CC BY
27
Из семейного архива: Воспоминания Надежды Владимировны
Пабо
Автор воспоминаний — Надежда Владимировна Пабо (1904-1991), родилась в с. Сви-нухино Островского уезда Псковской губернии в семье землемера, в 1921 г. окончила школу II ступени в г. Острове (бывшая Александровская женская гимназия) и поступила в Петроградский университет. По окончании учебы приняла участие в полярной зимовке на Земле Франца Иосифа, затем работала на геофизической магнитной станции в Павловске. В годы Великой Отечественной войны находилась вместе с семьей в блокадном Ленинграде, в 1942 г. по льду Ладожского озера была эвакуирована в Вятку, где продолжала работу в системе гидрометеослужбы СССР. После войны семья стала жить в Москве: Надежда Владимировна работала директором архива гидрометеослужбы, а закончила свою трудовую деятельность в должности старшего инспектора по детским домам в Министерстве просвещения. Награждена медалями «За победу над Германией», «За оборону Ленинграда» и др.
Предлагаемые страницы из дневника («зарисовки») были написаны ею в конце 1970-х — начале 1980-х гг. и представляют интерес тем, что это свидетельства о жизни и судьбах членов одной семьи. Биографии их во многом типичны для истории страны, а в ряде моментов уникальны. Записки сопровождаются фотографиями из семейного архива.
К публикации текст подготовил М. М. Медников.
Краткие сведения о предках
Супруги: Пабо Карл Фёдорович и Матильда Александровна.
Их дети: Карл (умер молодым), Владимир, Александр, Фёдор, Эмиль, Юлия, Мария.
ВЛАДИМИР КАРЛОВИЧ, его жена Елизавета Васильевна Якушева (умерла молодой), их дочь Екатерина (умерла 10.12.1979 г.). Вторая жена Мария Фёдоровна (вступили в брак 24.07.1903 г.). Их дети: Надежда (я) старшая, Александра (умерла 13. 01. 1978 г.). Были ещё дети — старшая Саша, потом Лиза, этих девочек мы не видели, они умерли до моего рождения, а затем уже на моей памяти появились очаровательная девочка Людочка, прожившая около двух лет, и мальчик Володя, которого не стало через пять месяцев, к великому горю всей семьи. Жили мы в тридцати километрах от Острова. Врачебной помощи не было, обслуживал всю округу единственный фельдшер. Любая эпидемия косила ребят.
АЛЕКСАНДР КАРЛОВИЧ, его жена Анастасия. Их дети: Андрей (страдал эпилепсией), Ольга? (возможно, Лена — А. В.), Мария — младшая, живая энергичная девоч-
ка. Что с ними стало во время войны, ничего неизвестно.
ФЁДОР КАРЛОВИЧ, его жена Мария Владимировна. Их дети: Николай, почти одногодок со мной, остальные моложе — Борис, Сергей, Мария, Владимир. Где они все, что с ними теперь, ничего не знаю. А надо бы было справиться в г. Шадринске, где они жили до войны: может быть, кто-нибудь и есть. Коля с семьёй жил в Севастополе.
ЭМИЛЬ КАРЛОВИЧ, его жена Клавдия Николаевна — воспитанница баронов Шта-кельбергов, умелая портниха. Через Шта-кельбергов стало известно, что Эмиль Карлович с семьёй из Сибири уехал в Америку, что в Сибири у него родился сын, а в Америке ещё и дочь. Штакельбергам он, дядя Эмиль, высылал посылки, из которых кое-что стало перепадать и мне — полуголодной студентке двадцатых годов в Ленинграде. Завязалась какая-то переписка, я написала ему, но в ответном его письме была фраза: «Да гибнет Россия в язве социализма», которая категорически оборвала всякую связь с ним. Как они все живут там, живы ли, кто знает?
