CC BY
66
ББК 83.3 (2Р)5
Е. Е. Завьялова Астраханский государственный университет
ПЕРЕЛОЖЕНИЯ ИЗ АПОКАЛИПСИСА В РУССКОЙ ЛИРИКЕ 1880-1890-Х ГОДОВ
Установка религиозного искусства на адекватность изначально заданному образцу способствовала появлению поэтических переложений священных текстов, которые можно обозначить как объективно-эпическую разновидность духовной лирики. К 1880 -1890-м гг. написано большое количество подобных произведений, как авторских, так и анонимных: почти каждый поэт обращается к переводу фрагментов из Священной книги.
Стихотворения, в которых интерпретируются сюжеты из Священной книги, достаточно однородны в плане стилистики и семантики в силу схожести древних первоисточников. Но выбор тех или иных фрагментов характеризует манеру мышления и - шире - мировоззрение поэта; индивидуальна форма воплощения. На этом основании не представляется возможным отнести подобную лирику к каноническому жанру.
В 1880-1890-е гг. среди обработок библейских сюжетов самыми популярными являются апокалиптические сюжеты. Это можно объяснить:
1) особой образностью, «картинностью» повествования, представляющей благодатный материал для художника;
2) «теоретичностью» жанра Откровения: апокалипсис как нельзя лучше соответствовал установкам современности на исследование внутренних процессов, поскольку был призван объяснить, «что совершается в глубинах истории, какие силы управляют миром, к чему идет человечество и вся Вселенная» [1, с. 8];
3) царящими настроениями: взгляд на мир как на нечто уже кончающееся, уходящее был очень органичен для общества fin de siecle, в силу чего весьма актуальными оказались размышления о последней борьбе добра со злом.
Многие из элементов древних пророческих писаний определены как заимствованные у греков, халдеев, персов и чуждые библейскому мировоззрению. Они не включены в Священное Писание. Русские поэты последней трети XIX века остановили свой выбор на «Откровении Иоанна Богослова» -единственном апокалипсисе Нового Завета, признанном Церковью.
В конце этого пророчества содержатся следующие строки: «И я также свидетельствую всякому слышащему слова пророчества книги сей: если кто приложит что к ним, на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей; И если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни, и в святом граде, и в том, что на-
писано в книге сей» (Откр. 22: 18 -19). Иными словами, автор предупреждает о возмездии всех, кто осмелится исказить смысл Откровения.
Поэтическая интерпретация текста - в большинстве случаев благоговейное, бережное, но всё-таки изменение первоисточника. «Полного согласия» с оригиналом достигнуть невозможно, поскольку: а) совершается переложение с церковно-славянского языка на русский; б) высказывание упорядочивается метрически; в) привносится собственно стихотворческий материал (рифма, строфика и т. п.); г) наличествует индивидуально-авторская стилистика [2, с. 64]. Возможно, с этим связан факт малочисленности переложений из «Откровения Иоанна Богослова», созданных предыдущими поколениями художников.
Кризисное состояние официальной церковности в конце XIX столетия способствует пересмотру положений христианского вероучения. В том числе - и трактовки Апокалипсиса. Ранее язык откровения воспринимался реалистически буквально - в качестве материалистической эсхатологии, войны Армагеддон. Теперь речь всё чаще идет о символическом возвещении, которому надлежит облегчить постижение многозначных духовных истин, кои недоступны ограниченному человеческому разуму.
Всё более упрочивается точка зрения, согласно которой запрет Иоанна Богослова на переделку апокалипсиса умозрителен: речь якобы идёт
о наказании за прямое отрицание богодуховенности и завершённости Библии. Следовательно, незначительные различия с первоисточником допустимы.
На основе пророчеств Нового Завета написаны стихотворения «Ава-дон» А. А. Фета, «Из Апокалипсиса» К. Р.1, «Страшный суд» Д. С. Мережковского, «Из Апокалипсиса» И. А. Бунина. В большинстве перечисленных текстов даётся ссылка на конкретные главы «Откровения».
