продолжать этот Путь с благодарностью Судьбе за предоставленную честь общения с Мастером.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Примечание к орфографии фамилии Швейцер в иностранных публикациях. Встречающиеся в международных публикациях формы написания фамилии А. Д. Швейцера объясняются наличием разных книгоиздательских практик зарубежных издательств. Согласно правилам международной транслитерации в ряде случаев встречается написание A.D. Sve^er (как варианты Svejcer, Sveitser, Svejcer), а согласно
английской транслитерации — A. D. Shveitser; формы взаимозаменяемы. См., например: Shveitser [36]; Svejcer [37].
2 Цитируемое мнение Ю. А. Найды о характерной для переводчиков недооценке себя и своего профессионализма было высказано им на одной из заключительных лекций по переводу, которые он читал в 1991 г. в Московском государственном лингвистическом университете (МГЛУ) на Остоженке; мне довелось быть слушательницей этих лекций. — С. В.
3 В электронном словаре ABBYY цитируется определение из Oxford Dictionary: “a secret stock or store of something” [46].
4 Есть отдаленное сходство, безусловно изоморфное, с дихотомией язык — речь.
5 Квадратные скобки в цитируемой дефиниции наши. — С. В.
6 Лишь в 2006 году обстоятельства позволили мне описать редкий опыт преподавания в МГЛУ в учебнике, который я посвятила А. Д. Швейцеру, Г. В. Чернову и В. Н. Комиссарову [1]; к тому времени все они оставили наш мир.
7 Речь идет о планировании визита в Канаду в 1966 году в составе делегации Верховного Совета СССР; делегацию должен был возглавить Д. С. Полянский — член Политбюро ЦК КПСС.
ЛИТЕРАТУРА
1. Власенко С. В. Договорное право: практика профессионального перевода в языковой паре английский-рус-ский: Учеб. для юрид. и лингв. вузов по специальностям «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации» и «Юрист-переводчик» = Contract Law: Professional Translation Practices in the English-Russian Language Pair: Sourcebook for students of law & linguistics mastering qualifications of Professional Translator / Interpreter and Legal Translator / Interpreter. M., 2006.
2. Власенко С. В. Современное переводоведение: необозримые горизонты и актуальные проблемы развития (Очерк к 85-летию со дня рождения проф. А. Д. Швейцера) // Вопросы филологии. 2008. № 3 (30). С. 65-75.
3. Власенко С. В. Лабиринты речеязыкового кодирования социального статуса коммуникантов: англо-русские сопоставления социологем и социологемных рядов // Язык и сознание: психолингвистические аспекты: Сб. ст. / Под ред. Н. В. Уфимцевой, Т. Н. Ушаковой. М.; Калуга, 2009. С. 139-157.
4. Власенко С. В. Социолингвистические аспекты перевода: англо-русские переводческие сопоставления социоло-гем — фразовых номинативных комплексов, обозначающих социально-экономические институты и социально-статусные реалии // Язык, сознание, коммуникация: Сб. ст. / Отв. ред. В. В. Красных, А. И. Изотов. М., 2009. Вып. 37. С. 41-54.
5. Гециридце Д. З., Хухуни Г. Т. Фразовые тексты как объекты перевода // Гециридце Д. З., Хухуни Г. Т. Очерки по истории западноевропейского и русского перевода. Тбилиси, 1986. С. 165-197.
6. Кару К. Социальный перевод в Эстонии: проблемы, вариативность, перспективы развития // Humaniora:
26
[мир русского слова № 3 / 2014]
Lingua Russica. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика XIV: Развитие и вариативность языка в современном мире. II / Отв. ред. О. Н. Паликова. Тарту, 2011. С. 112-122.
7. Львовская З. Д. Современные проблемы перевода / Пер. с исп. В. А. Иовенко. М., 2008.
8. Романчик Р Э. Community interpreting: вариативность терминологического соответствия в русском языке // Humaniora: Lingua Russica. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика XIV: Развитие и вариативность языка в современном мире. Вып. II / Отв. ред. О. Н. Паликова. Тарту, 2011. С. 207-224.
9. Суходрев В. М. Язык мой — друг мой: от Хрущева до Горбачева. М., 1999.
10. Швейцер А. Д. Очерк современного английского языка в США. М., 1963.
11. Швейцер А. Д. Различительные элементы американского и британского вариантов современного литературного английского языка: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 1966.
12. Швейцер А. Д. Литературный английский язык в США и Англии. М., 1971.
13. Швейцер А. Д. Перевод и лингвистика. М., 1973.
14. Швейцер А. Д. Современная социолингвистика. Теория, проблемы и методы. М., 1976.
15. Швейцер А. Д. Социальная дифференциация английского языка в США. М., 1983.
