CC BY
17
2. Dirr A.M. Grammaticheskij ocherk tabasaranskogo yazyka. Tiflis, 1905.
3. Zhirkov L.I. Tabasaranskijyazyk. Moskva-Leningrad: Izd-vo AN SSSR, 1948.
4. Genko A.N. Dialektologicheskij ocherk tabasaranskogo yazyka. Moskva, 2005.
5. Hanmagomedov B.G.-K. Nekotorye voprosy grammatiki tabasaranskogo literaturnogo yazyka. Mahachkala: Daguchpedgiz, 1979.
6. Zagirov N.V. Monomorfologicheskaya harakteristika dialektov tabasaranskogo yazyka. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Mahachkala, 1997.
7. Ismailova Ya.R. Nitrikskij dialekt tabasaranskogo yazyka (fonetika i morfologiya). Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Mahachkala, 2005.
8. Agabekov Zh.A. Foneticheskie i morfologicheskie osobennosti severnogo dialekta tabasaranskogo yazyka. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Mahachkala, 2009.
Статья поступила в редакцию 01.12.16
УДК 82-31+82-1/-9
Pleshkova O.I., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Altai State Pedagogical University (Barnaul, Russia),
E-mail: [email protected]
PARODIC TRANSFORMATION OF GENRE TRADITIONS IN B. AKUNIN'S STORY "BOH AND SHELMA". The main subject of the article is creativity of a modern writer B. Akunin. The purpose of the research is an analysis and the interpretation of B. Akunin's story "Boh and Shelma" in the aspect of the literary evolution theory worked by a Russian scientist Yu. N. Tynyanov. The research is revealing transformation of traditions genre of the "old" literature, which influenced the work of "Boh and Shelma". Methods of the research are structural-semiotic, comparative-historical and comparative-functional text analysis. In the paper for the first time the author could have pointed out the function of genres transformation of the world literature and folklore in B. Akunin's story "Boh and Shelma". On the grounds of the analysis of the parodic transformations of genres in the system of B. Akunin's story the researcher proves the dominance of a West-European foreign genre comic concept (pikareska, shvank) above genres of Old Russian literature (biography of the sainted, edification, vision, circulation, etc.) in the story "Boh and Shelma". A comic genre concept is considered as a leading structural principle in B. Akunin's story. It has narration about the tragic events of the Russian history comic element. The material of the research can be used in practical courses for teaching modern literature at universities.
Key words: artistic image, genre, literary evolution, parody, transformation, modern literature.
О.И. Плешкова, канд. филол. наук, доц., Алтайский государственный педагогический университет, г. Барнаул,
Е-mail: [email protected]
ПАРОДИЧЕСКАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ ЖАНРОВЫХ ТРАДИЦИЙ В ПОВЕСТИ Б. АКУНИНА «БОХ И ШЕЛЬМА»
В центре исследования творчество современного автора - Б. Акунина. Цель исследования - анализ и интерпретация повести Б. Акунина «Бох и Шельма» в аспекте литературной эволюции, разработанной отечественным теоретиком Ю.Н. Тыняновым. Задача исследования - выявление трансформации жанров «старой» литературы, оказавших влияние на создание повести «Бох и Шельма». Методы исследования - структурно-семиотический, сравнительно-исторический и сравнительно-функциональный. Основные результаты и выводы: впервые выявлена функция трансформации жанров мировой литературы и фольклора в повести Б. Акунина «Бох и Шельма». На основании анализа пародической трансформаций жанров в системе повести Б. Акунина «Бох и Шельма» доказано доминирование западно-европейского зарубежного жанрового комического концепта в повести (плутовской роман, пикареска, шванк) над жанрами древнерусской литературы (житие, поучение, видение, хождение, плач и др.). Комический жанровый концепт рассмотрен как конструктивный принцип повести Б. Акунина, который наделяет повествование о трагических событиях русской истории лёгкостью и комизмом. Материал исследования может быть использован в вузовской практике преподавания современной литературы.
Ключевые слова: художественный образ, жанр, литературная эволюция, пародия, современная литература.
