CC BY
92
УДК 81'366.57
Вестник СПбГУ. Сер. 9. 2014. Вып. 1
М. В. Зеликов
ПЕРЕСМОТР КОНСТРУКЦИИ «БЕЗЛИЧНОГО ПАССИВА»
Санкт-Петербургский государственный университет, Российская Федерация, 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7/9
В статье рассматриваются синтаксические образования, традиционно определяемые как «безагентные» конструкции «безличного пассива». Это мнение представляется некорректным, так как рассматриваемые конструкции представляют собой структуры с эллиптически опущенным агентивным компонентом. Также хорошо известно, что ядром формирования собственно безличных предложений могут быть не только «непереходные» (субъектные), но и «переходные» (объектные) глаголы. Кроме того, само разделение всех глагольных единиц на «переходные» и «непереходные» в подавляющем большинстве случаев оказывается искусственным и поверхностным. В основе подобной некорректной интерпретации лежит использование одного термина — impersonal (также Verba impersonalia) для номинации как собственно безличных, так и семантически нетождественных им неопределенно-личных предложений. Как показывает конкретный эмпирический материал, подобные структуры, образуемые как от «переходных» (объектных), так и «непереходных» (субъектных) глаголов имеют не безличное, а неопределенно-личное (или личное) активное и агентивное содержание, а как «пассивные» могут квалифицироваться лишь с формальной точки зрения. Библиогр. 43 назв.
Ключевые слова: безличный пассив, пассив, безличность, агентивный, активный, субъект, объект.
THE "IMPERSONAL PASSIVE" CONSTRUCTION RE-EXAMINED
M. V. Zelikov
St. Petersburg State University, 7/9, Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034, Russian Federation
In this article the syntactic data traditionally qualified as "agentless" constructions of the "impersonal passive" are reviewed. The considered constructions represent a kind of structures where the agentive component is elipticaly omitted. Also is well known that the nuclear element responsible for the formation of the real impersonal constructions may be both "intransitive" (subject) and "transitive" (object) verbs. Moreover, the division in question of all verbal units on "transitive" and "intransitive" in most cases prove to be superficial. This incorrect interpretation is based on the use of the only one term "impersonal" (also "Verba impersonalia") considered valid for real impersonal and indefinite-personal sentences. Refs 43.
Keywords: impersonal passive, passive, impersonality, agentive, active, subject, object.
Говоря о «фактах», традиционно характеризуемых как «безличное» употребление пассива (БП) от непереходных глаголов, и приводя примеры из турецкого (Istanbula bu yoldan gid-il-ir — англ. Istanbul-to-this route-by is gone «По этой дороге ездят в Стамбул» букв. «Стамбулу — к этим путем едется»), немецкого (Es wird heute abend getanzt «Сегодня вечером будут танцы» букв. «Оно будет сегодня вечером танцеваться») и латинского (pugnabatur «It was fought» «Происходило сражение» букв. «Воевалось»), Дж. Лайонз отмечает, что «"безличные" конструкции этого типа, очевидно, не удовлетворяющие условиям определения пассива (пассивные предложения выводятся из активных структур) ... во многом напоминают то, что может казаться нам "подлинным" пассивом: во-первых, они безагентны...» [1, с. 402-403].
Как представляется, заключение Лайонза о «безагентности» пассивных образований является не совсем корректным: последние представляют структуры, агентивный компонент которых эллиптически опущен. Ср. псевдопассивное англ. He was sent a letter to («Ему было послано письмо»), опущенное исходное подлежащее
которого восстанавливается в активном предложении They sent a letter to him («Они послали ему письмо»). Как установлено, источником современных английских пассивных структур типа The Picts were fought against (букв. «Пикты были воеваны против»), появившихся не ранее XIII столетия, в древнеанглийском были неопределенно-личные образования типа heo pa fuhton wip Pyhtas «they then fought against the picts» [2, с. 357].
Также следует отметить, что ядром формирования БП могут быть не только «непереходные», но и вполне «переходные» глаголы. Так, в качестве примеров безличного пассива — «конструкций с безличным глаголом и существительным в творительном падеже в русском языке приводятся громом убило, дождем зальёт [3, с. 313], оползнем унесло (О. Григорьев)»1.
