CC BY
9формальные (партикуляристские) отношения, однако последние поддерживают бюрократический ритуализм. С другой стороны, самые неформальные отношения предполагают соблюдение определенных общих норм, то есть содержат универсалистский компонент. Даже интимные отношения не исключают латентной ориентации на полезность. Например, дружба как социальное отношение характеризуется, скорее всего, аффек-тивностью, диффузностью (дружат независимо от узкой сферы интересов), партикуляризмом, приписыванием некоторой ценности независимо от поведения в данный момент. Контракту присущи аффективная нейтральность, специфичность (совершенно безразлично, чем еще занимается участник контракта), универсализм (контракт с другом уничтожает дружбу как социальное отношение) и "достижение" (невозможно сказать, что участник контракта заслуживает одобрения потому, что он хороший человек, но контракт не выполнил).
Аналогичным образом могут быть созданы типологические гипотезы относительно различных социальных и территориальных сообществ (семья, научный коллектив, армейское подразделение, соседство, предприятие, город) и социальных институтов (наука, политика, литература и т. п.). Некоторые из них являются структурно гомогенными (однородными), другие — гетерогенными (разнородными). Например, массовая коммуникация имеет внешне выраженный аффективный характер, тогда как ее создатели - профессионалы - должны быть аффективно нейтральны; по параметру "внешнего проявления качества" массовая информация ориентирована на универсальную норму объективного освещения событий и одновременно является партику-ляристской. От преподавателя ожидается следование норме аффективной нейтральности, универсализма
(применение одних и тех же правил во всех ситуациях), специфичности (не смешивать оценку по поведению с оценкой знаний), ориентации на реально сделанное, а не на приписанные качества (одинаково ровно относиться ко всем студентам). Равным образом от ученого ожидается эмоциональное равнодушие, в том числе к самому себе, специфичность — умение отделять научный результат от собственных мыслей, универсализм — игнорирование "субъекта", ориентация на корпоративные нормы и убежденность в несуществовании "сущностей" (qualities). Амбивалентность нормативной регуляции научного образца проявляется в том, что декларируются и применяются универсальные определения ("для всех"), но имеются и внутренние партику-ляристские нормы ("для своих").
Парсонсовская концепция типовых переменных социального действия стала основой продуктивных гипотез в области групповой динамики и макросоциологии. Например, в социологии науки установлена конституирующая функция межличностных партикуляристских контактов даже в самых формализованных отношениях. Эффект Г. Коллинза, описывающий комплементарность письменной и устной речи, является частным случаем амбивалентности. Парадоксально, что универсалистские отношения могут поддерживаться партикулярист-скими ориентациями действия. Мертоновские выкладки о возрастной дифференциации вознаграждений получили сильное теоретическое обоснование посредством введения в объяснительную модель "эффекта Матфея"5. Однако возрастная дифференциация профес-
5 Merton R. The Matthew Effect in Science: the reward and communication systems of science // Science. 1968. January 5. P. 55-63.
сионального сообщества и вознаграждения в науке никогда не интерпретировались Мертоном как релевантные для содержания знания. Эту лакуну закрыла социология знания, где на обширном эмпирическом материале показано, как общественное бытие определяет общественное сознание.
В частности, У. Сандерсон и Л. Эллис на материале массового обследования научного сообщества установили, что теоретические установки "социальных ученых" зависят от политических убеждений, связанных в свою очередь с полом (гендером) и возрастом6. Можно, следуя тезису Сандерсона-Эллиса, предположить, что в молодом возрасте удельный вес марксистов максимален, а затем он начинает снижаться: марксисты, как правило, не вымирают, а становятся ренегатами. Если так, то возможно обобщение: все такого рода "теории" имеют эпифеноменальную природу и представляют собой отображение некоторых "жизненных" ценностей возрастных когорт. Равным образом можно установить зависимость теоретических идей от "культуры", "национального менталитета", "гендера" и других описаний, имеющих отношение к говорящему (пишущему) либо к прагматико-коммуникативным ситуациям производства знания. Образцы обсуждения таких зависимостей заданы "сильной программой" в социологии науки, в частности Г. Коллинзом, который дал обстоятельный анализ различий в исследовании гравитационных волн в "индийских" и "британских" лабораториях. Речь идет опять же о значимости некоторых описаний, редуцирующихся к индийской или британской "мен-
6 Sanderson S., Ellis L. Theoretical and political perspectives of American sociologists in 1990s // The American Sociologist. Vol. 23. No. 2. Summer 1992. P. 26-42.