Новый литературный проект Акунина, посвящённый становлению и развитию российской государственности - «История Российского государства» (начат в 2013 году) синтезирует документально-очерковую и художественную части, объединённую одним временным этапом. Мы останавливаемся на художественной части, поскольку исследуем литературно-художественную систему произведения.
В центре настоящего исследования - повесть «Бох и Шельма» (2015), посвящённая важному этапу отечественной истории - Куликовской битве. Выбор произведения для рассмотрения обусловлен многожанровой структурой повести, что способствует созданию необычной авторской концепции. В повести «Бох и Шельма» историческая составляющая даётся сквозь призму пародической трансформации и синтеза известных, преимущественно неисторических жанров, что в совокупности рождает комический модус.
Цель исследования - проследить, как известные исторические лица, факты истории трансформируются под воздействием различных жанров, синтезированных автором в системе повести. В связи с этим мы видим возможным обращение к терминологии Ю.Н. Тынянова, работавшего над проблемой литературной эволюции и объяснившего неизбежность пародической трансформации литературных явлений (жанров, образов и пр.) в литературном процессе, что и составило, по мнению учёного, специфику эволюции литературы [1, с. 270 - 282; 284 - 310]. Следует отметить, что под «пародическим» Тынянов не всегда подразумевал комическое («пародией комедии будет трагедия»
[1, с. 226]). Ироничность стиля произведений Б. Акунина тесно переплетается с пародийностью, или, пародичностью, часто не имеющей комической направленности, но обнажающей «точки отталкивания», или «претексты» акунинского текста [2].
Следует отметить, что повесть «Бох и Шельма» на настоящий момент остаётся практически не исследованной. Некоторое внимание ей уделено в работах учёных Т.А. Снигирёвой и А.В. Снигирёва, где представлена попытка исследования авторской «игры именем и жанром», отмечено травестирование жанров [3; 4]. Однако, остаются неизученными особенности трансформации жанров, их жанровая специфика в системе повести Акунина. Внимание к именам повести Акунина реализовано в работах Т.А. Снигирёвой и А.В. Снигирёва на уровне их фонетических изменений, что, без сомнения, связано с жанровым ракурсом повествования, но, однако и здесь исследователи, выделяя доминирующий жанровый конструкт повести «Бох и Шельма», ограничиваются общими фразами, перечисляя названия глав произведения: «Бох и Шельма» - блестяще написанная плутовская повесть, внутри которой автор играет с разными жанровыми обозначениями, откровенно травестируя их. Как главный герой меняет имена, так и автор в главах внешне меняет жанровый ракурс повествования: «Житие несвятого Иакова», «Поучение мудрого хитрому», «Слово о дальних странствиях», «Чудо о волшебной змее», «Дастан о заколдованной деве», «Видение о благодарных душах», «Хождение за три степи», «Сказ о добром молодце и красной девице», «Повесть о неправде на Непряд-ве», «Плач о Страшном суде и неотвратимом воздаянии». Имен-
ная игра вплетена Б. Акуниным в жанровую игру» [4, с. 240 -241]. Спорным видится утверждение учёных о цели создания Б. Акуниным многотомной «Истории Российского государства»: «...проект нацелен на задачу «хорошо научить», чётко изложить и систематизировать знания по истории российской государственности» [4, с. 234 - 235], что видится противоречием к констатации игрового начала произведений автора.
Наше исследование повести Б. Акунина «Бох и Шельма» представляет попытку подробного рассмотрения поэтики имён, трансформации жанров, а также выявления их конструктивной функции. Центральным историческим эпизодом повести выступает битва на поле Куликовом под предводительством Дмитрия Донского. Однако, данный эпизод воспроизведён лишь в девятой главе из десяти, то есть - в предпоследней. Предшествующие и короткая последняя главы описывают жизнь и приключения некоего Яшки по прозвищу Шельма. Сюжетные действия Яшки -беспризорное голодное детство, путешествия, отношения с женщинами, мошенничества, а также говорящее прозвище ('Schelm' в переводе с немецкого - проказник, плут, озорник, мошенник) -указывает на использование автором жанрового конструкта плутовского романа [5; 6].