Наиболее точно стиль оригинала передаётся в произведении И. А. Бунина. В подзаголовке стихотворения значится: «Глава IV» [3, с. 85]; содержание целиком соответствует указанной части апокалипсиса. С первоисточником сообразуется даже количество стихов в строфах: оно колеблется от двух до четырёх:
«После сего я взглянул, и вот, дверь отверста на небе, и прежний голос, который я слышал как бы звук трубы, говоривший со мною, сказал: взойди сюда, и покажу тебе, чему надлежит быть после сего...» (Откр. 4: 1);
«И я узрел: отверста дверь на небе, / И прежний глас, который слышал я, / Как звук трубы, гремевшей надо мною, / Мне повелел: войди и зри, что будет...»
Изменения связаны, главным образом, с перестановкой слов - требующейся для соблюдения ритмического рисунка - и не диссонируют со стилем оригинала. В большинстве случаев модифицированные поэтом словоформы используются Иоанном Богословом в других главах «Откровения».
1 Под криптонимом «К. Р.» печатал свои стихотворения великий князь Константин Константинович Романов.
При обрисовке четырёх животных - символизирующих собой космическую вселенную - И. А. Бунин указывает, что «внутри / Они очей исполнены без счёта» (у Иоанна Богослова - «внутри они исполнены очей» (Откр. 4: 8)). Очи - это звёзды, которые сверкают на небесной колеснице (образ из пророческого писания Иезекииля). Дополнение «без счёта» позволяет судить, насколько точно русский поэт интерпретирует символику апокалипсиса.
Более явные отличия - это авторские добавления при воссоздании облика Бога. Радуга «широко обнимает» его престол, старцы падают перед Ним ниц «в смиреньи». Вместо выражения «достоин приять славу» (Откр. 4: 11) И. А. Бунин трижды использует существительное в ином значении: «славою сияя», «сидящему во славе», «к Славе». Смысл меняется: имеются в виду не воздаваемые кЄм-то почести, а блеск величия как таковой. Возросшая эмоциональность оценки выказывает позитивный настрой автора.
А. А. Фет в стихотворении «Авадон» использует тот же фрагмент из четвёртой главы «Откровения» в качестве экспозиции. Ср.:
«... и вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади. И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице, как человек, и четвёртое животное подобно орлу летящему. И каждое из четырёх животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей...» (Откр. 4: 6-8);
«Ангел, и лев, и телец, и орел - / Все шестикрылые держат престол» [4, с. 230].
Как видно при сопоставлении, животные обрисованы А. А. Фетом более реалистично. Если в первоисточнике - и у И. А. Бунина - эти существа лишь сравниваются со львом, тельцом, человеком и орлом («подобно»), то в стихотворении А. А. Фета картина вполне определённа. «Непонятная» характеристика «внутри... исполнены очей» отсутствует вовсе.
«... и на престоле был Сидящий; и Сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду» (Откр. 4: 2-3);
«А над престолом, над тем, кто сидит, / Радуга ярким смарагдом горит».
Вновь картина упрощается, делается удобопонятной. У Иоанна Богослова (и в стихотворении И. А. Бунина) нет антропоморфного образа: изображается сгусток огня и света, сравниваемый с драгоценными камнями. А. А. Фет, хоть и не описывает Сидящего, но материализует разве-ществлённое изображение.
«И от престола исходили молнии и громы и гласы...» (Откр. 4: 5);
«Молнии с громом по небу летят...»
Если в «Откровении Иоанна Богослова» и стихотворении И. А. Бунина «молнии и громы» исходят от престола, то в произведении А. А. Фета они, как это бывает в действительности, видны и слышны с неба.
«И каждое из четырёх животных... ни днем, ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет» (Откр. 4: 8);
(Молнии с громом по небу летят / И раздается из них: «Свят, свят, свят!»
Своеобразное космическое богослужение, в котором, согласно «Откровению», участвуют и люди (двадцать четыре старца), и живые твари, и небесные тела, лишается у А. А. Фета апофеозности.