16. Швейцер А. Д. Теория перевода: статус, проблемы, аспекты. М., 1988.
17. Швейцер А. Д. Еще раз к вопросу о переводимо-сти // Литература и перевод: проблемы теории. Междунар. встреча ученых и писателей. (Москва, 1991 г.). М., 1992. С. 154-159.
18. Швейцер А. Д. Контрастивная стилистика. М., 1993.
19. Швейцер А. Д. Перевод и культурная традиция // Перевод и лингвистика текста: Сб. ст. М., 1994. С. 64-75.
20. Швейцер А. Д. Контрастивная лингвистка. Газетнопублицистический стиль в английском и русском языках / Под ред. В. Н. Ярцевой. М., 1995.
21. Швейцер А. Д. История американского варианта английского языка: дискуссионные проблемы // Вопр. языкознания. 1995. № 3. С. 77-91.
22. Швейцер А. Д. Глазами переводчика. М., 1996.
23. Швейцер А. Д. Перевод и лингвистика: Эволюция связей // Теория перевода и методика подготовки переводчиков: Матер. научно-практич. конф. (18 февр. 1999 г.). М., 1999. С. 254-257. (Позднее опубликовано: Швейцер А. Д. Перевод и лингвистика: Эволюция связей // Вопр. филологии. 2008. № 3. С. 63-64.)
24. Швейцер А. Д. Междисциплинарный статус теории перевода // Тетради переводчика : Сб. науч. тр. Вып. 24. М., 1999. С. 20-31.
25. Швейцер А. Д, Никольский Л. Б. Введение в социолингвистику. М., 1978.
26. Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию / Пер. с итал. В. Резник, А. Погоняйло. СПб., 2006 [1968].
[С. В. Власенко]
27. Eco U. Mouse or Rat? Translation as Negotiation. London, 2004.
28. Hale S. Public Service Interpreting // The Oxford Handbook of Translation Studies / Eds. Kirsten Malmkjsr and Kevin Windle. Oxford, 2011. P. 343-357.
29. Komissarov V. Russian Tradition // Routledge Encyclopedia of Translation Studies. 2-d ed. / Ed. by Mona Baker and Gabriela Saldanha. London; New York, 2011. P. 517-524.
30. Munday J. Introducing Translation Studies. Theories and Applications. 3rd ed. London; New York, 2012.
31. Nida E. A. Contexts in Translating. Amsterdam, Philadelphia, 2001.
32. The Oxford Handbook of Translation Studies / Eds. Kirsten Malmkjsr and Kevin Windle. Oxford, 2011.
33. Pochhacker F. Introducing Interpreting Studies. London, 2004.
34. Pym A. Exploring Translation Theories. London; New York, 2010.
35. Svejcer A. D. Standard English in the United States and
England. Berlin, New York [et al]: Walter de Gruyter, 1978. — URL: http://books.google.com/books?id=YdgsQQnkmHAC&
dq=Svejcer&printsec=frontcover&source; http://www. amazon. com/Introduction-Sociolinguistics-D-Svejcer/dp/9027215162.
36. Shveitser A. D. Ubersetzung und Linguistik. Berlin, 1987 [Оригинал: Перевод и лингвистика. М.: Воениздат, 1973].
37. Svejcer A. D. Possibilities and limitations of linguistic approaches to translation // N. Kittel, A. P. Frank, N. Greiner, T. Hermans, W. Koller, J. Lambert, and F. Paul (eds.) An International Encyclopedia of Translation Studies. Berlin, 2004. P. 236-242.
38. Svejcer A. D. Contemporary Sociolinguistics:
Theory, Problems, Methods (Linguistics and Literary Studies in Eastern Europe, Volume 15).
Amsterdam, 1986. — URL: http://www.amazon.com/
Contemporary-SociolinguisticsProblems-Linguistics-Literary.
39. Svejcer A. D., Nikol’skij L. B. Introduction to Sociolinguistics. Amsterdam, 1986.
40. Svejcer A. D. Literal Translation as a Product of Interference // Interferenz in der Translation. Leipzig, 1989. P. 39-44.
41. Vlasenko S. Minimal Unit of Legal Translation vs. Minimal Unit of Thought // The Ashgate Handbook of Legal Translation / Le Cheng, Anne Wagner et al. (eds.). Farnham, UK, 2014. (в печ.)
42. Wadensjo C. Community Interpreting // Routledge Encyclopedia of Translation Studies. 2-d ed. / Ed. by Mona Baker and Gabriela Saldanha. London and New York, 2011. P. 43-48.
ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКИЕ ИЗДАНИЯ
43. Англо-русский словарь по экономике и финансам / Под ред. проф., д-ра экон. наук А. В. Аникина. СПб., 1993.
44. Англо-русский экономический словарь / Сост. И. Ф. Жданова, Э. Л. Вартумян. М., 1995.
45. Большой советский энциклопедический словарь. М., 1984.
46. ABBYY LINGVO x5: Electronic Multilingual Dictionary, ABBYY Software Ltd., 2011. Available at: www.Lingvo.ru
[мир русского слова № 3 / 2014]
27
[лингвистические заметки]
I
47. Random House Russian-English Dictionary of Idioms / Compiled by Sophia Lubensky. New York, 1995.
ЦИТИРУЕМЫЕ МАТЕРИАЛЫ СМИ
48. «Иногда я такие хрущевские перлы переводил!» / Ф. Гудим // КоммерсантЪ онлайн. 04.08.1999. — URL: http:// www.kommersant.ru/doc/23135.
49. «Переводить Брежнева было скучно». Воспоминания Виктора Суходрева / В. Оберемко // Аргументы и факты (онлайн версия) от 16.05.2014. — URL: http://www.aif.ru/society/ people/1170274.
50. Человек-тень. Переводчик Суходрев провел 30 лет рядом с мировыми лидерами / А. Сидорчик // АИФ: Общество. 16.05.2014. — URL: http://www.aif.ru/society/people/1170274
51. FRS website. — URL: http://www.federalreserve.gov/ aboutthefed/bios/board/default.htm.
52. Tyson L. D’Andrea. Lessons on Fiscal Policy Since the Recession // The New York Times online. May 4, 2013. — URL: http://topics.nytimes.com/top/reference/timestopics/people/b/ ben_s_bernanke/index.html.
[ хроника]
IV МЕЖДУНАРОДНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ «РУССКИЙ ЯЗЫК КАК НЕРОДНОЙ: НОВОЕ В ТЕОРИИ И МЕТОДИКЕ»
16 мая 2014 года в Институте гуманитарных наук МГПУ (организаторы — кафедра русского языка и лаборатория «Стратегии формирования вторичной языковой личности в преподавании русского языка как иностранного») прошла IV международная конференция «Русский язык как неродной: новое в теории и методике».
Конференция проводится с 2008 года. На этот раз в Оргкомитет поступило более 100 заявок от препо-давателей-русистов из 13 стран. Работа шла в шести секциях по 4-м направлениям: «Методика и методология обучения детей мигрантов русскому языку и методика преподавания русского языка как иностранного», «Лексико-грамматический аспект преподавания русского языка как неродного и иностранного», «Культуроведческие и лингвострановедческие основы преподавания русского языка как неродного и иностранного», «Художественный и нехудожественный текст на занятиях по русскому языку как неродному и иностранному». Основная задача конференции — обмен теорией и практикой работы в полиэтнической аудитории школьников. Однако по традиции не обходили вниманием и работу в студенческой аудитории.
С приветственным словом от руководства выступил директор Института гуманитарных наук МГПУ В. В. Кириллов и зам. директора по науке И. Н. Райкова. На пленарном заседании большой интерес вызвало сообщение ответственного секретаря Общественно-консультативного совета при УФМС г. Москвы Ю. В. Московского о миграционной ситуации в Москве.
Участникам конференции была представлена презентация, рассказывающая о работе с детьми мигрантами в Москве и о традициях МГПУ.
В научной части пленарного заседания выступили проф. А. Н. Щукин (Гос. ИРЯ им. А. С. Пушкина), проф.
С. А. Хавронина (РУДН), проф. Л. И. Богданова (МГУ).
Зав. лабораторией «Стратегии формирования вторичной языковой личности в преподавании РКИ» Т. В. Саченко рассказала о становлении работы со школьниками из семей мигрантов в Москве (МГПУ).
Были заслушаны содержательные доклады, многие из которых вызвали живой отклик и дискуссии. Участники конференции представили новые учебные пособия, в том числе и электронные, для работы в полиэтническом классе. С интересом слушали участники конференции не только преподавателей вузов из разных регионов России (Москва, Санкт-Петербург, Казань, Елец, Тула, Иваново, Махачкала, Иркутск, Хабаровск, Якутск и др.), зарубежья (Германия, Италия, Швеция, Финляндия, Монголия, Китай и др.), но и учителей-практиков (Москва, Подмосковье, Санкт-Петербург), делившихся опытом работы в поликультурной аудитории.
Конференция проходила в доброжелательной атмосфере сотрудничества. Участники говорили о необходимости продолжить традицию проведения таких встреч.
В сборнике конференции будут представлены статьи участников из 13 стран и самых разных уголков России.
От Оргкомитета конференции канд. пед. наук, ст. науч. сотр. М. С. Берсенева
28
[мир русского слова № 3 / 2014]