Страницы из дневника
18.01.1980 г. ЮЛИЯ КАРЛОВНА, её муж Густав Петрович Гирв имели большую семью: два сына — Альфред и Александр и три дочери — Евгения, Мария, Ольга. Семья Гирв жила в Пскове на Пароме некой улице. Между прочим, Вениамин Каверин — писатель, настоящая его фамилия Зильбер, тоже пскович, в своей книге «Открытая книга» упоминает семейство Гирв, старшего брата Альку Гирв и двух его хорошеньких сестёр Женю и Муру (третья Ольга была ещё очень мала). Брат мужа тёти Юли — Альфред Гирв был художник. Я лично видела в журнале репродукции его картин. Старший сын тёти Юли тоже Альфред унаследовал способность своего дяди и собирался стать художником, но изучая анатомию человеческого тела, увлёкся ею и превратился вместо художника, после успешного окончания медицинского института, в очень хорошего хирурга. Младший сын Саша, которого у нас шутку называли Шурином, и Мура (Мария) часто подолгу жили у нас в Свинухине, поэтому были нашими друзьями. Мура каяедое лето проводила с маленькими ребятами у нас в Свинухине. От первого её брака дочь Людмила, усыновлённая вторым мужем, носила его фамилию Людмила Лепорская. Она считалась хорошей актрисой театра драмы в Новосибирске. Её муж — Яшунский (острович) тоже был актёром, впоследствии они разошлись. Женя с тремя ребятами уехала жить в Уфу. Никакой связи не было. А вот Саша — большой мой друг, уже после войны, был в Москве и разыскал меня в Министерстве Просвещении РСФСР, где я тогда работала. Встреча неожиданная, радостная, Но... никаких дальнейших последствий не имела.
10.10.1982 г. А в дальнейшем было так. Нет желания рассказывать, какими путями, но у нас с Сашей завязалась энергичная переписка, в результате которой нынешним летом, вернее, осенью в сентябре я побывала у Саши в городе Тарту Эстонской ССР. Встретились и не могли наговориться о прошлом. Он очень любил моего папу Владимира Карловича, частенько жил в Свинухине, и этим всё сказано. Саша остался один. Двое детей маленькими умерли. А жена Аделя Яковлевна — эстонка, очень приветливо принявшая
нас с Николаем Ивановичем, моим мужем, прошлым летом, в апреле нынешнего года тоже скончалась. Саша один. К моему радостному удивлению он не потерялся, не пал духом. Один хозяйничает, имеет огород и сад, домик, хоть небольшое, но, всё же, хозяйство. Обслуживает сам себя, хозяйничает, как хорошая хозяйка — молодец. Сегодня получила письмо от него.
06.04 1978 г. Итак — надо начинать задуманное давно слово о судьбине наших родителей — предков и о собственной, уже прожитой, жизни. Давно-давно, я не знаю в каком году, чтоб провести первый, чуть ли не царский, поезд, по вновь построенной Николаевской железной дороге из Санкт-Петербурга в Москву был приглашён из Германии хороший, опытный машинист Александр Хагге. Вместе с ним в Россию приехала и его жена (имени её в семье не сохранилось) с маленькой дочкой Матильдой. Поезд благополучно проделал путь до Москвы и обратно. За успешную первую поездку по новой железной дороге машинист удостоился большой царской милости и чести: он получил от царя именные золотые часы, а его дочь была определена на воспитание в Екатерининский институт благородных девиц, конечно, дворянского происхождения. Это был институт второго ранга, говоря нашим языком. Первым же был Смольный институт благородных девиц. Вот эта девочка, закончившая с отличием Екатерининский институт, которую звали Матильда Александровна Хагге, и была моей бабушкой. Получив по тем временам прекрасное образование и воспитание, знавшая языки: немецкий и французский, имевшая хороший голос и умевшая петь и играть на фортепиано, Матильда Александровна была рекомендована в город Остров к местным помещикам-дворянам Беклешовым в качестве гувернантки маленьких дочерей Беклешо-вых. Интересно, что много лет спустя внучка Матильды Александровны Пабо дочь её сына Владимира и первой его жены Елизаветы, а моя старшая сестра Екатерина Пабо, обучаясь в Островской Александровской женской гимназии, которую она закончила с Золотой медалью, была репетитором девочек Бе-клешовых, по-видимому, тоже внучек или правнучек тех самых Беклешовых, которых