Далее в стихотворении «Авадон» используется отрывок, который в книге Иоанна Богослова расположен значительно ниже. Эпизоды снятия первых шести печатей пропущены; от четвёртой главы откровения поэт переходит к девятой:
«Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны. Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя» (Откр. 9: 1-2);
«Вот проносящийся ангел трубит, / С треском звезда к нам на землю летит, / Землю прошибла до бездны глухой, / Вырвался дым, как из печи большой».
Первые четыре ангела в стихотворении не изображены. Светило у А. А. Фета напоминает метеор (об этом свидетельствуют уточнения «с треском» и «прошибла»), в то время как в апокалипсисе пылающая звезда - это ангел, который открывает кладезь бездны.
«И из дыма вышла саранча на землю... По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же её - как лица человеческие; И волосы у ней - как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов. На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев её - как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну; У ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах её были жала...» (Откр. 3, 7-10);
«Медными крыльями грозно стуча, / Вышла из дыма с коня саранча. / Львиные зубы, коса, как у жён, / Хвост скорпионовым жалом снабжён».
Показ мистического нашествия имеет мало общего с реальным сельскохозяйственным бедствием. В данном случае русский поэт достаточно точно придерживается оригинала, лишь немного сокращая и упорядочивая описание.
«Царём над собою она имела ангела бездны; имя ему по-еврейски Авадон...» (Откр. 9: 11);
«Царь её гордой сияет красой, / То Аваддон, ангел бездны земной».
Примечательное отличие: в «Откровении» у слова «бездна» нет определения «земная», поскольку имеется в виду древний библейский символ сатанинских сил, противоборствующих Богу. Для А. А. Фета бездна, прежде всего, незримая глубина, земная пропасть.
«И дано ей не убивать их, а только мучить пять месяцев; и мучение от неё подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека. В те дни люди будут искать смерти, но не найдут её; пожелают умереть, но смерть убежит от них» (Откр. 9: 5-6);
«Будут терзать вас и жалить - и вот / Смерть призовёте, и смерть не придёт; / Пусть же изведает всякая плоть, / Что испытания хочет Господь!»
Слово «испытание» в тексте «Откровения Иоанна Богослова» не употребляется ни разу. Согласно апокалипсису, грядущие ужасы - это кара за грехи, их цель - заставить раскаяться. «Испытание» - проверка, а там где проверка, там упование грешников на спасение. Фетовская интерпретация гуманнее и в силу сокращений, делающих изложение «программы» возмездия не таким жутким, как в оригинале.
Более полный охват событий даётся в «Страшном суде» Д. С. Мережковского. Содержание 8-10-й глав «Откровения» поэт дополняет деталями. См., например, описание семи ангелов у Иоанна Богослова: «И я видел семь Ангелов, которые стояли пред Богом; и дано им семь труб» (Откр. 8: 2). Д. С. Мережковский пишет: «Я видел в вышине на светлых облаках / Семь грозных ангелов, стоявших перед Богом / В одеждах пламенных и с трубами в руках» [5, с. 515-516]. Возникают «светлые облака» «в вышине» (встречающиеся, но в других отрывках оригинала). Вводится эпитет «грозные». Указывается, во что одеты ангелы («в одеждах пламенных»). Семантика облачения понятна: огонь символизирует очищение (см. «Евангелие от Матфея»: «Он будет крестить вас Духом Святым и огнём» (Матф. 3: 11)). Однако последняя деталь включается поэтом без опоры на первоисточник: все одежды в «Откровении Иоанна Богослова» - за исключением облачения вавилонской блудницы и страшных всадников -белые. Их простота, чистота противопоставлена безвкусной пышности испорченной цивилизации.
Далее Д. С. Мережковский развивает тему в том же духе. «Иной ангел» предстаёт «в величьи строгом» и «горстями полными с улыбкой вдохновенной» (вновь дополнительная психологическая характеристика) «бросает» (а не «кладёт») фимиам на жертвенник.
