CC BY
278
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2009. № 1
ИСТОРИЯ ПЕРЕВОДА И ПЕРЕВОДЧЕСКИХ УЧЕНИЙ
О.И. Костикова,
доцент, зам. декана по научной работе и международным связям
Высшей школы перевода (факультета) МГУ им. М.В. Ломоносова
ПЕРЕВОД И РАЗВИТИЕ РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ
В ЭПОХУ ПЕТРОВСКИХ РЕФОРМ
Развитие словесности в европейских странах самым тесным образом связано с переводческой деятельностью. Миссия переводчиков, вовлечённых в процессы развития и распространения национальных языков, зачастую подкреплялась на самом высоком государственном уровне в связи с просветительскими устремлениями первых лиц государств. Россия не является исключением. В статье описываются основные изменения, произошедшие в русском языке на фоне реформаторской деятельности Петра I, его вклад в развитие русской словесности в связи с необходимостью освоения большого количества иноязычной, преимущественно научно-технической литературы в XVII—XVIII вв. и ограниченными возможностями письменного книжного языка, сложившегося к концу XVII в.
Ключевые слова: переводческая деятельность, словесность, церковнославянский язык, письменный язык, заимствования.
O.I. Kostikova,
Associate Professor. Vice-dean the Higher School of Translation and Interpretationz, Lomonosov Moscow State University
Translation and the Development of Literary Language in the Age of Peter the Great
In many European countries, the development of literary languages was closely connected with translation activity. Translators were engaged in developing and disseminating national languages, and their mission was often supported at the highest level by monarchs' enlightenment aspirations. Russia was no exception. The article describes major transformation of the Russian language stemming from Peter I's reforms. In the 17th and 18th centuries the Russian literary language underwent radical change, since it was necessary to assimilate a lot of foreign literature, which was mostly scientific and technical, but the scope of the late 17th century written Russian language was quite limited.
Key words: translation activity, literary language, Church Slavonic, written language, borrowings.
История становления русского языка, как и большинства европейских языков, самым тесным образом связана с переводческой деятельностью. В середине IV в. для перевода текстов Священного Писания готский епископ Вульфила на основе знаков греческого, италийского и рунического алфавитов создаёт готскую азбуку.
Через пять столетий, преследуя ту же цель — перевод богослужебных книг и распространение христианской веры, византийские монахи Кирилл и Мефодий разрабатывают первую славянскую азбуку. Возникший в результате миссионерской и просветительской деятельности братьев церковнославянский язык получил своё дальнейшее развитие в переводах текстов в основном религиозного содержания и вплоть до XVIII в. использовался на Руси как язык общелитературный.
Большую роль в просветительско-переводческой деятельности играли и первые лица государств. Прославившийся в эпоху династии Аббасидов (750—1258) багдадский «Дом мудрости» был основан халифом аль-Мамуном для перевода на арабский язык трудов индийских и древнегреческих учёных по философии, астрономии, медицине, математике, алхимии. Во Франции (Карл Великий, Карл Лысый, Карл Мудрый), в Англии (Альфред Великий), в Испании (Альфонсо X) при дворах королей создавались центры по переводу литературных и научных памятников. Как правило, появление подобных центров, поощрение деятельности переводчиков в Европе происходило в русле проводимой монархами политики поддержки и развития национальных языков, которые приобретали всё большую самостоятельность на фоне господствовавшей латыни, постепенно вытесняя её из традиционных сфер употребления: политики и государственного управления, юриспруденции, науки, литературы. При этом зачастую сами монархи принимали активное участие в процессе перевода и редактирования уже выполненных переводов, как, например, король Испании Альфонсо X (1226—1284).
В Древней (Киевской) Руси к началу XI в., т.е. вскоре после принятия христианства, Ярослав Мудрый, преследуя просветительские цели, также способствовал развитию переводческой деятельности. В наиболее раннем из дошедших до нас древнерусских летописных сводов, Повести временных лет, говорится о том, что киевский князь «собра писце многы и перекладаша от грек на словенское письмо... насея книжными словесы сьрдца верных людий» [ПЛДР, 1978, с. 166]. Благодаря интенсивной переводческой деятельности, проходившей на фоне усвоения славянского книжного наследия, Киевская Русь очень быстро превратилась в центр славянской, в частности переводной, письменности, расцвет которой был прерван впоследствии татаро-монгольским нашествием.
Формирование облика современного русского языка началось в связи с преобразовательной деятельностью Петра I, благодаря которой реформа литературного языка, назревавшая еще в XVII в., стала неотвратимой.
Самым наглядным воплощением инновационных устремлений Петра I в области становления и развития русского литературного языка была реформа русского алфавита. Отказавшись от церковнославянской азбуки, Петр заменил её новой «гражданской», из которой исчез ряд букв и значков, а оставшиеся получили начертание западноевропейских букв. Наряду с этими формальными изменениями происходили и более глубокие процессы, затронувшие всю систему российской словесности и свидетельствовавшие о европеизации литературного процесса, с одной стороны, и о разрыве с церковнославянскими традициями в языке — с другой.