обучала и воспитывала её бабушка Матильда Александровна. Свет не велик! Здесь то и нашла она свою дальнейшую судьбу. В один прекрасный летний день всё семейство Бе-клешовых, со всеми чадами и домочадцами, со всей прислугой по дому, отправились в лес по грибы, по ягоды. Уехали все. В доме осталась одна молоденькая гувернантка, которой было дано важное поручение, на случай, если приедет из Санкт-Петербурга новый землемер, встретить его соответствующим образом. Так и случилось. Молодой, только что получивший диплом Петербургского учебного заведения, землемер прибыл для землеустройства поместья Беклешовых. Пришлось его принимать, провести в комнату для приезжающих на втором этаже барского дома и деликатно предложить с дороги чаю. (Пишу подробно потому, что этот анекдотический факт слышала в детстве в нашей семье неоднократно!) «Пожалуйста», — ответил землемер. Чай был подан в стакане в его комнату. Когда же Матильда поднялась наверх, чтобы убрать посуду, то услышала: «Благодарю за чай, но, если можно, ещё стаканчик». — «Конечно, сейчас принесу». Придя вновь за посудой, она опять услышала: «Если можно, ещё стаканчик». Так был принесён третий, четвёртый, пятый и, наконец, двадцать первый стакан! Только тогда закончилось это чаепитие. Надо полагать, что тогда и было положено начало дружбе, возникшей между гувернанткой и землемером, которого звали, кстати сказать, Карл Фёдорович Пабо. Когда же через несколько месяцев, закончив землемерные работы у Беклешовых и их соседей, Карл Фёдорович собрался уезжать, то с ним уехала и Матильда Александровна после свадьбы, происшедшей в этом же доме. Пропутешествовав сначала вместе с мужем по различным губерниям России, в дальнейшем, когда начали появляться дети, молодые супруги решили обосноваться более твёрдо. Мой дедушка Карл Фёдорович Пабо, работая в Островском уезде Псковской губернии, обнаружил, что в одной деревне с весьма не поэтичным названием «Свинухино» лежит пустырём полузаброшенная земля. Как выяснилось, эта земля принадлежит одной крестьянской общине, которую оставшиеся члены общины желали продать. Мужики
продают землю — дедушка покупает, оформив всё надлежащим способом через соответствующие, по тому времени, организации. Была и купчая крепость, всё как полагается. Однако мужики были похитрее дедушки. Оказалось, что часть членов этой общины, в то время отсутствующие, не согласна на продажу. и по тем законам она могла опротестовать и потребовать свою часть земли обратно. Так дедушка, купивший 90 десятин, должен был сам же и отмерить обратно 50 десятин. Причём, из оставшихся ему 40 десятин 10 — пришлись на болотистое лесное место в удалении от основной усадьбы, и назывался этот участок почему-то «отрезом». Землемер он был хороший, а вот практической жизни не знал совершенно. И даже заплаченные за эту землю деньги не получил. Эти же «не согласные на продажу земли» члены общины — два или три хозяина — образовали на отобранной у деда земле деревню, которую и назвали «Найдёново». Так и жили, между прочим, весьма дружно, новые соседи Найдёновцы и жители хутора Свинухино, в котором и обосновалась Матильда Александровна Пабо со своими ребятами. А дедушка продолжал путешествовать по России, иногда подолгу не заглядывая домой. Семья постепенно росла. Появился старший сын Карл, потом Владимир (мой отец), потом Александр, Фёдор и, наконец, Эмиль, кроме того, две дочери Юлия и Мария. Жили в доме, который когда-то был построен по дедушкиному проекту. А дед был великий фантазёр. Поэтому жить в этом доме было не очень удобно, но зато он имел какую-то особую террасу, окружавшую дом со всех сторон. Я этого дома не видела никогда. Он был снесён, и на его месте построен новый уже выросшими сыновьями ещё до моего рождения. Когда я думаю о своей бабушке Матильде Александровне, то искренне удивляюсь её энергии, предприимчивости, выносливости. Дедушка вечно в разъездах по работе. Стоит на пригорке один дом необычной архитектуры, окружённый тридцатью десятинами плохо обработанной земли, перед домом за небольшим ручьём на две — три десятины песчаная гора с единственной берёзой по середине, и заносит этим песком всё, как только поднимается ветер. А ребят немало. Всех нужно обуть, одеть