«И вознесся дым фимиама с молитвами святых от руки Ангела пред Бога» (Откр. 8: 4);
«И благовонный дым молитвою смиренной, / Молитвой праведных вознесся к небесам».
Дым обретает эпитет «благовонный», молитва получает определение «смиренная».
Список введённых Д. С. Мережковским деталей говорит сам за себя: «Иной ангел» повергает на землю кадильницу «десницей гневною», семь остальных ангелов «полны угрозой величавой», звезда «с грохотом» катится «на царственный Ефрат» («великая река Евфрат» фигурирует в другом отрывке (Откр. 9: 14), а в данном случае речь в первоисточнике идёт о «третьей части рек и источников вод» (Откр. 8: 10)).
«... третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки» (Откр. 8: 11);
«И в горькую полынь внезапно превратилась / В колодцах и ключах студёная вода».
Стих «В колодцах и ключах студёная вода» демонстрирует национальную принадлежность автора.
«Третья часть луны и третья часть звёзд», погасшая после того, как затрубил четвёртый ангел (Откр. 8: 12), определяется Д. С. Мережковским как «треть небесных тел» - даёт о себе знать временная дистанция, разделяющая пророка, записавшего свои апокалипсические видения2, и поэта рубежа ХІХ-ХХ веков. Следом вводится сравнение, отсутствующее в первоисточнике: «Как над потухшими светильнями без масла, / Над ними едкий дым клубился и чернел».
В отношении 13-го стиха до сих пор существуют разночтения:
«И видел я и слышал одного АНГЕЛА (?), летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трёх Ангелов, которые будут трубить!» (Откр. 8: 13).
В греческом языке слова «ангел» и «орёл» похожи («а^е^» и «аек^»). Есть мнение, что при копировании была допущена ошибка. Судя по всему, Д. С. Мережковский был знаком с вариантами толкований, так как свёл обе версии: «Откинув голову, с огнём в орлином взоре / Блестящий херувим над миром пролетел / И страшным голосом воскликнул: «Горе, горе!..»
Картина, наблюдаемая пророком после трубного звука пятого ангела, более лаконична, по сравнению оригиналом и с фетовской интерпретацией. Д. С. Мережковский не описывает падающую звезду (очевидно, чтобы избежать закономерных для библейского стиля повторений). Саранча почти утрачивает мистический облик (опущены сравнения с конём, женщиной, львом, с земли «насекомое» перемещено поэтом в более подходящую стихию - «в небо»). Её действия изображаются Д. С. Мережковским с натуралистическими подробностями: «Она покрыла всё, и жалом скорпиона / Высасывала кровь и мозг живых людей».
Сходен характер описания «когорты всадников». Поэт не упоминает о хвостах коней, которые были подобны змеям и имели головы (Откр. 9: 19). Более правдоподобные элементы изображения распространяются: «Как в кузнице меха, их бёдра раздувались, / Клубился белый дым из пышущих ноздрей; / Где смерч их пролетал, - там молча расстилались / Кладбища с грудами обугленных костей» (в «Откровении» сообщается лишь, что люди умерли (Откр. 9: 18)).
Затем в пророчестве Иоанна Богослова речь идёт об исполинском ангеле, который отражает в себе славу Мессии («над головою его была радуга, и лице его как солнце, и ноги его как столпы огненные» (Откр. 10: 1)).
2 Учёные считают, что «Откровение» было написано не раньше гонения, предпринятого Нероном (в 64-м г.), и не позже окончания царствования Домициана (в 95-м г.) [1, с. 6].
После чего появляется седьмой, возвещающий об открытии в небе Храма Божьего (Откр. 11: 15). Седьмой ангел в стихотворении Д. С. Мережковского сочетает два этих образа.
Кульминация произведения - слова Господа: «Я - Альфа и Омега, / Начало и конец, я в мир гряду! Аминь» (в «Откровении» две первых фразы встречаются трижды - в начале и в конце текста (1: 8; 1: 10; 21: 6)). Вторая часть божественной речи в стихотворении взята из заключительных строк апокалипсиса (22: 20, 21). Д. С. Мережковский делает акцент на идее соединения Создателя и Примирителя в одном лице.