тальностям".
Еще более отчетливо партикуляристские эффекты явлены в экспертизе и селекции значимого научного результата. Предполагая, что в "науках с недоразвитой парадигмой", в частности науках социальных, более широко используются критерии, определяющиеся соображениями личного и статусного порядков, Дж. Пфеффер, Э. Лионг и К. Штреель установили действие партикуляристских эффектов в различных областях научных исследований: химии, политической науке и социологии. Пфеффер и соавторы регистрировали количество статей, опубликованных сотрудниками научного учреждения, издающего соответствующий журнал, количество редакторов и рецензентов издания, опубликовавших в нем свои работы, ссылки на главных редакторов и других значимых персон. Как и следовало ожидать, партикуляристские критерии отбора наиболее выражены в политической науке и социологии, в химии больший интерес представляет научный результат, а не его автор7.
Аналогичные данные получил Л. Хагенс, изучавший критерии отбора научного персонала: личное знакомство с кандидатом имеет несравнимо более важное значение в социальных науках, чем в физике и биоло-гии8. Таким образом, предметом социологии научного знания являются преимущественно социологизирован-ные дисциплины, то есть те, которые подвержены пар-тикуляристскому воздействию. Проблема становится
7 Pfeffer J., Leong A., Strehl K. Paradigm development and particularism: journal publications in three scientific disciplines // Social Forces. 1977. Vol. 5. No. 4. P. 938-951.
8 Hargens L. Patterns of mobility of new PhD's among American academic institutions // Sociology of Education. 1969. Vol. 42. No. 1. P. 18-37.
реверсивной, как будто бы психоанализ находит невроз везде, где останавливается его внимание. Такая оптика типична для социологии знания, исчерпывающий диагноз которой был поставлен К. Поппером: это стремление редуцировать научное знание к тому, что не имеет к нему отношения.
Попперовский диагноз относится не только к социологической редукции научного знания, но и к редукции искусства, литературы, истории, языка и других форм публичного знания. В ранней немецкой романтической традиции редукционизм воплотился в идее "народной души", а поздний нацистский романтизм придал этой идее арийское очарование. Последовательный и ясный социологический редукционизм представлен в работе В. Шулятикова о генезисе новоевропейской философии, где лейбницевская "монада" вполне убедительно трактовалась как философский перифраз мануфактуры. В пролеткультовской литературе значимость произведения редуцировалась к "пролетарскому" либо "буржуазному" статусу художника — выразителя интереса.
В советской философии конца 40-х — начала 50-х годов, благодаря З.Я. Белецкому, был поставлен вопрос: "За что нам критиковать Фалеса?"9 Этот вопрос возник в связи с тем, что Фалес не несет ни интеллектуальной, ни классовой, ни этической ответственности за отсталость своих воззрений, поскольку является продуктом своей эпохи; поэтому истина объективна в полном смысле слова, как объективно породившее ее общественное устройство. Филигранное различение "фактичности" и "значимости" проведено Ю. Хаберма-
Батыгин Г.С., Девятко И.Ф. Дело профессора З.Я. Белецкого // Свободная мысль. 1993. № 11.
сом, который показал, что универсальная фактичность представляет собой лишь реифицированную форму "значимости". В центре постструктуралистских исследований стоит фигура агента, использующего дискурсивные средства для воспроизводства доминирования в различных "полях", где универсалистское знание — одна из мифологий.
Слава богу, естественные и технические науки более или менее защищены от социологии знания каноном текстообразования и экспериментальной работы. Химик может позволить себе поговорить о призвании ученого во внерабочее время. Но в науках "противоестественных", социальных, ситуация безысходна, поскольку социальный ученый говорит о своем призвании в рабочее время. Безысходность эпистемического редукционизма в социальных науках и рассуждениях о культуре и морали поддерживается неявной установкой на возможность непосредственного "усмотрения" бытия как оно есть само по себе и, следовательно, предположение о фигуре Верховного Герменевта, обладающего способностью любви к истине и тем самым выходящего за пределы эксплицитного универсального языка в область интуитивно постигаемых сущностей.
Здесь мы вступаем в безграничную область дискуссий о роли критически мыслящих личностей, которая была задана книгой Р. Арона "Опиум интеллектуалов". Перифраз темы обнаруживается в полемике о призвании "социальных ученых" и интеллигенции, смысловую доминанту которой великолепно сформулировал С.С. Рапопорт: «Идеально-культурная модель мира служит также для упорядочения и оценки социальных фактов в социальных и гуманитарных науках; во всяком случае, когда в текстах этих наук говорится о социальной реальности, имеется в виду именно образ такого
позитивного мира. Это нередко мешает беспристрастному познанию того, что прячется за "очевидностью", то есть за тем, что само-собой-разумеется: во-первых, образ позитивного мира ограничивает объяснительную силу социальной науки, поскольку чаще всего эмпирически зафиксированные явления, неадекватные идеалу, рассматриваются лишь как "нежелательные" отклонения; во-вторых, частное гражданское мировоззрение автора отождествляется с его поведением в социальной науке. Так, добропорядочному ученому то и дело приходится наталкиваться на расхождение "истины" с "моралью"; этот барьер оказывается непреодолимым — хотя бы потому, что расхождения не имеют ценностно-нейтральных названий в теоретическом языке. А вот управители-интуитивисты легко справляются с этой проблемой, поскольку, обходясь без названий, прагматически адекватно пользуются отклонениями от морали (впрочем, как будет показано ниже, и социальные ученые могут достигать успехов в этом деле)»10.
Партикуляристское давление связано прежде всего с фабрикациями научной деятельности, обусловленными кажущейся престижностью научного знания и соответствующих социальных статусов. Предполагается, что в "обществах знания" капитализация интеллектуальных ресурсов является более эффективной (с точки зрения оптимизации рисков и трансакционных издержек), чем капитализация ресурсов материальных, в том числе финансовых. Соответственно удельный вес интеллектуального компонента труда в стоимости совокупного продукта часто превышает удельный вес всех
10
Рапопорт С.С. Социокультурная компетенция интеллигента и здравый смысл // Социологический журнал. 2003. № 3. С. 11.
остальных затрат. Таким образом, престиж представляет собой отображение интеллектуального ресурса в систему публичных предпочтений или в социальную норму, которые заставляют индивида рационально предпочитать, скажем, высокий престиж высоким доходам.
Отображение интеллектуального ресурса в публичные предпочтения можно считать фабрикацией в том смысле, что оно претерпевает определенный метаморфоз, то есть преобразуется из одной системы действия в другую. В данном случае речь идет о преобразовании универсалистского знания в партикуляри-стское суждение о престиже, где фигурируют текстовые образцы и ценности, привязанные к частным агентам рынка. Например, обсуждение "вклада" в рамках научной дискуссии замкнуто различением "обоснованное / необоснованное", а обсуждение того же результата в публичной речи трансформирует предмет как средство для достижения вненаучных целей, скажем, установления "значимости" суждения или повышения статуса пишущего или говорящего.
Здесь возникает проблема установления пер-формативных речевых действий, маркирующих соответственно универсалистскую и партикуляристскую речь. Технически эта задача кажется неразрешимой, но определенные образцы речевого поведения могут быть установлены хотя бы приблизительно. Суждение "Все газы при нагревании расширяются" универсалистски обосновано (не опровергается) данными о том, что не обнаружено ни одного газа, который бы не расширялся при нагревании. Мы можем развивать эту теорию практически бесконечно, но она исключает суждение "Закон Бойля-Мариотта является выдающимся вкладом в изучение газообразных состояний вещества", поскольку последнее суждение является бессмысленным с точки
зрения его обоснования. Равным образом бессмысленны суждения, включающие ссылки на "авторов", а также на воспризнание их истинности/ложности сообществом, в том числе сообществом научным. Тезис Куна о роли научного сообщества в конституировании "парадигм" ошибочен как раз в том отношении, что "признание значимости" суждения нимало не связано с обоснованием суждения. Фактически же для преодоления партикуляризма часто приходится апеллировать к большинству — предполагается, что правило большинства, в частности, peer-review или голосование преодолевают риск, присущий индивидуальному суждению. Здесь действует принцип: на безрыбье и рак рыба.
"Значимость" как форма партикуляристского давления находит наиболее полное выражение в бытовании научных отображений в социальной среде, которые представляют собой промежуточные адаптационные зоны. Среди них: продуктивность исследований и социальная стратификация дисциплинарных сообществ, приоритеты и вознаграждения, доступ к интеллектуальным ресурсам, соответствующие техники фильтрации и экспертизы, престижность и актуальность тем исследований, функциональное эшелонирование совокупного научного текста, "жизнь ученых" как литературный жанр — все эти институты трансформируют партикуля-ристское давление таким образом, чтобы сохранялась амбивалентная автономия эпистемического образца. Амбивалентность, которую детально обсуждал Р. Мер-тон, поддерживает некоторые шизофренические симптомы, однако позволяет "научному агенту" действовать одновременно в универсалистском и партикуляри-стском режимах, не теряя ощущения границы.
Амбивалентность, вероятно, присущая всем ценностно-нормативным системам (и особенно морали),
может парадоксальным образом проявляться в том, что универсалистская норма выступает в качестве партику-ляристского культурного стандарта11, поскольку позволяет распознавать "своих" универсалистов и отделять их от "чужих" — партикуляристов — по достаточно отчетливым признакам. В этом отношении универсализм выступает в качестве конституирующего элемента корпоративной этики науки, обеспечивая зависимость отношения к объектам и значимым другим от особых (партикулярных) отношений, сложившихся в данном культурном анклаве. В частности, это различение хорошо работает в техниках экспертизы при определении конфликта интересов и опознавании паранаучных и псевдонаучных сочинений, что дает основания убедительно писать об "академических бандах". Во всех случаях формируется парадоксальная (в духе эпименидо-ва парадокса) разновидность непотизма — универсалистский непотизм, но это функционально оправдано тем, что любой нормативный образец должен поддерживаться эпистемическим и групповым контролем.
П. Блау приводит еще один аргумент, свидетельствующий об амбивалентности универсалистского критерия: если отношения родства (по определению пар-тикуляристские) предписывают ориентацию действия на интерес другого (например, заботу о сдающем экзамены племяннике), то универсалистский мотив ориентирован на индивидуальный выбор актора как репрезентанта всеобщей нормы12. Здесь становится ясным допущение, которое постулировалось парсонсовским
11 Parsons T. The social system. Glencoe, III.: The Free Press, 1951. P. 62.
12 Blau P. Operationalizing a conceptual scheme: the univer-slism-particularism pattern variable // Americal Sociological Review. 1962. Vol. 27. No. 2. P. 160.
аналитическим реализмом: актор рационально осознает границу между универсализмом и партикуляризмом и умеет применять ее в принятии практических решений, которые в большинстве случаев имеют этический характер.
Что делать, если научная корпорация требует поддерживать своих? Это требование представляет собой решающий пункт партикуляристского давления, поскольку индивидуальная позиция актора предполагает умение определить групповую норму как отклонение от всеобщей нормы. П. Блау связывает данную проблему с функциональной неопределенностью сферы применения универсалистской нормы : она должна при -надлежать социальной системе и соответствующему культурному образцу, но в то же время речь идет об ориентации единичного действия.
Поэтому партикуляристское давление в науке воспроизводится везде, где возникает позиционный конфликт, то есть конфликт между различными нормативно-ролевыми требованиями. Беда в том, что личность является совокупностью общественных отношений (статусов), которые не бывают консистентными и предъявляют к изумленному ученому несопоставимые требования: куда ни сунься, везде партикуляризм. Чтобы сопротивляться партикуляристскому давлению, его личность должна определить для себя специфически кантианскую ориентацию действия, которая даст силы представить свое суждение в качестве всеобщего, одновременно подавив это суждение как свое.
Н.Я. Мазлумянова "ЖИЗНЬ В НАУКЕ": КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ СХЕМА И ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ОПИСАНИЯ БИОГРАФИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ РОССИЙСКИХ СОЦИОЛОГОВ
У меня нет биографии -есть только библиография.
Из автобиографии М. Павича
Каждой исторической эпохе присущи свои биографические жанры, свое понимание целей и форм биографий, свое биографическое сознание. "Личная жизнь ... - это не психология или физиология, не сфера подсознательных представлений или биологическая конституция, а только то единство, неразрывное и всегда присутствующее, в каком вся эта мешанина наблюдений, фактов и догадок, вместе со всеми иными возможностями, дана нам в истории", — писал Г.О. Винокур. Даже "сама последовательность, в которой биограф группирует факты развития, а отсюда и все свои факты вообще, есть последовательность вовсе не хро-
и 1
нологическая, а непременно синтаксическая , то есть связанная с общей последовательностью личностного развития.
Научная деятельность как предмет рефлексивного описания образует специфический литературный
1
Винокур Г.О. Биография и культура. М.: Русские словари. 1997. С. 40.
жанр, предполагающий, кроме всего прочего, перенесение в публичную речь текстовых образцов, нимало не связанных с публичной речью. Если использовать в качестве критерия введенное Г. Рейхенбахом различение контекста обоснования и контекста открытия, то предметом рефлексивных жизнеописаний должны являться "открытия", но не "обоснования". Иными словами, научная проблема имеет собственную биографию, выходящую за рамки биографии "научного персонажа", и, например, доказательство теоремы не вписывается в рассказ о доказательстве теоремы. Таким образом, научная биография представляет собой метаописание, где "наука" заменяется рассказом о "жизни в науке", то есть "открытиях", образующих смысловую канву и фабулу рассказа.
Если это так, возникает проблема установления типизированных (по А. Шютцу) литературных приемов, используемых для конституирования научно-биографического жанра. Можно предположить, что они заимствуются из прецедентных текстов массового сознания, которое диктует топику, стилистику, риторику и поэтику биографических описаний. Как и в любом художественном произведении, здесь можно установить ключевые топики, образующие идею-схему повествования и позволяющие применять к тексту структурные и числовые методы анализа. То обстоятельство, что научно-биографическое повествование не является по своему заданию вымыслом (здесь есть все основания говорить о фактах и персоналиях, а не о прототипах), не мешает рассматривать текст в указанном выше "винокуровском ключе": биография сочиняется.
В основу научной биографии кладутся социальные стереотипы ученого, сложившиеся в новоевропейской истории. Изображение личности ученого связано, с
одной стороны, с историей литературы, с другой — с историей науки. Прототипами были образы мудрецов и мастеров: от Прометея до Дедала. Античность создала особый тип духовного производства, в центре которого находились "мудрецы" или "учителя жизни". Здесь же мы можем установить классическую тему противостояния мудреца и мира, заданную образом Сократа в "Облаках" Аристофана, "Сократических сочинениях" Ксе-нофонта, "Диалогах" Платона и в поздней античности в ряде образов у Плутарха, Лукиана, Элиана, и т. д. Античность сформировала и сюжетный круг, впоследствии хорошо усвоенный всеми, кто собирается писать свою "жизнь в науке": высокий этический пафос служения истине; учительство как форма преемственности знания и воспроизводства традиции; гражданское назначение человека мысли, состоящее в том, чтобы убеждать своих сограждан вести себя правильно; ясно очерченный образ зла, эквивалентный корысти и невежеству; соединение характера со знанием и неотмир-ность, сопряженная с плодами учености, среди которых: "вольнолюбивые мечты, дух пылкий и довольно странный, всегда восторженная речь и кудри черные до плеч". Все это в совокупности образует "геттингенскую душу" и своеобычный этос, обусловливающие необходимый материал для научно-биографических повествований.
Став в ХХ столетии предметом публичных дебатов, образ ученого значительно дифференцировался в галерее добрых и злых персонажей, но даже "контробразы", в которых мобилизуется метафора науки как "чаши Пандоры", содержащей неисчислимые бедствия для [нормальных] людей (образец этой темы представлен романом Мэри Шелли "Франкенштейн, или освобожденный Прометей") опираются на представление о
святости и благородстве ученого. Во всяком случае, биографии исполняются в преимущественно агиографической аранжировке.
Материал, с которым мы работали, основан на 25 биографических интервью с российскими социологами, карьеры которых можно считать сложившимися2. Указания на генсовокупность не могут считаться обоснованными. Однако все фигуранты имеют ученые степени, устойчивую область специализации, многочисленные научные работы и заметный индекс цитирования. Хотя тематика интервью задавалась путеводителем, маршрут повествования и, соответственно, топики определялись автором. Поэтому материалы являются в тематическом отношении сопоставимыми.
Метаописания биографий включают следующие переменные: (1) основные события, называемые респондентом, типы событий; частота событий, связи между ними; (2) ситуации принятия наиболее важных решений ("поворотные моменты", кризисные точки) и их мотивация - выбор профессии, направлений исследований, руководителей, мест работы и т. д.; (3) привязанность/непривязанность (степень привязанности) к определенной институции (организации), частота их смены; (4) основные источники доходов; (5) взаимоотношения с научным сообществом, объем и интенсивность контактов; (6) основные источники влияния (люди, книги, идеи и т. д.); (7) достижения и виды воспризна-ния: "вклады", присвоение рангов - степеней, званий, должностей и пр. (выделяемые респондентом и общезначимые); (8) факторы, прямо или косвенно способствующие развитию карьеры или препятствующие ей.
2
Архив сектора социологии знания Института социологии РАН.
Здесь мы рассмотрим некоторые концептуальные ме-таописания биографий, приводя в качестве иллюстраций текстовые примеры.
При анализе повествований первостепенное значение имеет такая семантическая единица текста, как "событие". Именно события создают канву произведения и обозначают точки, образующие его композицию или "путь в науке". Здесь можно построить и вторичную переменную, различающую принадлежность события региону "науки" и околонаучным обстоятельствам. Эта переменная интересна прежде всего тем, что позволяет установить, насколько отчетливо отделена "наука" от "жизни" в рефлексивных биографических повествованиях различных персонажей (по поколенческим, половым, тематическим и другим параметрам). Уже сейчас можно с достаточной степенью уверенности сделать вывод, что, скажем, поколение обществоведов - "шестидесятников" - не актуализирует эту границу, и "наука" растворяется в "обществе", тогда как поколение восьмидесятых годов, как правило, оперирует "событиями", достаточно отчетливо размещенными в "научной" топи-
Среди основных значимых событий указывались: места и даты учебы и работы; получение дипломов, степеней и званий; эпизоды, связанные с выбором профессии и сменой мест работы; эпизоды, маркирующие идейное влияние, помощь и поддержку; рост квалификации, овладение профессиональными навыками; публикации; факты неформального воспризнания (предложения публиковаться, признание со стороны значимых людей: обсуждение статьи на семинаре в заграничном университете, оценка руководителя и т. п.); конфликты; получение грантов; заграничные стажировки; социально-политические события, служившие причиной