Распространение идей просвещения, развитие науки и техники требовали перевода и написания новых книг и учебников. Понадобилось освоить большой материал иноязычных книг, чтобы использовать научные и технические знания, культурный опыт других народов на благо России.
С.М. Соловьев, упоминая общественно-политические преобразования Петра I, направленные на просвещение его подданных, отмечал, что «для школ и для распространения сведений... нужны были книги на русском языке, прежде всего учебники», что «дело перевода книг было одним из самых важных и самых трудных дел». Именно поэтому Петр лично следил за деятельностью переводчиков, «он не только указывал, какие книги надобно переводить, но и требовал переводы к себе, сам исправлял их, учил, как надобно переводить...»1
Действительно, влияние Петра сказывалось прежде всего на выборе произведений для перевода: они носили ярко выраженный светский характер, так как в религиозной литературе особой нужды не ощущалось2. Это не означает, что перевод религиозной литературы прекратился совсем, но в общем объёме переводимых в то время трудов она занимала скромное место.
Более же всего российский император и его соратники в деле распространения новых знаний были озабочены проблемой языка перевода, к которому предъявлялись требования ясности и гибко-сти3. Более того, необходимо было придумывать наименования новым, впервые встречающимся понятиям, для которых в русском
1 Соловьев С.М. Чтения и рассказы по истории России. М., 1989.
2 См., например: Указ Синоду от 11 сентября 1724 г.: «Посылаю при сем книгу Пуффендорфа, в которой два трактата, первый — о должности человека и гражданина, другой — о вере христианской; но требую, чтобы первый токмо переведен был, понеже в другом не чаю к пользе нужде быть...»
3 См., например: Указ Зотову «Об избегании в будущем ошибок», 25 февраля 1709 г.:«...И того ради надлежит и в той книжке, которую ныне переводите, остереца в том, дыбы внятнее перевесть, а особливо те места, которыя учат как делат; и не надлежит речь от речи хранить в переводе, но точно сенс выразумев, на своем языке уже так писат, как внятнее может быть» (курсив наш. — О.К.).
языке не имелось обозначений. Для описания новой действительности церковнославянский язык оказался непригоден: его лексика и семантика прочно укоренились в церковно-религиозном мировоззрении, а грамматическая система была оторвана от живого языка, а значит, непонятна широкому кругу читателей, для которых новые знания и были предназначены в первую очередь.
В поисках основы для нового литературного языка внимание было обращено на язык Посольского приказа — центрального правительственного учреждения в Москве с середины XVI в. ведавшего сношениями с иностранными государствами. Роль московских государственных канцелярий (приказов) в развитии русского национального языка в XV—XVII вв. трудно переоценить, так как это было единственным местом, где систематически накапливался опыт связного письменного изложения именно на русском, а не на церковнославянском языке, где формировались грамматические и орфографические нормы русского письменного языка. Именно поэтому в Петровскую эпоху при решении задачи писать по-русски, а не по-«словенски» указывалось как на образец на язык «приказный»4. Действительно, деловой или «приказный» язык того времени отличался необходимыми качествами: он был доступен и понятен широким слоям общества и далёк от церков-но-религиозной семантики, т.е. был языком светским.
В то же время обращение к деловому языку как к основе вновь создаваемого литературного языка не решало всех проблем, стоящих перед последним. Сформировавшийся в недрах государственных канцелярий, официально-деловой язык Посольского приказа был приспособлен прежде всего для обслуживания конкретных сфер общественной жизни и как следствие характеризовался ограниченным лексическим составом и однообразным клишированным синтаксисом. Развивающийся же на его основе литературный язык был предназначен для выражения самого разного содержания: и научного, и философского, и художественного. Необходимо было вводить в оборот новые слова и идиомы, создавать грамматические и синтаксические конструкции, способные передать всё многообразие, описываемых в оригинале объектов, понятий и ситуаций.
Возможно, именно в силу ограниченных возможностей официально-делового языка церковнославянский язык не был полностью
4 Один из соратников Петра I граф И.А. Мусин-Пушкин писал переводчику Федору Поликарпову: «...при сем же посылаю к тебе и географию переводу твоего, которая за неискусством либо каким переведена гораздо плохо, того ради исправь хорошенько, не высокими словами словенскими, но простым русским языком... Со всем усердием явися и высоких слов славенских класть не надобеть, но Посольского приказу употреби слова».
исключён из употребления. К его словам и оборотам прибегали как для обозначения отвлечённых понятий, так и для выражения высокого в формирующемся литературном языке. Нужно было дождаться второй половины XVIII в., для того чтобы использование церковнославянизмов в системе русского литературного языка было упорядочено.