и накормить, а главное — обучить. Где, как и чему? Бабушка же воспитывалась в закрытом учебном заведении для благородных девиц, жизни не знала. Как она не растерялась, представляю себе с трудом. Но жила, хозяйничала и детей растила. Все дети обучались дома, учила их в основном сама Матильда Александровна, так как дедушка бывал наездами. В школе побывали только самые младшие Мария и Эмиль. Причём Мария закончила своё образование в церковно-при-ходской школе погоста Врево, а Эмиль уехал в Петербург, с большим трудом поступил в Политехнический институт. Но, не имея никаких средств, он вынужден был оставлять учёбу временами и уезжать на заработки, таким образом, учёба в институте растянулась на десять лет. Энергичный, способный на все руки, он работал и машинистом, и на заводе швейных машин. Во время Первой мировой войны с немцами он в то время уже инженер, получивший диплом, был направлен в Америку для приёмки военного оборудования. Жена его с маленькой дочкой оставалась в России и жила у нас в Свинухине. Приехав в 1916 году в Россию, дядюшка Эмиль проектировал вместе с другим инженером строительство металлургического завода где-то в Сибири и забрал свою семью на Урал в город Шадринск. Но грянула революция и все перемешала
Об. 01.1979 г. Долго не бралась я за перо. В ночь с 13 на 14 января 1978 года умерла в Ленинграде у своего сына Михаила Михайловича Медникова моя родная сестра Александра. Вернувшись после её кремации из Ленинграда, я вскоре свалилась на два с лишним месяца. И потом было не до воспоминаний. Её смерть потрясла меня. Исчезла былая работоспособность, хватило сил в апреле, а продолжать — не хватает...
13.01.1979 г. Год назад не стало Саши. Не стало. А я вот живу. И боюсь, что не сумею и не смогу, не успею записать всё то, что хотелось рассказать в начале. Так быстро бегут часы, дни, годы... И каждый день приближает к, вероятно, уже близкому финишу.
28 декабря 1978 года, в четверг я навестила старшую сестру Катю, дочь от первой жены отца. Как тяжко мне стало! Она старше меня лет только на восемь. Когда она кон-
чала гимназию, я в неё поступала, держала экзамены в первый класс. Жила с Катей у бабушки Паршенковой Степаниды Ивановны, дальней родственницы Катиной мамы. Жила и опекалась Катей. Помню её заботу и ласку. А теперь вот подумать страшно, что сталось с нею. Не только физически, но главное — умственно. Она забыла почти всё. Меня называла на «Вы». Тяжко было смотреть на неё. Только после многих моих попыток вернуть её хоть в прошлые у неё, как будто, прояснилось сознание, посветлели глаза, и она говорила робко и неуверенно: «Да помню, конечно, помню». Уже один час ночи. Звенит опять в голове.
16.01.1979 г. Возвращаюсь к тому периоду жизни в Свинухине, когда у бабушки было семь человек, причём старших она обучала и наукам, или, как теперь говорят, всем общеобразовательным предметам и как-то приспосабливала к профессии. Так, самый старший Карл был отправлен в Петербург ещё мальчиком к бабушкиным родственникам, а может быть, и просто к хорошим друзьям. Чем он там занимался, не знаю, но знаю, что он трагично погиб в возрасте 20-25 лет. По словам моего отца, во время пирушки в ресторане, нечаянно или нарочно, его поранила вилкой молодая девушка. Ранение оказалось опасным, он быстро умер от заражения крови. Старшим остался на помощь бабушке Владимир, мой отец. Его бабушка приспособила не только чинить обувь для всей семьи, но и шить новую. Побывал он в учёбе у местных деревенских сапожников и приступил к «самостоятельной работе». Рассказывал он нам уже своим детям так: «Надумал я сшить маме новые сапожки. Снял мерку, раскроил кожу. Когда заготовки были сшиты, оказалось на бабушкину ногу они малы». «Ну что ж, —утешила бабушка, — не мне, так кому-нибудь, у кого нога поменьше, подойдут. Шей, Володенька». И Володенька шил. Так в процессе работы сапожки меняли своих «заказчиков». И когда они снимались с колодки, приводились в полный порядок, то в семье находился хоть один человек, которому были они впору. Труд даром не пропадал. Бабушка научила всех и шить. Помню по себе, что меня маленькую шить, держать иголку в руке, вышивать и кроить обучал папа, а не