Развивая данный жанр, автор с самого начала наделяет героя антагонистом. Начальные строки акунинского повествования содержат имя героя-плута и некоего героя, данного через местоименную номинацию: «Ещё раньше, чем Яшка увидел его самого, по толпе будто прошла рябь, как бывает, если по пруду плывёт толстый гусь или величавый лебедь» [7, с. 147]. Местоименная номинация близка табуированию, запрету на называние имени героя, что, в мифопоэтической традиции соотносится с сакральными/десакральными персонажами. Выделению героя способствует и его сравнение с «толстым гусем» и «величавым лебедем», которое вызывает необычное волнение в народе: «по толпе будто прошла рябь». Настоящее имя героя, встреченного Яшкой в новгородской толпе, его функция в сюжете указывает на инфернальность. Хер Бох Кауфхоф - художественное воплощение образа дьявола.
Имя героя пародически трансформировано. В словосочетании «хер Бох», несмотря на однозначную трактовку немецкого 'Herr', переводимого как господин, видится комическое сочетание несочетаемого. Транслитерация немецкой лексемы на русский явно несёт внелитературную, оскорбительно-эротическую коннотацию. Более того, синтезируя данную лексему с именем «Бох», автор добивается комически-сниженного восприятия -«хер Бох». Важна в аспекте демонического происхождения героя его фамилия, нечасто возникающая в системе повести. Полное имя героя с титулом звучит как «хер Бох Кауфхоф». Звуковые повторы и наличие ритма сближают восприятие имени с неким заклятием, волшебной системой слов, которая, в целом, неоднократно помогает Яшке, проворачивающему свои махинации и ссылающегося при этом на имя своего господина. Фамилия демонического персонажа - говорящая - в дословном переводе означает покупатель голов или душ, где 'Kauf - купля, покупка 'Kopf- душа, голова. (Отсюда - близость героя гоголевскому Чичикову).
Значимо указание на пребывание хера Боха в древнем Иерусалиме, знакомство с пророками, духовными главами народа Израиля, присутствие на диспуте учёных раввинов, знание древнееврейского языка, которого не знает даже полиглот Яшка. О присутствии на диспуте Бох вспоминает в дружеской беседе с Шариф-мурзою, одним из приближённых Мамая, что подчёркивает вненациональность зла и добра, а также реминисцентно обращает к известному и необычному литературному дьяволу -Воланду, рассказывающего о встрече с философом Кантом. Следует отметить, что Воланд Булгакова, как Бох Акунина - пародически трансформированные образы гётевского «Фауста», откуда и указание на их немецкое происхождение.
Семантика «покупатель голов» работает и в значении приобретения себе помощников. Так, своего верного жуткого помощника Габриэля, палача, Бох берёт за виртуозную рубку голов пиратам, где головы будто «сами откатывались в положенное место» [7, с. 174]. Имя Габриэль также значимо. С одной стороны, Габриэль представляет «помощника Бога» [8], где Бог выступает Дьяволом, с другой стороны, здесь видится пародическая трансформация имени архангела Гавриила.
Яшку с Бохом связывает обыгрывание в тексте поговорки «Бог шельму метит». На лбу Яшки, на родимом пятне - родовом знаке героев акунинского цикла, Бох выжигает латинскую букву S за стремление обокрасть господина в первый период своего
служения. Значимо, что Яшка, выталкиваемый Бохом из дома, крадёт у хозяина шахматную фигуру - пешку, которую впоследствии Бох заменяет деревянной, с «дырочкой на лбу», проводя параллель с ничтожностью Яшки в мировой шахматной партии, которую ведёт Бох как будто сам с собой, но - в системе повести - с монголо-татарскими ханами, русскими князьями и всем русским народом.
Во второй период своего служения у Боха Яшка, как выясняется в финале, привлекается не в качестве толмача (Бох знает все языки мира), а в качестве собеседника и «создателя нескучных ситуаций». Яшка, укравший у Боха драгоценность -алмазно-золотую змейку-украшение, предназначенную невесте одного из татарских ханов, страшно боится Боховой мести, а тот в последней беседе с героем вспоминает, смеясь, эпизод, когда во дворце Мамая вместо алмазной драгоценности была представлена «грошовая медяшка»: «- Ой... не могу... Габриэль, ты помнишь? Я расхваливаю канцлеру Мамаю и молодому королю мою алмазную цепь, у Магомет-Булака разгораются глаза, и тут ты вытягиваешь из своего кожаного пояса грошовую медяшку, и с неё на пол сыплются кусочки свинца! Я видал на своём веку много смешного, но такого - никогда! <...> Незабываемая минута! За неё тебе, Шельма, спасибо. И гоняться за тобой, вычислять, как сработает твой хитрый ум, тоже было <...> ...нескучно» [7, с. 299].
