CC BY
74
ПАМЯТИ ВЫДАЮЩЕГОСЯ ПАМИРОВЕДА.
ДОДХУДО КАРАМШОЕВ
(5 мая 1932 - 3 января 2007).
man 'alamani harfan fa-saufa 'kunu 'abdan Тому, кто научит меня хотя бы одной букве, я буду рабом навсегда.
(Арабская пословица)
Ошён гар мегузори дар баланди^о гузор.
Дар баланди^ои ку^и сарбаланди мо гузор.
Своё гнездо построй на высоте, Высокой над горой на высоте...
Мирзо Турсун-зода
Додхудо Карамшоев всегда называл то, чем он занимается -«памироведением», именно благодаря его неутомимым трудам и настойчивости складывалась и приобретала авторитет эта комплексная историко-филологическая наука, которую так же, как и кавказоведение о народах Кавказа и Закавказья, следует считать отдельной отраслью классического востоковедения и гуманитарных знаний о народах «Крыши мира». И так же, как и кавказоведение, зародилось памироведение в Петербурге и развивалось трудами, в основном, участников ленинградской иранистической школы. Формированию кавказоведения положили начало труды петербургских востоковедов академиков Н. Я. Марра и И. А. Орбели, а основы памироведения также заложили петербуржцы-ленинградцы: академик К. Г. Залеман (1849-1916) и профессор И. И. Зарубин (1887-1964), последним аспирантом которого и был покойный Додхудо. Переводя это имя на русский, Иван Иванович именовал его «Бог-даном».
Мы познакомились 40 лет тому назад в августе 1966 г. в верховьях Пянджа, на самом «изгибе Окса» (знаменитом «Oxus bend»), в ишкашимском селении Рын, куда меня, и других студентов-иранистов 3-го курса Ленинградского университета, привезла на практику незабвенная Анна Зиновьевна Розенфельд (1910-1990), вдохновенная исследовательница диалектов горных таджиков. Тогда Додхудо впервые показал мне транскрипционные знаки для записи памирских языков (Анна Зиновьевна занималась с нами только таджикским). С тех пор мы встречались очень часто (в последнее время, правда, значительно реже), по несколько раз в
году и в Душанбе, и в Хороге, и в Москве, и в Ленинграде, а потом и заграницей. В 70-е годы Додхудо несколько лет подряд работал в Ленинграде над докторской диссертацией и книгой, которые я удостоился редактировать, так что виделись практически ежедневно. Следуя законам традиционного азиатского гостеприимства, Додхудо регулярно созывал коллег на угощения пловом и шутил, что центр памироведения находится теперь на Гражданке, на Муринском ручье, по берегам которого мы оба и аспирант Богшо Лашкарбеков тогда проживали. Когда так тесно сотрудничают и постоянно читают написанные друг другом тексты, то неизбежно устанавливается какая-то незримая духовная связь. Дело происходило в до-компьютерную эпоху, высококлассная машинистка Института языкознания, легендарная Аля (Аделаида Владимировна Ященко), блестяще печатавшая наши опусы, отличавшиеся сложнейшими значками и диакритикой, тоже проникалась взаимной повышенной чувствительностью, и я помню, как именно она вдруг позвонила мне, интуитивно почувствовав что-то неладное, когда скончалась моя мать. А в августе 2002 года, совершенно случайно оказавшись в Хороге после поездки через Ош и Мургаб в Вахан, я вдруг попал на следующий день на празднование 70-летия Додхудо, уверен, что не-случайно. Несмотря на разницу в возрасте, воспитании, образовании и многом другом - от постоянного общения и сотрудничества мы стали душевно близки и родственны духом...