мама. Третий сын Саша специализировался на вязании. Сначала чулки, носки и варежки, а потом и кружева. Вечерами все собирались у большого стола с работой. Кто-либо читал или рассказывал. Чаще сама бабушка, то есть их мама, учила одновременно с работой чему-нибудь ребят незаметно для них самих. Саша был хитроватый, насмешливый, медлительный в своей речи мальчик. «А чей пруток динь-динь?», — так однажды съехидничал он над неудачным тружеником из младших ребят, вязавших ещё трудные для них первые чулки или варежки и уронивших пруток на пол. И какова же была радость ребят, когда оказалось, что «динь-динь» было у самого Саши, и пришлось ему, «опытному специалисту» в этом деле поднимать петли под насмешки малых ребят. Так и осталось, вошло в обиход речи выражение «а чей пруток динь-динь?» как напоминание — не смейся над бедой другого, а посмотри на себя, всё ли у тебя в порядке. Эту фразу знали и употребляли мы, ребята второго поколения. Дети нашей семьи, дяди Фединой и тёти Юлиной. В дальнейшем дядя Саша пристрастился к столярному ремеслу, уехал в Петербург, стал краснодеревщиком и завёл свой небольшой мебельный магазин. Уже после революции, я, будучи студенткой Петроградского университета, изредка ездила к нему на дачу в Парголово, где жила его семья: жена, две дочери и сын Андрей. А потом он разыскал нас в Павловске. Нас, то есть нашу, вернее мою, семью: маму мужа моего Николая Ивановича Леушина Марию Фёдоровну и меня. Разыскал после длительного «исчезновения». Это было незадолго до войны 1941 года, он уже работал в государственном учреждении по закупке и ремонту мебели и музыкальных инструментов. За наш рояль фирмы Беккер, уже появившийся в ту пору у нас, предлагал 12000 рублей! Огромная сумма нас не прельстила — училась музыке дочь Милуша. Но грянула война с Германией. В 1941 году мы бежали в Ленинград. Рояль и всё прочее имущество сгорело вместе с домом. Дядю Сашу больше мы не видели. Видимо, не осталось в живых никого.
Папина судьба, второго сына—Володи, сложилась иначе. Кроме сапожного ремесла, которым он занимался иногда до самой
смерти, он овладел профессией землемера. В университет я уехала в сапогах, сшитых им самим из кожи своего телёнка. В ходе обучения Володя обнаружил математические способности. Это, однако, понял дедушка Карл Фёдорович. Не побывав в школе ни одного дня, Володя изучал математику и даже высшую с дедушкой — в степени, необходимой для землемерного дела. Дедушка приучал его к своей работе. Понемногу, работая вместе с дедушкой, Володя превратился в настоящего землемера, изучившего эту премудрость на практике. Но отсутствие специального образования, диплома позволяло ему работать лишь в качестве «частного землемера». Рассказывал папа, что уже были приняты меры, чтобы устроить его учиться в том же учебном заведении в Петербурге, где учился и его отец. А поступление в ВУЗ и жильё уже были обеспечены. И вот домашние сборы проведены, Володя уже сидел в телеге, чтобы ехать в уездный город Остров до железной дороги в Петербург, но подошла бабушка (его мать) для последнего прощания и со слезами на глазах прошептала: «Володенька, на кого ж ты меня покидаешь? Что я буду делать одна со всеми малышами? Ведь отца дома никогда нет». Сказала и решила судьбу своего любимого верного сына. Володя слез с телеги, взял свою поклажу и сказал, что никуда не поедет, а землемером он будет всё равно работать. Так и пожертвовал он своим образованием для малых ребят и мамы. Так и остался «частным землемером» на всю дальнейшую жизнь. После революции он работал землеустроителем сначала в районном Островском земельном отделе, а потом в Псковском Окружном. Работал до самой смерти, которая наступила в Пскове в 1931 году. Умер он 59 лет от роду от туберкулёзного менингита. Похоронен на высоком берегу реки Псковы Дмитриевского кладбища. В 1977 году в августе я была на его могиле последний раз. Саша — сестра, которая жила в Пскове, уже была тяжело больна.
Четвёртый сын — Фёдор приспособился к кузнечному ремеслу. Как пример его искусства была моя железная детская кроватка, сделанная полностью им самим. Кроватка большая, удобная, с пологом, разборная, а главное, украшенная красивыми металличе-
скими узорами и завитушками. В ней спала я, сестра Саша, а потом кроватка переехала в Ленинград к мой дочке Миле. Когда Мила выросла, кроватка поехала в Псков, в ней спали сыновья сестры Саши Володя (он умер в возрасте трёх лет) и Миша. Кроватка пропала во время войны.