Вместе с плутовским романом, пародически трансформированным в повести Акунина, следует говорить и о пародичности жанра испанской пикарески, имеющей некоторые конструктивные отличия [9], а также о трансформации жанра фольклорного немецкого шванка. По мнению исследователей, в «основе сюжета пикарески лежит рассказ о формировании характера героя» [9, с. 103]. Герой пикарески - пикаро - часто взаимодействует с представителями сильных мира сего и в финале добивается некоего положения в обществе. В пользу этого в повести Акунина говорит наличие договора пикаро / плута Шельмы с дьяволом о сопровождении его через степь к Мамаю, а также награждение его дьяволом в финале повествования. Несмотря на то, что Бох забирает у Шельмы и украденную алмазную змейку, и серебро, полученное от московского князя за украденные же у Боха пушки («бомбасты»), сыгравшие главную роль в куликовской битве, Бох-дьявол оставляет Яшку в живых, что уже может расцениваться как элемент благоволения. Собственно богатство (ведущее к вольности) и красавицу-невесту - традиционный конструктивный элемент пикарески - Яшка получает опосредованно, как бы без участия Боха, но, поскольку тот об этом знает - не исключено, что он за этим стоит. Значимы финальные высказывания Боха о жизни Яшки (как некое наставление герою): «Ты сам себя оставляешь в живых <...> кажется, у тебя есть табун отменных лошадей? К тому же, я слышал, эрцгерцог Димитр даровал тебе завидные льготы? Вот и торгуй, это лучшее занятие на свете. Более выгодное, чем плутни. Береги свою невесту. Девушка она глупая, но нежная сердцем и очень красивая, а это редко бывает, чтоб в женщине совпадали два столь драгоценных качества» [7, с. 300]. Несомненно, в прощальных словах Боха («Сейчас навсегда распрощаемся» [7, с. 300]) присутствует как непременный атрибут пикарески рассуждение о векторе дальнейшего жизненного пути героя.
Весёлые истории с дьяволом и плутом, говорящие о пародической трансформации жанра немецких шванок - фольклорных городских рассказов - варьируют тех же героев - нестрашного дьявола и плута. По мнению исследователей, «персонажи шванка условно делятся на игрока и противника, роли которых не меняются на протяжении всего произведения. <...> Действие ведет к победе одного и к разоблачению другого, в чем состоит смысл произведения» [10, с. 164]. Однако, в пародической трансформации жанра Акуниным плут выигрывает исторический поединок с монголо-татарами, становится героем, осознавая, что «бомба-сты» на поле куликовом поджигал погибший мельник («истинный победитель татар» [7, с. 280]), и в финале очень тонко разоблачает дьявольское начало Боха. Собственно, один этот фрагмент акунинской повести, без знания семантики имён персонажей, может подтолкнуть к осознанию демонизма Боха. Так, в финале повести, когда Бох говорит коротко Шельме «Прощай», надевает «барет» (атрибут булгаковского дьявола) и погружается в «цифирь» конторской книги (здесь представляется подсчитывание Бохом человеческих голов после сечи на поле Куликовом), Шельма вдруг неожиданно спрашивает его, практически уже выйдя за дверь: «А ты точно немец?». «Немец-немец, кто ж ещё, - буркнул купец и снова уткнулся в цифирь. - Всё. Иди себе с
Богом. Надоел» [7, с. 301]. Несмотря на идиоматичность фразы, Бох отпускает Шельму с Богом. На наш взгляд, каждый герой остаётся при своём. Явного победителя как такового Акунин не изображает, пародически трансформируя жанр шванка.
Однако, концепция дьявольского вмешательства в судьбу России трактуется автором далеко неоднозначно. Игра в шахматы, приверженцем которой выступает хер Бох, проецируется на историю России. Согласно концепции автора, дьявол, затеяв игру в войну и, привезя из-за тридевять земель 4 «бомбасты», сам не ожидает, чем закончится его игра. Цифра 4 видится значимой, поскольку смертоносные пушки обращены на все четыре стороны света и могут предвещать апокалипсис. В финале хер Бох признаётся Яшке, что получил он от него «великую и нежданную пользу»: «Зря я, оказывается, на Мамая ставил. Побили его русские - вот уж воистину чудо из чудес», - говорит герой [7, с. 300]. Следует отметить некоторые предчувствия героя-дьявола, начавшего игру против России. Так, проезжая по степи в стан Мамая, где он хочет продать свои «бомбасты», способные пробить стены московского кремля, хер Бох внезапно останавливается перед незнакомым местом, всматривается в него и спрашивает у Яшки название летающих там птиц. Ими оказываются кулики. Здесь всемогущего героя как бы постигает некое видение. Автор пишет: «Немец поглядел вокруг, пробормотал: -«Вассершнепфе-фельд». По-немецки это значило «Поле куликов». Дались ему кулики эти» [7, с. 182], - рассуждает Яшка. Однако, именно это поле Куликово, поле с водой (Wasser), болотом и рекой Доном - станет отправной точкой русской истории. Именно там князь московский Дмитрий оставит засаду из немногочисленного тарусского войска, в котором случайно окажется Яшка с украденными «бомбастами», и с помощью простых русских мужиков разгромит наступавшее с тыла вражеское войско, что и положит начало конца монголо-татарского ига.
Помимо доминирования западно-европейского зарубежного жанрового комического концепта, в повести Акунина «Бох и Шельма» варьированы и другие жанры, которые заявлены в каждой из десяти глав - житие, поучение, видение, хождение, плач и др.
Так, первая глава - «Житие несвятого Иакова» - пародически трансформирует древнерусский жанр жития (рассказ о жизни святого) и имя главного героя, который вдруг обретает комиче-ски-сниженный эпитет в совокупности с древнееврейской транслитерацией: «несвятой Иаков». Вторая глава повести - «Поучение мудрого хитрому» - пародически трансформирует другой жанр древнерусской литературы - поучение, где в заглавие вынесена одна из номинаций плута - «хитрый». Самое известное поучение Владимира Мономаха адресовано отрокам и содержит рекомендации следования христианским заповедям. Герои Акунина, представленные в заглавии как «мудрый» (Бох) и «хитрый» (Шельма) далеки от христианских заповедей. В их беседе излагаются принципы функционирования в мире Добра и Зла, которые Бох называет Торговлей и Войной. Однако, его жизненные принципы, его поучение, на деле не всегда находят практическое подтверждение, что вновь указывает на пародическое моделирование жанрового конструкта.
Глава «Слово о дальних странствиях» варьирует разновидность жанра древнерусского красноречия. В целом, глава соответствует жанру приключенческой повести с описанием лесных разбойников, чудесным избавлением героев, что в целом вновь указывает на пародическую трансформацию заявленного жанра. Не красноречие помогает героям вразумить разбойников, а сила Габриэля.
Особое место среди пародически трансформированных жанров повести, преимущественно, взятых из древнерусской литературы (что логично, учитывая историческое время произведения), занимает жанр дастана - лиро-эпического фольклорного произведения народов Азии и Востока [11]. Пятая глава называется «Дастан о заколдованной деве». Появление дастана мотивировано логикой повествования. Поскольку герои Акунина приближаются к татарскому Сараю, появление дастана и тата-рина-дастанчи, исполняющего его, логично. Акунин экспериментирует с восточным жанром, объединяя как поэтические строки, так и прозаические. Начинается глава с дастана о прощании Чингизхана с конём Карагызом: «...Ты прощай, мой конь, верный Карагыз». Яшка устаёт от этого «тоскливого» дастана и начинает сочинять свой. Важно, что поёт он по-татарски, то есть национальные требования жанра соблюдены. Но тематика дастана Яшки обусловлена мыслями героя об алмазно-золотой змее, о том, как её лучше выкрасть, а это принижает дастан, трактуемый
на бытовом уровне, лишает его легендарно-мифологического ореола. «Дева красная, заколдованная злым волшебником», которая «горьки слёзы льёт, изнываючи, изнываючи, иссыхаючи, багатура меня поджидаючи» - это, без сомнения, метафора золотой змейки в кожаном поясе Габриэля. Повторение глаголов состояния «девы красной» при осознании метафоричности образа усиливает комический эффект. Значимо, что после исполнения дастана следует его комментирование: «За минувшие дни Шельма себе уже всю голову сломал: как бы добыть несказанную змею-красу?» [7, с. 199].
Любопытно использование Б. Акуниным такого жанра древнерусской литературы, как видение. Шестая глава - «Видение о благодарных душах», изображает погружение Габриэля в наркотический транс, вследствие которого ему видятся убитые им люди. По мнению исследователей, структура видений включает сюжетную ситуацию «посмертия» человека, а также предполагает наличие визионера (того, кто видит видение) и некой могучей сущности, открывающей будущее или тайное визионеру [12, с. 55-80]. Визионером в главе акунинской повести, безусловно, выступает Габриэль, слуга Боха. А «могучей сущностью» видится Яшка, подтолкнувший Габриэля к видениям своим наркотическим напитком. В такой расстановке персонажей данного жанра вновь обнаруживается пародическая трансформация, мотивирующая комическое изображение страшного Габриэля. Важно отметить, что Габриэль, впавший в транс, указывает на волеизъявителя убийств, используя при этом местоименную номинацию, что обращает к началу повести и к указанию на Боха. Габриэль убивает только по его приказу (так, в «Слове о дальних странствиях» Габриэль без разрешения хозяина не прикасается к напавшим разбойникам). Таким образом, в «Видении о благодарных душах» автор через Габриэля вновь подчёркивает демоническую сущность Боха. Габриэль говорит: «Ладно, что уж так благодарить-то. Я же не сам, я только исполнял его волю» [7, с. 210].
Глава «Хожение за три степи» явно пародирует и древнерусский жанр хожений (хождений), и известное произведения «Хождение за три моря» Афанасия Никитина, где впервые было описано торговое и нерелигиозное путешествие. Изображая убегающего Яшку с украденной драгоценной змейкой, автор пародически трансформирует море в степь, заменяя пучину морскую на твердыню.
Важной, ключевой главой в историческом повествовании Акунина является глава девятая - «Повесть о неправде на Не-прядве», пародически трансформирующая жанровый конструкт воинской повести и изображающая Куликовскую битву. Здесь варьируется авторская концепция об истинности дошедшей до нас истории. Настоящим героем битвы выступает некий мельник Сыч, могучий мужик, выполняющий функцию стратега, не испугавшийся татар, и зажёгший в итоге все «бомбасты», несмотря на тяжёлые ранения (в середине груди у него - «вонзившаяся с хрустом хвостатая штуковина», из под закрытого глаза торчит стрела [7, с. 273]). Сыч бьётся до последнего, как и многие русские мужики, пришедшие на битву в одних рубахах, без оружия, с топорами. Сыча погибает под навалившейся на него «бомба-стой», одной из тех, которую он смог зажечь, привести в действие и направить смертоносное орудие на наступающих татар. Но вся заслуга, все почести - табун лошадей и беспошлинная торговля - достаются в итоге Яшке, который понимает несправедливость происходящего, но ничего не предпринимает. Дмитрий Иванович, царь московский, трижды целует «Яшку-пушкаря», выражая высшую степень признания. Автор пишет от лица Яшки, и в этом видятся его совсем некомические выводы: «Подставляя щёки под жёсткие уста московского самодержателя, Яшка думал, что в мире всё стоит на неправде. Истинный победитель татар вон в траве валяется, рачительные мужики с него уж и порты с сапогами сняли. И про сечу эту на куликовом поле, на Непрядве-реке, тоже потом всё переврут. Станут чевствовать одних, кого, может, и не за что, а тех, кого надо бы, и не вспомнят. И всегда оно так.... Ладно. Не нами мир поставлен, не нам его и бранить. Особенно если он в твою сторону неправдствует» [7, с. 280 - 281]. Последняя лексема авторско-яшкиных мыслей - неологизм, вновь обращающий читателя к плутовскому роману.
В целом, комический жанровый конструкт плутовского ро-мана/пикарески/шванка видится конструктивным принципом повести Б. Акунина «Бох и Шельма», включающем пародическую трансформацию жанровых элементов древнерусской и восточной литературы. Данный конструктивный принцип наделяет повествование о трагических событиях лёгкостью и комизмом.
Библиографический список
1. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. Москва: Наука, 1977.
2. Плешкова О.И. Теория пародии Ю.Н. Тынянова и современная проза постмодернизма. ВестникHижегородскогоуниверситета им. H.И. Лобачевского. 2011; № 6; ч. 2: 522 - 527.
3. Снигирёва Т.Д., Снигирёв Д.В. Игровая модернизация исторического повествования («История Российского государства» Б. Дкуни-на). Уральский филологический вестник. Серия: Язык. Система. Личность: Лингвистика креатива. 2015; 1: 150 - 160.
4. Снигирёва Т.Д., Снигирёв Д.В. Б. Дкунин: игра с именем (на материале беллетристических сопровождений к «Истории Российского государства). Уральский филологический вестник. Серия: Язык. Система. Личность: Лингвистика креатива. 2016; 2: 234 - 242.
5. Пискунова С. Плутовской роман. Available at: http://svr-lit.ru/svr-lit/articles/piskunova-plutovskoj-roman.htm
6. Штридтер Ю. Плутовской роман в России: к истории русского романа до Гоголя. Перевод с немецкого В. Брун-Цехового и Д. Бордюгова. Москва: ДИРО-XXI; Санкт-Петербург: Длетейя, 2014.
7. Дкунин Б. Бох и Шельма. Москва: ДСТ, 2015.
8. Габриэль. Значение имени. Available at: http://www.astromeridian.ru/imya/gabrijel.html
9. Шалудько И.Д. Новаторство стилистики пикарески в романе «Жизнь Ласарильо с Тормеса». Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. 2013; 159: 102 - 108.
10. Рохлина Т. Шванк как жанр немецкой смеховой культуры XV-XVI вв. и его прагматический аспект. Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2014; 4 (34); ч. 2: 163 - 166.
11. Короглы Х.Г. Введение. Литературы Средней Дзии и Казахстана. История всемирной литературы: в 9 т. Т. 5. Москва: Наука, 1988: 478 - 481.
12. Лихачёв Д.С. Поэтика древнерусской литературы. Москва: Наука, 1979.
13. Сказания и повести о Куликовской битве. Под редакцией Д.С. Лихачёва. Москва: Наука, 1982.
14. Десятов В.В. Русский Бог (Борис Дкунин и Василий Шукшин). Филология и человек. 2010; 3: 109 - 121.
References
1. Tynyanov Yu.N. Po'etika. Istoriya literatury. Kino. Moskva: Nauka, 1977.
2. Pleshkova O.I. Teoriya parodii Yu.N. Tynyanova i sovremennaya proza postmodernizma. Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo. 2011; № 6; ch. 2: 522 - 527.
3. Snigireva T.A., Snigirev A.V. Igrovaya modernizaciya istoricheskogo povestvovaniya («Istoriya Rossijskogo gosudarstva» B. Akunina). Ural'skiJ filologicheskiJ vestnik. Seriya: Yazyk. Sistema. Lichnost': Lingvistika kreativa. 2015; 1: 150 - 160.
4. Snigireva T.A., Snigirev A.V. B. Akunin: igra s imenem (na materiale belletristicheskih soprovozhdenij k «Istorii Rossijskogo gosudarstva). Ural'skiJ filologicheskiJ vestnik. Seriya: Yazyk. Sistema. Lichnost': Lingvistika kreativa. 2016; 2: 234 - 242.
5. Piskunova S. PlutovskoJroman. Available at: http://svr-lit.ru/svr-lit/articles/piskunova-plutovskoj-roman.htm
6. Shtridter Yu. PlutovskoJ roman v Rossii: k istorii russkogo romana do Gogolya. Perevod s nemeckogo V. Brun-Cehovogo i D. Bordyugova. Moskva: AIRO-XXI; Sankt-Peterburg: Aletejya, 2014.
7. Akunin B. Boh i Shel'ma. Moskva: AST, 2015.
8. Gabri'el'. Znachenie imeni. Available at: http://www.astromeridian.ru/imya/gabrijel.html
9. Shalud'ko I.A. Novatorstvo stilistiki pikareski v romane «Zhizn' Lasaril'o s Tormesa». Izvestiya RossiJskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta im. A.I. Gercena. 2013; 159: 102 - 108.
10. Rohlina T. Shvank kak zhanr nemeckoj smehovoj kul'tury XV-XVI vv. i ego pragmaticheskij aspekt. Filologicheskie nauki. Voprosy teorii i praktiki. 2014; 4 (34); ch. 2: 163 - 166.
11. Korogly H.G. Vvedenie. Literatury Srednej Azii i Kazahstana. Istoriya vsemirnoJliteratury: v 9 t. T. 5. Moskva: Nauka, 1988: 478 - 481.
12. Lihachev D.S. Po'etika drevnerusskoJliteratury. Moskva: Nauka, 1979.
13. Skazaniya ipovestio KulikovskoJbitve. Pod redakciej D.S. Lihacheva. Moskva: Nauka, 1982.
14. Desyatov V.V. Russkij Bog (Boris Akunin i Vasilij Shukshin). Filologiya i chelovek. 2010; 3: 109 - 121.
Статья поступила в редакцию 30.11.16
УДК 811.512.153
Beloglazov P.Ye., Cand. of Sciences (Philology), senior researcher, Department of Language, GBRI RKh "KhRILLH"
(Abakan, Russia), E-mail: [email protected]
Kaskarakova Z.Ye., Cand. of Sciences (Philology), senior researcher, Department of Language, GBRI RKh "KhRILLH"
(Abakan, Russia), E-mail: [email protected]
Kyzlasov A.S., Cand. of Sciences (Philology), Head of Department of Language, GBRI RKh "KhRILLH" (Abakan, Russia),
E-mail: [email protected]
POLYSEMANTIC ROOT WORDS IN THE KHAKASS LANGUAGE. The paper deals with a problem of multiple meanings of root words in the Khakass language. The purpose of the article is to determine terms of "root" and "root word", to study lexical and grammatical development (of "primary" homonyms) of root words, considering their vocabulary development. The topic is relevant to the Khakass linguistics as there is root words in the Khakass language, which constitute the core of the most productive part of the basic vocabulary fund. Complexity and difficulty of the study are caused by the underdevelopment of a number of issues in the linguistics: the concept of a root and a root word, correlation of lexical and grammatical, vocabulary and phonetics, problems of historical semasiology. The paper traces the development of lexical root words, change of the semantic meaning of a word, origin of primary homonyms, investigated lexical and grammatical development of root words in the Khakass language.
Key words: root and root words, semantic development, primary homonymy, Khakass language.
П.Е. Белоглазов, канд. филол. наук, с.н.с. сектора языка ГБНИУ РХ «ХакНИИЯЛИ», г. Абакан,
E-mail: [email protected]
З.Е. Каскаракова, канд. филол. наук, с.н.с. сектора языка ГБНИУ РХ «ХакНИИЯЛИ», г. Абакан,
E-mail: [email protected]
А.С. Кызласов, канд. филол. наук, зав. сектором языка ГБНИУ РХ «ХакНИИЯЛИ», г. Абакан,
E-mail: [email protected]
МНОГОЗНАЧНЫЕ КОРНЕВЫЕ СЛОВА В ХАКАССКОМ ЯЗЫКЕ
В данной работе рассматривается проблема многозначности корневых слов в хакасском языке. Целью статьи является определение «корня» и «корневого слова», исследование лексико-грамматического развития («первичной» омонимии) корневых слов, рассмотрение их лексического развития. Тема актуальна для хакасского языкознания в связи с тем, что рассматриваются корневые слова хакасского языка, которые представляют собой ядро, наиболее продуктивную часть основного
