CC BY
74
Г.К. Тойшибаева
Парадигматическая соотнесенность слов как фактор
актуализации эстетических значений лексических единиц (на материале описаний детей в художественных произведениях Ф. М. Достоевского)
В статье рассматриваются парадигматические отношения лексических единиц разных семантических групп, использующихся преимущественно в описаниях детей в художественных произведениях Ф.М. Достоевского. Своеобразие концепта «Детство» этого писателя отражается в образной системе его произведений. Поэтому в настоящей статье ставится цель выявления индивидуально-авторских особенностей выражения данного концепта, особенно с помощью парадигматически соотнесенных лексических единиц разных групп.
Под концептом понимается часть ментального мира человека, отражающая тот или иной «кусочек действительности». «Пучок» представлений, понятий, знаний, ассоциаций, переживаний, который сопровождает слово..., и есть концепт»1. Другими словами, все представления, понятия, знания, ассоциации, переживания, которые сопровождают слово «Детство», и есть концепт «детство».
Размышления о детстве, а также изображения образов детей играют важную, иногда решающую роль в раскрытии идейноэстетического содержания художественных произведений писателя. Обращение Ф.М. Достоевского к теме детства позволяет ему более остро, глубоко ставить те или иные проблемы, показывать их во всей полноте, всеобъемлюще.
Ф.М. Достоевский хорошо знал традиции русской и мировой литературы в изображении детей: дети - будущее человека, человечества в целом; самое ценное в жизни; они чисты, невинны, безгрешны, ангелоподобны, не способны на сознательное зло; они беззащитны, слабы; они гармоничны в своем миросозерцании, у них простой и ясный взгляд на вещи; они безгранично доверяют взрослым, добры от природы; они беззаботны, не омрачены сомнениями и страданиями; дети глубоко и остро чувствуют, их впечатления чрезвычайно ярки; самое лучшее в человеке закладывается в детстве; детей необходимо воспитывать, причем в семье, в любви, ласке, в честности; в противном случае детство печально, сопровождается горем, страданиями, что абсолютно противоестественно2.
1 Степанов Ю.С. Концепт // Константы: Словарь русской культуры. М., 1997.
2 Степанова Т.А. Художественно-философская концепция детства в творчестве Ф.М. Достоевского: дис. ... канд. филол. наук. М., 1989.
360
С темой детства, шире, - детства всего человеческого рода, связывает Достоевский свои мечты о возрождении «Золотого века» - века, в котором царили те же приоритеты, что есть в детях: чистота, доброта, вера, безгреховность (Это век, в котором жили прекрасные, как дети, люди!).
Индивидуальной особенностью Достоевского является то, что в его произведениях многие персонажи «проверяются» на причастность и отношение к категории « детскости», которая явно присутствует в художественной системе писателя и которая как бы является лакмусовой бумажкой для выявления у героев высокой нравственности, чистоты. Помня о том, что нравственность - очень важная для писателя черта в человеке и что всю жизнь Достоевский посвятил исследованию души человека, отметим его
индивидуальность в этом, а именно: он часто подвергает
«проверке» нравственные качества своих персонажей. Делает писатель это разными способами, например, раскрывая отношение персонажа к определенным вещам (предметам) или ставя его в ситуацию переломного момента в жизни или определенного возрастного этапа, которые приобретают символическую
значимость. Таких ситуаций в произведениях Достоевского немного: детство, любовь, болезнь, природа, деньги и некоторые др. И как бы ни был «широк» человек, совмещая в своей душе добро и зло, низкое и высокое, подлость и высокую нравственность, если писатель описывает хотя бы одну естественную детскую черту, такой человек еще имеет шансы оставаться и называться человеком.
В произведениях Ф.М. Достоевского категория «детскость» реализуется в разной степени: есть описания собственно маленьких детей; есть описания таких довольно взрослых персонажей, как Алеша Карамазов, Лиза Хохлакова, Неточка Незванова, Аркадий Долгорукий, Сонечка, которых сам писатель относит к детям и которые переживают процесс взросления, следовательно,
сталкиваются со многими «взрослыми» проблемами. В то же время черты «детскости» встречаются в описаниях взрослых персонажей: князя Мышкина, Аглаи, Версилова, Катерины Ивановны, Грушеньки и др. И часто это свидетельствует определенным образом о степени нравственности этих персонажей.
Индивидуальность писателя проявляется в таком изображении детей и взрослых, когда в их портретных описаниях утрачиваются или трансформируются черты «детскости», что свидетельствует о нравственных проблемах героев. Иначе говоря, «детскость» в облике героев Достоевского прямо пропорциональна
нравственному здоровью, которое является одной из самых важных категорий в его художественной системе. В изображении
361
персонажей прослеживаются определенные типологические соответствия, которые позволяют делать выводы относительно индивидуального мастерства художника.