06.09.1979 г. Бегут дни, недели, уходят силы и, может быть, напрасно терзаюсь я мыслью, что ничего не получится у меня из моей затеи сохранить для потомков «на память» жизнеописание нашей большой евинухинской семьи — Пабо. Но что будет, то будет... Итак, четвёртый сын Фёдор, хороший кузнец и мастер на все руки, имел большую семью: сыновей Николая, Бориса, Сергея и Владимира и одну дочь Марию. На моей памяти дядя Федя не имел никакого своего недвижимого имущества, а работал и жил в больших поместьях землевладельцев в качестве управляющего или заведующего. Это было очень выгодно владельцам, учитывая его способность разобраться во всех сельскохозяйственных машинах того времени и личное тонкое умение в кузнечном ремесле. Хорошо помню, как дядя Федя с семьёй жили в селе Голубове, а затем в Старом селе в 5-6 километрах от Свинухина. Оба эти имения принадлежали баронам Вревским. Три брата Вревских имели по собственному имению: Борис Степанович — село Голубо-во, Степан Степанович — село Батово, Михаил Степанович — Старое село с большим прудом вроде маленького озера, на берегу которого стоял барский дом. Хорошо помню это озеро, на котором мы с Колей (старшим сыном дяди Феди) катались на лодке немало. Коля был большой мой друг. Когда у дяди Феди родился в этом селе последний сын Володя, то тётя Маня (папина сестра), проживавшая вместе с нашей семьёй в Свинухине, поехала помогать по уходу за маленьким Володей, а так как дело было летом, то взяла на всякий случай и меня. Вот тут-то и подружились мы с Колей. Кстати сказать, Михаил Степанович был профессором в университете. В 1916 году, когда шла война с немцами, а дядя Эмиль вернулся из Америки, то он соблазнил дядю Федю поехать с ним в город Шадринск, где он предполагал строить какой-то завод и, конечно, дядя
Федя с его умелыми руками и работоспособностью был бы весьма полезен. Уехали они. Но в 1917 году произошла революция. Братья расстались. Дядя Федя остался в Шадринске. Дядя Эмиль со своей семьёй поехал в Сибирь. Связи прервались. Лишь потом, когда я уже была студенткой Петроградского университета, встретившись случайно в университете с Иваном Штакельбергом, узнала кое-что о дяде Эмиле. В семье баронов Штакельбергов воспитывалась жена дяди Эмиля тётя Клавдия, которая сохраняла, будучи женой дяди Эмиля и матерью маленькой Вали, к ним большую привязанность и любовь. Отношения в дальнейшем сложились и с Колей. Дядя Федя умер в Шадринске, не перенеся брюшного тифа. Сам Коля уже женатый, жил в Севастополе. С ним жила и его мать Мария Владимировна. В дальнейшем Коля приезжал в Ленинград, был у нас в Павловске. Он был в военной морской форме (политкомиссар батальона?). Новая страшная война вновь всех разметала.
17.11.1979 г. По-видимому, чтобы хоть вкратце, хоть бессистемно вспомнить об основных вехах нашей свинухинской семьи, следует работать по-другому.
На этом, в общем, и заканчиваются воспоминания Надежды Владимировны Пабо о своей семье и её жизни в Свинухине (примечание М. М. Медникова).
Через шесть лет, а именно 21 января 1985 г. появляется одна единственная страница по содержанию, не относящаяся к существу воспоминаний. Вот она: «Вчера Лена (младшая дочь Надежды Владимировны — прим. М.М.) сказала, что было бы очень хорошо, если бы я написала свои воспоминания о зимовке на Земле Франца Иосифа. Один её хорошо знакомый человек, журналист, которому она рассказала обо мне, предложил ей и обещал принять меры к возможному напечатанию их. Странно было слушать эти слова «Воспоминания о зимовке». О, господи, как это было давно и потому даже кажется «не правдой». Но всё же, сегодня ночью я достала «зимовщиц-кий» дневник. Перелистала его, но там больше о личных чувствах, переживаниях, нежели о самой зимовке: о природе, о людях, о работе. Конечно, ничего толкового я написать уже не смогу. Устарела. Но вот ведь встала ночью. