Панславистские журналы «Благовест» и «Русская беседа» о русинском вопросе (1890–1896 гг.) Текст научной статьи по специальности «История и археология»

УДК 94(47).082 UDC

DOI: 10.17223/18572685/71/4

Панславистские журналы «Благовест» и «Русская беседа» о русинском вопросе (1890-1896 гг.)*

М.В. Медоваров

Национальный исследовательский Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского Россия, 603950, г. Нижний Новгород, пр. Гагарина, 23 E-mail: [email protected]

Авторское резюме

Проанализировано восприятие русинского вопроса в Галиции, Буковине и Закарпатье, а также в русинской эмиграции в Америке российскими периодическими изданиями «Благовест» и «Русская беседа» в период с 1890 по 1896 г. Фактическим руководителем этих журналов был левый панславист Афанасий Васильев. Продемонстрировано отсутствие специальных работ о нем и в целом о левом крыле позднего славянофильства. Подчеркнута недостаточная изученность отражения русинской темы в общественном сознании России 1890-х гг. Основное внимание уделено эволюции позиций «Благовеста» и «Русской беседы» как его продолжения. Рассмотрены корреспонденции из Галиции, Буковины, Закарпатья (Угорской Руси), а также русинской эмигрантской диаспоры в США, публиковавшиеся на страницах этих журналов. Проанализированы политические обозрения и исторические труды по русинскому вопросу, формировавшие у читателей панславистских журналов представления о крайней степени угнетенности русинов в Австро-Венгрии и об их борьбе за единство со всем русским народом. Сделан вывод о существенном вкладе журналов Афанасия Васильева в формирование общественного мнения России о зарубежных русинах. Хотя влияние «Благовеста» и «Русской беседы» было ограничено узким кругом читателей, заложенные А.В. Васильевым, Н.П. Аксаковым, С.Ф. Шараповым и их единомышленниками тенденции впоследствии усилили свои позиции в русской общественной мысли начала XX в., способствуя быстрому росту вовлеченности Российского государства и общества в русинский вопрос в Австро-Венгрии.

* Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 22-7810006, https://rscf.ru/project/22-78-10006

Ключевые слова: позднее славянофильство, русский панславизм, Галиция, Буковина, Закарпатье, русинский вопрос, Афанасий Васильев, Николай Аксаков, «Благовест», «Русская беседа»

Pan-Slavist Journals Blagovest and Russkaya Beseda on the Rusin Question (1890-1896)*

Maxim V. Medovarov

Lobachevsky State University of Nizhni Novgorod 23 pr. Gagarina, Nizhny Novgorod, 603950, Russia E-mail: [email protected]

Abstract

The article focuses on the perception of the Rusin Question in Galicia, Bukovina and Transcarpathia, as well as among the Rusin émigré in America as reflected by the Russian periodicals Blagovest and Russkaya Beseda from 1890 to 1896, when edited by the left-wing Pan-Slavist Afanasy Vasilyev. According to the author, Vasilyev's personality as well as the left wing of the late Slavophilism and the reflection of the Rusin Question in the Russian social conscience in the 1890s is understudied. In his article, the author draws on the correspondence from Galicia, Bukovina, Transcarpathia (Hungarian Rus), as well as the Rusin émigré in the USA published in Blagovest and Russkaya Beseda to trace the evolution of their stance on the Rusin question. He also analyzes the political reviews and historical works on the Rusin question that shaped the idea that Rusins were extremely oppressed in Austria-Hungary and struggled for the unity with the entire Russian people. The author concludes that VasiLyev's journals significantly contributed to the formation of Russian public opinion about Rusins abroad. Although Blagovest and Russkaya Beseda had a limited readership, the tendency shaped by Vasilyev, Nikolay Aksakov, Sergey Sharapov and their ideological soulmates subsequently strengthened their positions in Russian social thought in the early 20th century, contributing to the growing involvement of the Russian state and society in the Rusin question in Austria-Hungary.

Keywords: Late Slavophilism, Russian Panslavism, Galicia, Bukovina, Transcarpathia, Rusin Question, Afanasy Vasilyev, Nikolay Aksakov, Blagovest, Russkaya Beseda

* The research is funded by the RSF Project 22-78-10006, https://rscf.ru/en/proj-ect/22-78-10006

История формирования общественного мнения в России по русинскому вопросу, первые шаги влияния прессы на представления публики о жизни зарубежных русинов изучены крайне недостаточно применительно к концу XIX в. [22: 75-78; 39]. По справедливому замечанию М.Л. Ивашкина, история русинов «не имеет прочной традиции в отечественной науке» [10: 68]. Из монографий последних лет выделяются исследования по истории русинского движения. В частности, рассматриваются борьба в Галиции по вопросам орфографии в 1892-1894 гг. [3: 53-56; 27: 107-108; 46: 87-88], межпартийная борьба и кровопролитие на галицких выборах в 1890-1896 гг. [13: 60-68] и деятельность закарпатского священника Алексия Тота в США, в 1891 г. перешедшего из униатства в православие [3: 68-70], которая отдельно будет проанализирована нами ниже.

А.И. Миллер, настаивая, что Россия якобы активно вела панславистскую пропаганду в Австро-Венгрии, не делает разницы между российским правительством и дипломатами, равнодушными к данной теме, и частными активистами, в том числе из Санкт-Петербургского Славянского благотворительного общества (далее - СБО), к числу которых принадлежали и левые панслависты А.В. Васильев и Н.П. Аксаков [24: 68-69]. Напротив, Н.М. Пашаева четко противопоставляет позицию российского государства и панславистов (включая «Благовест») в 1890-е гг. [27: 111-116]. В монографии М.Э. Клоповой левые панслависты и их журналы не упоминаются, но постановка ею вопроса о противостоянии панславистской общественности и российской кабинетной дипломатии, ничего не делавшей для русинов [13: 46-66], близка к Н.М. Пашаевой.

М.А. Шульга, обращаясь к русинскому вопросу в 1890-е гг., сосредоточил внимание на патриархе правого крыла поздних славянофилов В.И. Ламанском [47: 20-22], который, как известно, после конфликта с левым и центристским крылом панславистов утратил позиции в данном движении. Наиболее острые нападки на правых в 1888 г. исходили именно от А.В. Васильева, что рассмотрено историками на примерах В.И. Ламанского [23: 43; 29: 381-382], А.А. Киреева и К.Н. Леонтьева [21: 60, 63-64].

Ввиду весьма слабого обращения русских правых монархистов конца XIX в. к русинскому вопросу [22], задача первичного формирования общественного мнения в России по данной теме во многом легла на плечи журналов «Благовест» и «Русская беседа», де-факто возглавлявшихся А.В. Васильевым. Специальных исследований ни об этих журналах, ни о нем самом не существует, за исключением энциклопедических статей А.Э. Котова [14] и А.Д. Степанова [38], хотя Васильев играл заметную роль в общественной жизни России

(после 1917 г. - и в эмиграции) на протяжении десятков лет. При этом причислять его к консерваторам или черносотенцам можно только с большими оговорками, поскольку в «Благовесте» он называл себя либералом и ставил знак равенства между славянофильством и «подлинным» либерализмом, в чем его поддерживал Н.П. Аксаков [31]. Любое «охранительство» и «реакция» были для них неприемлемы, а в 1905 г. Васильев вышел из правого Русского собрания по причине своей поддержки либеральных требований [38]. Афанасий Васильев и Николай Аксаков вслед за Орестом Миллером могут быть охарактеризованы как левые панслависты, русские национал-либералы, предтечи национал-демократов 1910-х гг.

Хронологические рамки исследования (1890-1896 гг.) определяются как периодом издания «Благовеста» и второй «Русской беседы», так и переменами в политической жизни Галиции и всей Европы в данные годы.

Активизация интереса левого крыла СБО к русинам относится к концу 1880-х гг. В 1888 г. член СБО Г.И. Купчанко основал в Галиции журнал «Русская правда»; одновременно выходила часто менявшая названия газета О.А. Маркова («Червонная Русь», «Галицкая Русь», «Галичанин») [27: 104]. Произошли заметные перемены в русской панславистской журналистике: преобразование ежемесячных «Известий СПб. Славянского благотворительного общества» в еженедельную газету «Славянские известия» (1889-1891 гг.) и реформирование «Благовеста».

«Благовест» издателя и редактора Г.И. Кульжинского с 1883 г. выходил в Харькове, с 1888 г. в Петербурге, с октября 1889 по январь 1890 г. - в Нежине. До 1889 г. журнал иногда печатал репортажи о тяжелой жизни в Галиции, но в последних, нежинских номерах эта тема отсутствует. Издание «Благовеста» было возобновлено левыми панславистами, отстраненными от «Славянских известий» 15 августа 1890 г., издателем журнала теперь числился Н. Филиппов, «кормчим» (т. е. редактором) - Ф.В. Четыркин, фактическим редактором и автором программных статей и примечаний - А.В. Васильев. Активнейшими сотрудниками журнала стали С.Ф. Шарапов и Н.П. Аксаков. К.Н. Леонтьев иронизировал над «пламенными славянолюбцами "Благовеста"» [18: 662] и даже называл журнал «бешеным панславистическим воем» [25: 22 об.]. В.В. Розанов спустя много лет писал, что «Благовест» Васильева работал на Т.И. Филиппова в его борьбе с С.Ю. Витте [14: 90], однако в этом можно усомниться ввиду известной близости К.Н. Леонтьева к государственному контролеру.

Русинский вопрос почти сразу занял одно из ведущих мест в «Благовесте». Ввиду воздействия журнала на неопределенно широкий круг читателей и, как будет показано, необычную для 1890-х гг. долговеч-

ность издания, можно говорить о том, что наряду с официальными изданиями СБО он способствовал формированию общественного мнения в России в отношении «зарубежной, подъяремной Руси». «Благовест» неоднократно приостанавливался на несколько месяцев; с августа по декабрь 1890 г. было издано 9 выпусков, в 1891 г. - 21, в 1892 г. - 16. В 1893 г. журнал вышел лишь пять раз и не затрагивал русинскую тему. В январе 1894 г. появился последний 53-й выпуск под редакцией Н.П. Аксакова с измененной программой. Русинской темы в нем не звучало, в отличие от основанного тогда же «Галиц-ко-русского вестника» (вышло два номера), рассмотрение которого выходит за рамки данной статьи.

Продолжением де-юре «Галицко-русского вестника», а де-факто «Благовеста» в 1895 и 1896 гг. стал почти ежемесячный журнал левых славянофилов - «Русская беседа» под редакцией А.В. Васильева, а «Благовестом» теперь называлось историко-церковное приложение к ней под редакцией Ф.В. Четыркина. Состав редакции и сотрудников журнала, равно как и универсальная тематика публикаций (русинский вопрос занимал в «Русской беседе» весьма скромное место) позволяют рассматривать ее как единое целое с «Благовестом».

Проанализируем все 15 публикаций о русинах в «Благовесте» с октября 1890 по ноябрь 1892 г. вместе с двумя публикациями за 1894 и 1895 гг., а также 14 публикаций в «Русской беседе» 1895-1896 гг. В совокупности это позволит нам реконструировать образ русинского вопроса, создававшийся левыми панславистами в целях формирования общественного мнения.

Целесообразно разделить анализ публикаций на тематические группы по регионам: Галиции, Буковины, Закарпатья и американской диаспоры.

Общая характеристика положения русинов. Первая же статья «Благовеста» о русинах, написанная Ф.В. Четыркиным, провозглашала тезис об угнетении 3,5 млн русских в Галиции, Буковине и Угорской Руси со стороны польских, немецких и венгерских властей и полиции: «Несмотря на конституцию, предоставляющую (на бумаге, конечно) всем народностям Австро-Венгерского государства равные права, русским не позволяется ни употреблять свой родной русский язык в присутственных местах, учебных заведениях и проч., ни соблюдать как следует и как им хочется, церковные обряды» [45: 116]. Отмечалось, что жандармы мешают проведению униатских богослужений по православному обряду, а в Галиции крестьянам и священникам запрещают иметь издания львовских русофилов, включая газету Г.И. Купчанко «Русская правда», ее выпуски конфискуются. Особое значение придавалось запрету австрийским судом «Памятной кни-

жечки» Купчанко, распространявшейся по Галиции и Буковине и не нарушавшей закон, но неугодной властям из-за пропаганды русской идентичности этих провинций. Четыркин рассказывал о псаломщике М. Книше, отсидевшем полтора года в заключении за чтение крестьянам русских изданий Купчанко и вывешивание портрета Александра III. Подчеркивалось, что австрийские власти требуют от русских называться рутенами [45: 118].