Родился Додхудо Карамшоев 5 мая 1932 года в далёком высокогорном селении Баджув, расположенном в верховьях небольшого (в 50-х годах прошлого века в Баджуве жило менее пятисот человек) бокового притока Пянджа, первого к северу от столицы Шугнана -Хорога, на высоте около трёх тысяч метров, у самых пределов земледелия. Автомобильной дороги в Баджув не было до самого последнего времени, путь в Хорог лежит через перевал на высоте более четырёх тысяч метров. Мальчик рано лишился отца, Карамшо мобилизовали в строительные войска, и он погиб в начале Великой отечественной войны. Мать, Зайнаб Ахмадова, тоже уроженка Баджува, одна растила пятерых детей: двух братьев (Додхудо и Джура) и трёх сестёр (Дилшод, Чилла и Халво). Мне она запомнилась своим твёрдым и жизнерадостным характером и огромной работоспособностью, которые передала своим детям и, в полной мере, - Додхудо.
Школа в Баджуве тогда была только до седьмого класса и после её окончания в 1947 году Додхудо поступает на заочное отделение Хорогского Педагогического училища и одновременно работает секретарём своей сельской школы. Закончив училище, Додхудо в
течение трёх лет преподаёт в начальных классах этой же школы, а в 1952 году поступает в Сталинабадский государственный педагогический университет имени Тараса Шевченко (ныне Душанбинский Госпедуниверситет имени Кандила Джураева). Уже по начальным этапам этой карьеры очевидно, что юноша из глухого горного селения, проявляя завидную целеустремлённость и применяя бесспорные способности, уверенно делает первые шаги на пути к намеченным вершинам. И, как это часто случается в реальной жизни, судьба благоволит упорному и талантливому молодому человеку.
Додхудо Карамшоев и И. М. Стеблин-Каменский с аспирантами
В те годы существовала практика отправлять способную молодёжь из республик на учёбу в российские академические и университетские центры. Так в 1952 году Додхудо становится аспирантом Кафедры иранской филологии Ленинградского университета. Руководить им стали видные специалисты по иранским языкам, основоположник научного изучения таджикского, памирских и других языков Центральной Азии, профессор Иван Иванович Зарубин и его преданная ученица, первой среди ленинградских
иранистов защитившая после войны докторскую диссертацию (не достигнув и сорока лет, что в то время было редкостью), Валентина Степановна Соколова (1916-1993). Вот как сам Додхудо вспоминал об этих днях (цитируется с сокращениями по его рукописи):
«Однажды на занятии В. С. Соколова сказала:
- Иван Иванович хочет, чтобы вы по воскресеньям приходили к нему домой для систематизации и обработки его научного архива. Если согласны, вот вам его адрес: Васильевский остров, 1-ая линия, д. 8, кв. 9.
- Встретиться и побеседовать с основателем памироведения И. И. Зарубиным было моей мечтой, но смогу ли я справиться с работой над его архивом? - спросил я. - Я слышал, что он очень требователен к своим ученикам.
- Это верно, но строгость и требовательность, - разъяснила В. С., - сочетаются у него с заботливостью. Думаю, что вам это будет полезно.
И вот в воскресенье в 9 часов утра я отправился по указанному адресу. Поднялся на второй этаж, постучал в дверь. Открыла мне Валентина Степановна, так как она занимала одну из комнат в этой четырёхкомнатной квартире. Она сразу познакомила меня с Тамарой Михайловной, супругой И. И. Зарубина. Потом из своей комнаты вышел сам Иван Иванович, и Валентина Степановна представила меня ему. Иван Иванович протянул мне руку и я, слегка пожимая, по обычаю своих земляков, осмелился поцеловать ему руку.
Иван Иванович улыбнулся и сказал:
- Здесь в Ленинграде руку обычно целуют женщине, а ты поступаешь по традиции своего народа.
Потом И. И. пригласил меня пройти в маленькую комнату и предложил сесть на диван. Сам он сел на стул возле письменного стола и изложил свои пожелания и требования в следующей последовательности:
- Я очень рад, что тебя прислали к нам для изучения родного тебе шугнанского языка и этнокультурного наследия народов Памира. Я давно говорил директору Института языка и литературы вашей Академии Муллоджану Фазылову, что памирскими языками, фольклором и этнографией должны заниматься сами памирцы. Мы можем поделиться с вами своим научным опытом. От тебя на данном этапе требуется следующее: Валентина Степановна и её коллеги подготовили для издания «Шугнанские тексты и словарь», давно мною составленные. Русскую часть можешь не трогать, а в текстах и примерах могут быть допущены ошибки в отражении специфических для шугнанского языка звуков, в частности, долгих
и кратких гласных. Такие ошибки ты должен отметить на полях рукописи простым чёрным карандашом.
