CC BY
32
ПАМЯТИ ПЕТРА МИХАЙЛОВИЧА ШАСТИТКО (1923-2009)
Когда предыдущий номер «Восточного архива» был уже сдан в печать, редакция получила печальное известие: на 87-м году жизни скончался замечательный востоковед и очаровательный человек, один из отцов-основателей нашего журнала доктор исторических наук Петр Михайлович Шаститко. Мы публикуем воспоминания о нем коллег, с гордостью считающих себя учениками Петра Михайловича.
«МОИ ГОДА...»
Петр Михайлович Шаститко готовил банкет по случаю своего 60-летия. Приглашено было множество гостей - друзья, однокашники, коллеги по институту. Приглашен был и я, но из деликатности и по молодости я отказался от этой чести, вызвавшись помогать в организации - расставлять столы в институтской столовой, чего-то закупать и т.п. «Володя, -обратился ко мне юбиляр, лукаво улыбаясь, - у нас будет на вечере музыка - проигрыватель, магнитофон, и у меня возникла интересная идея. Купите для меня пластинку Кикабидзе “Мои года - мое богатство”, мы ее поставим, Кикабидзе будет петь, а я возьму микрофон и, открывая рот, буду делать вид, что пою». Зная о таланте Петра Михайловича по части всяких розыгрышей и приколов, я охотно согласился и отправился в близлежащий магазин «Мелодия» на Кировской. Заказанная песня была одним из хитов народного любимца - киноактера и певца Бубы Кикабидзе, поэтому я очень удивился, когда продавщица на мою просьбу холодно ответила: «Кикабидзе нет!». Поблизости из подходящих магазинов - «Детский мир» и «Книжный мир», в них существовали отделы грампластинок. Поехать куда-либо еще уже не оставалось времени, праздник скоро начинался. Побежал в «Детский мир», там пластинки не оказалось, а вот в «Книжном» она была! Но пел Кикабидзе... на грузинском языке. Что было делать! Я купил пластинку. Петру Михайловичу я предложил спеть под эту фонограмму, сказав, что все равно все знают слова песни, а так получится даже еще смешнее. Он подумал минуту, а потом ответил, что по-грузински все-таки петь не сможет. Жаль, забавно было бы на это посмотреть!
А пластинка у меня сохранилась. Я ее даже недавно видел - и вспомнил эту забавную историю. Четверть века назад желание спеть эту песню в день 60-летия представлялось мне очередной шуткой Петра Михайловича, и только.
Немножко отвлекусь и напомню, что слова упомянутой песни сочинил Роберт Рождественский. Петр Михайлович любил стихи, и современные стихи - в частности. Однажды я помогал ему готовить к изданию книжку «События и судьбы», эпиграфом к ней стояли строфы Виталия Коротича. Мы с издательским редактором посмеялись - кого это Петр Михайлович цитирует, какого-то Коротича... Книжка выходила в 1985 г., и имя поэта и журналиста, ставшее через год широко известным, мало кто еще знал, а вот Петр Михайлович читал стихи Коротича наизусть.
Петра Михайловича я приметил сразу же, начав трудовую деятельность в ИВАНе. Здание института в Армянском переулке, нарядное и величественное снаружи, внутри было узким и тесным - все сотрудники, растекаясь по отделам, просачивались по одним и тем же двум главным коридорам - одному внизу и одному на втором этаже. И всегда по присутственным дням я видел солидного, седого, но еще не старого человека - он выделялся из общего потока. Двигался медленно, важно прихрамывая, опираясь на красивую резную палку, шел не с краю, а по середине коридора, всегда элегантно одет - как правило, в светлый костюм, из нагрудного кармашка которого выглядывал кончик шелкового платка. С ним здоровались почти все идущие навстречу, а он широко в ответ улыбался и радушно
раскланивался. А иногда я замечал его в дерматиновых дверях институтского парткома. И тут, как казалось мне, он отличался от других - людей пасмурных и партийных даже внешне. Да, важная, должно быть, персона, догадывался я, не зная ни его лично, ни его фамилии.
Спустя год с небольшим наш отдел ждал назначения нового начальника. Сотрудники все гадали: «Кто?», но так и не смогли догадаться. И вот, сразу после заседания дирекции, к нам в комнату будто влетел взволнованный Нафтулла Аронович Халфин, наш великий завсектором, и почти выкрикнул: «Я знаю, кто! Отгадайте!». В ответ было названо какое-то напрашивавшееся имя - «Нет!», другое имя - «Нет!», и, выждав минуту, он торжественно и радостно произнес: «Петя, Петя Шаститко!» А еще через пару дней, когда новый начальник предстал перед своими сотрудниками, я узнал хорошо знакомое лицо.
В то время, в 1978 г., мне было неполных 24 года, а Петру Михайловичу - 55, это мой нынешний возраст. Но между подобными «сверстниками» нет никакого сравнения! Мое поколение выросло, жило и живет в весьма «устроенную», благополучную и мирную эпоху, что подтверждается и тем, что казавшиеся или кажущиеся те или иные трудности со временем уходят и забываются. Действительность представляется простой и естественной, бывшей всегда и данной на вечные времена. Но время, в которое пришлось жить поколению предшествующему, поколению Петра Михайловича, уверен, забыть невозможно. Он не только стал хорошим его «летописцем», но и постоянно, долго, до самой кончины размышляя о нем, пытался дать оценку и ему самому, и своему месту в этом редкостном по трагизму времени. И как важно, что живая связь времен осуществляется такими людьми, как важно, что они еще есть или - увы! - уже были, но ты их увидел, застал.
Несмотря на тогдашнюю благостную застойную пору, покоя и «застоя» в полученном отделе Петр Михайлович перенести не мог. Сразу же устроил «перестройку» («перестройщиком» был прирожденным, и не даром его всегда, еще со студенческих лет, тянуло к себе подобным). Он любил затевать что-то новое, неординарное, и с ним было интересно работать. По прошествии лет калейдоскоп побывавших в отделе гостей, заседаний авторских коллективов, сделанных докладов, защищенных диссертаций, совершенных командировок, выпущенных книг кажется очень ярким.
Пронизывает и обрамляет эту картину энергия, а также доброта и тепло, исходившие от моих начальников, старших современников - Шаститко и Халфина. Они делились с нами и своим невероятным чувством юмора, и оптимизмом, которыми были щедро наделены.
О проделках и того, и другого ходят легенды, особенно о «розыгрышах» Петра Михайловича. Не только на отдельских вечеринках, на которых только один он мог быть тамадой, не только в первоапрельских выходках, байках и анекдотах - озорство этого человека проявлялось во всем. Хотя бы даже в смешно надуваемых щеках - если он был с чем-либо не согласен или когда ему становилось скучно, он не морщился и не тускнел - у него округлялись щеки (а я, как только замечал во время разговора, что щеки его припухают, пытался поскорее поменять тему или вообще стушеваться). Помня, что ему трудно подниматься по лестнице, я охотно выполнял его поручения («Володя, не сочтите за труд...»), в частности, пригласить к нему в кабинет того или иного коллегу из другого отдела. Так, однажды он попросил меня позвать к себе из отдела Индии Н.И. Пригарину. Я отправился, но пока шел туда, заглянув по пути в библиотеку, успел забыть, кого надо пригласить, и пригласил вместо профессора Н.И. Пригариной профессора С.В. Прожогину - фамилии-то похожие! Та бросила свои дела и явилась к удивленному Петру Михайловичу, который, с готовностью пообщавшись и с ней, меня, таким образом, не выдал, а потом весело посмеялся над моей рассеянностью.
Петр Михайлович, ученый по духу и по убеждениям, поддерживать и сохранять любой научный росток стремился интуитивно (не важно - входило ли то или иное исследование в круг его интересов и знаний). Понятно, почему так легко, надежно и благополучно было мне жить в его отделе.
Владимир Воловников
воля к жизни
В один из осенних дней 1984 г., кажется, это было в октябре, вскоре после поступления в аспирантуру ИВ АН СССР, мой научный руководитель Нафтулла Аронович Халфин сказал, что представит меня начальнику отдела. Между двумя комнатами секторов Отдела историко-культурных взаимоотношений советского и зарубежного Востока была еще одна дверь, мимо которой я уже не раз проходил, не обращая внимания. Именно в эту дверь, кабинета начальника отдела, мы с Халфиным и вошли. «Кабинетом» помещение можно было назвать условно: это была маленькая комнатка, где кроме письменного стола, двух кресел и книжных полок уже ничего не могло больше разместиться. За столом спиной к окну сидел человек, которому Халфин меня и представил. Тот в свою очередь протянул мне руку: «Петр Михайлович Шаститко». Смотрел он на меня серьезно, как мне показалось, даже сурово, слегка надувая щеки - в знак не то задумчивости, не то неудовольствия. Но как же преобразилось его лицо, когда он узнал, что я штатный сотрудник архива, да еще такого, как Центральный государственный военно-исторический! Могу без преувеличения сказать, что Петр Михайлович просто просиял: глаза засветились, он широко улыбнулся. Работу архивистов он вообще ценил необычайно высоко, считая, что не может быть настоящего историка без знания архивных материалов, исключая разве что только археологов (один из секторов отдела был археологический), но и им полезно побывать в архиве. Что же касается ЦГВИА, то оказалось, что время своей исследовательской работы там, в читальном зале, в середине 1950-х он считал лучшими годами жизни.
Таким образом, я сразу попал в фавор к Петру Михайловичу, и своего расположения ко мне он не изменил до последних дней. Мы договорились, что я организую и проведу экскурсию по «восточным» материалам архива для сотрудников отдела. Хотя я в это время еще недостаточно хорошо знал фонды, содержащие документы по Востоку, я с готовностью взялся за их выявление. Это сослужило мне добрую службу: я стал «погружаться» в тему своей будущей диссертации. Когда же на экскурсию в архив пришла довольно многочисленная группа сотрудников института (включая археологов, которых Петр Михайлович сумел заинтересовать), я продемонстрировал им действительно интересные материалы. Правда, первооткрывателем не стал: в «листах использования» некоторых дел значилась фамилия Шаститко (на что я с удовольствием обращал внимание слушателей), а уж фамилия Халфина присутствовала практически везде.
Так получилось, что у Петра Михайловича вскоре случился очередной инфаркт, и мы с Володей Воловниковым поехали в Кунцевский кардиологический центр его проведать. Петр Михайлович старался держаться бодро, но выглядел плохо: бледность и очевидная слабость заставляли думать, что если и выживет, то к работе вряд ли скоро сможет вернуться. Если память мне не изменяет, это было ранней весной 1985 г. Но такова была воля к жизни и духовная сила этого человека, что он победил и отвоевал у судьбы еще почти четверть века! И не просто существования, а свершений. Впереди были серия монографий «Россия и страны Востока», инициатором и организатором которой был Петр Михайлович, сборники документов «Российские путешественники в Индии», «Русско-индийские отношения в XIX в.», «Русско-индийские отношения в 1900-1917 гг.», две коллективные монографии из серии «История отечественного востоковедения»... Плюс его собственные работы по Индии и русско-индийским отношениям, написанные в соавторстве с А. Володиным и Т. Загородниковой, воспоминания о друзьях и коллегах и, наконец, последняя книга «Век ушел». Не уставать от жизни, а трудиться до последнего вздоха - таков был девиз Петра Михайловича.
В 1987 г. ушел из жизни Н.А. Халфин. Я был на завершающем этапе аспирантуры, контуры диссертации вполне обозначились, но в организационном плане болезнь и кончина Нафтуллы Ароновича лишала меня надежд на защиту: кому нужен аспирант с «чужой» темой?! Петр Михайлович вошел в мое положение, согласившись стать «шефом». В ин-
статуте он знал всех и его все знали, что обеспечивало решение организационных вопросов. Но и научное руководство не было формальным: Петр Михайлович добросовестно прочитывал все, что я ему приносил, делал свои замечания, порой в деликатной до смешного форме: «Миша! Я сейчас скажу глупость, но вы меня поправите...». Он говорил, что ему интересно читать мою работу, что он узнает много нового для себя, а это полезно всем и всегда. Петр Михайлович был начисто лишен высокомерной самонадеянности и не боялся признаться в незнании чего-либо, а ведь это и есть первый признак мудрости.
После моей защиты наши отношения с Петром Михайловичем не прервались и, по большому счету, не изменились. Он видел во мне своего «агента» в архивном мире, часто консультировался по нахождению тех или иных сведений в различных архивах. В РГВИА мне даже удалось разыскать послужной список его деда по материнской линии - подполковника царской армии Талат-Келпша. Конечно, в конце 1990-х, когда Петр Михайлович уже передвигался на инвалидной коляске, наше общение приняло в основном форму телефонных разговоров. Несколько лет мы не виделись. Но вот когда в Посольстве Индии была устроена презентация сборника «Русско-индийские отношения», Елена Константиновна (жена П.М. Шаститко. - Ред.) попросила меня помочь доставить Петра Михайловича вместе с креслом в зал Индийского культурного центра. Он был необычайно элегантен, даже в инвалидном кресле: безукоризненный темный костюм, белоснежная сорочка с галстуком-бабочкой, «щеточка» седых усов - лорд адмиралтейства или вице-король в отставке, не меньше! Казалось, что все должны встать, когда мы вкатим Петра Михайловича в зал. Кстати, он рассказывал, что однажды в каком-то индийском городе ему были оказаны явно преувеличенные почести, что удивило более именитых коллег в составе делегации. Все объяснилось ошибкой в списке делегации, где после фамилии вместо инициалов П.М. поставили М.П. (MP - Member of Parliament).
Последний раз мы виделись в марте 2008 г., когда вместе с Володей Воловниковым приехали проведать Петра Михайловича у него дома, в новой просторной квартире. Хозяин был весел, гостеприимен, полон энергии. Выпили за нас, за друзей и коллег, за нашу работу, за новые планы, которые Петра Михайловича, несмотря на преклонный возраст, никогда не покидали.
Михаил Рыженков