В ноябре 1891 г. «Благовест» опубликовал текст речи Купчанко как члена австрийского общества трезвости перед аналогичным петербургским обществом. Русинский активист называл Галицию и Буковину центрами австрийского алкоголизма, а также убийств и самоубийств на его почве. Он связывал это с преобладанием водки у русинов (в отличие от пива и вина у немцев и чехов; закарпатские словаки, по М.В. Сарычу, пили и пиво, и водку-паленку). В этой статье Купчанко затрагивал вопрос языка, утверждая, что 3 млн галицких и 250 тыс. буковинских русинов не понимают русского литературного языка, что с «непросвещенными и необразованными крестьянами» приходится говорить на «малорусском наречии» [15: 885]. Однако тот же Купчанко, рассылая свои книжки о борьбе с пьянством по деревням, награждал за умеренную плату трезвых крестьян «медалями трезвости» на русском и немецком языках. Так, 20 тыс. крестьян отказались от алкоголя и получили такие медали, а их имена пропагандировались в газете «Русская правда» (например, Н. Лагадин из убийцы превратился в добродетельного активиста). В этой борьбе Купчанко помогали русскоязычные немцы А. Даум и М. фон Проско-вец [15: 886-887].

Общую характеристику русинов всех регионов давал также М.В. Сарыч. Не отделяя 3 млн галицких и буковинских русинов от 500 тыс. закарпатских, он подчеркивал единство процесса «пробуждения» у всех них русского и православного самосознания с 1848 г. и австрийских репрессий против «передовых русских патриотов» [20: 1072]. Эти репрессии, в его понимании, не сводились к арестам, но включали и аграрную реформу 1871 г. в Галиции, связанную с отрезками у крестьян лучших участков пашни, лесов и пастбищ и сопровождавшуюся военной силой, и монополизацию евреями тор-гово-ремесленной сферы, недоступной для крестьян. Все надежды галицкие крестьяне сначала возлагали на приход русского царя с армией, а потом - на эмиграцию самореализацию в Америке [20: 1073-1074].

Галицкая Русь в «Благовесте» и «Русской беседе». Галицкую тему в «Благовесте» в мае 1891 г. открыл Афанасий Васильев своим стихотворением «Порабощенным славянам» (впервые опубликовано в

1889 г.). Призыв свергнуть «орду неистовую немцев» он адресовал Галиции: «Наш красный Галич и Карпаты / Да внидут вновь под русский кров!» [6: 498].

В сентябре 1891 г. «Благовесту» пришлось вспомнить о галицких русинах в связи с кончиной о. Иоанна Наумовича [42]. Журнал знакомил читателей с биографией известного галицко-русского подвижника, который до 22-летнего возраста считал себя поляком, но был осмеян крестьянами с русской православной идентичностью, после чего стал ходить по Галиции и Закарпатью, стал священником и пришел к выводу об исконно русском характере своего родного края. По оценке «Благовеста», поляки в Галиции «переманили всё высшее сословие на свою сторону, отняли все права, уничтожили все предания русского быта. Остался один простой народ со своим духовенством, верный заветам своих предков, но народ без всяких прав, отданный на дикий произвол кичливой аристократии» [42: 739]. Обозреватель отмечал русинское возрождение 1848 г. во главе с Я.Ф. Головацким и роль в нем Наумовича, его изданий для народа, значение общества им. М. Качковского. Благодаря всенародной любви о. Иоанн стал депутатом рейхсрата и «считался самым видным представителем староюрцев - старорусской или, как называют ее поляки, "москалефильской" партии, признающей одну нераздельную Русь от Карпат до Урала». Подчеркивалось, что уже в «манифесте» 1866 г. Наумович отказался от этнонима «русин» или «рутен» в пользу «русского» [42: 740]. «Благовест» не скрывал заявлений о. Иоанна о своей политической лояльности Австрии и признании им католических догматов, но вместе с тем и того, что он настаивал на тождестве униатских церковных праздников, богослужений и народного быта с Москвой. Разорвать связи с православной Россией, говорил Наумович полякам, значило бы стать предателем и отступником от своих предков.

Наконец, «Благовест» знакомил читателей с деталями суда над Наумовичем в 1883 г., когда он был приговорен к 8 месяцам заключения и лишился прихода, а после анафемы от римского папы обратился к нему с апелляцией. В ответ Ватикан потребовал отказаться от особых условий унии и подписать латинское исповедание веры, но о. Иоанн на пике своей народной популярности во Львове в 1885 г. принял православие, после чего уехал в Киев и до конца жизни искал в Закавказье место для поселения галичан-пчеловодов; смерть о. Иоанна на обратном пути «Благовест» вслед за «Киевлянином» Д.И. Пихно приписывал пороку сердца, не упоминая слух о его отравлении [42: 743].

Первые корреспонденции из Галичины, а именно из Львова, в «Благовесте» принадлежали 18-летнему Ю.А. Яворскому, который прославился в 1891 г. выступлением за промежуточную между

украинофилами и москвофилами позицию относительно русинской идентичности [27: 108-109]. В дальнейшем взгляды Яворского эволюционировали в сторону признания галицких русинов частью русского народа, чему способствовало его сотрудничество в «Благовесте» год спустя. В письме из Львова от 12 (24) сентября 1892 г. публицист сравнивал судьбу Галиции с веткой, оторванной от родного русского дуба, которую многие столетия метают чужие ветра, а потому невозможно винить ее, что она не выросла, а «осталась так далеко позади, так глубоко во тьме» [49: 1541]. Яворский истолковывал историю Галиции как 500-летний сон тупых рабов, проснувшихся лишь от «сильного электрического тока» 1848 г.

Союз Червонной Руси с Габсбургами публицист называл роковой ошибкой, за которой последовали и другие. Современное галицко-русское общество он описывал как состоящее из трех сословий: крестьянства, низшего духовенства и средней интеллигенции («чиновники, адвокаты, профессоры, т. е. учителя, врачи, литераторы и журналисты, а отчасти также ремесленники и промышленники») [49: 1542]. Национальное возрождение, по мнению Юлиана Яворского, предполагало единство этих сословий, преодоление недоверия крестьян к «старорусской» партии галицко-русских просветителей, устроивших «хождение в народ», и эту задачу смог решить о. Иоанн Наумович. Крайне отрицательно Яворский оценивал украинофилов, пытавшихся, по его мнению, представить себе нищих галицких крестьян запорожскими казаками. По его оценке, к 1892 г. «на 3 миллиона русского населения в Австрии есть целых четыре партии: рутенская, русская, сепаратистическая и радикальная» [49: 1647]. Первую представляло старшее поколение, лояльное к Австрии и называвшее себя русинами, вторую - молодые львовские интеллигенты, перешедшие на великорусский литературный язык, создавшие академический кружок во Львове, и общество О.А. Мончаловского «Беседа». Украинофилов Яворский разделял на две партии: приверженцев «Новой эры» и радикалов группы Ивана Франко, причем «первые служат в лакеях у правительства и поляков, а вторые - у женевских и лондонских социалистов» [49: 1648].

В первом номере возобновленной «Русской беседы» (январь 1895 г.) Афанасий Васильев опубликовал редакционную статью с обзором ситуации в Галиции [30]. Он выделил период австрийской поддержки русинов против поляков (конец XVIII в.), период немецкого угнетения поляков и русинов (первая половина XIX в.), попытку Вены в 1848 г. опереться на русинов при условии их идентификации как «рутенов», а не русских. Соглашение с Штадионом обозреватель называл роковой ошибкой галицкой интеллигенции: «Этот шаг сде-

лался началом зла и корнем бед Червонной Руси. С этого момента в народном организме червонорусов начинает развиваться болезнь, которую нельзя назвать иначе как рутенизмом. Этою болезнью они болеют до сих пор. Она сделала их нерешительными, уступчивыми, трусливыми, раболепными... она вселила в них уныние... породила в их среде антагонизм и усобицы, раздробила их силы, лишила их отваги и гражданского мужества. сделала их равнодушными к собственным судьбам» [30: 56]. Иными словами, «русские не сумели воспользоваться представившимся случаем для действительного обеспечения своего народного существования и начавшегося народного возрождения» [30: 56]. Васильев делал вывод: «Думавшие перехитрить австрийское правительство русские сами были обмануты им: правительство. успело всецело завладеть народным движением на русском Прикарпатьи и направлять его по своему усмотрению» [30: 57]. К моменту введения конституции 1861 г. русины Галиции подошли слабыми и неподготовленными к борьбе с поляками.

Наконец, с 1863 г. во Львове появились украинофилы во главе с Лавровским, впервые выдвинувшие тезис об отдельном малорусском языке и словесности. «Рутенская» маска 1848 г., по мысли публициста, превратилась в сепаратистский украинский нарост, мешавший уже в 1866 г. о. Наумовичу консолидировать львовскую молодежь на общерусской платформе. Отмечалось, что в 1870-е гг. от украинофилов откололась атеистическая социалистическая фракция Франко и Павлика в Коломые. Следующий этап борьбы галицких русинов «Русская беседа» связывала с усилением польского гнета при правительстве Тааффе с 1879 г., приездом во Львов из Угорской Руси о. Адольфа Добрянского 1881 г. и процессом Ольги Грабарь 1882 г., после которого Наумович, Площанский и Добрянский были вынуждены покинуть Галицию. Вследствие передачи униатских монастырей иезуитам русская партия пошла на временное соглашение с украинофилами, что, по мнению автора, все-таки позволило усилить позиции «русской партии» в народе. Испугавшись этого, австрийское правительство спровоцировало демарш Романчука осенью 1890 г., ознаменовавший поворот украинофилов в сторону поляков и католицизма. Васильев упрекал «русскую партию» в том, что она не ответила Романчуку столь же ясным заявлением о приверженности единству русского народа и продолжала прикрываться «рутенизмом»; утешением служило лишь заметное ослабление также и украинофильских сил вследствие «угоды» с поляками [30: 60-61]. Крайняя бедность народа Галиции (крестьян, низшего духовенства, мелких чиновников и ремесленников), по мнению «Русской беседы», привела к неспособности русинов организовать хоть какую-то устойчивую партию и поставила под угрозу всё народное

«пробуждение». Обозреватель советовал галичанам перейти к опоре на собственные силы, преодолеть «отсутствие всякого руководства и крайнюю нерешительность». «Им не на кого в Австрии полагаться, не от кого ждать добра», указывалось в статье, и лишь собственными силами они смогут сделаться «действительными хозяевами на своей праотеческой, родной русской земле» [30: 63].

В августе 1895 г. в связи с новостями о подготовке празднования в Австрии 300-летия Брестской унии «Русская беседа» напоминала, что принимать участие в этом действе будут лишь полонизированные отступники, а поляки должны извлечь выводы из того, как уния погубила их королевство [28: 140-141]. Одновременно члены СБО отслужили панихиду по лидерам галицких русинов: М.А. Качковскому и о. Наумовичу. В связи с этим А.В. Васильев знакомил читателей с биографией и заслугами Качковского [5], причем основа его очерка публиковалась уже третий раз за семь лет с целью напоминания и повторения. Автор излагал историю борьбы львовских русинов 1860-х гг. за прессу на русском языке, подчеркивал заслуги «Слова» (1861-1887) и близких ему газет в защите «сознания общерусского народного достоинства и силы» по обе стороны Карпат. Упоминались заслуги епископа Григория Яхимовича, Б.И. Дедицкого, В.М. Площан-ского, О.А. Мончаловского, О.А. Маркова. Рассказывалось об обнаружении Васильевым утерянной могилы Качковского в Кронштадте и установку на ней на средства СБО в 1885 г. памятника, о структуре и работе общества им. Качковского с ячейками по всей Галиции.

С мая по октябрь 1895 г. «Благовест», преобразованный в церковное приложение к «Русской беседе», публиковал по частям 190-странич-ную монографию Н.Д. Тихомирова по истории попыток создания отдельной галицкой митрополии в XIV - середине XV в. [40] Всего лишь годом ранее в «Русском обозрении» вышла статья А.С. Павлова на эту тему [26], правда, Галиции там было посвящено лишь 18 страниц, и только о периоде XIV в.