В этом же ряду можно отметить конструкции с существительным в аблативе и генитиве в северных русских говорах, в которых при «пассивизации» правило обязательного перехода прямого дополнения в позицию подлежащего нарушается: У меня (было) телёнка зарезано [6, с. 25]2.
Ср. также объектное У волков úдено корову [7, с. 92], т. е. «Волки съели корову» ^ омонимическому субъектному У волков здесь ^éw (аблатив) ^ *Волков здесь идено (генитив), т. е. «Здесь прошли волки» [8, с. 52]. Объектные У меня надеваны валенки и субъектные У пса убежано куда-то; У него уехано; У Катьки замуж выйдено и др. впервые были отмечены С. Шафрановым ещё в 1852 г. [9, с. 91]. Об интерпретации диалектальных причастных бесподлежащных моделей этого типа как квазипассивов см. [10]. То же — в стандартных образованиях типа У кого это на скатерти налито (= Кто налил на скатерть), которым в иберо-романских языках соответствуют нормативные аналитические стативные (т. е. не пассивные) модели с estar. Ср. исп. No está preparado nada «Ничего не готово» [11, с. 188-189]. Ср. также Здесь птиц сижено, «Птицы здесь сидели»; У нас накурено. Разновидностью этих предикативных причастных форм является возможность присоединения к ним маркера — ся, которая неоднократно отмечалась в русистике (Н. П. Некрасов, С. П. Обнорский; Н. Б. Кузьмина и Е. В. Немченко и др.). Ср. У меня три года как сосватанось; У сына сговоре-нось; Там у меня женинось; Што это такое у Вани действиетсы?; У меня не одетось и др. [12, с. 805].
В этом же ряду — различные причастные конструкции в индоевропейских (и. е.) языках и диалектах, указывающих на нерелевантность залоговых отношений: лат. Cognitum est «(Всем) известно»; др.-перс. Mana krtam «Моё (мною) сделано» [8, с. 3031]. То же — в кельтских: брет. gwelet am euz «я видел», букв. «мною видено» [13, с. 87]. Органически причастными являются и обычные баскские перфектные формы.
1 Кроме того, как это хорошо известно, разделение всех глагольных единиц на «переходные» и «непереходные» в большинстве случаев оказывается искусственным. Так, например, все три примера, трактуемые Лайонзом как «непереходные» могут использоваться в разных языках также и в «переходных значениях». Ср. исп. andar «идти, ехать»: El camino que se sabe bien se anda, букв. «Дорога, которая знается, хорошо идется»; то же и глагол движения llegar (обычно субъектный, «непереходный» в значении «прибывать»): Siempre te llegaré cartas «Всегда буду посылать тебе письма». Исп. «танцевать» bailar как «вертеть» и «украсть» (в арго) [4, с. 111]. Ср. также идиоматическое исп. bailar el agua delante «потворствовать к.-то», букв. «танцевать воду перед к.-либо». Ср. также в русском: «Я тебя обедаю, я тебя танцую». Подробнее [5, с. 164-165].
2 В основе этого «пассивного-безличного» образования лежит стяжение двух предложений: (1) У меня был телёнок, (2) Я зарезал телёнка.
Так, образования, соответствующие переходным конструкциям и.е. языков, формируются с объектным izan (edun): Nik ikusi det «Я видел», букв. «Я (эрг.) увиденным это имею» » «Мною увидено». Показательно, что в ваханском аналоге отмеченной древнеперсидской конструкции Mana krtam, позднее переродившейся в эргативную или эргативообразную maz k3rt (i /эу) < *mazya krota «у меня (мной) сделанное» форма на *-ta интерпретируется как отглагольное имя: «у меня моё делание» [14, с. 102], указывая на древнее синкретическое образование. Ещё в первой половине XX в. Э. Х. Стёртевант отметил связь с именной системой древних и.е. медиопассивных форм [15, с. 251], восходящих к глагольным формам на *-r, обозначавшим состояние, т. е. отсутствие действия (Untätigkeit), одним из рефлексов которых стали безличные образования с медиальным значением (собственно и явившиеся источником форм пассива) и восходящие (как это показал В. В. Иванов на материале венетского языка) к именным образованиям, независимо от их этимологии [16, с. 263-275].
