CC BY
24
ПАТРИОТИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ РОССИЙСКОЙ СУВЕРЕННОЙ ДЕМОКРАТИИ
Данная статья посвящена проблеме реализации принципов суверенной демократии в современных российских условиях, что, по мнению автора, предполагает обращение к политико-правовому институту комиссарской диктатуры. Проанализированы наиболее проблемные аспекты выражения идей суверенной демократии и ее приоритеты а нацио-нал-либеральной версии. Автор отмечает, что национал-либеральная модель патриотизма суверенной демократии признает легитимность западной политико-правовой аксиологии, что препятствует укреплению реального суверенитета России.
Ключевые слова: суверенная демократия, патриотизм, комиссарская диктатура, суверенная диктатура, нациестроительство, демократические институты, национал-
либеральная модель.
Одной из наиболее востребованных моделей социокультурной легитимации суверенной демократии является проект нациестроительства, активно продвигаемый в рамках консервативного либерализма (национал-либерализма). Именно данная трактовка суверенной демократии была положена в основу идеологической платформы «партии власти» («Единая Россия»), технологии обеспечения «преемственности власти» (В. Путин - Д. Медведев) и алгоритма модернизации «вертикали» власти (переход к двуполярной модели управления страной после президентских выборов 2008 г.).
В реформируемой России национал-либерализм, по сути, считается официальной идео-логемой государственного патриотизма. Именно его активные сторонники и обеспечили широкое продвижение теории суверенной демократии, особенно на первоначальном этапе (Д. Булин, Н. Гараджа, Г. Павловский, Л. Поляков, В. Третьяков, М. Фадеев, А. Филиппов, В. Холмогорова, С. Чернышев, А. Чадаев и др.). Значительный объем научноисследовательской, редакционно-издательской и популяризаторской работы в этом направлении был проведен Фондом эффективной политики (ФЭП), медиа-холдингом «Эксперт», Институтом общественного проектирования, издательством «Европа», что способствовало широкой дискуссии вокруг суверенной демократии в формате гражданского общества и либерал-патриотизма.
Согласно этой модели подлинная суверенная демократия может быть создана только путем построения независимой российской нации, трактуемой в духе политического конструктивизма, т.е. как «воображаемое сообщество» (Б. Андерсон, В. Тишков) индивидуумов, искусственно объединенных гражданскими идеалами и принадлежностью к конкретной государственности. Речь идет о новом поколении либеральных «государств-наций» (йа^пайоп), или «гражданских наций», формирование которых происходит в бывших странах-империях.
Сторонники указанного подхода аргументируют, что в условиях глобализации вновь воспроизводится период восстановления ценности национальных государств, или период восстановления ценности нации. Одной из ключевых особенностей процесса является то, что «:... формирование наций происходит в странах, имеющих ряд особых признаков. И европейский и латиноамериканский периоды активного формирования наций проходили в странах мононациональных (или, по крайней мере, так кажется спустя долгое время) и с активным использованием института собственности. Сегодня формирование наций происходит в странах-империях: многонациональных, часто полирелигиозных,
с неразвитыми институтами собственности, в странах, где территориальная целостность
и внешняя сила удерживались мощной бюрократической машиной, в нации
не нуждающейся. Россия именно такая страна. И тем не менее в ближайшее десятилетие в ней будет сформирована нация» [1].
В связи с этим уместно привести следующие трактовки нации Б. Андерсона: 1. Быть нацией - это, по сути, универсальная легитимная ценность в политической жизни нашего времени. 2. Нация - это воображаемое политическое сообщество, имеющее границы и суверенитет. Ни одна нация не представляется соразмерной человечеству, и каждая нация мечтает быть свободной. Залог и символ этой свободы - суверенное государство. Нация - это сообщество, т. к. независимо от фактического неравенства и эксплуатации, которые в каждой нации могут существовать, она всегда понимается как глубокое горизонтальное товарищество. 3. Для большинства обычных людей сама суть нации состоит в том, что в нее не вкладывают никакого корыстного интереса. Именно поэтому она может требовать жертв [2].
Сводя в короткую формулу эти три определения, представители национал-либерального подхода утверждают, что «нация - это братство, имеющее территориальные границы». При этом в качестве главной проблемы называется отсутствие «горизонтального товарищества», наиболее ярко проявляющегося в развитии гражданского общества.