Говоря об этих индивидуальных особенностях стиля писателя языком лингвистики, используем термин «парадигматические отношения в лексике», отношения ассоциативности, отношения сходства или противопоставления на основе общности какого-либо признака. Перечисленные ниже группы слов в портретных зарисовках детей обычно используются в совокупности, системе, соотнесенности, и нарушение этой системы свидетельствует о наличии определенных глубинных смыслов текста. Эта парадигматическая соотнесенность слов, используемых в портретных описаниях детей, сама является фактором актуализации в семантике слов определенных семантических приращений, коннотаций, эстетических значений.
Описания детей в произведениях Ф.М. Достоевского включают несколько семантических групп слов - определенных сигналов «детскости», использование которых отчасти мотивировано реалиями, соответствующими концепту « детство»:
1) слова цветовой группы «красный» в описаниях лица, щек, губ персонажей;
2) слова цветовых групп «розовый», «голубой», «белый» в описаниях одежды, особенно маленьких детей;
3) слова семантической группы «свет» в описаниях глаз,
взгляда, окружающей обстановки: светлый, свет, луч, солнце и т. д.;
4) слова семантической группы «чистота»: чистый, ясный, незамутненный, прозрачный, целомудренный;
5) слова семантической группы «доверие»: вера, доверие;
6) слова семантической группы «любовь»: любовь, любимый, любить;
7) слова семантической группы «радость»: радость, радоваться, радостно, смех, засмеяться; веселье, веселиться, забавы, забавляться;
8) слова семантической группы «ласка»: ласкать, ласка,
ласковый;
9) слова семантической группы «естественность»: естественный, простой, настоящий, безыскусственный, непосредственный, природный;
10) слова семантической группы «детство»: младенчество,
детство, отрочество, юность; малыш, маленький мальчик, маленькая девочка, подросток, юноша, мальчишки;
11) слова семантической группы «святость»: ангел, херувим;
12) слова семантической группы «птицы»: птичка, пташка,
птаха;
362
13) слова семантической группы «игра»: игра, играть, шалости, забавы.
14) лексико-словообразовательные объединения - слова с суффиксами субъективной оценки: плечики, ручонка, ручка, ножки, сапожки, платьице;
15) семантическая группа слов «здоровье»: здоровье, пышущий здоровьем, детский румянец, крепыш.
Рассмотрим примеры использования этих групп слов. В произведениях Достоевского устами разных героев семантизируется понятие «детство», раскрываются понятия счастливого, настоящего детства:
...То ли надо душе такого малого еще дитяти? Ему надо солнце, детские игры и всюду светлый пример и хоть каплю любви к нему.
Но Ф.М. Достоевский редко описывает таких счастливых детей. Чаще дети изображаются лишь для « постановки» проблемы. И это всегда отражается в парадигматике лексики таких описаний. Мать, потерявшая сына, приходит к старцу Зосиме:
Сыночка младенчика схоронила, пошла молить бога... Сыночка жаль, батюшка, трехлеточек был, без трех только месяцев и три бы годика ему. Посмотрю на его бельишечко, на рубашоночку аль на сапожки и взвою. ...И твой младенец теперь у господа в сонме ангелов его пребывает. Посему знай и ты, мать, что и твой младенец ...радуется, и веселится, и о тебе бога молит.
В этом контексте особую роль выполняют слова субъективной оценки, в большом количестве используемые автором. Такие лексемы позволяют создать образ нежного, милого ребенка. Выражаются дополнительные оценочные коннотации «хорошенький», «прелестный». Индивидуальность же писателя в том, что общий эмоциональный тон контекста (ситуация, когда мать оплакивает умершего сына) трагически противоречит созданному образу.
В первых портретных описаниях Алеши Карамазова на страницах романа встречаются многие из перечисленных групп слов. Особенно часты лексемы поля «любовь». Создается образ чистого душой, верящего в людей, доброго юноши, которого все любят. Эпитеты, используемые автором, «поддерживают» друг друга по семантической наполненности, т. е. парадигматически соответствуют друг другу, гармонизируют.
Оставшись после матери всего лишь по четвертому году, он запомнил ее потом на всю жизнь, ее лицо, ее ласки, «точно как будто она стоит передо мною живая». ...Он запомнил один вечер, летний, тихий, отворенное окно, косые лучи заходящего
363
солнца (косые -то лучи и запомнились всего более),
...рыдающую как в истерике, со взвизгиваниями и вскрикиваниями, мать свою.Но людей он любил: он, казалось, всю жизнь жил, совершенно веря в людей...Явясь по двадцатому году к отцу, положительно в вертеп грязного разврата, он, целомудренный и чистый, лишь молча удалялся когда глядеть было нестерпимо... Да и все этого юношу любили, где бы он ни появился, и это с самых детских лет его...