Возможность реальной пассивной интерпретации всех вышеизложенных примеров моделей перфектно-причастных структур с актантом в форме косвенного падежа, общей чертой которых является не только безобъектность, но и бессубъ-ектность (т. е. синкретический характер субъектно-объектных отношений) [8, с. 27], таким образом, исключается.
Так, хорошо известный латинский оборот с 3 л. ед. ч. «непереходных» глаголов с формантом на -r-, которому традиционно приписывается страдательное значение, тем не менее, определяется как «безличный» [17, с. 128]. При этом отмечается, что в русском языке ему соответствуют «аналогичные» по форме образования возвратного залога от глаголов средних, но иногда с другим смыслом, например, не спится = нет желания спать (т. е. безличные. — М. З.). В латинском языке такие формы этого оттенка желания не имеют. Так, например, dormitur значит «спят» (неопределенно-личное значение. — М. З.), а itur не «идётся» (безличное значение. — М. З.), а «идут» (неопределённо-личное значение. — М. З.) [17]. Также сообщается, что «обыкновенно безличный активный оборот» типа laudant Platonem («хвалят Платона») «обращается в личный пассивный» Plato laudatur («Платон хвалим») [17, с. 315]. Тем не менее, факт обязательного присутствия в активных высказываниях невыраженного субъекта уже сам по себе исключает возможность их классификации как безличных или безличных медиопассивных [18, с. 248; 19, с. 80-81]. В основе подобной интерпретации лежит использование термина impersonal (также Verba impersonalia) как к собственно безличным, так и к семантически отличающимся от них неопределённо-личным и обобщённо-личным предложениям. Ю. С. Степанов, сознавая условность традиционного понимания образований с устранённым личным субъектом как безличных пассивных, использует кавычки: «неопределённо-личные предложения» типа латинского «безличного пассива» [8, с. 36]. Также о попытке преодоления этой терминологической путаницы свидетельствует точка зрения Г. Пильха, настаивающего на субъектно-безличном (т. е. неопределённо-личном. — М. З.) характере форм с -r- в кельтских языках. Ср. валл. Cosbyr plant drwg «Имеется наказание плохих детей» [20, с. 116]. Как отмечает Пильх, хотя в английских переводах глагол этой конструкции передаётся пассивом3, сама она пассивной не является [21, с. 118]. Ср.
3 См. перевод подобных валлийских конструкций Э. Л. Кинэном: О-мгНг й «Я виден», букв. «Есть виден я»; Dysgir Сушгаед дап уг аШго «Валлийскому обучает учитель», букв. «Есть обучаем валлийский
также возможность пассивной {«Плохие дети наказываются») или неопределённо-личной {«Плохих детей наказывают») интерпретации. Валл. dywedir {форма глагола говорения), трактуемую {как и лат. dicitur) как impersonal, также следует понимать как неопределённо-личную {«{они) говорят») и восходящую к безличной номинативной модели: «имеется говорение {осуществляемое кем-нибудь)». Ту же номинативно-безличную интерпретацию неопределённо-личных моделей с устранённым субъектом можно отметить и в неиндоеропейском языке басков: Esaten da «говорят», букв. «В говорении есть».
В англо-валлийских грамматиках форма dywedir соответствует четырём английским образованиям: трём неопределённо-личным {one says, they say, people say) и пассивной {it is said) [20, с. 11б]. Последнее является примером более позднего, как это показал Ю. Покорный, пассивного осмысления безличных {= неопределённо-личных. — М. З.) моделей [22, с. 317].
То же — в ирландском. По мнению Покорного, несмотря на архаическую черту — присутствие и. е. пассива, безличные конструкции в нём были образованы самостоятельно и независимо от старых форм пассива, причём во фразах типа no-m-berar пассивное осмысление {«я был принесён») является вторичным, первичным же здесь является имперсональное образование, которое Покорный передаёт немецкой неопределённо-личной моделью Man tragt mich {«Меня принесли I Меня принесло») [22]4.
Непротиворечиво могут быть квалифицированы как неопределённо-личные конструкции также и образования «безличного пассива» в немецком и в латыни, о которых речь уже шла выше. Так, например, немецкие предложения, определяемые как «пассивы с опущенным или не специфическим агенсом», Es wird hier getanzt {«Оно будет здесь танцеваться») и Hier wird getanzt {«Здесь будет танцеваться») интерпретируются X. X. Хоком как Alle tanzen hier {«Все {люди) танцуют здесь») и Hier tanzen alle {«Здесь танцуют все {люди)») [2, с. 322-323]. Латинскому Pugnabatur помимо «Воевалось» {см. выше) не менее удачно соответствует «Воевали» или «Сражались». Об этом же — у Э. Л. Кинэна, который, считая {вслед за Посталом), что предложения типа Mihi invidetur {ab aliquo) «лучше анализировать как безличный пассив», тем не менее, переводит его как «Мне завидуют» [23, с. 2б9]5.
Использование безличных {имперсональных в значении неопределённо-личных. — М. З.) конструкций вместо пассивных обычно и для финского, где «пассив напоминает ирландский» [24, с. 137]. За пределами Европы подобные конструкции характерны для кавказских языков и эскимоского [8, с. 317]15.
с этот учитель». Кинэн определяет эти «пассивные» структуры как «номинативные местоименные конструкции с морфологически неизменяемым глаголом» [23, с. 270].
4 Х. Вагнер, в свою очередь, отмечает, что пассив в древнеирландском помимо безличной («имперсональной», т. е. «неопределённо-личной») конструкции мог передаваться и активными конструкциями с финитными формами [25, с. 303].
5 Как уже давно отметил Ф. Монхе, «в латыни и древнеиспанском пассив мог также выражать обычную имперсональность. Связь между пассивным (lo pasivo) и имперсональным (lo impersonal), проявляющаяся в тех случаях, когда в обеих конструкциях имеет место отсутствие выражения действующего субъекта, хорошо известна» [26, с. 374]. Здесь термином «имперсональный» также безусловно следует толковать только как «неопределённо-личный». Так, у Монхе sentido activo impersonal, т. е. «активное имперсональное (= неопределённо-личное) значение».
6 Подробнее см. [27, с. 324-325].
Неопределённо-личная семантика «пассивно-имперсональных» форм отмечается и для алеутского языка. Так, при рассмотрении образования «безличного пассива» одноместных форм в предложениях типа Далеко едется на лодке (= «Мы едем на лодке далеко») и Ко мне подойдено (= «Ко мне он подошёл») отмечается, что «безличный пассив ... имплицитно связан с множественностью субъекта» [28, с. 157-158].
Русский формант -о, играющий существенную роль в образовании безличных моделей (ср. видно, слышно (= можно видеть / слышать); погибло (= субъект. погибли), убило (= объект. убили, ср.: Его на войне убило) и др.), как уже было отмечено выше, входит в состав причастных компонентов моделей «безличного пассива», образованных от субъектных («непереходных») и объектных («переходных») глаголов. Рассматривая статус «причастий страдательных от глаголов субъективных», А. А. Потебня писал, что эти «обороты ... стали, кажется, возможны только после образования соответственных оборотов от глаголов объективных. "Сижено", "гу-ляно", "идено", "уехано за охотой", "в девках сижено — плакано, замуж выдано — выто" — образованы по образцу "взято", когда подлежащее этих последних получило значение неопределённого действующего лица» [29, с. 204].
Характеризуя эти синкретические образования, возникшие в результате действия аналогии (как одного из проявлений действия закона экономии. — М. З.), Потебня приходит к важному заключению о том, что «страдательная форма здесь не имеет вполне страдательного значения и возможна благодаря фикции, что у глагола субъективного есть какой-то неопределённый объект. Этот действующий объект нужен только затем, чтобы в его форме представить действующее лицо» (курсив наш. — М. З.) [29]. Также следует отметить, что русским безличным моделям с маркером -о типа было спето в романских языках соответствуют именно псевдопассивные неопределённо-личные образования с se: исп. se cantó «спели» или в форме 3 л. мн. ч. cantaron «то же». Статус второй модели в том случае, когда субъект известен, естественно, определяется как личный.
О невозможности рассматривать как пассивные русские причастные формы с -о, образованные от субъектных глаголов, свидетельствует и анализ Ю. С. Степанова, рассматривающего неполное предложение «Свистнуто, не спорю» [30, с. 303]. (^ «Тобой было свистнуто»), представляющее безличную интерпретацию личной модели Ты свистнул. «Смысл подобных пассивно-причастных форм не столько в пассивизации, сколько в устранении определённости подлежащего» [31, с. 63]. В данном случае можно маркировать реакцию адресанта (Воланда), прагматически (риторически) нивелирующего успешность субъектного участия адресата (Коровьева) при осуществлении акта, передающегося глаголом «свистнуть», которое совершенно не отражается при переводе на европейские языки. Так, например, в испанском и итальянском используются личные предложения: Has silbado, no discuto (32, с. 452); Hai fischiato, non discuto [33, с. 367], «Ты свистнул, не спорю», а в португальском — субстантивная модель: É um assobio, nao discuto [34, с. 422], «Вот это свист, не спорю». Такие же личные модели использованы при передаче «безлично-пассивного» Меня только что зарезало трамваем ... Берлиоз [30, с. 159]. В португальском и итальянском ему соответствуют личные пассивные предложения: Acabo de ser truciado por um eléctrico ... Berlioz [34, с. 121]; Sono schiacciato da tram ... Berlioz [33, с. 189], а в испанском — личное активное: Me acaba de atropellar un tranvía [32, с. 243]. То же — при переводе реплики Трамваем задавило? [30, с. 162]:
¿Esmagado por eléctrico? [34, с. 224]; E stato schiacciato da un tram? [33, с. 192]; ¿Le atropelló un tranvía? [32, с. 246].
Вторичность пассивных конструкций, являющихся более поздней трансформацией (личных) активных и безличных конструкций в индоевропейских языках несомненна. Так, например, в латыни замена винительного падежа на именительный в конструкции с «безличным пассивом» (vitam vivitur «проживают (свою) жизнь» — vita vivitur, представляющую «чисто пассивный оборот») реализуется очень поздно [31, с. 62]. При этом, как отмечает Ю. С. Степанов, «этот оборот долго остаётся ориентированным на субъект, причём субъект этот неопределённо-личный и собирательный и даже не выражается в самом предложении» [31]. Кроме того, о глубинно активном характере пассивных структур свидетельствует и лёгкая возможность их «активизации», приводящей к появлению безличных моделей типа У волков тут идено, Эту башню видно издалека [16, с. 32], о которых уже говорилось выше.
С другой стороны, также известно, что безличные предложения могут функционировать как эргативные структуры, как, например, в баскском: (Ni) ez nau iñork ikusten [35, с. 360] «Меня никто не видит / Я не виден никем», букв. «(Я) не есть кем-нибудь (эрг.) в-видении (отглагольное имя в местном падеже)»7.
«Эргативная и пассивная конструкции занимают разные места в деривационной системе, и, следовательно, отсутствует синтаксическая база для сопоставления этих конструкций» [36, с. 39]. «Не может быть речи, — отмечает при этом В. С. Хра-ковский, — о пассивной конструкции или о пассивном восприятии глагола в тех случаях, когда дело касается переходного глагола с субъектом в активном и объектом в именительном» [36]. Именно таковым и является глагол языка басков, некорректно трактовавшийся ещё в 30-х годах XX века как «носящий пассивный характер». Подробнее см. [37, с. 106-108]. Тем не менее, даже в то время это положение разделялось не полностью. Так, рассматривая тип предложения seen-it-by-me («увиденное-это-мной» = баск. Ikusi det. — М. З.). В. Велтен пишет: «Если некоторые языки, подобные баскскому, используют его для всех переходных глаголов, то это же позволяет заключить, как это делали Уленбек и Шухардт, что во всех языках переходные глаголы вначале имели характеристики пассива» [39, с. 232]. Как представляется, как пассивные в этот период некорректно интерпретировались именные (имеющие стативный, и следовательно, не активный характер) синкретические (глагольно-именные) и безотносительные по отношению к категории «переходности / непереходности» формы, функционирующие как личные глаголы. Ср. «Я (ты, он ... ) есть в прихождении» или «Я (ты, он.) имею (имеешь, имеет) в видении», вместо «Я (ты, он.) прихожу (приходишь, приходит)» и «Я (ты, он) вижу (видишь, видит)».
Х. Вагнер, показавший на большом материале связь эргативности с безличными конструкциями, приводит, в частности, индоевропейские (кельтские) модели отглагольного имени в локативно-дативном падеже: ирл. Tagd ... do marbad do Chon-nachtaib «Тагд был убит Коннахтайбом», букв. «Тагд ... для убиения для Коннахтай-ба»; валл. milltir wedi I chi adad llyn Ogwen, букв. «миля после для вашего оставления Лин Огвен». Также известно, что на предлоги do и i распространялась и функция ин-
7 О невозможности пассивных отношений (шире — залоговых в индоевропейском понимании) баскского глагола свидетельствуют многочисленные исследования, осуществлённые во второй половине XX века Р. Лафоном, А. Мартине, Р. Трэском, Г. А. Климовым, Ю. В. Зыцарем и др. О принципиальной невозможности «пассивного» осмысления глагола в эргативных языках см. [38, с. 171-172].
струменталиса [40, с. 56], который, как и вышеупомянутый датив, а также генитив, способен передавать отношения эргативизации, отражающей «непрямые процессы», исключающие пассивную трансформацию [41, с. 59]. Активность инструмента-лиса, функционирующего вместо эргатива — обычно для баскского. Ср. Ogia jan du aitaz («Отец съел хлеб», букв. «Хлеб съеденным его имеет отец (инстр.)» вместо Aitak ogia jan du, букв. «Отец (эрг.) хлеб съеденным его имеет»). Об агентивных функциях инструменталиса, отмечаемых и для раннего периода индоевропейских языков см.: [42, с. 30].
Также предполагается, что «непрямые» дативно-локативные отношения в предложении, впоследствии переосмыслившись в аккузативные, стали одной из характеристик антипассивной конструкции [43, с. 30]. Последняя после образования класса переходных глаголов и трансформации абсолютива (падежа субъекта с глаголами «непереходного» класса в эргативных языках. — M. З.) в номинатив, невозможна [42, с. 30] и, следовательно, должна пониматься как форма, существование которой имело место в допассивный период, и, таким образом (в связи с отсутствием самой оппозиции актив / пассив), пассиву не противопоставленная, а предшествующая, т. е. не как антипассивная, а собственно допассивная.
В результате вышеизложенного можно прийти к выводу о том, что оба составляющих термина «безличный пассив» сущности обозначаемого им грамматического явления не отображают. Как показывает материал, здесь следует говорить не о собственно семантически безличных, а о неопределённо-личных образованиях (с неопределённо-личным собирательным субъектом), пассивное осмысление которых, в силу синкретичности выражаемых ими залоговых отношений, является некорректным. Эти активные или именные образования, предшествовавшие формированию оппозиции «актив / пассив» в номинативно-аккузативных языках сопоставимы (косвенная агентивность безличных конструкций; глагольно-именные синкретичные образования, используемые вместо форм личного глагола) со структурами языков эргативного строя.
Литература
1. Лайонз Дж. Введение в теоретическую лингвистику. M., 1978.
2. Hock H. H. Principles of Historical Linguistics. Berlin; New-York, 1991.
3. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. M., 1969.
4. ИРС = Испанско-русский словарь / под ред. Б. П. Нарумова. M., 1988.
5. Норман Б. Ю. Игра на гранях языка. M., 2006.
6. Кибрик А. Е. Проблема синтаксических отношений в Универсальной грамматике // Новое в зарубежной лингвистике. M., 1982. Вып. XI.
7. Золотова Г. А. О структуре простого предложения в русском языке // Вопросы языкознания. 1977. 1967. № 6.
8. Степанов Ю. С. Индоевропейское предложение. M., 1989.
9. Mаслов Ю. С. К вопросу о происхождении посессивного перфекта // Уч. зап. ЛГУ Серия фил. наук. Л., 1949. Вып. 14.
10. Соболев А. Н. О предикативном употреблении причастий в русских диалектах // Вопросы языкознания. 1998. № 5.
11. Зеликов M. В. Компрессия как фактор структуры и функционирования иберо-романских языков. СПб., 2005.
12. Арутюнова Н. Д. Mир человека и его язык. M., 1999.
13. Vendryes J. Sur l'emploi de l'auxiliaire «avoir» pour marquer le passé / Mélanges de ling. off. à J. van Ginneken. Paris, 1937.
14. Лашкарбеков Б. Б. Становление системы ваханского глагола на трёх стадиях языкового развития // Вопросы языкознания. 1985. № 1.
15. Sturtevant E. H. Origin of the medio-passive // Language. 1931. Vol. 7. № 4.
16. Шмальштиг У. Р. Эргативность в индоевропейских конструкциях со сказуемым в форме аориста медия // Вопросы языкознания. 1985. № 6.
17. Соболевский С. И. Грамматика латинского языка. М., 1948.
18. Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. М., 1938.
19. Калыгин В. П., Королёв А. А. Кельтские языки / Сравнительно-историческое изучение языков разных семей. Задачи и перспективы. М., 1982.
20. DC = Dysgu Cymraeg (Learning Welsh). Y Pumed Llyfr. Cardiff, 1960.
21. Pilch H. Typologie der Kymrischen Passivkonstruktionen // ZCPh. 1975. B. 24.
22. Pokorny J. Zur unpersonlischen Konstruktion im Irischen // Indogermanische Forschungen. 1965. B. 70. № 3.
23. Кинэн Э. Л. К универсальному определению подлежащего / Новое в зарубежной лингвистике. М., 1982. Вып. XI.
24. Pokorny J. Die Sprachen der vorkeltischen Bewohnen Nordesteuropas. Innsbruck, 1961.
25. Wagner H. Unregelmassige Worstellung in der altirische Aliteration. Innsbruck, 1967.
26. Monge F. Las frases pronominales de sentido impersonal en español / Las construcciones co se. Madrid, 2002.
27. Зеликов М. В. Баскское и иберо-романское предложение (параллели субъектно-объектного отношения) // Вопросы языкознания. 1985. № 4.
28. Головко Е. В. Пассив в алеутском языке / Acta Linguistica Petropolitana. Труды института лингвистических исследований. Т. III. Ч. 3. СПб., 2007.
29. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. М.; Л., 1941. Т. IV.
30. Булгаков М. А. Мастер и Маргарита. М., 1982.
31. Степанов Ю. С. Следы архаических типов индоевропейского предложения в латинской косвенной речи // Сущность, развитие и функции языка. М., 1987.
32. Margarita — M. Bulgakov. El maestro y Margarita. Trad. De ruso S. Amaya Lacassa. Barcelona, 2003.
33. Margherita — M. Bulgakov. Il maestro e Margherita. trad. di russo Roma, 1988.
34. Mestre — M. Bulgakov. Margarita e o Mestre. trad. de russo A. Pescada. Porto, 2002.
35. Bossong G. Ergativity in Basque // Linguistics. 1984. Vol. 22, N 3.
36. Храковский В. С. Активные и пассивные конструкции в языках эргативного строя // Вопросы языкознания. 1972. № 5.
37. Зеликов М. В. Эргативные параллели в баскском и иберо-романском предложении // ВЯ. 1990. № 4.
38. Кацнельсон С. Д. Категории языка и мышления. Из научного исследования. Языки славянской культуры. М., 2001.
39. Velten H. V. Origin of categories of voice & aspect // Language. 1931. T. 7, N 4.
40. Wagner H. The typological background of the ergative construction / Proceedings of the Royal Irish Academy. 1978. Vol. 86.
41. Мельчук И. Ещё раз к вопросу об эргативной конструкции // Вопросы языкознания. 1991. № 4.
42. Schmidt K. H. Dativ und Instrumental im Plural // Glotta. 1963. Bd. 41. № 1-2.
43. Шмальштиг В. Морфология глагола // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1988. Вып. 21.
Статья поступила в редакцию 18 декабря 2013 г.
Контактная информация
Зеликов Михаил Викторович — доктор филологических наук, профессор; [email protected] Zélikov Mikhail V. — Doctor of Philology, Professor; [email protected]
