CC BY
551
don, O. Guérin // Langue française. - Juin 2005. -№146. - P. 9-22.
13. Buchi, E. De la description définie au nom propre de personne: sur un apport possible de l’anthropony-mie historique à la théorie du nom propre modifié / E. Buchi, A. Wirth // Langue française. - Juin 2005. -№146. - P. 23-38.
14. Dauzat, A. Dictionnaire étymologique des noms de famille et prénoms de France / A. Dauzat. - Paris: Larousse, 2001.
15. Mulon,M. L’onomastique francaise. Bibliographie des travaux publiés de 1960 à 1985 / M. Mulon. - Paris, 1987.
16. Nicole, E. L’onomastique littéraire / E. Nicole // Poétique. - №54. - avril. - Paris, 1993. - Р. 233-235.
17. Rapoport, S. L’Officiel des prénoms [Electronic resource]/ S. Rapoport/ - 2009. - URL: www. meilleurs-prenoms.com.
18. Tosti, J. Dictionnaire des noms de famille de France et d’ailleurs [Electronic resource]/ J. Tosti. - URL: www. jtosti.com/indexnoms.htm.
Список источников примеров
1. Труайя, А. Семья Эглетьер / А. Труайя; пер. Н. Столяровой. - М.: СЛОВО, 2002.
2. Troyat, H. Les Eygletière / H. Troyat. - Paris: Flammarion, 1965.
УДК 81-26 ББК 81.07
Н.Г. Корнаухова
перевод vs. версия: виды манипуляции в художественном переводе
В современной теории перевода на смену традиционному представлению о переводчике как инструменте приходит представление о переводчике как личности, что поднимает вопрос о существовании воздействия со стороны переводчика на получателя перевода. В данной статье на примере таких явлений как «гоблинские» переводы и переводы студии «Кураж-Бамбей» предпринимается попытка дать классификацию видов переводческой манипуляции, исходя из положений диалогической концепции перевода Д. Робинсона.
Ключевые слова: киноперевод; манипуляция; личность переводчика; версия; виды манипуляции
N.G. Kornaukhova
translation vs. version: manipulation types in literary translation
Whereas traditionally a translator/ interpreter was considered a machine rather than a human being, modern theory of translation regards him or her as a personality. This raises a problem of the translator/interpreter’s influence on the receptor. The paper touches upon the issue of manipulation in translation and classification of manipulation types taking the dialogical conception of translation by D. Robinson as the theoretical foundation. The «goblin’s translations» and the «Kuraj-Bambey» studio translation are to illustrate the main ideas.
Key words: film translation; manipulation; translator’s/ interpreter’s personality; version; types of manipulation
Многими теоретиками перевода в последнее время поднимается вопрос о роли переводчика и этической составляющей процесса перевода. На смену традиционному представлению о переводчике-инструменте приходит представление о переводчике-личности, что поднимает целый ряд вопросов о принципиальной множественности интерпретации текста оригинала, о комплексности процесса
принятия переводческого решения, о проблеме оценки перевода и о том, что можно считать переводом как таковым.
Современные концепции перевода значительно расширяют горизонты исследователя, предлагая новые толкования ключевых понятий переводоведения. Так, при выборе аспекта исследования и иллюстративного материала за основу были приняты позиции когнитив-
ной теории перевода, в рамках которой «перевод - есть любая попытка межъязыкового посредничества» [Воскобойник, 2004, с. 6].
Такое толкование перевода позволяет по-новому взглянуть на природу этого явления, в частности, обратить более пристальное внимание на самого «посредника», т.е. переводчика и его влияние на получателя перевода. В рамках настоящей статьи предпринимается попытка теоретического осмысления манипу-лятивного характера перевода, а также выделения и описания различных видов манипуляции в художественном переводе.
Несмотря на то, что одним из наиболее острых вопросов современного переводове-дения является существование воздействия, осуществляемого переводчиком как личностью на читателя, долгое время такая постановка вопроса не представлялась возможной. Только в 80-х гг. ХХ в. появляются работы де-скриптивистов, акцентирующих внимание на манипулятивном характере перевода: «Все переводы подразумевают ту или иную степень манипуляции текстом оригинала в определенных целях» [Hermans, 1985, р. 11 цит. по Du-kate, 2007, р. 40].
Эти взгляды последовательно отражаются в работах ученых, сформировавших так называемую Манипулятивную школу перевода (Т. Германс, А. Лефевр, С.Басснетт, И. Эвен-Зохар, Г. Тури) и других исследователей, рассматривающих, например, вопросы этики перевода (Л. Венути, К. Коскинен и др.). Необходимо отметить, что манипулятивность постулируется, во-первых, в отношении художественного перевода, хотя существуют работы, объективно доказывающие существование манипуляции в разных видах устного перевода, в том числе и нехудожественной направленности [Dukate, 2007], в настоящей статье внимание будет сосредоточено исключительно на художественном переводе.
Традиционно этика переводчика предполагала интроверсию, вплоть до полного исчезновения личности переводчика. Переводчик приобретал характеристики предмета - «оконного стекла», механического инструмента перевода. Такой взгляд на характер переводческой деятельности остается доминирующим и сейчас, например, «Переводчик есть транслятор, перевыражающий устный или письменный текст, созданный на одном языке, в текст
на другом языке. Из этого следует, что текст для переводчика неприкосновенен» [Алексеева, 2005, с. 16].
Это объясняет парадокс, который заключается в том, что, казалось бы, ключевая фигура современного информационного общества
- переводчик - имеет такой низкий социальный статус (известная шутка о том, что «в составе делегации будут три человека и переводчик», как и любая шутка, заключает в себе долю правды - это подтвердит любой практикующий переводчик). Как отмечает Д. Робинсон, идеализированный переводчик-машина, инструмент перевода, «безголосый» и не имеющий своего мнения, покорно помогающий автору, не заметен и не признан обществом, что совершенно логично и естественно - как машина может быть признана равной людям в правах? [Robinson, 1991, р. 203-209].
Попытки переводчика обозначить свое творческое Я в переводе известны издавна, однако они касались лишь некоторых видов текстов - художественная литература - и в настоящее время считаются неприемлемыми даже в отношении последних (современная конвенциональная норма перевода) [Комиссаров, 1990, с. 227-235]. Переводчик, позволивший себе обозначить свой голос, становится в профессиональном плане «изгоем» [Robinson, 1991, р. 205]. Однако Д. Робинсон подчеркивает, что такая экстраверсия переводчика не должна оцениваться по шкале «хорошо - плохо», так как это не бездумное выпячивание своего Я, но «диалогическая сенситивность»
- осознание сложности той или иной ситуации и гибкая реакция на нее [Там же. С. 208].
Развитие переводоведения способствовало переосмыслению вопросов переводческой этики, и уже в 1980-е гг. начинают появляться работы, в которых не отрицается человеческая природа переводчика, напротив, переводчик как личность становится центральной фигурой исследований. На таких позициях стоят многие представители Манипулятивной школы перевода, например, А. Лефевр и С. Басс-нетт, а также А. Дукате, К. Коскинен, Р. Арод-жио и др. О существовании воздействия со стороны переводчика на потенциального читателя говорит Д. Робинсон в своей работе «The Translator’s Turn».
В английском языке наряду со словом translation в значении результат процесса перево-
да используется термин version - версия (Collins English Dictionary). Д. Робинсон подробно анализирует этимологию этого слова и отмечает, что латинское слово vertere - прародитель слова version - означало не только to turn, но и to interpret, to explain, to translate. Как пишет Д. Робинсон: «След этого значения можно обнаружить во многих европейских языках, а в финском языке слово «kaantaa» совмещает в себе эти два значения непосредственно» [Robinson, 1991, р. 195].
Необходимо отметить, что ни один русский толковый словарь не упоминает такого значения русского слова «версия», хотя в разговорной речи вполне часто встречаются такие обороты, как перевод по версии «Кураж-Бамбей». Возможно, поэтому западному пе-реводоведению легче воспринять идею отсутствия «единственно правильного перевода» как такового (вероятно, здесь частично срабатывает гипотеза Сепира-Уорфа, согласно которой язык определяет мышление). В современном отечественном переводоведении часто вместо вопроса «насколько успешна эта версия перевода?» ставится диагноз «это не перевод».
Нам представляется, что при разграничении понятий перевод и версия можно провести аналогию с антиномией национальный язык vs. диалект. Как отмечает Дж. Гринберг, изучая какой-либо национальный язык для его описания выбирают «информантов, владеющих «наиболее распространенным и социально принятым диалектом» [Гринберг, 2004, с. 46]. Таким образом, то, что в обыденном понимании называется языком, в строгом понимании является наиболее распространенным и социально принятым диалектом, так, вероятно, и то, что в обыденном сознании называется перевод, с точки зрения научного описания есть канонизированная версия.
Этот термин представляется более удобным, тем более, что он позволяет развести два основных понимания слова перевод - перевод как процесс, деятельность и перевод как результат этой деятельности (т.е. версия) и избежать потенциальной терминологической путаницы. Кроме того, этот термин подчеркивает идею о принципиальной множественности интерпретации, тем самым, понимание текста перевода как версии позволяет исключить та-
кие оценочные высказывания о переводе, как «это плохой перевод» или «это не перевод».
Понимание перевода как версии подчеркивает прототипический характер этой категории, позволяющей включить в категорию «перевод» на самом деле результат «любой попытки межъязыкового посредничества», в том числе и то, что традиционно находилось на периферии, занимало маргинальные позиции, например, «гоблинские» переводы и т.д.
Дополнительное преимущество понимания перевода как версии заключается в том, оно позволяет переключить внимание с отношений между текстами ИЯ и ПЯ на отношения между личностями, участвующими в процессе межкультурной коммуникации. Например, под версией в своей работе Д. Робинсон подразумевает не только различные варианты перевода, но также особенности отношений между людьми - между переводчиком и получателем текста [Robinson, 1991, р. 199]. Он отмечает, что переводчик, так или иначе, вступает в диалог с читателем текста, оказывая на него определенное воздействие, присущее процессу коммуникации априори, хотя может этого и не осознавать. Ниже мы позволим себе привести краткую характеристику выделенных им версий:
1. Конверсия (conversion) - это представление о переводе как процессе «обращения читателя в веру автора» [Там же. С. 210], склонение читателя к точке зрения автора. Конверсия ярче всего проявляется в переводе сакральных текстов, так как их прямое назначение - воздействие.
Как отмечает Д. Робинсон, традиционно именно перевод-конверсия считается единственно верной переводческой стратегией, при этом определяется как беспристрастная передача информации. Несмотря на то, что основной функцией языка является функция воздействия, мы постоянно используем язык для того, чтобы убедить кого-то в чем-то, переводчику даже не позволено осознать, что он помогает автору воздействовать на читателя.
«Я считаю, мы должны принять этот факт, вместо того, чтобы зарывать голову в песок, притворяясь, что мы всего лишь передаем информацию с ИЯ на ПЯ. Нет ничего зазорного в желании воздействовать на кого-то, оно естественно, скрываются эти желания только для того, чтобы воздействие было более эф-
фективным, так как манипуляция действеннее тогда, когда она проводится скрытно» [Там же. С. 213].
2. Реверсия (reversion) тесно связана с конверсией, может считаться ее разновидностью, в ее основе лежит стремление к «возвращению человечества к изначальному состоянию единства, которое было им утеряно» [Там же. С. 218]. Под этим термином Д. Робинсон подразумевает романтическую традицию перевода, изложенную в работах И. Гердера, И. Гете, Ф. Шлейермахера.
3. Субверсия (subversion) основана на «нарушении основополагающих требований или ожиданий рецептора относительно конкретного перевода или перевода в целом» [Там же. С. 224]. Как отмечает Д. Робинсон, «если переводчик хочет затронуть чувства читателя текста перевода стать инструментом пробуждения, возрождения новой жизни, в переводе должно быть нечто необыкновенное, что-то, что захватит внимание читателя - что-то суб-версивное» [Robinson, 1991, p. 225].
К таким переводам относятся как переводы Библии, выполненные Ю. Найдой, для того чтобы вызвать более осмысленное, живое восприятие текста, часто закрытого для понимания и интерпретации, так и переводы Библии, выполненные М. Бубером и С. Розенц-вейгом, призванные дополнительной сложностью низвергнуть механичность восприятия традиционного перевода Библейского текста.
4. Перверсия (perversion) - перевод, искажающий оригинальный текст. Это не просто «хулиганство» со стороны переводчика. У этого явления глубокие корни - подрыв общепринятых устоев, развенчание общепринятых иерархий - это явление имеет ту же природу, что и деконструкция Ж. Дерриды. Д. Робинсон объясняет мотивы, лежащие в основе такого явления, существованием «порочного круга» перфекционизма: «культура запрограммировала нас на постоянное ощущение фрустрации, на попытки достичь недостижимого и чувство вины за неуспех таких попыток» [Там же. С. 232]. Переводчик стремится к тому, чтобы «выбраться из этого порочного круга, вывернув все наизнанку» [Там же. С. 232].
Перевод-перверсия - это попытка «обратить читателя текста перевода в состояние замешательства, путаницы, и это единственная
подходящая реакция на безнадежно запутанный и бессмысленный мир» [Там же. С. 238]. Д. Робинсон подчеркивает, что «если вы верите в запутанность и бессмысленность мира, то перевод-перверсия - это вовсе не извращение, а единственно честный способ бытия» [Там же. С. 238]. И хотя перевод-перверсия, в отличие от субверсии, не направляет «читателя на путь понимания», он подготавливает его к этому, выводя из состояния сонного, автоматизированного восприятия действительности.
5. Аверсия (aversion) - отказ переводчика от взаимодействия с читателем. На первый взгляд, это подразумевает отсутствие какого-либо воздействия на читателя, однако, как отмечает Д. Робинсон, с риторической, прагматической, драматургической и политической точки зрения, отсутствие действия в отношении кого-либо также является действием.
В качестве примера Д. Робинсон приводит перевод «Евгения Онегина», выполненный В. Набоковым. Такой перевод - для элиты, ценителей. Такой перевод пишется, как картина или музыкальное произведение, не для публики, не в угоду ее вкусам, это искусство для искусства.
6. Диверсия (diversion) - переводы, которые выполняются «забавы ради» - они не несут важной информации, в них нет жизненной необходимости, они делаются для того, чтобы доставить удовольствие читателю и (!) самому переводчику.
Из приведенного списка исключается уже упомянутая выше антиномия интровер-сии (самоотречение, самоустранение) и экстраверсии (самовозвеличивание, самовыражение) переводчика [Robinson, 1991, р. 203209; Куницына, 2009, с. 112-124], поскольку, на наш взгляд, она представляет собой идеализированные противоположнонаправленные интенции переводчика и может быть наглядно изображена в виде оси, на которой могут свободно перемещаться предлагаемые нами ниже виды манипуляции (рис. 1).
<--------------------------------------------►
интроверсия экстраверсия
Рис. 1. Интенциональность переводчика в отношении манифестации своей творческой личности в переводе
Описанная Д. Робинсоном конверсация также не упоминается нами среди версий, так как представляет собой не вид воздействия, но рассуждения о диалогической сути процесса перевода как такового, присущей любому виду отношений в переводе [Robinson, 1991, р. 256-258].
Воспользовавшись приглашением Д. Робинсона свободно использовать выделенные им виды отношений между переводчиком и получателем перевода для дальнейших исследований, мы постараемся создать на их основе классификацию разновидностей манипуляции в переводе, понимая под манипуляцией в переводе осознанное или неосознанное воздействие на сознание зрителя/читателя со стороны переводчика. Поскольку проблема манипуляции в переводе рассматривалась нами ранее [Корнаухова, 2009], мы не будем на этом останавливаться подробнее, но попытаемся выделить разные виды манипуляции и дать их рабочие определения.
К видам манипуляции мы, частично заимствуя термины Д. Робинсона, используемые им для обозначения версий, отнесем конвер-сивную, субверсивную, перверсивную, авер-сивную, и диверсивную манипуляции. Необходимо отметить, что в рамках нашей работы различия между конверсией и реверсией не существенны, так как они являются телеологически однонаправленными, т.е. подразумевают такую позицию переводчика, которая способствует транслированию (навязыванию) взглядов автора оригинального текста в тексте перевода.
Наиболее распространенным видом манипуляции является конверсивная - вид манипуляции, целью которой является навязывание точки зрения автора получателю перевода. Это единственный вид манипуляции, который вписывается в современную конвенциональную норму перевода, требующую максимально точной передачи «замысла автора».
Тем не менее, даже при попытках переводчика максимально «устранить свою личность» из процесса перевода и как можно точнее «передать информацию», необходимо говорить о переводческой интерпретации, так как механизмы восприятия текста переводчиком принципиально не отличаются от механизмов восприятия текста любым другим читателем или зрителем. Личность переводчика
всегда присутствует в тексте перевода: «Когда переводчик стремится к идеальному переводу, он, в первую очередь, стремится к тому, чтобы заставить читателя принять свое видение текста» [Robinson, 1991, р. 213].
Перверсивная манипуляция - вид манипуляции, целью которой является препятствование навязыванию точки зрения автора получателю перевода. К такому виду манипуляции прибегают, когда хотят предотвратить достижение задуманного автором прагматического эффекта. Д. Робинсон сравнивает переводчика, использующего перверсивную манипуляцию, с анархистом или нигилистом.
Представляется, что конверсивная и пер-версивная манипуляция являются основными видами манипуляции, телеологически разнонаправленными и, таким образом, формирующими основопологающую оппозицию интенций переводчика относительно сохранения или изменения прагматического эффекта, задуманного автором. Остальные виды манипуляции носят «уточняющий характер», отвечая на вопрос не «с какой целью? зачем?», а «как? каким образом?».
Субверсивная манипуляция - вид манипуляции, при которой воздействие на сознание зрителя осуществляется в результате нарушения общепринятых требований к осуществлению перевода. Прибегают к такому виду манипуляции для того, чтобы «вызвать более интенсивную реакцию» читателя на некое произведение, либо способствовать «критическому восприятию» текста оригинала. И то, и другое объединяет «этически мотивированное стремление низвергнуть ригидное, устоявшееся восприятие рецептором текста» [Robinson, 1991, p. 231].
Аверсивная манипуляция - вид манипуляции, при которой для оказания влияния на сознание зрителя переводчик игнорирует уровень его лингвокультурного знания. Необходимо отметить, что даже в случае такого демонстративного отказа как-то воздействовать на зрителя/читателя, воздействие, несомненно, присутствует. Например, аверсивная манипуляция может способствовать росту общеобразовательной компетенции читателя.
Диверсивная манипуляция - вид манипуляции, при которой воздействие на сознание зрителя/читателя оказывается в результате предоставления в его распоряжение текста,
апеллирующего к его игровому началу. Этот вид манипуляции политизирован в высокой степени, поскольку он стремится к экстремальному плюрализму, максимальному разнообразию в мире «копий копий». Также ди-версивная манипуляция максимально акцентирует внимание на переводчике как личности, поскольку удовольствие переводчика от перевода в этом случае является одним из обязательных условий.
Как пишет Е.Ю. Куницына, «переводы-диверсии <...> начинаются с игры с ритуа-лизованными ожиданиями читателя ПЯ <.> ради самой этой игры, в результате появляется вполне отчетливый «переводческий голос» [Robinson, 1991 цит. по Куницына, 2009, с. 122]. Впрочем, эта игра, которая серьезна сама по себе, приобретает еще более серьезное звучание, в случае, если диверсивная манипуляция комбинируется, например, с суб-версивной.
Мысль о комбинировании различных типов версий, высказанная Д. Робинсоном, развивается в монографии Е.Ю. Куницыной [Куницына, 2009, с. 122]. Автор предлагает использовать термин-гипероним трансверсия, чтобы подчеркнуть диалогические, взаимо-пересекающиеся отношения версий между собой. В приложении к манипуляции в переводе, нам представляется возможным говорить о различных трансверсивных конфигурациях, т.е. сочетаниях разных видов манипуляции, которые характеризуют отдельные переводы (версии), взаимодействуя и оказывая друг на друга влияние.
Для иллюстрации вышеизложенного мы обратимся к таким неоднозначным переводческим явлениям, как «гоблинские переводы» и переводы студии «Кураж-Бамбей». Необходимо отметить, что мы считаем вышеупомянутые явления полноценными переводами, принимая за основу определение, предлагаемое когнитивной теорией перевода. Ниже мы попытаемся рассмотреть подробнее природу этих явлений, а также выяснить, как они между собой соотносятся и чем отличаются. Для того чтобы перейти к теоретическому рассмотрению этих явлений, необходимо их кратко охарактеризовать.
Под «гоблинскими переводами» мы, вслед за В.Е. Горшковой, понимаем перевод, при котором «звуковая дорожка популярных запад-
ных фильмов заменяется искусственно созданным текстом на русском языке, который полон аллюзий и реминисценций русской культуры и в этом качестве может квалифицироваться как своеобразный интертекст» [Горшкова, 2006, с. 67]. Эти переводы выполняет не только команда Д. Пучкова под маркой студии «Божья искра» [Горшкова, 2006, с. 63-68; Коробкова, 2009, с. 29-36]), но и другие студии, например, студия «Мега Бобер».
Переводы студии «Кураж-Бамбей» появились относительно недавно, но стали уже культовыми в молодежной среде. Команда «Кураж-Бамбей» - это студия, занимающаяся звуковой рекламой, медиа- и видеопрезентациями. Официальный голос проекта и его основатель - Денис Колесников - профессиональный радиоведущий, конферансье, шоумен. Перевод и адаптация производится ими не в коммерческих целях, а «для удовольствия» и в целях рекламы своей основной деятельности. Под переводом по версии «Кураж-Бамбей» мы понимаем адаптированный перевод комического кинотекста, основанный на широком применении приема компенсации при передаче культурномаркирован-ных единиц.
Попытаемся теперь рассмотреть «гоблин-ские переводы» и переводы по версии студии «Кураж-Бамбей» в свете вышеизложенной классификации Д. Робинсона. На первый взгляд, в этих явлениях есть много общего. Во-первых, оба они выполнены в русле стратегии остранения, подробно описанной в приложении к переводу Е.Ю. Куницыной [Куницына, 2009, с. 186-192]. В нашем случае остранение происходит в результате абсолютизации доместикации, т.е. стратегия доместикации в этих переводах доводится до абсурда, делая явления не «домашними», близкими для читателя, но странными.
Во-вторых, согласно классификации Д. Робинсона, характеризующей отношения между ИТ и ПТ, и те, и другие переводы могут быть отнесены к переводу-иронии (ironic translation - термин Д. Робинсона). Так, Д. Робинсон предлагает называть переводы, которые стремятся получить одобрение читателя/зрителя необычным путем - «не пытаясь достичь эквивалентности, но отрицая ее возможность. И такой перевод может быть успешным» [Rob-
inson, 1991, р. 167]. Проиллюстрируем вышесказанное примерами.
В реальной практике перевода существуют случаи, когда принципиально невозможно говорить об эквивалентности. Например, совершенно бессмысленной задачей для переводчика будет пытаться достичь эквивалентности при передаче особенностей мексиканского произношения говорящего на английском языке на русский, поэтому переводчик и не пытается этой эквивалентности достичь, он идет «от противного», использует в переводе произношение, свойственное трудовым иммигрантам из южных республик бывшего СССР (в сериале «Все ненавидят Криса»
- перевод по версии «Кураж-Бамбей»), тем самым, достигая успешности перевода. «Го-блинские переводы», согласно этой классификации, относятся к переводу-иронии априори, поскольку ни о какой эквивалентности в таком переводе не может быть и речи. Тем не менее, и такой перевод успешен, и об этом свидетельствует его высокая коммерческая востребованность.
Несмотря на вышеперечисленные сходства, переводы «Кураж-Бамбей» и «гоблин-ские переводы» - разные явления в своей сути. Попытаемся объяснить нашу точку зрения, прибегнув ко второй классификации Д. Робинсона, характеризующей отношения между переводчиком и читателем. Переводы обеих студий проявляют свойства субверсивной манипуляции, поскольку они, несомненно, нарушают общепринятые ожидания и требования к переводу. Например, с точки зрения современной нормы передачи имен собственных на русский язык (применение транскрипции с элементами транслитерации), они передаются недопустимым образом: Julius Rock
- Юрий Антонович Каменев, Rochelle Rock -Роксана Бабаяновна Каменева (сериал «Все ненавидят Криса») или Will Turner - Булль Терьер, Captain Jack Sparrow - Евгений Воробьев ( «Карибский кризис: фашистский поке-мон»).
Кроме того, в обоих исследуемых явлениях при переводе свободно меняется саундтрек, прецедентные феномены и шутки. Например, A compass that doesn tpoint north превращается в Компас марки «Иван Сусанин». Пират, осматриваясь в тюрьме, куда он только что проник: This ain’t the armory - в перево-
де говорит: Что-то тут русским духом пахнет? Там, где вообще нет текста в оригинале, переводчик предупреждает: Сейчас будет закос под Индиану Джонса. Или другой пример вольного обращения с прецедентными феноменами: Jack! You should know better than to wake a man when he S sleeping - А, Же-ка! Блин! В этом наряде ты выглядишь как Робинзон Сильвер из «Дети капитана Кука» (гоблинский перевод фильма «Пираты Карибского моря»).
Такую же позицию переводчика можно наблюдать и в переводах студии «Кураж-Бамбей»: My father was like Rainman when it came to guess how much something cost - переводится: Батяня был как Павел Глоба, когда дело доходило до угадывания цены. I thought I’d see George Bush in a do-rag before Tonya got in trouble превращается в Я уж думал, что увижу Диму Билана победителем «Евровидения» раньше, чем Тоня попадется на чем-то (сериал «Все ненавидят Криса»).
Оба явления также демонстрируют признаки диверсивной манипуляции, поскольку и та, и другая студия занимается переводом кино развлекательного характера, не в коммерческих целях, а для удовольствия. «Гоблинские переводы» к тому же выходят после обычных, соответствующих конвенциональной норме переводов голливудских блокбастеров.
Однако, в случае «гоблинских переводов», можно отметить четкую тенденцию к пер-версивной манипуляции: такой перевод совершенно открыто искажает оригинальную идею, сюжет и, что самое главное, прагматическое воздействие оригинала, что подтверждается выводами исследователей: «замена оригинального текста на цитаты из российских фильмов, анекдотов и рекламных роликов не только нивелирует содержание фильмов, но и полностью разрушает смысловую целостность» [Горшкова, 2006, с. 68].
Напротив, переводы студии «Кураж-Бамбей» обнаруживают признаки конверсив-ной манипуляции, поскольку, несмотря на значительные изменения оригинальной звуковой дорожки, смысловая целостность сериала не нарушается, а, напротив, сохраняется там, где это кажется невозможным из-за отсутствия, например, определенных культурологических знаний у зрителя. Парадоксально, но именно благодаря приемам диверсивной и субверсив-
Рис. 2. Трансверсивные конфигурации «гоблинских» переводов (б) и переводов по версии «Кураж-Бамбей» (а)
ной манипуляции, переводчикам удается вернее передать прагматический эффект и, таким образом, способствовать конверсии - заставить зрителя «поверить» автору.
Трансверсивные конфигурации (рис. 2) позволяют заключить, что гоблинские переводы и переводы по версии «Кураж-бамбей», несмотря на очевидное сходство (признаки ди-версивной и субверсивной манипуляции), являются совершенно противоположными явлениями по своей сути. В то время как гоблин-ские переводы полностью искажают прагматический эффект, задуманный автором (пер-версивная манипуляция), переводы, выполненные студией «Кураж-Бамбей» (конверсив-ная манипуляция), его сохраняют даже в случаях, где это, на первый взгляд, не представляется возможным.
Таким образом, суммируя все вышесказанное, необходимо отметить, что художественный перевод, выполненный человеком или при участии человека (в случае автоматизированного перевода), неизбежно манипулятивен в силу своей природы, даже если сам переводчик не осознает своего воздействия на зрителя. Существуют различные виды манипуляции в переводе(конверсивная, перверсивная, аверсивная, субверсивная и диверсивная), и в каждом отдельном переводческом проекте они могут комбинироваться, создавая различные трансверсивные конфигурации.
Библиографический список
1. Алексеева, И.С. Профессиональный тренинг переводчика / И.С. Алексеева. - СПб.: Перспектива, 2008.
2. Воскобойник, Г.Д. Тождество и когнитивный диссонанс в переводческой теории и практике / Г.Д. Воскобойник. - М.: МГЛУ, 2004.
3. Горшкова, В.Е. Перевод в кино / В.Е. Горшкова. -Иркутск: ИГЛУ, 2006.
4. Гринберг, Дж. Антропологическая лингвистика / Дж. Гринберг. - М.: Едиториал УРСС, 2004.
5. Комиссаров, В.Н. Теория перевода (лингвистические аспекты) / В.Н. Комиссаров - М.: Высш. шк., 1990.
6. Коробкова, Т.И. Гоблинский перевод в лингвистическом аспекте / Т.И. Коробкова// Перевод в эпоху постмодерна. - Иркутск: ИГЛУ, 2009.
7. Корнаухова, Н.Г. Манипуляция в переводе: миф или реальность? / Н.Г. Корнаухова// Перевод в эпоху постмодерна/ Под ред. проф. В.Е. Горшкова. -Иркутск: ИГЛУ, 2009. - С. 36-43.
8. Куницына, Е.Ю. Шекспир - Игра - Перевод / Е.Ю. Куницына. - Иркутск: ИГЛУ, 2009.
9. Dukate, A. Manipulation as a specific phenomenon in translation and interpreting / А. Dukate. - Riga: University of Latvia, 2007.
10. Robinson, D. The translator’s turn / D. Robinson. -Baltimore: The John Hopkins Press LTd, 1991.
Список источников примеров
1. Everybody hates Chris («Все ненавидят Криса») / реж. - Дж. Левин (пер. студии «Кураж - Бамбей»). Сезон 1-4. USA, 2008.
2. Pirates of the Caribbean: The Curse of the Black Pearl («Карибский кризис: фашисткий покемон») / реж. Г. Вербински (пер. студии «Мега бобер») USA, 2003.