Характерной особенностью Достоевского является то, что, выбирая слова для описания детей и взрослых персонажей, он может тем самым очень неявно, скрыто сигнализировать о намечающихся изменениях в нравственности героя, о страданиях и горе детей: в минуту, когда Алеша усомнился в святости старца Зосимы, сигнал об этом - оценочный эпитет - появляется в описании Алеши: Алеша вдруг криво усмехнулся, странно, очень странно вскинул на вопрошавшего отца свои очи, на того, кому вверил его, умирая, бывший руководитель его, бывший владыка сердца его и ума его...
Лексемам поля «ясный» противопоставляется слово «странный», т. е. непонятный, никак не объясняемый, непривычный. А слово «криво» усиливает это противопоставление, выступает как авторский антоним словам поля «прямодушный, правдивый».
А далее в описаниях Алеши повтор слов поля «раздражение» в противоположность ранее использованным словам поля «спокойный» усиливает эффект изменения внутреннего мира героя. Даже использованные глаголы речи обозначают высшую степень проявления раздражения, беспокойства:
Он не плакал, но лицо его выражало страдание, а во взоре виднелось раздражение... - Верил, верую, и хочу веровать, и буду веровать, ну чего тебе еще! - раздражительно прокричал Алеша. - Я против бога моего не бунтуюсь, я только «мира его не принимаю»,- криво усмехнулся вдруг Алеша.
Использованные в описании усомнившегося, взбунтовавшегося Алеши эпитеты прямо противоположны по своей семантической насыщенности, коннотативной окраске словам первой группы, приведенной выше. В целом ассоциативно-парадигматические свойства лексических единиц в портретных описаниях становятся фактором актуализации в них эстетических значений, в том числе и символических.
Показательными являются и описания Лизы Хохлаковой, данные на первых страницах романа. Создается образ веселой, смешливой, шаловливой, несмотря на болезнь, подвижной девочки.
Это было прелестное личико, немного худенькое от болезни, но веселое. Что-то шаловливое светилось в ее
364
темных больших глазах ее с длинными ресницами....Сегодня утром она встала здоровая, она спала всю ночь, посмотрите на ее румянец, на ее светящиеся глазки. То все плакала, а теперь
смеется, весела, радостна....Отвела вдруг она его руку, не
выпуская ее, однако, из своей руки, краснея ужасно и смеясь маленьким, счастливым смешком...
Портретные зарисовки Лизы насыщены словами поля «смех»: смеяться, смех, рассмеяться, смешок, смеющееся, смеясь. Используются даже тавтологические выражения «смеясь смешком», «рассмеяться смехом».
А затем на страницах романа появляются совершенно противоположные по семантической насыщенности описания Лизы: в них преобладают лексемы поля «болезнь», а также слова поля «неподвижность» (тихо, медленно, стала смотреть). Подтекст, который кроется за использованием слов этих полей, -нравственная болезнь, овладевшая Лизой.
Взгляд был несколько воспаленный, лицо бледно- желтое; Бледно- желтое лицо ее вдруг исказилось, глаза загорелись;
Секунд через десять, высвободив руку, она тихо, медленно прошла на свое кресло, вся выпрямившись, и стала пристально смотреть на свой почерневший пальчик и на выдавившуюся из-под ногтя кровь...
Этими описаниями можно продемонстрировать устойчивую в творчестве Достоевского в целом антитезу цветов: красный (розовый, румяный) - желтый, бледный. Речь идет в первую очередь о сфере портрета. Иначе говоря, налицо особая парадигматика цветовой лексики в портретных описаниях.
Еще одной особенностью писателя является то, что, описывая страдания детей, он не знает полутонов: почти все лексические единицы направлены на создание образа глубоко страдающего, испытывающего лишения, унижения маленького героя. Используются, причем нагнетаются в одном минимальном контексте, слова определенных тематических групп (нищета, бедность, болезнь, злоба). Вспомним описания Илюши Снегирева:
За канавкой же, примерно шагах в тридцати от группы, стоял у забора и еще мальчик, тоже школьник, тоже с мешочком на боку, по росту лет десяти.- бледненький, болезненный и со сверкавшими черными глазками... Подойдя совсем, Алеша увидел пред собою ребенка не более девяти лет от роду, из слабых и малорослых, с бледненьким худеньким продолговатым личиком, с большими темными и злобно смотревшими на него глазами. Одет он был в довольно ветхий старенький пальтишко, из которого уродливо вырос. В портретных зарисовках используются не только слова,
365
описывающие внешность ребенка, но и слова, сигнализирующие о его внутреннем эмоциональном состоянии.
Особую эстетическую роль играют в таких описаниях используемые автором оценочные слова, повтор слов поля «злоба», «огонь». Такие описания не свойственны детям, и то, что Достоевский применяет совершенно противоположную традиционной парадигму слов, переводит создаваемые образы в абсолютно иной, «взрослый» план. Образ Илюши Снегирева -образ «пришибленного истиной» ребенка, жестоко, вдруг и крайне унизительно познавшего взрослый мир с его законами. Сравним описания Илюши с описаниями его школьных товарищей, в образе которых автор показывает обычных детей:
Они расходились по домам из класса со своими ранчиками за плечами, другие в с кожаными мешочками на ремнях через плечо, одни в курточках, другие в пальтишках. Подходя, он
вглядывался в их румяные, оживленные личики.......Обратясь к
одному курчавому, белокурому, румяному мальчику, заметил..( о Смурове ) - Да он левша, - ответил тотчас же другой мальчик, молодцеватый и здоровый, лет одиннадцати..
Подобных описаний несчастных детей в творчестве Достоевского довольно много: дети Катерины Ивановны
Мармеладовой, девочка на бульваре в романе «Преступление и наказание», дети из исповеди Ивана Карамазова, Матреша в романе «Бесы».
Индивидуальной особенностью Ф.М. Достоевского можно считать и то, что мотив детскости появляется в описаниях взрослых персонажей, и опять по-разному: иногда описываемые элементы « детскости» - сигнал нравственного здоровья персонажей, а иногда переплетаются с мотивом « маски», как в описаниях Грушеньки, и способствуют созданию сложного, противоречивого образа. А это «переплетение» на языковом уровне проявляется в использовании в контексте лексем, парадигматически противоположных общему эмоциональному фону.
Сравним несколько описаний Грушеньки: Поднялась портьера ... и сама Гоушенька, смеясь и радуясь, подошла к столу. Пред ним стояло, казалось бы, самое обыкновенное и простое существо на взгляд,- добрая, милая женщина .Правда, хороша она была очень, очень даже,- русская красота, так многими до страсти любимая.
Но уже в дальнейшем описании появляется сигнал - слово, парадигматически противопоставленное общему положительному эмоциональному фону:
Это была...женщина,...полная, с мягкими, как бы неслышными даже движениями тела, как бы тоже изнеженными до какой-то
366
слащавой выделки, как и голос ее...Очертание лица ее было как бы слишком широко, а нижняя челюсть выходила даже капельку вперед. Алешу поразило всего более в этом лице его детское, простодушное выражение. Она глядела как дитя, радовалась чему-то как дитя, она именно подошла к столу, «радуясь» и как бы сейчас чего-то ожидая с самым детским нетерпеливым и доверчивым любопытством.
Описывая красоту Грушеньки, автор тут же замечает: «Знатоки русской женской красоты могли бы безошибочно предсказать, глядя на Гоушеньку, что эта свежая, еще юношеская красота к тридцати годам потеряет гармонию. Этот выговор и интонация слов представлялись Алеше почти невозможным каким-то противоречием этому детски- простодушному и радостному выражению лица, этому тихому, счастливому, как у младенца, сиянию глаз!
Сама Грушенька говорит о себе: ««Я, может, гораздо дурнее того, чем у вас на виду.Я сердцем дурная, своевольная.», «Я ...скверная и своевольная.». Два контекста описания Грушеньки противопоставлены. Сначала описывается красота Грушеньки, ее «детскость», а уже в следующих описаниях отмечается, что такая красота быстро теряет свою гармонию и что она не естественна, не натуральна, а ведь именно естественность, натуральность и есть главная особенность детей. Неслучайно в описаниях Грушеньки появляются слова «зверь», «кошачья», «тигр». То есть детские черты Грушеньки - лишь маска, скрывающая ее хищнические, звериные повадки, которые она приобрела в течение своей жизни.
Таким образом, можно сделать некоторые выводы относительно лексической парадигматики в выражении концепта «детство» в художественных произведениях Ф.М. Достоевского.
Прежде всего, автор очень хорошо знает традиции в изображении образов детей в русской и мировой литературе. Именно традиционное изображение требует использования в описаниях детей групп слов определенной семантики. В то же время выражение концепта «детство» у Достоевского чрезвычайно индивидуально. Образы детей, картины детства, мотивы «детскости» получают глубокое символическое обобщение в произведениях писателя. А этому способствует изменение парадигматической соотнесенности лексических единиц, используемых в этих описаниях.
Парадигматическая соотнесенность лексем есть фактор актуализации в художественном тексте эстетических значений слов.
367