Институты свободы и гражданства, собственности и выборов есть основополагающие механизмы, без которых невозможно формирование нации. Они же составляют ценностное измерение классического либерального западного правосознания и базирующегося на нем правопорядка. Их развитие на новой основе - принципиальной цельности страны в существующих границах - предлагается сделать главным смыслом следующей волны нациестроительства.
Западная политико-правовая аксиология в данном случае под сомнение не ставится. Главный идеолог суверенной демократии В. Сурков постоянно подчеркивает, что российская версия европейской культуры специфична, но не более, чем германская, французская или британская.
В аналогичном ключе высказывается и подавляющее большинство экспертов, работающих в рамках национал-либеральной политико-правовой парадигмы. Так, В. Третьяков отмечает, что «доктрина “суверенной демократии”, или. “самодержавного самоуправления”, совсем не свидетельствует о том, что в России должна и может быть построена какая-то особо специфическая демократия, отличающаяся от классических западных демократий полным отсутствием демократии, но зато полным присутствием авторитаризма. Просто российская демократия может быть построена теми темпами и в той мере, которые требуются для сохранения целостности нашей страны и материально, и политически комфортного пребывания в ней большинства ее населения, которое к тому же надо бы резко умножить» [3].
А. Чадаев отмечает, что суверенная демократия - это, прежде всего, демократия, а не «российские особенности или изъятия», которые направлены на то, чтобы изменить устои демократии. Суверенная демократия «ни в коем случае не альтернатива мировой демократии, это ее неотъемлемая часть». Демократия всегда есть свобода, и в этом смысле каждый, будь то человек или государство, выбирает ту свободу, которая ему ближе и понятней. На этом фоне «европеизм - это маркер, указывающий, что мы, во-первых, не должны заниматься изобретением велосипеда, а, во-вторых, самоуспокаиваться, что у нас все хорошо. Благодаря Европе мы можем сравнивать себя с лидерами, а не с развивающимися странами» [4].
Тем самым признается безальтернативность развития демократических институтов именно в их западной, либеральной, процедурной и конструктивистской версиях. Между модернизацией и европеизацией российской государственности ставится знак равенства. Проблема состоит лишь в том, как при этом по возможности учесть собственную историческую специфику, а главное - избежать внедрения элементов «внешнего управления» и зависимости от более «передовых демократий» (в первую очередь США и страны ЕС). В
связи с этим В. Сурков в своих выступлениях неоднократно подчеркивал, что российская модель демократии называется «суверенной демократией» в отличие от «управляемой демократии», которая, по его мнению, навязывается некоторыми центрами глобального влияния всем народам без исключения - силой и лукавством - шаблонная модель неэффективных и, следовательно, управляемых извне экономических и политических режимов.
Концептуальным оформлением этой государственно-правовой сверхцели - строительство «гражданской нации» - апологеты национал-либерализма считают так называемый «план Путина». Его реализация как бы поручается от лица всего народа «команде Путина» - ему самому, его преемнику, партии «Единая Россия» (комиссарская диктатура), что санкционировано в ходе парламентских и президентских выборов 2007-2008 гг. На следующем этапе предполагается легитимировать этот курс путем заключения «общественного договора» между властью и гражданским обществом, о чем в своей программной речи на втором гражданском форуме заявил Д. Медведев [5].
Осуществленную процедуру передачи властных полномочий от В. Путина к Д. Медведеву нельзя объяснить и тем более осмыслить, основываясь лишь на политтехнологиче-ском анализе. Безусловно, в качестве инструментов реализации данного сценария были задействованы многие пиаровские ходы. Однако по-настоящему понять глубинное государственно-правовое измерение произошедшего возможно, на наш взгляд, исключительно на основе философско-правового учения о комиссарской диктатуре К. Шмитта. В этом акте проявился тот колоссальный объем доверия и полномочий, который российский народ добровольно передал В. Путину ради вывода страны из глубочайшего кризиса.
К. Шмитт понимал термин «диктатура» чисто технически, в отрыве от каких бы то ни было моральных оценок: «Диктатура - это осуществление свободной от правовых границ государственной власти для преодоления ненормального состояния, особенно войны и мятежа. Итак, определяющим для понятия диктатуры является, во-первых, представление о нормальном состоянии, которое должна восстановить или которого должна достичь диктатура, далее представление об определенных правовых границах, которые упраздняются (приостанавливаются) в интересах устранения ненормального состояния. Это понятие о диктатуре развилось в последние века как понятие всеобщего учения о государстве и политике наряду с неясным и общим словоупотреблением, которое везде, где осуществляется приказ или господство, неточно говорит о диктатуре. Развитие исходит из названного диктатурой института римского государственного права» [6, с. 80].
Как видно, принцип диктатуры основан на том, что административный аппарат любого государства, особенно с развитыми бюрократическими и представительными институтами, ограничен значительным числом «сдержек и противовесов». Такая система придает жизнедеятельности государства устойчивость в «нормальном состоянии», но становится препятствием тогда, когда необходимо справиться с серьезной военной или политической угрозой, провести неотложные реформы, преобразования (вывод страны из кризиса, восстановление территориальной целостности, отражение внешней угрозы, подавление внутреннего мятежа и т.д.). В таких случаях и возникает потребность в экстренном развертывании «параллельной иерархии», подчиненной только высшей власти, игнорирующей административную инерцию и наделенной чрезвычайными полномочиями. «Диктатор-комиссар» реализует «политическое поручение» всего народа или выдвинувшей его группы, а не свою индивидуальную волю. Соответственно, его легитимность истекает, когда поставленные перед ним цели выполнены и чрезвычайная ситуация преодолена.
В связи с этим важным представляется вводимое К. Шмиттом различение двух типов диктатур - суверенной и комиссарской.
Комиссарская диктатура имеет некоторую правовую базу и ряд легитимирующих ее ограничений. Этот тип диктатуры связан с исполнением вполне конкретного объема действий и решением ясно определенных задач. Диктатор-комиссар легитимен в той мере, в какой он реально исполняет вмененную ему задачу. Но чрезвычайный характер задачи
позволяет реализовывать это в условиях, когда обычными нормами права и традиционными политическими институтами и процедурами можно или даже нужно пренебречь.
Легитимность диктатора-комиссара обусловлена реализацией целей, поставленных всей системе диктатуры, она истекает, когда поставленные цели выполнены и чрезвычайная ситуация преодолена, например, после завершения войны, подавления бунтов или победы над сепаратистскими тенденциями. По этой логике действует и аппарат комиссарской диктатуры, повторяющий на нижних уровнях принцип всей системы. У диктатора-комиссара есть свои комиссары, также задействованные в реализации поставленных целей. И их легитимность, подчас сомнительная с точки зрения традиционных правовых нормативов, вытекает из успеха реализации поставленных задач.
Суверенная диктатура, напротив, предполагает полновластие диктатора в отрыве от какой бы то ни было цели, вне всякой легитимации, кроме индивидуальной воли, и поэтому она тождественна тирании или деспотии.
По нашему мнению, хотя в истоках прихода В. Путина к власти и лежит инерция либерально-политической (комиссарской) диктатуры и «придворного олигархата» (суверенная диктатура), период его правления нельзя однозначно отнести к диктатуре какого бы то ни было одного типа. Ни одна из конкурирующих идеологических сил современной России (национал-либералы, неоевразийцы, глобалисты) так и не сумела победить в борьбе за определение окончательного содержания того «поручения», которое он должен был выполнить.
В российских условиях полноценная реализация принципов суверенной демократии предполагает обращение к политико-правовому институту комиссарской диктатуры. Диктатор (индивидуальный или коллективный) в условиях «чрезвычайного положения» на основе конституционных норм либо прямого народного волеизъявления (референдум, плебисцит) на определенный срок наделяется широкими полномочиями, которые использует для наиболее эффективной реализации обусловленного государственно-правового проекта либо достижения иной политической цели (вывод страны из кризиса, восстановление территориальной целостности, отражение внешней угрозы, подавление внутреннего мятежа и т. д.).
С практической же точки зрения переход к двуполярной модели управления страной в рамках рассматриваемого сценария институционализации суверенной демократии в перспективе позволяет уточнить и ряд конституционных положений. Так, в настоящее время конституционные критерии разграничения парламентской и президентской республик как выражения форм правления не являются окончательно определенными.
В связи с этим к наиболее проблемным аспектам выражения идей суверенной демократии следует отнести: 1) конституционное понимание народовластия как основы разделения власти; 2) реальное политическое содержание конституционного принципа разделения власти; 3) решение вопроса о степени самостоятельности законодательной, исполнительной и судебной властей, причем с учетом критериев фиктивной (формальной) или реальной самостоятельности; 4) необходимость и эффективность принудительного воздействия органов одной ветви власти на органы другой ветви власти, в том числе возможность роспуска; 5) определение пределов системы «сдержек и противовесов» и прогнозирование политических последствий действий органов власти, выходящих за пределы этой системы. Перераспределение полномочий в рамках тандема Путин-Медведев на базе философии суверенной демократии позволит дать ответы на обозначенные вызовы и в перспективе сделать российскую государственно-правовую модель значительно более стабильной.
Здесь, на наш взгляд, необходимо сделать одно важное пояснение. Дело в том, что, вписывая фигуру нового российского Президента в одну из моделей институционализации суверенной демократии, мы как бы игнорируем тот факт, что сам Д. Медведев широко известен как «внутрисистемный» критик этого понятия. Такой имидж ему обеспечило интервью журналу «Эксперт», в котором будущий глава государства внешне пренебрежи-
тельно отозвался о только-только появившейся тогда концепции суверенной демократии: «Игра в термины - всегда некоторое упрощение. Мне кажется, “суверенная демократия” -далеко не идеальный термин, впрочем, как и любой другой. Гораздо более правильно говорить о подлинной демократии или просто о демократии при наличии всеобъемлющего государственного суверенитета. Если же к слову “демократия” приставляются какие-то определения, это создает странный привкус. Это наводит на мысль, что все-таки речь идет о какой-то иной, нетрадиционной демократии. И сразу же задается определенный угол зрения. Особенно в комментариях некоторых наших партнеров. Демократия и государственный суверенитет должны быть вместе. Но одно не должно подавлять другое» [7].
Именно с этого момента и начали появляться утверждения о том, что Д. А. Медведев отверг авторитарную кремлевскую концепцию суверенной демократии и выступил в поддержку демократии «чистой», т.е. западного образца. Однако, как известно, выводы следует делать не по словам, а по фактическим поступкам.
В. Третьяков справедливо отмечает, что «формально упрек Дмитрия Медведева самому термину “суверенная демократия” не был справедлив. Достаточно открыть любой политологический словарь, чтобы обнаружить множество статей, где слово “демократия” сопровождается определением: представительная демократия, демократия участия, элитарная демократия, плебисцитарная демократия и пр.». Но главное в том, что «.тот политический режим, который ныне существует в России и в рамках которого Д. А. Медведев был избран президентом не как выдвиженец масс избирателей или реально конкурирующих за власть партий, а именно как человек “команды Путина”, “преемник Путина”, “продолжатель курса Путина”, более всего близок не к какой-то абстрактной “безэпитетной демократии”, а именно (и это, конечно же, знает юрист и политик Медведев) к демократии плебисцитарной. Каковая, на наш взгляд, у нас в России и имеет место - в сложной смеси с протодемократическими и квазидемократическими институтами, но все равно - при доминировании бюрократии как единственного реального властно-владетельного класса. Но главное даже не в этом. Концепция “суверенной демократии” содержательно полностью соответствует политическим взглядам Медведева, как только он декларирует эти взгляды не в обобщенно-теоретическом или футурологическом контексте, а применительно к реальным проблемам и целям российской политики. Ибо концепция “суверенной демократии”, если даже Медведев-президент наложит для своих подчиненных табу на использование этого термина, предполагает всего лишь то, что Россия развивает свои демократические институты, во-первых, с учетом своих исторических традиций, конкретных реалий современной обстановки и темпами и в сроки, которая она сама определяет; во-вторых, при этом она совершенно исключает какое-либо внешнее вмешательство в свои внутриполитические дела и процессы, а также претендует на самостоятельную и независимую внешнюю политику, определяемую, прежде всего, национальными интересами самой России» [8].
С содержательной стороны приоритетами суверенной демократии в ее национал-либеральной версии провозглашаются:
- гражданская солидарность как сила, предупреждающая социальные и военные столкновения. Свободное общество не будет мириться с массовой бедностью (на фоне массового же уклонения от уплаты налогов), убожеством социальной защиты, несправедливым распределением общественных доходов. Равно как и не поставит под сомнение (в условиях необъявленной гонки вооружений) необходимость разумных оборонных бюджетов для поддержания престижа и технического переоснащения армии, флота, спецслужб;
- творческое сословие как ведущий слой нации, возобновляемый в ходе свободного соревнования граждан, их политических, экономических и неправительственных объединений. Синергия креативных гражданских групп (предпринимательской, научной, культурологической, политической) в общих (значит, национальных) интересах выглядит позитивной альтернативой самозванству оффшорной аристократии с ее пораженческой психоло-
гией. Манипуляция и коррупция могут кое-как поддерживать иллюзию государства. Воссоздавать его всерьез по силам только творческому сословию свободных людей, соединенных ценностями, способных к новациям (значит, к конкуренции), движимых личной выгодой к национальным целям;
- культура как организм смыслообразования и идейного влияния. Россия должна говорить, что делает, а не делать, что говорят, выступать в роли не рядового обывателя, а соавтора и соактора европейской цивилизации. Производство смыслов и образов, интерпретирующих всеевропейские ценности и называющих российские цели, позволит ментально воссоединить расстроенную было нацию, собранную пока условно-административно, на скорую (пусть и сильную) руку. В полемике культур российское сообщение должно быть весомо и внятно, по природе - свободно, по существу - справедливо, по форме - интересно, по тону - приемлемо. Нужно утвердить собственные позиции в философском, социо- и политологическом дискурсах Запада. А посредством искусства (кино и литературы прежде всего) постепенно вернуть покоряющее обаяние отечественной культуры;
- образование и наука как источник конкурентоспособности. Некоторые конкурентные преимущества, унаследованные от СССР (очевидные в энергетике, коммуникациях, обороне и в самой сфере образования), должны использоваться для устойчивого развития глобально значимой национальной экономики. Могущественная энергетическая держава (до которой пока далеко) возникнет не в результате гипертрофии сырьевого сектора, а в борьбе за обладание высокими технологиями связи и информации, энергомашиностроения и энергосбережения, производства принципиально новых видов топлива. Интеллектуальная мобилизация на подъем перспективных отраслей, доступ к научно-техническим ресурсам великих экономик, усвоение современной исследовательской и производственной культуры могут стать главными задачами и школ, и университетов, и внешней политики, и международной научной и промышленной кооперации. Система образования -такая же инфраструктура будущей экономики знаний, как трубопроводы для современной экономики нефти. И требует не меньшего внимания и сопоставимых инвестиций [9].
Вместе с тем, по нашему мнению, несмотря на конструктивный потенциал, национал-либеральная модель патриотизма суверенной демократии содержит в себе и некоторое внутреннее противоречие. Так, делая акцент на независимости и суверенитете, она одновременно признает легитимность западной политико-правовой аксиологии. Тем самым, пусть и имплицитно, происходит встраивание России в систему иерархических отношений с Западом по логике «ученик - учитель», что препятствует укреплению ее реального суверенитета.
По мере политико-правовой реализации проекта суверенной демократии, если это происходит по-настоящему системно и последовательно, данное противоречие будет нарастать и, безусловно, в какой-то момент потребует разрешения. Ибо демократия в ее либе-рально-нациестроительной трактовке окажется в остром конфликте с реальным суверенитетом.
Литература
1. Гурова Т. Братство в территориальных границах // Эксперт. 2008. № 2.
2. Андерсон Б. Воображаемые сообщества (размышления об истоках и распространении национализма). М., 2001.
3. Третьяков В. Дефицит идеологии и поиск стратегии // Московские новости. 2006. 10 марта.
4. Чадаев А. Суверенная демократия - не альтернатива мировой демократии, а ее неотъемлемая часть // Официальный сайт партии «Единая Россия» (http:// www.edinros.ru/news.html?id=116755).
5. Рогожников М. Об общественном договоре, или Принципы политического действия // Эксперт. 2008. № 4.
6. Шмитт К. Диктатура // Северный Катехон. 2GG5. № І.
7. Для процветания всех надо учитывать интересы каждого // Эксперт. 2GG6. № 28.
В. Третьяков В. Стратегия стратегий для России // Известия. 2GG8. 2В апреля.
9. Сурков В.Ю. Национализация будущего. Параграфы pro суверенную демократию // Эксперт. 2GG6. № 43.