Ещё одним средством обогащения русского литературного языка стали получившие уже достаточное развитие европейские языки. Это касается в первую очередь лексического состава русского языка. Благодаря интенсивным связям с западноевропейскими странами и переводу книг не только с греческого языка и латыни, а по большей части и с европейских языков, в русский язык хлынул огромный и первое время плохо регулируемый поток заимствований. Позднее наплыв иноязычной лексики немного ослаб, оставив в русском языке некоторое количество иноязычных слов, освоенных, но чужеродных. Многие из этих слов сохранились до нашего времени: глобус, крейсер, армия, гвардия, кавалерия, акт, аренда, рапорт, контора, комиссия, градус, центр, автор, ода и т.п.
Эту тенденцию хорошо иллюстрируют переводы, выполненные первым русским поэтом-просветителем А.Д. Кантемиром, в частности произведения Фонтенеля «Разговоры о множестве миров», где приводятся обширные переводческие примечания «для изъяснения так чужестранных слов, которые и не хотя принужден был употребить, своих равносильных не имея». Даже свою переводческую стратегию — «слово от слова» при работе над «Письмами» Горация А.Д. Кантемир оправдывает помимо прочего стремлением обогатить родной язык: «другая польза от того произойдёт, ежели напоследок те новые слова и речения в обыкновение войдут, понеже чрез то обогатиться язык наш, который конец в переводе книг забывать не должно».
Однако наряду с прогрессивным заимствованием, в значительной степени обогатившим русский литературный язык в Петровскую эпоху, отмечается излишнее увлечение иностранными словами, свойственное прежде всего представителям высшего света, часто и подолгу бывавшим за границей и выражавшим таким образом своё преклонение перед всем иностранным, с одной стороны, и пренебрежение к народу — с другой. Мода на иностранные слова засоряла формирующийся русский язык и вызывала негативное отношение Петра I5.
5 См., например, письмо послу Рудаковскому: «В реляциях твоих употребляешь ты зело многие польские и другие иностранные слова и термины, за которыми самого дела выразуметь невозможно: того ради тебе впредь реляции свои к нам писать всё российским языком, не употребляя иностранных слов и терминов».
Реакцией на засилье заимствований в русском языке в конце XVII — начале XVIII в. стало создание калек. Происходило оно в русле всё той же просветительской миссии, так как позволяло раскрыть внутреннюю мотивацию термина, сообщая дополнительную информацию о новом понятии без лишних комментариев и описательных оборотов, значительно отягощающих текст перевода, сделать его смысл прозрачным для читателя, встречающего термин впервые.
Н.С. Арапова, исследовавшая кальки в русском языке послепетровского периода, отмечает, что создаваемые кальки могли быть двух видов — словообразовательные и семантические. Словообразовательные кальки конструировались по принципу воспроизведения морфологической структуры и семантики калькируемого прототипа, при этом новое слово-калька создавалось из «родных» морфем: средоточие, средоземлие, сосуществование, многоножка. Словообразовательные кальки всегда связаны с созданием нового означающего. При возникновении семантической кальки нового означающего не создаётся, а используется уже существующее слово, но в новом для него значении, заимствованном из иностранного языка [Арапова, 2000, с. 15]. О переосмыслении русских слов в своих переводах, т.е. создании семантических калек, А.Д. Кантемир также упоминал. В предисловии к переводам «Разговоров о множестве миров» он пишет: «Приложил я к ней краткие примечания... для русских <слов>, употребленных в ином разумении, нежели обыкновенно чинится».
В дальнейшем история развития российской словесности свидетельствует, что в литературе, в том числе и переводной, мода на заимствования и кальки постоянно менялась в контексте непрекращающейся борьбы между приверженцами русского и иностранного, старого и нового и т.п.
Что касается реформаторской деятельности Петра I, то она, как было сказано выше, повлекла за собой значительные изменения в русском языке и, в частности в лексике. По меткому замечанию М.В. Ломоносова, «при Петре Великом не одни бояре и боярыни, но и буквы сбросили с себя широкие шубы и нарядились в летние одежды».
В отношении фонетических, грамматических и лексических норм литературный язык Петровской эпохи был крайне неоднороден. Однако постепенно была выработана достаточно стройная система норм, закреплённая в грамматике Ломоносова. Не последняя роль в этом развитии принадлежала переводу. Значение переводов для развития русского литературного языка, взаимосвязь языков и культур, воплощённую в результатах переводческого труда, отмечал М.В. Ломоносов на примере греческо-русских 8
переводов: «С греческого языка имеем мы великое множество слов русских и славенских, которые для переводу книг сперва за нужду были приняты, а после в такое пришли обыкновение, что будто бы они сперва в российском языке родились» [Ломоносов, 1950—1957, с. 608—609].
Список литературы
Арапова Н.С. Кальки в русском языке послепетровского периода. Опыт словаря. М., 2000.
Ломоносов М.В. Материалы к «Российской грамматике» // Ломоносов М.В.
Полн. собр. соч. Т. VII. М.; Л., 1950—1957. Памятники литературы Древней Руси. XI — начало XII века. М., 1978. (ПЛДР).