Н.Д. Тихомиров, жалуясь на скудость исторических источников, всё же брался дать более развернутую картину истоков галицкого церковного сепаратизма. Он связывал его с контекстом политической истории Руси после упадка Киева и возвышения Москвы, с инициативой литовских князей вопреки желанию православного народа, в памяти которого краткосрочные попытки назначения галицких митрополитов вообще не отложились. Второй причиной называлась коррумпированность некоторых константинопольских патриархов, за «подарки» согласных назначить какого угодно митрополита. Н.Д. Тихомиров скрупулезно доказывал, что в XIII в. никаких галицких митрополитов не существовало [40: 33-39], что первым из них в 1302-1305 гг. был

Нифонт, а свт. Петр Московский изначально должен был стать его преемником, но был рукоположен в митрополиты киевские и всея Руси [40: 40-63]. По вопросам о личностях последующих галицких митрополитов XIV в. Н.Д. Тихомиров активно спорил с А.С. Павловым, вписывая их назначения и смещения в сложный контекст византийской междоусобицы и польско-литовских конфликтов. Подчеркивая непрочность, эфемерность галицких владык, историк последовательно проводил линию в пользу единства русской православной церкви, подчеркивал захирение Галиции, где с 1415 по 1540 г. не было не только митрополитов, но и епископов, что способствовало ее окатоличиванию еще до Брестской унии [40: 141-142]. Историк настаивал, что с XV в. польские короли сделали ставку на окатоличивание Галиции и больше не пытались поставить для нее отдельных православных иерархов. В экономическом и политическом отношении Галиция, в отличие от Волыни, стала «униженной и заброшенной», чем и объясняется крайняя скудость источников по ее истории XIV-XV вв. [40: 150-156]. Труд Тихомирова также содержал обширные экскурсы в политическую историю русских земель и примечания по общегражданской истории всей Юго-Западной Руси, Литвы и Византии в широком международном контексте [40: 157-189].

В октябре 1895 г. «Русская беседа» писала о полновластии министров-поляков у руля всей Австро-Венгрии и о вопиющем насилии на выборах в Галиции, где путем избиений избирателей дубинками были аннулированы их голоса и присуждена победа ставленнику правительства. Обозреватель был уверен, что польская шовинистическая политика в Австрии неизбежно приведет к краху всего польского дела, в то время как им стоило бы делать ставку на распад империи Габсбургов в будущей мировой войне [11: 156-158]. В январе 1896 г. «Русская беседа» сожалела о доверчивости галицких русинов, понапрасну отправлявших депутацию из 220 человек к Францу-Иосифу с просьбой распустить сейм, назначить новые выборы и прислать из Вены комиссара. Император, поддержав польскую партию, раскритиковал русинов и отделался неопределенными обещаниями. Обозреватель (очевидно, А.В. Васильев) цитировал речь председателя СБО Н.П. Игнатьева о мирном духовном сотрудничестве с галичанами и вносил в нее принципиальную поправку: требование полного освобождения Галиции и ликвидации Австро-Венгрии как таковой [12: 151-152].

Весной - летом 1896 г. «Русская беседа» публиковала письма анонимного автора-лемка о борьбе русофилов и украинофилов в Галиции. Он подчеркивал, что украинофилы не имеют права называть себя «народовцами», потому что «коверкают местное наречие»

и опираются на поддержку австрийской и польской администрации, а также «поборников малороссийского движения в России». Автор обращал внимание на пропаганду украинофилами планов создания «Руси-Украины» как «независимого малороссийского государства под эгидою Габсбургов», при том что «для поднятия культурного уровня, для улучшения экономического быта народных масс они не сделали ровно ничего» [17: 68]. Однако Лемко обращал внимание и на недостатки в работе галицких русофилов, которые не сделали для своей социальной опоры - крестьян - того, что могли бы сделать, а вели всю работу «сверху вниз»: сначала учредили академическую Галицко-русскую матицу, а потом уже дозрели до основания Общества им. Качковского с целью школьного образования; создали Общее рольнично-кредитное заведение, разорявшее крестьян кредитами, и лишь затем обратили внимание на инициативу «фонда для покупки земель» о. Ружицкого. Митрополит Григорий Яхимович старался поднять уровень и престиж униатского духовенства перед лицом Вены, а галицко-русские лидеры - готовить чиновников и банкиров, в то время как простые крестьяне подвергались разорению польскими и еврейскими банкирами, возмущался Лемко.

Специально для российских читателей он описывал механизм ограбления крестьян-русинов после 1849 г. при отнятии у них земель и лесов, а после 1861 г. - при наложении дорожной повинности в пользу польских помещиков. «Жадность польской шляхты, имеющей за собой большинство львовского сейма, не знает пределов», - сокрушался Лемко [17: 71], подчеркивая, что все исключительные феодальные привилегии польских панов (монополии на производство спирта, на мельницы, на охоту) сохранились и после отмены крепостного права, а их союз с евреями-арендаторами упрочивает эксплуатацию русинов. Лемко отмечал факт бегства галицких русинов: только в 1895 г. 1,5 % населения края уехало в Бразилию. Надежду на победу русского движения в Галиции он возлагал лишь на крестьянские веча [17: 73], на разум крестьянина: «Несмотря на повсеместное попрание закона о свободе собраний и о гражданской свободе личности он неудержимо продолжает стремиться туда, где обсуждают вопросы, касающиеся его быта» [17: 80]. Крушение Австрии с ее пустой, бессодержательной государственной идеей и господством сильных наций в политике Лемко считал неизбежным. Он отличал массы поляков от «гнилой плесени отжившей шляхетчины»: «Стремления нынешней галицко-польской шляхты диаметрально противоположны интересам польского народа, образ действия галицко-польских шовинистов в высшей степени тормозит развитие и преуспеяние польской национальности» [17: 80]. Лемко возмущался тем, что австрийская полиция, защищая интересы

шляхты, разогнала польское крестьянское движение во главе с о. Сто-яловским. Он одобрял решение русинской Подгорской рады в Стрые 11 апреля 1896 г. «организовать народную самозащиту не в сейме и не в парламенте, а в сельских и уездных советах» [17: 81]. Вместе с тем еще только предстояло завоевать большинство в этих советах в условиях грубейших нарушений при выборах и противодействия помещиков и ксендзов. Лемко отмечал угрозу создания всесословной волости и перехода должностей сельских старост в руки польских помещиков. План создания ссудных касс на деревне публицист отвергал, ссылаясь на прошлый опыт их подчинения диктату евреев-ростовщиков или (общество «Днепр») иезуитов [17: 82-83].

Своеобразным художественным итогом освещения галицкой темы в «Русской беседе» стал рассказ Илариона Габлы «Прокоп Звонарь» [8]. На примере одной деревни он живо описывал картины борьбы двух поколений униатских священников и прихожан с 30-х по 80-е гг. XIX в. за православную литургию и восьмиконечный крест против иезуитов-полонизаторов и евреев-контрабандистов. В рассказе подчеркивалась роль Венгрии и Ужгородской семинарии как раннего центра русинского движения меттерниховской эпохи и добрая память галицких русинов о встрече с русским генералом в походе 1849 г.

Рассмотрение галицко-русской темы в журналах левых панславистов продолжалось до конца их существования. В последнем номере «Русской беседы» была опубликована речь В.С. Драгомирецкого (бывшего редактора «Галицко-русского вестника») в торжественном собрании СБО 8 декабря 1896 г. о взаимоотношениях галицких русофилов с поляками [9]. Положение дел в крае он рисовал самыми мрачными красками: рабство народа, невыносимый гнет католического духовенства и евреев, поругание и забвение православия. За четыреста лет польского ига, говорил автор, «Галицкая Русь пришла к совершеннейшему упадку, всё куда-то исчезло, как будто никогда ничего не было, - живым остался один только простой, измученный и обращенный в рабство народ и его поруганная, исковерканная и попранная в своих правах церковь» [9: 66]. Вместе с тем Драгомирец-кий достаточно высоко оценивал столетие австрийского владычества, способствовавшее относительной свободе и оживлению русского национального движения за самостоятельность Галиции. Он приводил свидетельства увлечения львовских семинаристов всем русским в 1839 г., их идентификации себя как части российской культуры, ориентации на Н.М. Карамзина и тесного научного сотрудничества с М.П. Погодиным. Однако с 1860-х гг., «сделавшись вторично полновластными хозяевами Галицкой Руси, поляки в союзе с целой гидрой неразлучных их друзей - римских патеров - набросились на галичан

с алчностью кровожадных зверей. Порабощение русской веры и языка стало главной их целью» [9: 68-69].

В.С. Драгомирецкий отмечал «политическое растление» галицкой интеллигенции, тщетно пытающейся спастись от полонизации то заключением союза с поляками (намек на авантюру Романчука), то отречением от русскости (намек на украинофилов в целом). Вторым фактором гибели Галиции он называл самую сильную во всей Европе нищету крестьян, вызванную вымогательством поборов в пользу шляхты, ксендзов, чиновников. Разоренные крестьяне лишались дома и земли: «Вся Галичина наполнилась множеством безземельных и бездомных бобылей, придав этой стране - хотя и бедной капиталами и не развитой в фабричном отношении - характер фабрично-проле-тарствующих стран Запада с их аграрными и вообще экономическими затруднениями и опасностями» [9: 70].

Драгомирецкий подчеркивал роль евреев, скупавших земли русинов (особенно лемков) и поощрявших их отъезд в Америку: с 1880 по 1896 г. он оценивал число эмигрантов в 300 тыс. человек. С 1892 г. имела место также эмиграция русинов в пределы Российской империи [9: 71], о чем ранее писало «Русское обозрение» [22: 86-88]. Драгомирецкий утверждал прочность польско-еврейского союза в Галиции (из 800 тыс. евреев региона 600 тыс. называли себя поляками в политическом смысле), что в сочетании с назначением поляков на ключевые посты в руководстве Австро-Венгрии лишало русинов шансов на выживание. Публицист призывал не верить словам российских поляков о примирении, пока польская пресса в Германии и Австрии, часто руками приехавших туда из Российской империи поляков, разжигает ненависть ко всему русскому и православному, распространяет листовки с призывами идти на костер за верность католицизму [9: 72-74]. Луч надежды Драгомирецкий связывал с недавней поездкой галицко-русской делегации по России и их горячей поддержкой со стороны российских патриотов.

Положение дел в Буковине на страницах «Благовеста» и «Русской беседы». В апреле - мае 1891 г. Григорий Купчанко, издатель русских газет в Буковине, обстоятельно познакомил читателей «Благовеста» с ситуацией на местах. Он подчеркивал, что этот край носит русское название, что «русский православный народ жил в Буковине в незапамятные времена, еще тогда, когда о волохах или румынах, немцах, поляках, армянах, евреях и т. д. тут и слуха не было» [16: 446]. Купчанко отмечал, что во времена его детства буковинские крестьяне называли свою православную веру «волошской», а себя волохами; русской верой же они называли униатство Галиции. Бритые галицкие священники назывались «лядскими», а бородатые буковинские -

«волошскими». По словам Купчанко, эти православные священники были этнически русскими, но нарочно пользовались «страшной глупостью и темнотой тогдашнего нашего русского православного народа», пытаясь предотвратить его общение с галицкими униатами [16: 447]. В итоге буковинские мужики ненавидели унию, но считали себя «волохами», чему способствовала и активность волошских (румынских) учителей, несмотря даже на то, что буковинский епископ в 1835-1873 гг. Евгений Гакман придерживался русской идентичности. Румынизация осуществлялась руками этнически русских учителей и священников и в деревнях, и в Черновцах. Началась массовая замена фамилий и топонимов на румынские.

В такой среде вырос и сам Купчанко, но в старшем классе латинской школы в 1864 г. новый учитель из Галиции И.А. Глебовицкий (будущий профессор, памяти которого и посвящена рассматриваемая статья) внушил ему мысль хранить верность русской идентичности и в качестве примеров русской культуры привел ему стихи Т.П Шевченко и М.С. Шашкевича. По словам Купчанко, именно активистская деятельность Глебовицкого и еще не более десятка названных поименно галицких учителей, священников, врачей, переселившихся в Буковину, в 1860-е гг. сорвала процесс румынизации и германизации буковинских крестьян [16: 449-453]. Вслед за ними выдвинулись десятки местных священников и мелких чиновников, основавших в Черновцах общества «Русская беседа» (1868) и «Русская рада» (1870). Глебовицкий начал издание газеты «Зоря буковинская», инициировал появление в Черновцах русских вывесок, издание календарей, создание русских читален, обществ трезвости, сберкасс. «Благодаря ревностной совокупной деятельности буковинско- и галицко-русских патриотов, буковинская Русь воскресла, наконец, из своего долгого омертвенья и начала новое лучшее достойнейшее существование»,- подытоживал Купчанко процесс националистического «возрождения» [16: 480]. В ответ «оволошенные» священники и студенты усилили пропаганду румынизации в средних слоях буковинского общества, называя русский язык «бойковским» (т. е. галицким), «мужицким», «паскудным», «непросвещенным». По словам автора, «волошским пропагандистам... была лишь одна забота: чтобы русский народ. оставался в темноте и глупости и чтобы он и дальше не сознавал, что он есть часть великого русского народа, а чтобы верил и был убежден в том, что он есть волошский народ» [16: 481]. Перевод богослужения на румынский язык привел к тому, что буковинские русины бойкотировать непонятные службы и уходили либо в кабак, либо в униатскую церковь. Центром кристаллизации сопротивления «волохам» Купчанко называл возникшие в 1870-е гг. студенческие православные русские общества «Союз» и «Согласие».

Наконец, в Буковине появилась еще одна сила - «так называемые украинцы, народовцы или. мягонькие русины, которые в шестидесятых годах появилися в Галичине и которые из Галичины, как саранча, раз-летелися по целой Австрии и залезли и в нашу русскую православную Буковину» [16: 484]. Их Купчанко называл союзниками польских панов и иезуитов, а их украинский язык - «русско-польским». В считанные годы они получили большинство в студенческих обществах и вытеснили оттуда «москвофилов», основавших новое общество «Буковина». «Польская партия» с 1885 г. издавала газету «Буковина», пропагандировавшую переход в унию сначала на русском языке и пользовавшуюся популярностью у всех противников румынизации. С 1887 г. сотни крестьян приняли униатство, что вызвало испуг православной румынской консистории, в которой только теперь поняли, «какою великою глупостью. безумием. преступлением против святой православной веры было с их стороны многолетнее преследование русского языка и письма, многолетнее унижение русской народности» [16: 515]. В том же году Купчанко, издав книгу «Судьбы русского народа», вернулся из Вены в Буковину после 17-летнего отсутствия и основал газету «Русская правда», за три года добившись существенного сокращения униатской пропаганды. В ответ пропольские «черновицкие панки» безуспешно пытались засудить Купчанко и Глебовицкого за «измену», называя их «москалями» и «запроданцами» [16: 517-518].

В конце 1892 г. «Благовест» опубликовал исторический очерк Буковины, который фактически повторял основные выводы Купчанко [32]. В очерке утверждалось, что до конца 60-х гг. XIX в. австрийцы не подозревали о существовании русского населения Буковины; к тому моменту ни один ученый-славист в мире не написал трудов о нем. В этом автор винил буковинскую интеллигенцию, старавшуюся «заглушить и убить всякое национальное чувство, всякое русское сознание», заменив его «волошским» [32: 1728]. Он выдвигал тезис о славянском заселении Буковины с VI по IX в., о ее вхождении в Русское государство при князе Владимире и последующем развитии в составе Галицкого княжества до 1340 г., когда Галиция с Львовом досталась Польше, а в Буковину с 1352 г. пришли румыны Богдана Драгоша, сделавшего русское село Воловец своей столицей (с 1359 г. - Молдавского княжества) [32: 1729-1730]. С перерывом на присоединение к Трансильвании (1450-1484 гг.) и русскую оккупацию (1768-1774 гг.) Буковина оставалась молдавской, после чего была аннексирована Австрией - с этого момента анонимный автор переходил к компиляции из работ Купчанко. В несчастьях края он винил румынизированные дворянство и духовенство, с XVI в. уста-

новившие барщинную зависимость для лично свободных русских и цыган, при австрийцах замененную крепостным правом. Автор обращал внимание на австрийское постановление 1774 г., разрешавшее занимать любые должности в Буковине только немцам и румынам и требовавшее насаждения католической культуры, несмотря на сохранение русских названий мелких чинов [32: 1732].

Сменив «Благовест» на «Русскую беседу», А.В. Васильев в мае и августе 1895 г. продолжил практику редакционных статей о Буковине [33]. Отмечая актуальность русско-польской борьбы в регионе, он предпринимал исторический экскурс в этногенез румын и утверждал, что, спустившись с гор в конце XIII в., валахи через своих женщин постепенно румынизировали славянское население Карпат. Румын он называл славяно-романским народом, подчеркивал общность быта и братство «молдавских румын и червонорусов» [33: 151]. Это позволило Буковине остаться православным краем с десятками монастырей, без унии. В статье подробно рассматривались вехи австрийской политики в регионе после 1775 г.: административная поддержка немецкого и румынского элемента наряду с признанием существования русского населения и изданием при Иосифе II документов на русском литературном языке с единичным диалектизмами.

Русинское возрождение Буковины обозреватель связывал с событиями 1848 г. и последующим противостоянием двух фигур. В то время как Юрий Федькович (католик, сын православной), русский первопечатник Буковины и поэт, изменил свою позицию и с 1872 г. возглавил кружок украинофилов, о. Василий Продан стоял у истоков «Русской беседы» и «Русской рады» и до своей смерти в 1880 г. не допускал развития украинской партии в регионе. Лишь после этого общественность из «старорусской» партии стала переходить в украинскую [33: 156-157]. После процесса Грабарь в 1882 г. был закрыт «Родимый листок», и круг буковинских русофилов сжался до нескольких учителей и врачей.

Причиной поощрения малорусского сепаратизма автор статьи считал политику восточной экспансии Тройственного Союза, объясняя международными мотивами и основание немецкого университета в Черновцах, и массовое переселение поляков в Буковину в 1880-е гг. Это позволило создать украинско-польско-армянский политический блок, который в 1892-1894 гг. с переменным успехом боролся со старорусско-румынским блоком [33: 158-159, 90]. Тем не менее положение русинов, зажатых между православными румынизаторами и «национальными» униатами, было угрожающим. Как отмечал автор, с 1886 по 1894 г. центром политического конфликта стал вопрос о выборе орфографии: русской этимологической или украинской фоне-

тической. За последнюю выступили и поляки, и германские идеологи, писавшие «о необходимости раздробленья России и учреждения нового малорусско-польского государства со столицей в Киеве» [33: 90-91]. Несмотря на решения учительских советов об отказе от украинской орфографии, австрийские власти с 1894 г. принудительно ввели ее в школах и в нарушение конституции развернули пропаганду и репрессии против русинских активистов. За критику в своей газете «Наука» австрийских порядков и крестьянской нищеты в Вене пытались засудить ее престарелого редактора Д.М. Козарищука, равно как и Купчанко [33: 92-93].

Обозреватель освещал борьбу в буковинском сейме после выборов 1892 г., когда трем «старорусским» депутатам (Воляну, Бежану и бывшему украинофилу Тыминскому) противостояли два украинских (Пигуляк и Смаль-Стоцкий), так что австрийским властям пришлось снова нарушать закон и силой отстранять русофилов от работы в исполнительной власти. Другим очагом конфликта стало общество «Буковина» из трех десятков студентов, изучавших русский язык и литературу. Оно было беззаконно закрыто австрийской полицией в июне 1894 г. только за употребление русского языка [33: 95-96]. Автор констатировал дискредитацию украинской партии в народе по причине ее откровенного прислужничества полякам и немцам, погони ее приверженцев за взятками и чинами, крайнего деспотизма и призывов посадить в тюрьмы всех оппонентов украинской идеологии. «Русская беседа» сообщала, что во Львове и Черновцах началась резкая реакция крестьянской и студенческой молодежи против культа «безбожника» Шевченко и украинских идей, что в украинской партии остались только наиболее трусливые и корыстные элементы. Отмечалось, что к 1895 г. русская партия создала общество «Народная Буковина» и имеет две газеты: «Православную Буковину» и купчанковское «Просвещение» [33: 97-98].

«Благовест» и «Русская беседа» об Угорской Руси. Первая публикация «Благовеста» о закарпатских русинах была посвящена Пряшев-щине, где «то попадаются отдельные русские села и деревни среди словаков, то идут целые сплошные ряды русских селений», где находился русинский униатский епископ и основанная А.И. Добрянским духовная семинария для русинов. «Пряшов [sic!] есть сосредоточие духовной жизни северо-западной половины Угорской Руси», - отмечал М.В. Сарыч [35: 169]. В целом данная статья была посвящена мнению словацких крестьян о «москалях»: они очень хотели узнать правду о жизни в православной России и не верили пропаганде помещика и «плебана» (ксендза) о «москальском» людоедстве и тирании, поэтому с доверием восприняли рассказ Сарыча, описав-

шего жизнь в России как рай для всех крестьян: и православных, и католиков [35: 170-171]. Старый хозяин-словак с теплотой вспоминал свое сотрудничество с русскими войсками во время похода 1849 г. Во всех бедах и нищете своего края и крестьяне, и рассказчик обвиняли евреев, венгерских панов и католическую церковь, вспоминая, что при немецкой власти (т. е. до 1867 г.) положение было намного лучше [35: 172-173].

1 января 1891 г. Сарыч опубликовал еще одну статью - «Богомольцы на Угорской Руси» [34: 294-298]. В ней он утверждал, что под маской униатства православная вера и быт сохранились по обе стороны Карпат. Сарыч красочно описывал приток на монастырские летние праздники (Духов день и Успение) русинов из всех частей Австро-Венгрии, но также и словаков, и мадьяр, когда народ хором пел литургию и вспоминал приход русских войск в 1849 г. Сарыч подчеркивал факты паломничеств из Закарпатья в Почаев и крайне негативно характеризовал поведение евреев, пользовавшихся полной поддержкой жандармов против русских крестьян.

С августа 1891 по август 1892 г. «Благовест» регулярно публиковал анонимный цикл заметок об Угорской Руси, часть из которых подписана «фитой» (9). Всего вышло 11 выпусков, хотя иногда перерыв между ними достигал 2-2,5 месяцев [50]. Циклу было предпослано предисловие Афанасия Васильева, указывающее, что очерки принадлежат известному карпаторусскому деятелю и что более краткая и ранняя их редакция публиковалась в «Славянских известиях» 1889 г., но осталась тогда незавершенной. Таким образом, Васильев бросал вызов правому панславизму «Славянских известий» 1891 г. и позиционировал левый панславистский «Благовест» как преемника начатого ранее курса.

Цикл заметок начинался с общих сведений о регионе, причем автор сразу заявлял: «На Угорской Руси нет ни высшего аристократического, ни среднего класса, ни купечества. Наши древние бояре сделались мадьярами, перешли в кальвинство или римское католичество; чиновники должны быть ex officio мадьярами; а торговля почти исключительно в еврейских руках. Итак, вся Угорская Русь состоит из простого земледельческого народа и из священников и дьячков» [50: 714]. Автор приступал к этнографическим очеркам о быте, одежде, годовом цикле земледельческих работ закарпатских русинов («верхо-винцев» и «долишнян»), об их праздниках и суевериях [49: 715-717, 1380-1389]. Отмечалось проникновение к русинам католических икон и венгерского языка. В то же время подчеркивалась прочность религиозного самосознания горцев: говоря «я русин, я русска», они имели в виду принадлежность «русской вере», «русской церкви», в том числе те 60 тыс. человек, кто говорили только по-венгерски, но

ходили в униатскую церковь и тоже назывались «русскими» [50: 757]. Автор отмечал: «Угрорусский народ считает себя все еще русским православным народом, веру свою называет верою православною, церковь свою - церковью русскою. Об унии у него нет и понятия. Униаты только его священники, но и те, кажется, только из необходимости, ибо все они как-то нерасположены к римским католикам. Церкви строятся на Угорской Руси по-православному. Богослужение православное, посты и праздники соблюдаются православные, духовенство женатое, молятся по-нашему, обряд соблюдают греко-восточный, таинства принимают по уставу Святой Восточной Православной Церкви. <.> Угрорусы считают себя православными, а на римских католиков, которых зовут папишами, смотрят как на людей чуждого им вероисповедания» [50: 1394-1395]. В конце XIX в. часть униатских священников подалась в латинство и не отказывалась от мяса в Великий пост, что вызвало осуждение народа [50: 1384].

Автор заметок подробно рассматривал статус двух униатских епископов, пряшевского и мукачевского, и характер их зависимости от латинского митрополита и от габсбургской короны. Епископы и их советники-каноники назначались Францем-Иосифом, но получали оклад от венгерского правительства в зависимости от успехов в подавлении русского движения в крае [50: 758-762]. Так, 9. подчеркивал катастрофическое состояние 820 церковно-приходских школ Закарпатья и «препарандий» (педагогических училищ), в результате чего русинам преподавали только церковные предметы и венгерский язык на элементарном уровне, но не преподавали ни наук, ни практических хозяйственных навыков, ни грамотности на уровне способности написать челобитную; учебники отсутствовали как таковые, а буквари издавались на непонятной смеси русских и венгерских слов [50: 815-819]. В государственных венгерских школах учеников настраивали в атеистическом духе, но их в Под-карпатской Руси было мало. Мадьяризацией молодежи занимались также в Ужгороде учительская семинария, пансион священнических дочерей и приют сирот-сыновей священников [50: 889-892]. С 1890 г. в четырех закарпатских гимназиях было прекращено обучение на русском языке даже закону Божьему [50: 893]. «Не чудо, что на Угорской Руси просвещение не идет вперед; некому двигать его, ибо тружеников народного просвещения ожидает не признательность, а преследование», - подытоживал корреспондент «Благовеста» [50: 954]. Становившиеся образованными чиновниками вчерашние священники отрекались от церкви и своей идентичности: «Кто из русских в Угорщине попал в мирскую службу, того следует исключить из русского народа» [50: 1396].

Униатскими священниками назначались только русины, прошедшие обучение в венгерских семинариях (обучение в Венском университете было прекращено, потому что там студенты быстро приобретали русское самосознание) [50: 917-920]. Имевшим (даже незаслуженно) репутацию «панслависта» или «москаля» кандидатам приход не давали; священники, боровшиеся в 1850-е гг. за русинскую идентичность, умерли рядовыми сельскими пастырями [50: 954]. Требы с прихожан взимались, как в Средневековье, в виде натуральных и трудовых повинностей [50: 921]. Автор отмечал, что до XVIII в. закарпатские священники жили обычной крестьянской жизнью, но затем, несмотря на свою семейственность и трудолюбие, стали стремиться к «панской» роскоши и превратились в замкнутую наследственную касту, выходцы из которой становились «мадьяронами»: «Эта спесь и желание поблестеть и составляет ныне отличительную черту угро-русского духовенства» [50: 952-953, 1396-1398].

Обозреватель подчеркивал отсутствие политических прав закарпатских русинов: их не назначали на должности выше сельского писаря, сельский голова и крестьянская община были бесправны перед решениями помещика, крестьяне лишены права на охоту, а членами «губернских» советов избирались только венгры и евреи, часто даже с образованием на уровне начальной школы [50: 1143-1145]. Подробно описывались «выборы» в венгерский парламент как процедура применения административного ресурса, запугивания и спаивания населения правящей партией [50: 1147-1150]. Автор цикла приходил к выводу: «Гнету, которому подвергаются в Угорской Руси русские люди, нет примера во всей истории. Русский в Угорщине не смеет признать себя русским, иначе подвергает себя презрению и преследованию; даже мужички, которые не знают ни слова по-мадьярски, часто принуждены кричать: "мы мадьяры". <.> Заговорить где-нибудь в образованном обществе по-русски считается непростительным грехом. <.> Русский язык считается мужицким, не имеющим права гражданства в салонах, даже и в русских священнических семьях, и употребляется только в разговорах с маленькими детьми и с прислугой. <.> Если сравним положение угрорусов с положением турецкой райи, то окажется, что угрорусы должны завидовать положению последней» [50: 893].

Как положительные примеры, автор приводил латиноязычные сочинения русинских священников-краеведов конца XVIII - начала XIX в. и первые катехизисы о. Иоанна Кутки и о. Василия Дивговича, написанные на смеси церковнославянского языка и живой русинской речи [50: 1175-1178]. Рассматривались также повести, стихи, драмы периода расцвета русинской литературы 1850-х гг. (о. Александр

Духнович [50: 1179-1181], о. Иоанн Раковский [50: 1228-1230], о. Виктор Кимак и поэтический кружок газет «Свет» и «Сова» [50: 1230-1233], о. Евгений Фенцик [50: 1232, 1279-1280], Андрей Балугьянский и Андрей Попович [50: 1275-1277]), а также первая газета и первое в крае литературное общество св. Василия Великого во главе с А.И. Добрянским. Примечательна поднятая в цитируемых стихах тема «загнивания» безбожного Запада, противопоставляемого святой Руси и возрождению русинского самосознания. Прослеживался постепенный переход этих писателей от «пестрого языка» с «варваризмами» к русскому литературному. Автор очерков освещал венгерские репрессии против этого литературного возрождения, осуществленные руками униатского епископа Панковича [50: 1233-1235], и писателей 70-80-х гг., продолжавших деятельность в трудных условиях (о. Иван Дулишкович, о. Александр Митрак, Уриил-Метеор, Фенцик и другие) [50: 1277-1280]. К 1892 г. вся эта литература свелась к 150 экземплярам «Листка» Фенцика, распространявшимся среди священников.

9. не сомневался, что угрорусы являются «составною частью единого великого русского народа» [50: 1389] и что сами местные священники прекрасно это осознают [50: 1379], но отмечал, что им присущи также уникальные особенности, например, слепая привязанность к бедной и неплодородной земле («груде»), постоянные раздумья и отсутствие действий, тяга к миру и покою, недоверие к «панам», чиновникам, суду. По словам публициста, «угрорус очень хорошо знает, что его главный враг - это еврей» [50: 1392], однако постоянно вступает с ним в денежные отношения; венгров же он боится. Угрорусы не ленивы, трудятся много круглый год, но не предприимчивы и становятся жертвой обмана, подчеркивал автор цикла.

В последнем номере «Благовеста» как отдельного журнала в январе 1894 г. была опубликована краткая заметка некоего «Угроруса», бившего тревогу о прогрессе мадьяризации русинских областей, начиная с XVII в. Так, 600 тыс. закарпатских русинов он называл «продолжением русского населения в Галичине и Буковине» и печалился, что «никто не стоит в таком одиночестве и беззащитности, как угорские русские» [43: 2057]. Очагами русской культуры в сатмарском крае автор называл Мария-Повчанский монастырь XVIII в. с чудесно явленной на вербе иконой, при том что местное население уже полностью (кроме семинаристов) перешло на венгерский язык, но продолжало называть себя русскими и свою веру русской. Целью Венгрии автор называл превращение «русского населения, живущего по склонам Карпат, в злейшего врага России» [43: 2058].

«Русская беседа» под руководством А.В. Васильева продолжила линию «Благовеста» в отношении Угорской Руси. В апреле 1895 г. кор-

респондент журнала бил тревогу по поводу превращения угрорусов в «вымирающий народ», спасти который может лишь совместная с румынами, словаками и сербами борьба против мадьярской власти [1: 101-102]. При этом подчеркивалось игнорирование ситуации внутри Венгрии в российской периодической печати, хотя обозреватель считал будущую войну за русинские земли и раздел Австро-Венгрии неизбежной [1: 99, 104]. Данные настроения вскоре были подкреплены стихотворением Васильева «Песня угроруса», отражавшим думы об угнетенной родине [2].

В декабре 1895 г. Васильев разместил в «Русской беседе» статью А.С. Будиловича о значении русского похода в Венгрию 1849 г. и прилагаемую к нему австрийскую записку о действиях русского корпуса [4]. В интерпретации Будиловича в 1848 г. русины Галиции, Буковины и Закарпатья впервые сражались за свои права. В то же время ученый подчеркивал уважительное отношение проигравших мадьяр к русским, их желание вступить в русскую армию, равно как и симпатии русских офицеров к венграм при пренебрежительном отношении к австрийцам. Будилович считал отказ Николая I от венгерской короны для себя или других Романовых оправданным, поскольку при ее принятии он был бы вынужден выполнять антиславянскую политику Кошута и дискредитировать авторитет России среди славян. Ученый признавал, что в итоге положение венгерских славян стало хуже, но винил в этом не военный поход, а отсутствие подписанного после него мира, который гарантировал бы права национальностей и недопущения их угнетения во избежание повторения революционных событий [4: 143-144]. Будилович не видел альтернативы походу Паскевича: в случае распада Австрии в 1849 г., рассуждал он, России пришлось бы воевать с большими и агрессивными венгерской и польской республиками. В случае же самостоятельной победы Габсбургов над венграми сразу же было бы достигнуто дуалистическое соглашение, а потому Австрия напала бы на Россию в Крымскую войну или во время польского восстания 1863 г., так что русский поход превентивно устранил и эту угрозу.

Наконец, по мысли Будиловича, «для червонорусов русский поход 1849 г. был чуть ли не эпохою. в истории их возрождения. <.> Это не только улучшило их положение, но, что еще важнее, возродило их надежды, следовательно, и энергию в борьбе, которая без помощи со стороны России не могла бы не представляться безнадежною. Этим объясняется тот восторг, с которым червонорусы встречали наши войска, и искренние сожаления, с которыми они провожали их по окончании войны» [4: 146]. Славист отмечал единодушие, с которым угрорусы под руководством А.И. Добрянского и словацкие отряды Гурбана, Штура,

Годжи совместно действовали против мадьяр. Русский поход не просто спас жизни русинских и словацких «будителей», но и позволил им вплоть до 1867 г. относительно свободно развивать самосознание своих народов, «служащее им ныне единственным щитом против ударов фанатизированного мадьяризма и разнузданного юдаизма» [4: 146]. Свои выводы Будилович подкреплял цитированием записки австрийского комиссара Ридигера о восторженной встрече российских войск галицкими и закарпатскими русскими, а также румынами и галицкими поляками-мазурами. Австриец подчеркивал, что все земли до Мишковца включительно воспринимались и местными жителями, и российскими солдатами как чисто русские, но и в мадьярских селах многие радовались и хотели вхождения Венгрии в состав России на правах унии [4: 154-155].

Наконец, от русской победы над венгерской революцией выиграли, как отмечал Будилович, и чехи, и ненавидевшие свою шляхту польские крестьяне, и сербы, и хорваты, и трансильванские румыны, и даже сами венгры, потому что «сокрушение революционного сброда со всех концов Европы» защищало венгерских трудящихся от поборов и эксплуатации. А.С. Будилович вслед за своим учителем и тестем В.И. Ламанским указывал на «естественное» место мадьяр в греко-славянском мире: «В русской и вообще в славянской науке уже давно признана органическая сопринадлежность Нипдапса к Slavica и, след., к Rossica. Эту связь необходимо признать и основным тезисом русско-славянской политики» [4: 153]. Будилович отмечал у венгерских крестьян и офицеров доброжелательные чувства к России, факты братания русских солдат с пленными [4: 156], а русофобию мадьярской интеллигенции и шляхты приписывал немецкому влиянию, рассматривая Кошута и его соратников как «эмиссаров Запада» и союзников немецких революционеров-пангерманистов. Требования немецкой и венгерской революций 1848 г. (ассимиляцию и угнетение других народностей) Будилович называл грубо материалистическими, лишенными идеальности, полагая, что в лице Кошута воплотились «испорченная воля, неудержимый шовинизм и своекорыстный племенной фанатизм» [4: 152].

Примечательно, что А.В. Васильев сопроводил публикацию статьи Будиловича редакционным предисловием, в котором выразил несогласие с автором. По мнению Васильева, целью русского похода должно было стать освобождение славянских народов, и для Николая I принять венгерскую корону было бы вполне уместно. Более того, публицист с его левыми, демократическими симпатиями защищал Кошута от нападок Будиловича [4: 136], принадлежавшего, как известно, к числу правых славянофилов.

В апреле 1896 г. А.П. Липранди, ранее публиковавший свои заметки в «Славянских известиях» под именем «Волынец», выступил в «Русской беседе» с очередным обзором ситуации в Угорской Руси [19]. 600-тысячное население «Крайны», как выражался автор, он считал «неотдельной оконечностью всей остальной Руси» и не усматривал никаких этнографических различий между закарпатскими русинами и малорусами. Липранди доказывал, что «мадьярская тирания» поставила под угрозу дальнейшее существование этого народа, который настолько принижен и забит, что «потерял способность сопротивляться». Липранди цитировал чешского публициста К. Живного: «Угро-руссы являются самым бедным и несчастным народом земного шара. Угро-русское племя умирает от неволи и нищеты. Племя это находится в предсмертной агонии» [19: 76].

Историю Угорской Руси А.П. Липранди излагал по следующей схеме. Славяне заселили Карпаты еще до прихода мадьяр в конце IX в., после чего стали союзниками пришельцев в общей борьбе с немцами и папством, способствовали славянизации образа жизни мадьяр. Венгрию Арпадов X-XIII вв. Липранди оценивал как фактически славянское государство, в котором православные русины могли спокойно жить. После присоединения к Австрии с 1526 г. началась латинизация (Ужгородская уния 1649 г.), «русское дворянство совершенно слилось с мадьярской народностью» [19: 79], за ним последовали прислуга и священники, получившие образование в австрийских и венгерских семинариях. Вплоть до 1848 г. австрийские власти поощряли мадь-яризацию русинов, но после похода русских войск они обеспечили русинам передышку, позволившую А.И. Добрянскому и о. Духновичу возглавить национальное возрождение в Закарпатье. При губернаторстве Добрянского русский язык стал единственным официальным в регионе [19: 81], возникла угрорусская литература, журналистика, общества при семинариях. После 1867 г. всё это было упразднено. Липранди считал, что галицкие и буковинские русины, имеющие хотя бы депутатов в рейхсрате, получили шансы отстоять свою народность, в то время как бесправные угорские русины, не представленные в будапештском парламенте, лишены будущего. В регионе не осталось ни одной русской школы, ни даже отдельных уроков на родном языке (это противоречило утверждению 9. о русинских букварях в церковных школах); на налоги с русинских сел венгры организовали приюты, куда забирают годовалых детей и мадьяризируют их. Единственную русскую газету Е. Фенцика «Листок» боятся выписывать (как мы видели ранее, она распространялась только среди священников). Примечательно, что здесь Липранди ссылался на статью консервативного «Русского обозрения» [44].

Сравнивая результаты переписей 1851 и 1891 гг., Липранди обнаруживал, что численность венгров в Венгрии выросла вдвое (причем естественный прирост составлял менее 1 % в год), в то время как русинов - лишь на 9 % (при ежегодном естественном приросте 1,5 %), поскольку остальные ассимилировались. По его оценке, этнически русских в Закарпатье насчитывается 600 тыс. человек, из которых 380 тыс. записались русскими, а остальные уже считают себя мадьярами. Перепись фиксировала 120 тыс. «православных мадьяр» в районах Пряшева и Мукачева, т. е. тех же русинов, перешедших на венгерский язык, но сохранивших униатскую церковь [19: 85-86]. Венгры называли их «муска» («москали») и потому с 1890-х гг. перешли к замене церковнославянского богослужения мадьярским, замене катехизисов, житий святых, печатей на венгероязычные. Русинские священники начали брить бороды и превращались в венгерских националистов. Доступ русской литературы был запрещен во все школы Венгрии. Даже упоминания о существовании России были изъяты из школьного курса, подчеркивал Липранди. В отличие от минимального сопротивления румын, словаков, сербов мадьяризации, он не усматривал никакого сопротивления у русинов: «Угро-руссы совершенно ныне обезличены и немощны, вековой гнет окончательно подавил в них народный дух, и недалеко уже то глубоко печальное время, когда от этой ветви русского народа останется только одно смутное воспоминание» [19: 91]. Вину за это Липранди возлагал как на образованные слои самих русинов, так и на российскую общественность, поддерживая предложение Г.И. Деволана активизировать рассылку русской прессы и книг в Угорскую Русь, дабы установить «духовное общение» с ней. Липранди обвинял общественное мнение России в игнорировании своих угнетенных братьев: «Загляните в наши так называемые "большие" органы - и вы убедитесь в этом. Галиция и Буковина, где ключом бьет в последнее время русская жизнь, еще привлекают изредка - и то только изредка - внимание наших газетных политиков. А Угорской Руси для них словно и не существует» [19: 92-93]. Лишь срочное изменение этой ситуации в течение десяти лет, по оценкам А.П. Липранди, могло бы спасти русинов от исчезновения.

В сентябре 1896 г. «Русская беседа» перепечатала статью из «Угро-русского вестника», в которой план открытия венгероязычной униатской епархии трактовался как угроза существованию закарпатских русинов. Однако автор отвергал мнение тех, кто полагал, что «весь угро-русский народ находится на краю могилы, и после каких-нибудь двадцати лет и следа русского человека не останется в Угорщине» [37: 180]. Он настаивал, что хотя в отсутствии русских школ в Закарпатье всё духовенство и интеллигенция венгероязычны, но с 500-тысяч-

ным народом, хранящим свои обычаи, они вынуждены общаться по-русски. Наличие венгров-униатов он считал нормальным и даже призывал их к совместному со славянами противостоянию богатым евреям, в то время как редакция «Русского богатства» опасалась, что новая епархия будет основана при условии закрытия русинской мукачевской епархии.

Русинская эмиграция в Америке в освещении «Благовеста». В 1890-е гг. до половины всего населения некоторых русинских регионов, например, галицкой Лемковины и закарпатской Пряшевщины, эмигрировали в США [3: 68]. Оказавшиеся ненужными ни униатским иерархам у себя на родине, ни католическим архиереям в Америке, эмигранты начали склоняться к православию. Освещение этой темы в «Благовесте» начал М.В. Сарыч [20], вновь напомнивший читателям о тяжелом положении 500 тыс. угорских русинов, лишь с 1848 г. избавленных от крепостного права и с 1870-х гг. целыми деревнями хлынувших в Америку. Сарыч подчеркивал, что запрет униатским священникам в США напрямую, без посредства местных католических епископов, связываться со своими непосредственными австро-венгерскими епископами, вынудил их разорвать с унией и вернуться в православие. Православная паства о. Алексея Юрьевича Товта (Тота) оценивалась в 524 человека в Миннеаполисе, 676 в Чикаго и 1 600 - в Кливленде. Противодействовал этой миссии украинский фанатик о. Андрухович в Шенандоа (Пенсильвания), в своей газете грозивший православным русинам как «московским шпионам» адскими муками от папы и тюрьмой - от австро-венгерских властей в случае возвращения на родину [20: 1076].

М.В. Сарыч опубликовал адрес о. Товта для высылки ему пожертвований, церковных книг и икон. Статья в «Благовесте» получила отклик, подписчики стали посылать пожертвования для о. Товта. Спустя три месяца этой теме была посвящена лекция Афанасия Васильева в столичном СБО 11 мая 1892 г., вскоре опубликованная в «Благовесте» [7]. Васильев обращал внимание, что, хотя из 3,5 млн русинов лишь буковинцы остались верны православию, насильственная уния начинает разваливаться: отдельные села в Галиции переходят в православие, а о. Товт возглавил приход из сотен «угрорусов и отчасти галичан». На основании полученных от него сведений Васильев приводил список десятков городов и сел США в восьми штатах, где с 1879 г. стали селиться русины: «Причинами переселения были нужда, непосильные налоги, недостаток земли, голодовки и невыносимые притеснения в Галиции от поляков, а в Угрии от мадьяр» [7: 1305].

Общую численность австро-венгерских «малорусов» в США о. Товт оценивал в 120-150 тыс. человек. Отмечая их работу на шах-

тах, заводах, железных дорогах, священник указывал, что, попав в «свободную» Америку, по своей доброте и «христианской неразвитости» русины быстро впадают в пьянство и разврат, удержать их от которых может только церковь. Ввиду отказа пряшевской униатской епархии отправить священника к русинам в США, эту миссию с 1881 г. стал исполнять галицкий униатский священник Иоанн Волян-ский. Он вместе с помощником о. Ляховичем построил пять храмов, начал издавать русинскую газету и вызвал тем ненависть поляков. По утверждению о. Товта, о. Ляхович был убит в польской гостинице, после чего польский католический епископ Пенсильвании велел читать со всех кафедр проклятия женатым униатским священникам и угрозы «разрушить капища русинов и москалей-схизматиков» [7: 1307]. Однако о. Волянский расширил сеть приходов, в нарушение католических постановлений регистрируя их на свое имя, а не на имя польского епископа, и регулярно вызывал всё новых священников из Закарпатья в помощь себе. Одним из них с 1889 г. стал и сам о. Товт из Пряшева. Он прибыл в трудное время: о. Волянский вернулся в Галицию, а сменивший его украинофил о. Андрухович вступил в острый конфликт со своей «москвофильской» паствой, стал отнимать храмы и продавать приходскую недвижимость. Возникла конкуренция газет: «Американского русского вестника» и украинского «Руського слова».

Тогда в октябре 1890 г. дюжина священников по инициативе о. Товта устроила собор в Вилькесбарре, на котором приняла решение объединить русинские приходы, издавать еженедельную газету и просить униатских архиереев Львова, Мукачева и Пряшева назначить им викарного епископа. В ответ они получили только обвинения в том, что все русинские деятели - «московские шпионы»; епископ-ирландец вообще отказывался признавать униатов католиками ввиду вступления в брак их священников, хотя это и было разрешено папой. После этого, узнав о существовании русского православного епископа в Сан-Франциско, русины наладили с ним контакт, а о. Товт стал перед своей паствой обличать унию и проповедовать возврат к русской православной идентичности. 24 марта 1891 г. епископ Владимир в Миннеаполисе присоединил к Русской православной церкви всю русинскую общину [7: 1311]. Отцу Товту пришлось столкнуться с проклятиями и угрозами расправы со стороны американского католического духовенства: ирландцев, поляков, немцев. Но он расширил сеть приходов на Чикаго и Кливленд, установил общение с православными греками и арабами, всего же присоединил к православию 500 галицких и угорских русинов.

Однако епископ Владимир после скандала в газетах был отозван в Россию, его кафедра осталась вакантной, поэтому многие униатские

священники теперь не решались перейти в православие, в то время как иезуиты при содействии русских революционеров усилили «черный пиар» против о. Товта, разнося по кабакам клеветнические слухи о нем. Несмотря на нищету и нехватку церковной утвари, число униатских приходов в США, стоявших на платформе православных убеждений и готовых перейти в православие, достигло 21. В этих условиях в Миннеаполис и Чикаго в мае 1892 г. торжественно прибыл новый православный епископ Николай, что ознаменовало следующий этап возрождения православия в русинской диаспоре, связанный с рукоположением новых священников, раздачей народу икон и крестов, выпиской «Благовеста» и «Русского паломника», а также галицко-буковинской «Русской правды» Купчанко и закарпатского «Листка» о. Фенцика [7: 1316]. Васильев вновь публиковал адрес о. Товта, чтобы читатели «Благовеста» высылали ему пожертвования, а ровно через два месяца в журнале появилось стихотворение подписчика, посвященное Товту и его православным русинам и красочно описывавшее гонения на них: «Рука безжалостной судьбины, - / Хоть край ваш отчий и богат, - / Отторгла вас от Буковины, Червонной Руси и Карпат. <...> С понятным чувством отвращенья / Прочла вся Русь и братский мир: / Какую травлю и гоненья / Воздвиг на вас Лойолы клир» [48: 1437]. Автором стихотворения был Э. Щешинский из Архангельска, очевидно, этнический поляк, поскольку он целых четыре строфы посвятил призыву к полякам покаяться и принять православие: «Дай Бог, чтоб лях, все узы, с Римом / Его сковавшие, порвал, / И чтоб в славянстве неделимом / Нашел искомый идеал» [48: 1437].

Наконец, в августе 1892 г. прихожанин из Сан-Франциско, скрывшийся за инициалами С.Д., отправил в «Благовест» письмо о приезде к ним епископа Николая с приложением текста проповеди о. Товта [36]. Отмечалось успешное крещение сотен эскимосов и индейцев на Аляске и рукоположение для 2 тыс. сербов и греков первого в США православного иеромонаха Севастиана. Численность перешедших в православие русинов в окрестностях Чикаго оценивалась уже в 1 800 человек. В прилагаемой проповеди о. Товта торжественно провозглашался разрыв Ужгородской унии, союз России и США и возможность для закарпатских русинов теперь паломничать в Россию. Отец Товт вместе с паствой молился за Александра III как «покровителя всех православных и надежды всех угнетенных русских и славян» [36: 1545].

Наконец, в ноябре 1892 г. о. Товт сам написал письмо М.В. Сарычу для публикации его в «Благовесте» [41]. В нем он рассказывал об установке иконостаса в храме в Миннеаполисе, о строительстве на пожертвования епископа приходского училища на 30 учеников, о

раскрытии душевных качеств «карпаторуссов» в борьбе с унией. Отец Товт презрительно отзывался об униатских епископах как «ма-дьярско-жидовских» марионетках и был убежден, что только евреи и славяне, в отличие от европейцев, воспринимают Бога сердцем, а не умом. Это не помешало ему воспользоваться президентскими выборами в США и добиться от республиканского кандидата участка земли под православное кладбище в Миннесоте. В письме отмечалось массовое стечение народа на освящение епископом Николаем храмов в Миннеаполисе, Чикаго и Стриторе, где в православие перешли еще 187 униатов [41: 1726].

Заключение. Несмотря на вынужденные перерывы в издании «Благовеста», этот журнал и его продолжение «Русская беседа» под руководством левых панславистов Ф.В. Четыркина и А.В. Васильева уделяли русинскому вопросу заметное внимание (из 75 номеров журналов в 38 присутствовали материалы на эту тему), знакомя российских читателей с мельчайшими подробностями жизни, быта, религии и политической борьбы русинов за рубежом. Всего с 1890 по 1896 г. в данных журналах полностью или частично русинам была посвящена 31 публикация: 15 - Галиции (в т. ч. в двух случаях затрагивался также русинский вопрос в целом), 3 - Буковине, 8 - Закарпатью (Угорской Руси), 5 - православной миссии о. Алексея Товта в США. Половина всех публикаций (15) пришлась на период «Русской беседы» (1895-1896 гг.), хотя ранние публикации «Благовеста» 1890-1892 гг. часто отличались очень большим объемом, особенно в случае рассмотрения Буковины и Угорской Руси. На протяжении всего рассмотренного периода Афанасий Васильев координировал публикуемые материалы, в т. ч. от русинских корреспондентов (Григорий Купчанко, Михаил Сарыч, о. Алексей Товт, Юлиан Яворский и ряд анонимных журналистов), подчеркивая позицию редакции по поддержке демократических начинаний среди «австро-угорских русских».

«Благовест» и «Русская беседа» твердо стояли на почве тезиса о единстве русского народа и де-факто православной веры (даже у формальных униатов), о необходимости уничтожения габсбургской монархии и борьбы с полонизацией, румынизацией, мадьяризацией, а также с насаждением римо-католической обрядности среди русинов. Можно заключить, что на фоне кризиса СБО и прекращения (с концом «Славянского обозрения») связанных с ним периодических изданий, а также слабого интереса правоконсервативных журналов к русинскому вопросу [22], «Благовест» и «Русская беседа» даже при ограниченном тираже внесли существенный вклад в повышение информированности российской публики и ее деятельного сочувствия

к русинам Австро-Венгрии, а также их американской диаспоры. Тем самым была подготовлена почва для быстрого роста вовлеченности российского общества и государства в русинский вопрос в начале XX в.

ЛИТЕРАТУРА

1. А.Д-ч. Борьба с мадьярами угнетенных народностей Венгрии // Русская беседа. 1895. № 4. С. 98-104.

2. Альфа Вита [Васильев А.В.] Песня угроруса // Русская беседа. 1895. № 8. С. 123-124.

3. Ахременко Д.А., Шевченко К.В., Кривочуприн Е.Л. Русинский вопрос в национальной политике Австро-Венгрии накануне и в годы Первой мировой войны. Брянск: ЦИОГНИС, 2018. 224 с.

4. Будилович А.С. О значении русского похода 1849 г. для австро-угорских народов // Русская беседа. 1895. № 12. С. 136-156.

5. Васильев А.В. Михаил Алексеевич Качковский и общество его имени на Галицкой Руси // Русская беседа. 1895. № 8. С. 99-107.

6. Васильев А.В. Порабощенным славянам // Благовест. 1891. 1 мая. Вып. 17. С. 497-498.

7. Васильев А.В. Русские поселенцы и успех Православия в С. Америке // Благовест. 1892. 1 июля. Вып. 39. С. 1304-1316.

8. Габла И. Звонарь Прокоп. Из жизни галицких русских // Русская беседа. 1896. № 9. С. 1-31.

9. Драгомирецкий В.С. Галицкая Русь и русско-польские отношения // Русская беседа. 1896. № 12. С. 65-75.

10. Ивашкин М.Л. Этнополитическая ситуация в Австрийской Галиции во второй половине XIX - начале XX в.: польский и русинский вопросы // История в подробностях. 2011. № 4 (10). С. 62-73.

11. Иностранное обозрение // Русская беседа. 1895. № 10. С. 149-158.

12. Иностранное обозрение // Русская беседа. 1896. № 1. С. 145-152.

13. Клопова М.В. Русины, русские, украинцы. Национальные движения восточнославянского населения Галиции в XIX - начале XX века. М.: Индрик, 2016. 279 с.

14. Котов А.В. Васильев Афанасий Васильевич // Русский консерватизм середины XVIII - начала XX века: энциклопедия. М.: РОССПЭН, 2010. С. 88-90.

15. Купчанко Г.И. Борьба с пьянством у русских в Буковине и Галичине // Благовест. 1891. 1 ноября. Вып. 27. С. 884-888.

16. Купчанко Г.И. Народная и вероисповедная борьба русского православного народа в Буковине // Благовест. 1891. 1 апреля. Вып. 15. С. 446-453; 15 апреля. Вып. 16. С. 478-485; 1 мая. Вып. 17. С. 513-519.

17. Лемко. Письма из Галиции // Русская беседа. 1896. № 4. С. 68-73; № 7-8. С. 79-83.

18. Леонтьев К.Н. Восток, Россия и славянство. М.: Республика, 1996. 799 с.

19. Липранди А.П. Забытый уголок Русской земли (Угорская Русь) // Русская беседа. 1896. № 4. С. 74-94.

20. М. С-ч [Сарыч М.В.] Успех православия в Америке // Благовест. 1892. 1 февраля. Вып. 33. С. 1072-1076.

21. Медоваров М.В. А.А. Киреев в общественно-политической жизни России второй половины XIX - начала XX в: дис. ... канд. ист. наук. Н. Новгород: ННГУ, 2013. 357 с.

22. Медоваров М.В. Русинский вопрос в зеркале русских консервативных журналов (1890-1894 гг.) // Русин. 2022. Т. 69. С. 73-96. DOI: 10.17223/18572685/69/5

23. Медоваров М.В., Снежницкая С.И. Раскол среди поздних славянофилов (1887-1897 гг.) и роль В.И. Ламанского в нем // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2019. № 5. С. 38-47.

24. Миллер А.И. Галиция в системе австро-венгерского дуализма // Австро-Венгрия: опыт многонационального государства. М.: Институт славяноведения и балканистики РАН, 1995. С. 63-70.

25. Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ). Ф. 126. К. 3323. Ед. хр. 22. Письма К.Н. Леонтьева О.А. Новиковой 1882-1890 гг.

26. Павлов А.С. О начале галицкой и литовской митрополий и о первых тамошних митрополитах по византийским документальным источникам XIV в. // Русское обозрение. 1894. № 5. С. 214-251.

27. Пашаева Н.М. Очерки русского движения в Галичине XIX-XX вв. М.: ГПИБ, 2001. 201 с.

28. Политическое обозрение // Русская беседа. 1895. № 8. С. 125-142.

29. Поповкин А.А. Славянские благотворительные общества в Москве и Санкт-Петербурге (1858-1921 гг.): дис. ... канд. ист. наук. Воронеж: ВГУ, 2013. 570 с.

30. Прикарпатская Русь в политико-национальном отношении // Русская беседа. 1895. № 1. С. 56-63.

31. Репников А.В. Аксаков Николай Петрович // Русский консерватизм середины XVIII - начала XX века: энциклопедия. М.: РОССПЭН, 2010. С. 28-30.

32. Русский Буковинец. Судьба русского православного народа в Буковине // Благовест. 1892. 15 декабря. Вып. 46. С. 1727-1732.

33. Русско-буковинские дела // Русская беседа. 1895. № 5. С. 150-160; № 8. С. 90-98.

34. Сарыч М.В. Богомольцы на Угорской Руси // Благовест. 1891. 1 января. Вып. 10. С. 294-298.

35. Сарыч М.В. Два часа в словацкой хате // Благовест. 1890. 1 ноября. Вып. 6. С. 169-173.

36. С.Д. Из Сан-Франциско. Слово о. Алексея Товта // Благовест. 1892. 1 октября. Вып. 42. С. 1542-1545.

37. Селянин. «У свежей русской могилы» // Русская беседа. 1896. № 9. С. 180-182.

38. Степанов А.Д. Васильев Афанасий Васильевич // Черная сотня. Историческая энциклопедия 1900-1917. М.: Институт русской цивилизации, 2008. С. 86.

39. СтоговД.И. Русинская проблематика в трудах русских консерваторов конца XIX - начала XX в. // Русин. 2022. Т. 67. С. 174-187. Р01: 10.17223/18572685/67/10

40. Тихомиров Н.Д. Галицкая митрополия: церковно-историческое исследование // Благовест. 1895. № 5. С. 5-32; № 6. С. 33-62; № 7. С. 63-92; № 8. С. 93-122; № 9. С. 123-152; № 10. С. 153-189.

41. Товт А. Письмо из Миннеаполиса // Благовест. 1892. 15 декабря. Вып. 46. С. 1722-1727.

42. Тяжелые утраты. Протоиерей Иоанн Григорьевич Наумович // Благовест. 1891. 1 сентября. Вып. 23. С. 737-743.

43. Угрорус. Мария-Повчанский монастырь в Угрии // Благовест. 1894. Январь. Вып. 53. С. 2057-2058.

44. Угро-Русс. Латинизация и мадьяризация русских в Венгрии // Русское обозрение. 1893. № 6. С. 634-656.

45. Четыркин Ф.В. «Русская Правда» и австрийская кривда // Благовест. 1890. 1 октября. Вып. 4. С. 116-117.

46. Шевченко К.В. Славянская Атлантида: Карпатская Русь и русины в XIX - первой половине ХХ в. М.: Regnum, 2010. 414 с.

47. Шульга М.А. Русинский вопрос и геополитические миры Владимира Ламанского // Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. 2016. № 2 (36). С. 15-26.

48. ЩешинскийЭ. Братьям - за океан (По поводу сообщений отца Алексея Товта) // Благовест. 1892. 1 сентября. Вып. 41. С. 1437-1438.

49. Яворский Ю.А. (Галичанин) Письма из австрийской Руси // Благовест. 1892. 1 октября. Вып. 42. С. 1540-1542; 15 ноября. Вып. 45. С. 1646-1648.

50. 6. Угорская Русь // Благовест. 1891. 15 августа. Вып. 22. С. 713-722; 1 сентября. Вып. 23. С. 757-762; 1 октября. Вып. 25. С. 815-819; 1 ноября. Вып. 27. С. 888-893; 15 ноября. Вып. 28. С. 917-921; 1 декабря. Вып. 29. С. 952-955; 1892. 15 марта. Вып. 35. С. 1143-1150; 5 апреля. Вып. 36. С. 1175-1181; 1 мая. Вып. 37. С. 1228-1235; 1 июня. Вып. 38. С. 1275-1280; 1 августа. Вып. 40. С. 1380-1399.

REFERENCES

1. A. D-ch. (1895) Bor'ba s mad'yarami ugnetennykh narodnostey Vengrii [The struggle against the Magyars of the oppressed peoples of Hungary]. Russkaya beseda. 4. pp. 98-104.

2. Al'fa Vita [Vasilyev, A.V.] (1895) Pesnya ugrorusa [A Song of Ugro-Rus]. Russkaya beseda. 8. pp. 123-124.

3. Akhremenko, D.A., Shevchenko, K.V. & Krivochuprin, E.L. (2018) Rusinskiy vopros v natsional'noy politike Avstro-Vengrii nakanune i v gody Pervoy mirovoy voyny [The Rusin Question in the national policy of Austria-Hungary before and during WWI]. Bryansk: BROO "TsIOGNIS".

4. Budilovich, A.S. (1895) O znachenii russkogo pokhoda 1849 g. dlya avstro-ugorskikh narodov [On the significance of the Russian campaign of 1849 for the Austro-Ugric Peoples]. Russkaya beseda. 12. pp. 136-156.

5. Vasilyev, A.V. (1895) Mikhail Alekseevich Kachkovskiy i obshchestvo ego imeni na Galitskoy Rusi [Mikhail Alekseevich Kachkovsky and the society named after him in Galician Rus]. Russkaya beseda. 8. pp. 99-107.

6. Vasilyev, A.V. (1891) Poraboshchennym slavyanam [To Enslaved Slavs]. Blagovest. 17. pp. 497-498.

7. Vasilyev, A.V. (1892) Russkie poselentsy i uspekh Pravoslaviya v Severnoy Amerike [Russian Settlers and the success of Orthodoxy in North America]. Blagovest. 39. pp. 1304-1316.

8. Gabla, I. (1896) Zvonar' Prokop. Iz zhizni galitskikh russkikh [The Bellman Prokop. From the life of Galician Russians]. Russkaya beseda. 9. pp. 1-31.

9. Dragomiretskiy, V.S. (1896) Galitskaya Rus' i russko-pol'skie otnosh-eniya [Galician Rus and Russian-Polish relations]. Russkaya beseda. 12. pp. 65-75.

10. Ivashkin, M.L. (2011) Etnopoliticheskaya situatsiya v Avstriyskoy Galitsii vo vtoroy polovine XIX - nachale XX v.: pol'skiy i rusinskiy voprosy [The eth-nopolitical situation in Austrian Galicia in the second half of the 19th - early 20th centuries: The Polish and Ruthenian Questions]. Istoriya v podrobnostyakh. 4(10). pp. 62-73.

11. Anon. (1895) Inostrannoe obozrenie [Foreign Review]. Russkaya beseda. 10. pp. 149-158.

12. Anon. (1896) Inostrannoe obozrenie [Foreign Review]. Russkaya beseda. 1. pp. 145-152.

13. Klopova, M.V. (2016) Rusiny, russkie, ukraintsy. Natsional'nye dvizheniya vostochnoslavyanskogo naseleniya Galitsii v XIX - nachale XXveka [Rusins, Russians, Ukrainians. National movements of the East Slavic population of Galicia in the 19th - early 20th centuries]. Moscow: Indrik.

14. Kotov, A.V. (2010) Vasilyev Afanasiy Vasilyevich. In: Shelokhaev, V.V. (ed.) Russkiy konservatizm serediny XVIII - nachala XX veka: entsiklopediya [Russian

conservatism in the middle of the 18th - early 20th century: An encyclopedia]. Moscow: ROSSPEN. pp. 88-90.

15. Kupchanko, G.I. (1891a) Bor'ba s p'yanstvom u russkikh v Bukovine i Galichine [The fight against drunkenness among Russians in Bukovina and Galicia]. Blagovest. 27. pp. 884-888.

16. Kupchanko, G.I. (1891b) Narodnaya i veroispovednaya bor'ba russkogo pravo-slavnogo naroda v Bukovine [Folk and religious Struggle of the Russian Orthodox people in Bukovina]. Blagovest. 15. pp. 446-453; 16. pp. 478-485; 17. pp. 513-519.

17. Lemko (1896). Pis'ma iz Galitsii [Letters form Galicia]. Russkaya beseda. 4. pp. 68-73; 7-8. pp. 79-83.

18. Leontiev, K.N. (1996) Vostok, Rossiya i slavyanstvo [East, Russia and Slavdom]. Moscow: Respublika.

19. Liprandi, A.P. (1896) Zabytyy ugolok Russkoy zemli (Ugorskaya Rus') [A Forgotten Corner of the Russian land (Ugric Rus)]. Russkaya beseda. 4. pp. 74-94.

20. M. S-ch [Sarych, M.V.] (1892) Uspekh pravoslaviya v Amerike [The Success of Orthodoxy in America]. Blagovest. 33. pp. 1072-1076.

21. Medovarov, M.V. (2013) A.A. Kireev v obshchestvenno-politicheskoy zhizni Rossii vtoroy poloviny XIX - nachala XX v [Aleksandr A. Kireev in social and political life of Russia in the second half of the 19th - early 20th centuries]. History Cand. Diss. Nizhny Novgorod: Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod.

22. Medovarov, M.V. (2022) The Rusin Question in Russian Conservative Journals. Rusin. 69. pp. 73-96 (in Russian). DOI: 10.17223/18572685/69/5/

23. Medovarov, M.V. & Snezhnitskaya, S.I. (2019) Raskol sredi pozdnikh slavya-nofilov (1887-1897 gg.) i rol' V.I. Lamanskogo v nem [The split among the late Slavophiles and Vladimir Lamansky's Role in it (1887-1897)]. Vestnik Nizhegoro-dskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo. 5. pp. 38-47.

24. Miller, A.I. (1995) Galitsiya v sisteme avstro-vengerskogo dualizma [Galicia in the system of Austro-Hungarian dualism]. In: Islamov, T.M. & Miller, A.I. (eds) Avstro-Vengriya: opyt mnogonatsional'nogo gosudarstva [Austria-Hungary: A Multinational State]. Moscow: Institute of Slavic and Balkan Studies of Russian Academy of Sciences. pp. 63-70.

25. Leontiev, K.N. (1882-1890) Letters by Konstantin N. Leontyev to Olga A. Novikova, 1882-1890. The Manuscript Department of the Russian State Library (OR RGB). Fund 126. Op. 2. Box 3323. D. 22.

26. Pavlov, A.S. (1894) O nachale galitskoy i litovskoy mitropoliy i o pervykh tamoshnikh mitropolitakh po vizantiyskim dokumental'nym istochnikam XIV v. [On the beginning of the Galician and Lithuanian metropolises and on the first metropolitans there according to Byzantine documentary sources of the 14th century]. Russkoe obozrenie. 5. pp. 214-251.

27. Pashaeva, N.M. (2001) Ocherki russkogo dvizheniya v Galichine XIX-XX vv. [Essays of Russian Movement in Galicia in the 19th - 20th Centuries]. Moscow: State Public Historical Library.

28. Anon. (1895) PoLiticheskoe obozrenie [Political Review]. Russkaya beseda. 8. pp. 125-142.

29. Popovkin, A.A. (2013) Slavyanskie blagotvoritel'nye obshchestva v Moskve i Sankt-Peterburge (1858-1921 gg.) [Slavic Charitable Societies in Moscow and St. Petersburg (1858-1921)]. History Cand. Diss. Voronezh: Voronezh State University.

30. Anon. (1895) Prikarpatskaya Rus' v politiko-natsional'nom otnoshenii [Carpathian Rus in political and national terms]. Russkaya beseda. 1. pp. 56-63.

31. Repnikov, A.V. (2010) Aksakov Nikolay Petrovich. In: Shelokhaev, V.V. (ed.) Russkiy konservatizm serediny XVIII - nachala XX veka: entsiklopediya [Russian conservatism in the middle of the 18th - early 20th century: An encyclopedia]. Moscow: ROSSPEN. pp. 28-30.

32. Russkiy Bukovinets. (1892) Sud'ba russkogo pravoslavnogo naroda v Bukovine [The fate of the Russian Orthodox people in Bukovina]. Blagovest. 46. pp. 1727-1732.

33. Anon. (1895) Russko-bukovinskie dela [Russian Bucovinian Affairs]. Russkaya beseda. 5. pp. 150-160; 8. pp. 90-98.

34. Sarych, M.V. (1891) Bogomol'tsy na Ugorskoy Rusi [Pilgrims in Ugric Rus]. Blagovest. 10. pp. 294-298.

35. Sarych, M.V. (1890) Dva chasa v slovatskoy khate [Two hours in a Slovak hut]. Blagovest. 6. pp. 169-173.

36. S.D. (1892) Iz San-Frantsisko. Slovo o. Alekseya Tovta [From San-Francisco. A Sermon of Rvd. Alexey Tovt]. Blagovest. 42. pp. 1542-1545.

37. Selyanin. (1896) "U svezhey russkoy mogily" [At a fresh Russian grave]. Russkaya beseda. 9. pp. 180-182.

38. Stepanov, A.D. (2008) Vasilyev Afanasiy Vasilyevich. In: Platonov, O.A. (ed.) Chernaya sotnya. Istoricheskaya entsiklopediya 1900-1917 [The Black Hundred. Historical Encyclopedia 1900-1917]. Moscow: Institut russkoy tsivilizatsii.

39. Stogov, D.I. (2022) The Rusin agenda in the works of Russian conservatives of the late 19th - early 20th Century. Rusin. 67. pp. 174-187 (in Russian). DOI: 10.17223/18572685/67/10

40. Tikhomirov, N.D. (1895) Galitskaya mitropoliya: tserkovno-istoricheskoe issledovanie [Galician Metropolis: Church-Historical Research]. Blagovest. 5. pp. 5-32; 6. pp. 33-62; 7. pp. 63-92; 8. pp. 93-122; 9. pp. 123-152; 10. pp. 153-189.

41. Tovt, A. (1892) Pis'mo iz Minneapolisa [A Letter form Minneapolis]. Blagovest. 46. pp. 1722-1727.

42. Anon. (1891) Tyazhelye utraty. Protoierey Ioann Grigor'evich Naumov-ich [A heavy loss. Archpriest Ioann Grigorievich Naumovich]. Blagovest. 23. pp. 737-743.

43. Ugrorus. (1894) Mariya-Povchanskiy monastyr' v Ugrii [Maria-Povchansky Monastery in Ugria]. Blagovest. 53. pp. 2057-2058.

44. Ugro-Russ. (1893) Latinizatsiya i mad'yarizatsiya russkikh v Vengrii [Latinization and Magyarisation of Russians in Hungary]. Russkoe obozrenie. 6. pp. 634-656.

45. Chetyrkin, F.V. (1890) "Russkaya Pravda" i avstriyskaya krivda ["Russian Truth" and the Austrian falsehood]. Blagovest. 4. pp. 116-117.

46. Shevchenko, K.V. (2010) Slavyanskaya Atlantida: Karpatskaya Rus' i rusiny v XIX - pervoy polovine XX к [Slavic Atlantis: Carpathian Rus and Ruthenians in the 19th - First Half of 20th Centuries]. Moscow: Regnum.

47. Shulga, M.A. (2016) Rusinskiy vopros i geopoliticheskie miry Vladimira Lamanskogo [The Rusin Question and geopolitical worlds of Vladimir Lamansky]. Gumanitarnye issledovaniya v Vostochnoy Sibiri i na Dal'nem Vostoke. 2(36). pp. 15-26.

48. Shcheshinskiy, E. (1892) Brat'yam - za okean (Po povodu soobshcheniy ottsa Alekseya Tovta) [To Brothers - across the Ocean (Regarding the Messages of Father Aleksey Tovt)]. Blagovest. 41. pp. 1437-1438.

49. Yavorskiy, Yu.A. (1892) Pis'ma iz avstriyskoy Rusi [Letters form Austrian Rus']. Blagovest. 42. pp. 1540-1542; 45. pp. 1646-1648.

50. Th. (1891-1892) Ugorskaya Rus' [Hungarian Rus']. Blagovest. 22. pp. 713-722; 23. pp. 757-762; 25. pp. 815-819; 27. pp. 888-893; 28. pp. 917-921; 29. pp. 952-955; 35. pp. 1143-1150; 36. pp. 1175-1181; 37. pp. 1228-1235; 38. pp. 1275-1280; 40. pp. 1380-1399.

Медоваров Максим Викторович - доцент, кандидат исторических наук, доцент кафедры информационных технологий в гуманитарных исследованиях Национального исследовательского Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского (Россия).

Maxim V. Medovarov - Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod (Russia).

E-mail: [email protected]