Завершается «Страшный суд» гимнографической вставкой, отсутствующей в оригинале:
Гряди, о Господи!
Как воск, как хлопья снега,
Растает пред Тобой гранит немых твердынь.
Как женщина в родах, Природа среди пыток В последний час полна смертельною тоской,
И небо свернуто в один огромный свиток,
И звезды падают, как осенью избыток Плодов, роняемых оливою густой.
Большинство образов символизирует знаки грядущего Богоявления: небо, свившееся в свиток (Откр. 6: 14); звёзды, падающие на землю, словно смоквы со смоковницы, - Д. С. Мережковский заменяет плоды фигового дерева оливами (Откр. 6: 13); родовые муки как олицетворение жажды спасения (Откр. 12: 2). Словосочетания «хлопья снега», «гранит немых твердынь» и в особенности фраза о последнем часе природы ближе к романтическому стилю, к тютчевским пророчествам.
Диптих К. Р. представляет собой переложения из третьей и двадцать первой главы «Откровения святого Иоанна Богослова». Первым избран фрагмент, который считается одним из самых прекрасных в Новом Завете, но не очень характерен для данного жанра библейской письменности: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Откр. 3: 20).
К. Р. обрамляет своё произведение рефреном: «Стучася, у двери твоей Я стою: / Впусти Меня в келью свою!» [6, с. 41]. В середине помещена импровизация с вкраплениями оригинального текста (подчёркнутыми мной - Е. З.):
Я немощен, наг, утомлён и убог,
И труден Мой путь и далёк.
Скитаюсь Я по миру беден и нищ,
Стучуся у многих жилищ:
Кто глас Мой услышит, кто дверь отопрёт,
К себе кто меня призовёт, -К тому я войду и того возлюблю,
И вечерю с ним разделю.
Ты слаб, изнемог ты в труде и борьбе, -Я силы прибавлю тебе;
Ты плачешь, - последние слёзы с очей Сотру Я рукою Моей.
И буду в печали тебя утешать,
И сяду с тобой вечерять...
Скорее всего, при написании данного стихотворения К. Р. опирался ещё на один стих из третьей главы «Откровения»: «Ибо ты говоришь: «Я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (Откр. 3: 17). Ср. с фразами: «Я немощен, наг, утомлён и убог», «беден и нищ».
Образ Христа-странника, испытующего людские сердца, входящего к каждому, кто откроет Ему, в большей степени характерен для Евангелия: «Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; Был наг, и вы одели Меня...» (Матф. 25: 35-36). В Новом Завете на передний план выдвигается идея духовной свободы, которой Господь наделил людей и которою надо уметь пользоваться: «Стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства... К свободе призваны вы, братия» (Гал. 5: 1, 13).
У К. Р. Иисус не стесняет человеческой свободы, кротко взывает к людям. Стуча, Он ждет, что грешник добровольно отворит дверь своего сердца, позволит «прибавить силы», «утешить в печали».
Если рассматривать использованный поэтом фрагмент «Откровения» в общем контексте первоисточника, образ Вседержителя предстаёт иным: «Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак будь ревностен и покайся. Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною. Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его». (Откр. 3: 19 -21). Можно сделать предположение, что К. Р. намеренно избирает тот отрывок пророчества, который наиболее близок к святоотеческим писаниям.
Тот же образ милосердного всепрощающего Бога предстаёт во второй части диптиха. Берутся строки из пророчества Иоанна Богослова, которые разъясняют, что является целью процесса спасения:
«И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет» (Откр. 21:1);
«Я новое небо и новую землю увидел... / Пространство далёкое прежних небес миновало, / И прежней земли преходящей и тленной не стало, / И моря уж нет...» [6, с. 42].
Богословы полемизируют относительно того, являются ли новое небо и новая земля преображением старого мира, или же это новая вселенная. К. Р. пишет: «И прежней земли преходящей и тленной не стало». Дополнительно введённое предложение позволяет судить об авторской точке зрения на этот счёт: поэт, видимо, уверен в полной ликвидации старого творения и появлении нового.
«И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего» (Откр. 21: 2);
«Новый город священный я видел, / От Бога сходящий в великом, безбрежном просторе, / Подобный невесте младой в подвенечном уборе, / Невесте прекрасной, готовой супруга принять».
В целом второй стих «Откровения» сохраняется неизменным. Поэт добавляет лишь несколько определений, подчёркивающих окончательность победы над тёмными силами («великий, безбрежный простор», «младая», «прекрасная» невеста).
«И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их» (Откр. 21: 3);
«Се скиния Бога с людьми. Обитать / Здесь с ними Он будет» -Я слышал слова громовые: / «Сам Бог будет Богом в народе Своём...»
«И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло» (Откр. 21: 4);
«И всякую с глаз их слезу Он отрёт. И земные / Печали исчезнут. В том граде святом / Не будет ни плача, ни вопля, ни горьких стенаний, / Не будет болезни, ни скорби, ни тяжких страданий, / И смерти не будет. Таков мой обет; / Прошло всё, что было, и прежнего нет».
Вселенная преображается. Показывая мир без нарушения воли Творца, К. Р. подчёркивает особую близость между Богом и людьми.
Сравнение стихотворных переложений Апокалипсиса с оригиналом позволило продемонстрировать, насколько неодинаковы могут быть интерпретации одного и того же сюжета. И. А. Бунин старается сохранить не только «дух», но и «букву» первоисточника; незначительные расхождения связаны с более экспансивным воссозданием образа Бога и передают восторженность юного автора. А. А. Фет уточняет смысл оригинала, упрощает восприятие текста. Д. С. Мережковский допускает возможность более серьёзных модификаций, «украшает» «Откровение» впечатляющими подробностями, вводит оригинальное славословие. К. Р. не прибегает к трансформации исходного произведения, но гуманизирует апокалиптический сюжет, меняя акценты. В плане мировоззренческих установок все стихотворения согласуются с православными догматами.
СПИСОК ЛИТЕРА ТУРЫ
1. Мень А. В. Читая Апокалипсис: Беседы об Откровении святого Иоанна Богослова. - М.: Фонд им. Александра Меня, 2000.
2. Кошелев В. А. Рецензия на книгу Л. Ф. Луцкевич «Псалтырь в русской поэзии» // Новое литературное обозрение. - 2003. - № 62. - С. 64-66.
3. Бунин И. А. Собр. соч.: В 8 т. / Сост., коммент., подгот. текста и подбор ил. А. К. Баборенко; Вступ. ст. Ф. А. Степуна. - М.: Моск. рабочий, 1993-1997. -Т. 1: Стихотворения 1888-1952.
4. Фет А. А. Стихотворения / Сост. и предисл. Е. Винокурова. - М.: Худож. литература, 1979.
5. Мережковский Д. С. Собр. соч.: В 4 т. / Сост. и общ. ред. О. Н. Михайлова; Послесл. Е. Любимого, О. Михайлова. - М.: Правда, 1990. - Т. 4: «Царство зверя»; «Рождение богов»; Итальянские новеллы; Стихотворения.
6. К. Р. (Константин Романов). Избранное: Стихотворения, переводы, драма / Сост. и авт. предисл. Е. И. Осетров. - М.: Сов. Россия, 1991.
Статья поступила в редакцию 16.02.06
VERSIFICATIONS FROM THE REVELATION IN RUSSIAN LYRICS OF 1880-1890-S
E. E. Zavyalova
Poetic interpretations from "The Revelations of St. John the Divine" (1880-1890) are analyzed in the paper. The reasons of the popularity of the apocalyptical motive at the end of XIX century are established there. The comparison of lyrical texts with the original shows that the interpretations of the same text can be so different.