Но главное моё поручение, - продолжал Иван Иванович, - на сегодня такое: в 1933-35-х годах здесь в Ленинграде учились твои земляки шугнанцы. Я пригласил их к себе домой, объяснил им графику шугнанского языка, а затем поручил написать на родном языке всё, что сохранилось у них в памяти - рассказы, сказки, легенды и т. п. Из них двое оказались очень талантливыми. Это Баходур Искандаров - ныне директор Института истории и археологии вашей республики, и второй - Абдулназар Худобердиев. Нам он представился как Дулик. Написанные Дуликом сказки составляют большую часть моего сказочного архива, они занимают целый чемодан. Ты как будущий специалист можешь их проверить, сверить, исправить и снабдить русским или таджикским переводом и необходимыми комментариями. Рано или поздно эти сказки должны быть изданы. Но для этого я должен заранее убедиться в твоей письменной грамотности. Поэтому садись сейчас за этот стол и напиши свою биографию на родном языке. А после проверки получишь конкретное задание. Если твоя грамотность соответствует требованиям, я поручу тебе систематизацию и исправление оригинальных фольклорных и этнографических текстов, собранных мною и твоими земляками. Не забудь о том, что от надёжного, достоверного источника зависят научные результаты и выводы. Если твой труд будет устраивать нас, я попрошу Тамару Михайловну по воскресеньям кормить тебя обедом и ужином. По всем возникающим вопросам смело можешь обращаться ко мне или к Валентине Степановне. Понятно?
Я только одобрительно кивнул головой, сел за письменный столь и дрожащей рукой стал писать на шугнанском языке свою биографию, а Иван Иванович пошел в свою комнату.
К концу того же дня профессор Зарубин зашёл ко мне, взял моё «сочинение» и ушёл к себе, а через полчаса вернулся, держа в левой руке текст, и указательным пальцем правой руки он начал разбирать каждое слово. Прежде всего его смущало то, что в тексте было много заимствованных таджикско-персидских словосочетаний и к тому же каждая буква имела лишние элементы. Заметив мою растерянность и страх, Иван Иванович заявил:
- Не огорчайся, всё это поправимо. Для обычного текста на литературном таджикском языке такой почерк, как твой, более или менее приемлем, он выглядит красиво, но для нелитературного текста каждый звук должен иметь принятые в транскрипции или алфавите чёткие буквенные обозначения. Не надо присоединять одну букву к другой.
После этих и подобных замечаний Иван Иванович поставил передо мной чемодан с шугнанскими сказками и рассказами, записанными Абдулназаром (Дуликом), Б. Искандаровым, Д. Шабдоло-вым и другими в латинской графике с тем, чтобы я внёс свои исправления и снабдил их подстрочным русским переводом. Часть сказок с латинской графики переписал кириллицей.
В целом, выполненные мною виды работы по архиву получили устную удовлетворительную оценку Ивана Ивановича. Итак, в течение двух зимних периодов (1957, 1958 гг.) по воскресеньям я ходил к моему второму неофициальному руководителю, профессору И. И. Зарубину, и занимался систематизацией и обработкой его архива.
У Тамары Михайловны детей не было и она приняла меня как сводного сына. При этом произношение и усвоение моего имени «Додхудо» для неё оказалось затруднительным. Однажды она обратилась к Ивану Ивановичу с вопросом: «Нельзя ли называть меня по-проще?».
Иван Иванович тут же разъяснил ей:
- Для передачи смысла имени «Додхудо» точно соответствует русское имя «Богдан», дословно «дан Богом», а поскольку ты считаешь его своим сыном, то пусть для тебя он будет «Богданчиком» или «сыночек Богдан». Таким образом, для учеников и последователей профессора И. И. Зарубина в Ленинграде и Москве я стал Богдан Карамшоев»...
Переведенные тогда Д. Карамшоевым шугнанские сказки, позже были отредактированы А. Л. Грюнбергом и вошли в изданную нами книгу «Сказки народов Памира» (М., 1976). Для предисловия к этой книге, по нашей просьбе, Додхудо написал небольшой очерк о месте и бытовании сказок в жизни памирских горцев.
Далее Додхудо вспоминал:
«О строгости И. И. Зарубина достаточно напомнить такой случай: всего один раз я не смог в воскресенье явиться к Ивану Ивановичу домой, так как у моего сокурсника и друга Б. Сиёева был день рождения и моё присутствие на нём было необходимо. Но в понедельник я всё же решил пойти к нему для выполнения запланированной работы и принести свои извинения.
Тамара Михайловна открыла дверь, и я не успел ещё войти в «свой кабинет», как Иван Иванович остановил меня в коридоре и начал допрос. Моё извинение и объяснение вовсе его не устраивало и он сказал:
- Я понимаю, у каждого есть друг и друзья, но ты меня называешь устодом - учителем. А ведь заслуга устода превыше всех, но для тебя друг оказался важнее меня. Ты мог бы заблаговре-
менно телеграмму послать и поставить меня в известность с тем, чтобы тебя не ждали. Обещай, что подобное больше не повторится. Естественно, что я сильно каялся и обещал больше не допустить подобного проступка.
Однажды Иван Иванович застал меня спавшим после обеда на диване. Он сильно закашлял, и я встал с места.
- Если от усталости отдохнёшь, это хорошо, - одобрительно заявил Иван Иванович и тут же добавил:
- По-твоему, отдых - это лечь спать, а по мнению учёных отдых - перемена труда. Устал переводить сказки или переписывать их, так займись другим делом, например, читай художественную литературу.
Когда Иван Иванович обнаруживал у меня множество ошибок при переводе текстов с шугнанского на русский, он часто употреблял поговорку «сделай со-ста, будет очень просто» и советовал, творчески и критически переработав, переписать тот же текст заново в чистом виде. Этими примерами я хочу ещё раз подчеркнуть строгость и в то же время заботливое отношение профессора И. И. Зарубина к своим ученикам и близким ему лицам.».
Вся научная деятельность Додхудо и в дальнейшем была тесно связана с ленинградско-петербургской иранистической школой. После окончания аспирантуры в 1960 г. он зачисляется младшим научным сотрудником Института языка и литературы имени Рудаки Академии наук Таджикистана. В октябре 1963 г. на Специализированном диссертационном совете Ленинградского отделения Института языкознания состоялась защита его кандидатской диссертации «Баджувский диалект шугнанского языка». Официальными оппонентами выступили известные иранисты М. Н. Боголюбов и И. И. Цукерман (1909-1998). Диссертация была издана отдельной монографией в 1963 г. в Душанбе под редакцией А.К.Писарчик (1907-1995), ученицы и супруги замечательного исследователя быта и языков Средней Азии М. С. Андреева (1873-1948).
Ленинградскую школу памироведения на год раньше Д. Карам-шоева прошёл Р. Х. Додыхудоев (1928 - 1995) под руководством С. Н. Соколова, позже Н. Карамхудоев и Б. Лашкарбеков. Их научным руководителем была также ученица И. И. Зарубина -В. С. Соколова.
В 1967 г. благодаря настойчивости Додхудо при поддержке других ревнителей изучения памирских языков как в Таджикистане, так и в Москве и Ленинграде, при Институте языка и литературы АН Таджикистана был, наконец, создан Сектор памирских языков, в 1974 г. преобразованный в Отдел памироведения, и во главе его с
самого начала стоял Д.Карамшоев, заведовавший им впоследствии более 25 лет (1967 - 1993), как в Душанбе, так с 1990 г. и в Хороге при Институте гуманитарных наук Памирского филиала АН Республики Таджикистан, активно развивая научные связи и контакты с иранистами и памироведами Санкт-Петербурга, Москвы и зарубежных стран.
Необходимо напомнить, что несмотря на существование самостоятельной административной единицы - Горно-Бадахшанской автономной области - ГБАО, по отношению к памирским таджикам в Таджикистане издавна проводилась политика насильственной ассимиляции, а их языковые, этнические и конфессиональные отличия попросту игнорировались. Нововведенная (в том числе и благодаря усилиям ленинградских иранистов) шугнанская письменность была ликвидирована в печально известном 1937 г. отнюдь не по просьбе местных жителей. Эта акция была частью проводившейся при Сталине под флагом борьбы с местным национализмом уродливой и коварно-лицемерной политики по искоренению национального своеобразия и разнообразия в нашей стране и по натравливанию одних народов на другие (разумеется, в полном противоречии со всем тем, что сам Сталин говорил о национальной политике на XVI съезде большевистской партии). В ходе этой кампании была уничтожена письменность у многих других народностей СССР, а многие деятели, ратовавшие за развитие письменностей и культуры на родном языке, репрессированы.
Правда в дальнейшем, после Отечественной войны, эта дискриминационная политика проводилась уже по инициативе республиканских властей, но от этого она становилась только еще более тупой и жестокой. Особенно вопиющим примером полного пренебрежения к не-таджикоязычным народностям Таджикистана явилось переселение язгулямцев, рошорвцев и бартангцев из верховьев Язгуляма и Бартанга в низменные хлопкосеющие районы в 50-ые годы. По слухам, полного переселения удалось избежать лишь потому, что, по предупреждению командования Туркестанского военного округа, побоялись «обезлюдить» проходящую по Пянджу государственную границу (верховья Зерафшана - Матчу, Вахио-Боло и долину Ягноба выселяли поголовно, впрочем, скот, ценившийся властями более, чем люди, оставляли на месте). Главным поводом к таким насильственным переселениям было, очевидно, не стремление «облагодетельствовать горцев», а отсутствие дорог и невозможность держать народ под неусыпным контролем Партии и Органов. Ну и, конечно, обеспечить хлопкосеющие районы рабочей силой.
В 60-70-ые годы использование местных языков было разрешено только в семье, а радиовещание, газеты, собрания должны были использовать таджикский. Запрещено было ношение национальной одежды памирского образца, исполнение самодеятельностью памирских песен и танцев, а учителям в школе предписывалось говорить только по-таджикски. Помню, как работая учителем в начальной школе в Вахане, я неоднократно получал замечания за то, что демонстративно носил цветную вышитую традиционную ваханскую тюбетейку, а не чёрно-белую, «с перцами», сартско-ферганского образца.
С большим трудом преодолевал Додхудо Карамшоев чинившиеся республиканскими чиновниками и партийным начальством препятствия на благородном пути осознания памирскими народами своего национального своеобразия, обретения письменности и грамотности на родном языке. Поддержку ему оказывали отдельные представители областной администрации и, конечно, иранисты-памироведы Москвы и Ленинграда. Но главная заслуга в утверждении памироведения в Таджикистане, открытие центров памиро-ведения, издание книг и сборников статей, принадлежит самому Додхудо Карамшоеву и его ближайшим ученикам и коллегам.
В течение десяти лет (1965-1975) закончил он составление фундаментального лексикографического труда по шугнанскому языку. Рукопись работы под названием «Шугнанско-русский словарь» первоначально была обсуждена в Душанбе, а затем в Москве по инициативе тогдашнего директора Института востоковедения АН СССР академика Б. Г. Гафурова (1908-1977), который со свойственной ему проницательностью, хорошо понимал важность и актуальность утверждения самостоятельности памирских языков и вообще покровительствовал всем талантливым и трудолюбивым выходцам из Таджикистана, причём не только местным, но и оказавшимся по тем или иным причинам в этом горном краю.
С целью осуществления совместной работы с ответственным редактором этого словаря А. Л. Грюнбергом, а также для написания докторской диссертации несколько (1976-1979), Додхудо Карамшоев опять находился в любимом им Ленинграде и, как всегда упорно, добивался желаемых результатов: два раза в неделю он ходил домой к А. Л. Грюнбергу для решения возникавших вопросов по тексту словаря. Одновременно он разрабатывал тему «Категория рода в памирских языках».
«Шугнанско-русский словарь» в 3-х томах вышел в Москве в 1989, 1991 и 1999 гг., указатель к нему в виде 4-го тома - «Русско-шугнанский словарь» - был напечатан в Душанбе в 2005 году (разные тома выходили тиражом от одной до двух тысяч
экземпляров). Монографии по второй теме в двух томах под редакцией В. А. Лившица и моей была опубликована в Душанбе (в 1976 и в 1986 гг.).
В 1980 г. в Москве на Диссертационном совете Института языкознания АН СССР состоялась защита докторской диссертации Д. Карамшоева по специальности «Иранские языки» на тему «Категория рода в памирских языках (сравнительный анализ)». Оппонентами на защите выступили М. Н. Боголюбов и А. Л. Грюнберг из Ленинграда и А. Л. Хромов из Душанбе.
Ученик И. И. Зарубина и В. С. Соколовой, наших петербургских иранистов, Д. Карамшоев достойно продолжил их работы по языкам шугнано-рушанской группы, овладел наиболее эффективными методиками грамматических и лексикографических исследований. Представленные на соискание премии им. Абуали ибн Сино труды «Категория рода в памирских языках» и «Шугнанско-русский словарь» вошли в число наиболее значительных работ, созданных в памироведении. Д. Карамшоев на основе материалов, собранных им в течение почти 30 лет, впервые исследовал все формы, выражающие значения грамматической категории рода в языках и диалектах шугнано-рушанской группы. Им осуществлена семантическая классификация родовых форм и значений одушевленных и предметных существительных; опыт создания такой классификации является фундаментальным вкладом не только в иранистику, но и в трактовку категории рода в общем языкознании.
«Шугнанско-русский словарь», продолжающий лексикографические работы по шугнанскому языку проф. И. И. Зарубина, содержит тщательно исследованный, огромный по объёму лексический и фразеологический материал шугнанского языка и его диалектов. Этот словарь отличается глубокой разработкой семантики слов и фразеологизмов, умелым подбором контекстов их употребления в разных стилях речи, тонкими наблюдениями иерархии лексических значений. Приводится много оригинальных пословиц и поговорок.
Д. Карамшоев известен также как неутомимый организатор работ по теоретическому и практическому памироведению в Республике Таджикистан. Он основал научные центры изучения памирских языков в Душанбе и Хороге, взрастил целую плеяду молодых памироведов, учившихся у него, а также у иранистов Москвы и Петербурга. Д. Карамшоев постоянно расширял круг проблем памироведения, разрабатываемых в Республике. Особой заслугой Д. Карамшоева следует считать его деятельность по возрождению шугнанской письменности, издание школьных учебных пособий по шугнанскому языку.
Додхудо Карамшоев сознательно и целенаправленно проводил в жизнь своё твёрдое намерение, несмотря на все трудности и препятствия, чинившиеся разными инстанциями, покончить с «бесписьменным» бытованием всех памирских языков. Целью его жизни было - дать самим памирцам возможность не только записать на родных языках свои фольклорные сокровища и шедевры местной устной литературы (богатейшая авторская и народная поэзия на памирских языках до недавних пор передавалась лишь изустно), но и способствовать появлению авторской памирской прозы и поэзии. В наших беседах он неоднократно обращался к своей мечте о появлении самобытных писателей, сочиняющих на памирских языках, Додхудо прекрасно знал о творческих способностях и духовной одарённости своих земляков в высокогорных селениях «Крыши мира». И можно утверждать, что, благодаря его стараниям и неутомим трудам, эта мечта на самом деле воплощается в жизнь. Он активно участвовал в разработке Закона о языке Республики Таджикистан, в котором есть специальная статья о свободном развитии памирских языков. Ныне изучение памирских языков вводится в начальных классах школ в памироязычных районах, печатаются первые школьные учебники (первый «Букварь шугнанского языка» Мукбилшо Аламшоева и Додхудо Карамшоева напечатан в Душанбе в 1996 г. в республиканском издательстве «Маориф» - «Просвещение»).
По его инициативе и при непосредственном участии выходили серийные выпуски сборников, посвященные языкам, фольклору, этнографии и истории Памира (последний, пятый выпуск «Вопросы памироведения» вышел в 2003 г. в Душанбе). Эти публикации сыграли большую роль в научном образовании и воспитании молодых учёных. В свои, как оказалось, к сожалению, последние приезды в Санкт-Петербург в 2002-2004 гг. Додхудо Карамшоев занимался с группой аспирантов-памироведов, обучение которых финансировалось Лондонским Институтом исмаилитских исследований, с которым у наших иранистов установились прочные связи. С его предисловием и под его редакцией был опубликован сборник статей этих аспирантов, а также других начинающих памироведов: «Языки и этнография Крыши мира» (Санкт-Петербург, 2005).
Талантливый исследователь, организатор и учитель, Додхудо Карамшоев, несомненно, занимал видное место среди современных таджикских учёных. Он был удостоен почётного звания заслуженного деятеля науки и техники Республики Таджикистан, стал лауреатом «Премии Мавлави» (в честь Джалаледдина Руми), избран действительным членом ряда академий (Академии педагогических и социальных наук России, Международной Академии наук экологии,
безопасности человека и природы). В последние годы он активно сотрудничал с коллегами, иранистами и памироведами, Великобритании, Франции, Германии, Голландии, Китая, Швеции, Норвегии и многих других стран, участвовал в международных конференциях и симпозиумах.
Профессор Д. Карамшоев вел большую преподавательскую работу не только в ВУЗах Таджикистана, но и за пределами Республики (в 1997 году, например, организовал преподавание русского языка в Гилянском университете Исламской республики Иран). избран действительным членом ряда академий (Академии педагогических и социальных наук России, Международной Академии наук экологии, безопасности человека и природы),
Додхудо Карамшоев был и историком науки - целый ряд работ написан и опубликован им по истории памироведения и изучения Памира, в том числе книги: «Советские учёные о Памире» (на таджикском языке: Душанбе, 1975); «Пограничники и жители Памира» (в соавторстве с генералом И. Харковчуком, Хорог, 1995). Эта книга была посвящена отмечавшемуся 100-летию добровольного присоединения Памира к России. Всего Д. Карамшоеву принадлежит более трёх сотен печатных публикаций - монографии, учебные пособия, научные статьи и тезисы, рецензии, газетные заметки. Десятки научных трудов вышли под его редакцией, среди его учеников десятки докторов и кандидатов наук, более двадцати раз выступал он официальным оппонентом по кандидатским и докторским диссертациям (в том числе в 1984 г. и по моей докторской в Институте языкознания в Москве).
Додхудо любил повторять такие стихи Мирзо Турсун-заде:
Ошён гар мегузори дар баландихо гузор. Дар баландихои кухи сарбаланди мо гузор. Ошён гар паст бошад бод вайронаш кунад, Бача хам санги фалахмонаш кунад. Ошён гар мегузори дар дили инсон гузор, Аз сари мехру вафову ахди бепоён гузор!
Гнездо своё построй на высоте,
На высоте высоких наших гор.
Если гнездо будет низко, его разрушит ветер,
А также дети попадут в него камнем...
Построй лучше гнездо своё в человеческих сердцах,
Из любви, верности и бесконечной преданности!
Додхудо всей своей жизнью и трудом исполнил эти заветы поэта. Остались его жена, Рухзора, тоже уроженка Баджува, с которой он был вместе с 1965 года и пятеро детей: трое сыновей (Фахри, Бадри и Навруз) и две дочери (Сайёра и Матлуба), а также десяток внуков.
Приведённая в эпиграфе арабская пословица наставляет нас быть вечно благодарными тому, кто научит нас хотя бы одной букве. Меня Додхудо обучал когда-то памирской транскрипции. Он мечтал дать и дал письменность всем памирским народам, создал шугнанскую азбуку, руководил изданием книг по письменностям других памирских народов.
Пусть имя его навсегда остаётся в нашей благодарной памяти!
И. М. Стеблин-Каменский
