CC BY
42
УДК 821.161.1 Валентина Павловна Фёдорова
Курганский государственный университет
ПАРАДИГМА МЕТАФОРЫ «ПЬЯНСТВО - БЕЗУМИЕ» В НАСЛЕДИИДИАКОНА Е. Д. ЗОЛОТОВА
Евгений Дмитриевич Золотов - представитель «низовой фольклористики», уралец. Родился он в 1852 году в селе Стефанове, недалеко от Кунгура. Вспоминая детство, Золотов с горечью отметил главную беду родной семьи - пьянство отца, дьячка местной церкви. Десятилетним мальчиком Е. Д. Золотов был принят в первый класс Пермского духовного училища. Затем была бурса на полном казенном содержании. Не состоялось обучение в духовной семинарии - всё по той же причине: тяжелое материальное положение. Но один год учебы в семинарии, самообразование подготовили его к работе в должности учителя в Стефанской церковноприходской школе. Заметили его ревностное отношение к делу, и в 1870 году восемнадцатилетний юноша был «посвящен в стихарь» и определён псаломщиком к Христо- Рождественскому собору в Юговском заводе. Доводилось служить в Кунгуре, селах Осиновского и Кунгурского уездов. Последнее место службы - село Верхние Пески современного Катайского района Курганской области, где был создан главный его труд - «Песковская летопись» [1]. В селе Верхние Пески Е. Д. Золотов поселился в связи с «вихрями враждебными», которые своим веянием разбрасывали людей по стране, ломая судьбы и разрушая традиционный жизненный уклад. Спасаясь от большевиков, церковнослужитель Золотов решил войти в армию Колчака, но скоро увидел её тупиковый путь. Вернулся из Сибири, поселился в зауральском селе, получив место псаломщика. На запрос зауральских властей о его политической благонадежности из Черного Яра, места предыдущего служения батюшки, пришел положительный ответ. Не «сдали» земляки хорошего человека известной организации.
В Верхних Песках Е. Д. Золотов начал записывать фольклор, в чем большую помощь ему оказал известный краевед В. П. Бирюков. Об этом свидетельствует их переписка [2]. К фольклорному краеведению Е. Д. Золотов был уже подготовленным. Его знали как исследователя истории храмов Пермской земли. На основе архивных материалов ему удалось показать своеобразие Пугачевского движения в Кунгурском крае. Из архивных материалов выбраны просветителем-гуманистом секретные дела 1751 года, связанные с наказанием людей, оговоривших в пьяном состоянии себя и знакомых. Секретные «дела» опубликованы в Х1-Х11 выпусках «Трудов Пермской ученой архивной комиссии» (1914-1915 гг.). Они переизданы О. А. Реневой [3]. Тринадцать дел связаны воедино известным афоризмом «Вино вину творит» и метафорой «пьянство - безумие». Метафора преломляется на бытовом уровне, который дает материал для философского обобщения о вине человека перед самим собой за потерю человеческого достоинства. Типичность алкогольного безумия реализуется в устойчивости сюжетной структуры, хронотопе, звуковом и материальном коде.
Типология композиции сюжета определяет типичность рамок жизни людей, «безмерно пивших»: опьянел, в «бреду» кричал «Слово и Дело», пыточная, наказание. Пьяный крик не остается просто криком, он проявляется знаками на теле от ударов кнутом, плетью. Громогласные крики «за безмерным пьянством» заканчиваются горестным признанием о потере памяти. Трагедия алкогольного безумия реализуется в хронотопе. Хмель шумел на свободе, среди людей, на просторе, он даже рождал испуг слушателей.
© В. П. Федорова, 2012.
Но ответ держится в закрытом пространстве, страх перенесен на сознание проспавшегося горемыки.
Сам не тянувшийся к рюмке, Е. Д. Золотов показал «Секретными делами» трагедию всеобщности закона разрушения личности и её жизни алкоголем. В «безмерном питии» одинаково ведут себя люди разного возраста, разного социального статуса, места жительства. Хмель никого не щадит, отнимая у людей память, заставляет оговаривать себя и знакомых - ни в чем неповинных людей. Персонажи секретных дел своими поступками реализуют верность пословичных заключений, в которых противопоставлены вино и ум: «Хмель шумит, ум молчит. Вино с разумом не ладит», «Выпьешь много вина, так поубавится ума», «Вино уму не товарищ». Шестнадцатилетнему «пищику Федору За-гурскому» [3. С. 192] (Нижнетагильский завод) дали вина, так и стал без ума. Алкоголь сбивает с пути зрелых годами людей. Сорокалетний рудокопщик Михаил Стрельников в 1751 г. 1 января в пьяном безумии кричал «Слово и Дело» на унтер-шихтмейстера Ста-духина, который пытался отговорить пьяного рудокопщика от побега (там же). Из следствия и допроса оказалось, что «Стрельникову 40 лет; кричал ли он на Стадухина “Слово и Дело”, того за пьянством не помнит; бежать хотел ли куда, тоже не памятует оттого, что безмерно был пьян. Кроме этого оказалось: 1-е - в 1743 г. Стрельников, в бытность его при руднике, сказывал “Слово и Дело” и за то наказан был плетьми и по-прежнему в работы послан; 2-е - в 1747 г. с рудника от работы самовольно отлучался и явился сам, а жил по разным местам и деревням, а больше шатался по кабакам и пьянствовал, за что был наказан плетьми и отослан на рудник в работы. 1751 г. апреля 30 Канцелярия постановила: “рудокопщика Стрельникова за ложное в пьянстве сказывание “Слова и Дела” Государева... наказать гонянием шпицрутен чрез полк пять раз и по наказании послать его на Нерчинские заводы в горную работу» (там же). Шестнадцатилетний пищик Нижнетагильского завода Зауральский бит плетьми и отпущен служить в Невьянскую заводскую контору.
Канцелярия Главного Правления заводов «за ложное за собою сказывание в пьянстве «Дела Государева» приговаривала, как правило, формульно: «Наказать нещадно», «Наказать плетьми нещадно», «Вместо гоняния шпицрутеном наказать плетьми нещадно», «Учинить жестокое наказание, вместо кнута бить плетьми нещадно». Архивные дела середины XVIII века обобщили закономерность судьбы пьяниц, отразившуюся в пословице: «Кто чарку допивает, тот веку не доживает».
Диакон, знавший лучшие произведения русской классики, воспитавший свои эстетические чувства на высоких художественных образцах, с горечью отмечал грех богохульства и сквернословия - результат безумного и безмерного пьянства, что тоже ведет к тяжелому следствию и наказанию. В этом плане характерно одиннадцатое письмо Екатеринбургской таможни о копиисте Гаврииле Обуховском и служивом Григории Кокшарове: «1751 г. ноября 9-го дня, вечером, в Екатеринбургской таможне служивый Григорий Кокшаров в пьяном виде шумел, а копиист Гавриил Обуховский его останавливал, говоря, что завтра воскресенье, на это ему Кокшаров сказал, (выговоря матерную брань, как она простонародно произносится) “мать-де твою и с воскресенье”. 1751 г. декабря в 4-й день канцелярия Главного Заводов Правления, слушав это дело, постановила: показанного служивого Кокшарова отослать в Тобольск к Преосвященному Сильвестру, митрополиту Тобольскому и Сибирскому, а копииста Обуховского освободить. Окончания дела нет» [3. С. 200]. «В пьяном виде» богохульствовал в воскресный день в кабаке Катайска крестьянин Тимофей Хорохов [3. С. 198], «многие чинил шумства и не потребные матерные брани» рудакопщик Яков Черников (там же).
Пьянство как безумие манифестировано соотнесенностью формой наказания пьяниц и сумасшедших - их физической связанностью, скованностью, неподвижностью. Большинство персонажей «Секретных Дел» проходит через заковывание в кандалы. Так,
1 января 1751 г. «первой статьи рудокопщик Исетского рудника Михаил Стрельников, бывши в пьяном виде, вознамерился с рудника бежать, но его от побега удержал унтер-шихтмейстер Стадухин. Когда Стрельникова стали вязать, то он закричал, что знает за Стадухиным “Слово и Дело” Государево. Стрельникова Стадухин при доношении отправил закованного в кандалах в Исетскую контору, контора в свою очередь обо всем этом донесла в Канцелярию Главного Правления Сибирских и Казанских Заводов, препроводивши туда же и Стрельникова [3. С. 192]. Закончилось всё горными работами в Нерчинке.
Материалы середины XVIII века свидетельствуют о том, что безумие опьянения подчиняет людей разных профессий разного социального положения. Так, четвертое дело засвидетельствовало опасное заявление о знании «Слова и Дела» служащего при Екатеринбургской Таможни Ивана Пономарева, который прибежал к гауптвахте, пьяный, стал кричать, что есть за ним “Дело” Государево и чтобы его взяли под караул. Слышал это Стефан Посохов, который посадил его на гауптвахту и донес о том в Канцелярию Главного Правления Заводов. Пономарев был допрашиван и показал, что за безмерным пьянством ничего не помнит. Допрашиван был и Посохов, который показал, что Пономарев был безмерно пьян» [3. С. 193].
Не вовремя развязался язык у дровосека Кушвинского завода Ивана Упорова, который 12 мая 1750 г. «по полуночи быв пьян, весьма необычно кричал “Слово и Дело” и по приводе его в солдатскую избу для скования выговаривал: “Куйте меня и подвального Остафьева”, который и некоторые другие притом были» (там же).
В архиве сохранилось дело № 6 - о проступке крестьянина Якова Слободчикова: «Ольховской слободы о крестьянине Якове Слободчикове. 1750 г. июня 26 Ольховской слободы крестьянин Иаков Слободчиков в Каменском заводе пред квартирой управляющего пьяный кричал необычно, бранился и называл управителя Степанова вором, потом пошел в мирской двор, в котором подканцелярист Пушкин переписывал допросы, и Слободчиков Пушкина с делами с двора стал гнать и называл управителя Степанова и Пушкина ворами, за что его, Слободчикова, управитель приказал посадить «в цепь», и при этом Слободчиков стал кричать «Слово», а какое, о том не объявил. Об этом поступке Слободчикова из Каменской заводской конторы было донесено в Канцел. Гл. Прав. Заводов. Из допроса оказалось, что Якову Слободчикову 40 л., раньше он ни за что не судился: кричал ли что, и называл ли управителя Степанова и подканцеляриста ворами, того за пьянством не помнит. А что он кричал «Слово» и называл ворами управителя Степанова и Пушкина, это подтвердилось свидетельскими показаниями». По делу Канцелярия 15 июля 1751 г. постановила: «крестьянина Слободчикова за сказывание ложно в пьянстве «Слова» по силе ... указа... наказать плетьми и отпустить по-прежнему в дом его, а берг-гешворен Степанов и подканцелярист Пушкин о бесчестии своем, если хотят, должны искать судом, где надлежит» [3. С. 195].
Того же15 июля Слободчиков и наказан был плетьми.
По пьяному делу копеист конторы завода цесаревны Анны Данила Поздняков «кричал «Слово и Дело» на целовальника Хандрухина. Об этом поступке Паздникова контора завода Цесаревны Анны донесла в канцелярию Главного Правления Казанских и Сибирских Заводов, куда препровождены были, закованные в ножные железа, Паздников и Хандрухин. При допросе Паздников показал, что оное от него было ль сказывано, но ничего за безмерным своим пьянством не памятует».
В «бреду пьянства» рудокопщик Яков Черников объявил, что знает «Слово и Дело» Государево. Но вспомнить, что кричал, не мог, так как «напивался до пьяна и в том пьянстве» многие чинил шумства и непотребные матерные брани» [3. С. 197].
Метафорически мотив «пьянство - безумие» является стержнем сюжета и его развития. Каждое из дел - это история безумного выкрика и его последствий, реализация
метафоры «напился до безумия!» Сами герои признаются, что были в бреду, безумии, потере памяти. Мотивы беспамятства и безумия в опьянении связывают безмерное питие и наказание как дело и его результат, как завязку и развязку.
«За пьянством не помнит», как и что кричал юноша Загурский. Служащий при Екатеринбургской таможне Иван Пономарев за безмерным пьянством ничего не помнит. Дровосек Иван Упоров, «быв пьян», в беспамятстве кричал оговор, крестьянин Яков Слободчиков «за пьянством не помнит» ничего. Метафора «пьянство - безумие» пронизывает «Песковскую летопись». По наблюдениям её автора, - безумие не осталось в XVIII веке. В XX веке оно вышло за рамки кабака. Крик «Слово и Дело» заменили дела, не менее безумные, чем слова. В «Песковской летописи» показано, как послевоенное и послереволюционное село обнищало. Сократилась номенклатура ремесел. Бесперспективность жизни вызвала тягу к пьянству, что сопряжено с воровством. Самогоноварение стало нормой жизни. Символом неблагополучия стало увеличение численности кабаков, разрушающих семьи, общину, человека. Е. Д. Золотов отметил уловки кабатчиков, плетущих удавки на бесхарактерных. Обратимся к тексту:
«В Песках было 2-3 кабака, и для слабых, бесхарактерных это было заманчиво, в особенности, когда продажа была с вывеской: «Распивочно на вынос»; то есть находились с утра и до вечера в кабаке, выглядывая, кто бы из знакомых угостил водкой. Кроме того, могли, не имея денег, закладывать с себя все рубашки. А кабатчик брал заклад и отпускал водку, никого не стесняясь. И в летнее время, рассказывают старожилы, около кабаков постоянно много народа, разутых, раздетых. А проспятся, надо опохмелиться, а без денег не дают, а заложить с себя нечего. И бежит каждый домой, тащит в кабак, что может вырвать силой у жены, последнее добро [1. С. 138]. Трагедия послереволюционного села видится в крушении исторической памяти и бездумного отношения к будущему. Пьянство становится наследственным пороком, «а с этим и бедность, потеря воли, здоровья, нежелание трудиться. И, имея пашни, отдавали другим в аренду. Так и вились бедняки, как в заколдованном кругу, не имея возможности восстановить своё хозяйство». Образовался и временной круг безумия. Сельский диакон бил тревогу, отмечая расширение дорог зеленого змия по стране, по крестьянству, по русскому этносу.
Государственная политика спаивания народа была замешана на послереволюционной вседозволенности, открытости для бедноты. В «Песковской летописи» им сделано угнетающее наблюдение о двойном стандарте подхода начальства к алкоголю и самогоноварению. Эта одна из причин страшного зла - крестьянского спаивания. На глазах народа начальство пьет, но с высоты своего положения грозит наказанием тех, кто чином ниже: «Среди крестьян алкоголизм - такое страшное зло: экономическое, моральное, физическое, что борьбу с ним в строительстве жизни надо поставить в первую очередь между другими очередными задачами. За года 1920, 1921, 1922 пьянство, по крайней мере, здесь проявлялось в слабой степени по причине неимения под руками дешевой водки и преследования за самогон от правительства. Но денежные штрафы от 10-15 и от 100-200 рублей, смотря по состоянию, в корень подрывали их экономическое благосостояние. Без репрессивных мер обойтись нельзя. И в преследовании за самогон нужен пример воздержания и абсолютной трезвости. Обычно слышать между ними [песков-цами. - В. Ф.] такие разговоры: «Нас судят, наказывают, штрафуют за то, что мы варим самогон, но знаем и видим, что те, которые привлекают нас к ответственности, сами пьют самогон». Известно также крестьянам, что многие из партийных руководствуются иезуитским правилом: «Пить, но не попадаться, и чтобы никто не знал». Я сам читал «Московскую правду», «Московскую крестьянскую газету» и нередко встречал руко-водственное правило, что нужно применять не приказ, а «показ»: «Врачу, исцелись сам» [1. С. 143]. Как видно, Золотов предлагал меры, способные остановить алкоголизм в деревне. Свои заключения он вносил в проповеди, пытаясь достучаться до трезвого разума,
приводил примеры беды от алкоголя, соединенного с бедняцкой нахрапистостью и безнаказанностью. Характерен устный рассказ «Приготовление самогонки и ослепление». Действие перенесено в 1918 год, конкретизировано место - Верхние Пески. В то время «редкие не варили себе пиво, браги, самогонки». И крестьяне «наверстывали утрату выпивки за время войны» [1. С. 77].
В основе сюжета лежит конфликт беднячки и её соседки, имевшей большую «чугунку» - чугун. Взяв чугун, беднячка долго его не возвращала, так как постоянно варила самогон. На требование хозяйки чугуна вернуть ей её вещь дочь соседки плеснула горячей самогонкой ей в глаза. «И я света Божьего не взвидела, убежала кое-как домой. Мужа дома не было - на войне, оставалась со старухой-матерью да четырьмя малыми детьми. Все подняли плач. Две недели страшно болели глаза, вылежала 2 месяца в больнице, но зрение пропало навсегда. И в таком состоянии приходится по домашности работать самой, пекчи хлеб, доить коров, стираться. Помогают муж и дети» (там же). В новое время страдает не виноватый, а безвинный. Золотов говорит о том же безумии, но безумии ощущения власти и безнаказанности. Алкоголизм он противопоставил радости жизни, которая заключается, по его мнению, в творчестве, труде, воспитании детей, познании культуры, в своем духовном строительстве. Со страниц «Песковской летописи» звучало набатом слово мудрого, умного, трезвого человека, обращенное к прихожанам, читателям, властям. Воз где?
Список литературы
1. Золотов, Е. Д. Песковская летопись [Текст] / Е. Д. Золотов // Фольклор и литература Зауралья : из истории зауральской фольклористики : учеб. пособие / сост. и авт. ст. В. П. Фёдорова, Е. Н. Колесниченко. - Курган, - С. 22-179.
2. Письма Е. Д. Золотова В. П. Бирюкову // Фольклор и литература Зауралья. С. 190200; Письма В. П. Бирюкова Е. Д. Золотову // Фольклор и литература Зауралья. С. 201207.
3. Секретные дела «Слово и Дело» за 1751 год [Текст] // Боль души. Избранное : сборник статей / под редакцией О. А. Ренёвой. - Кунгур, 2002. - С. 189-203.
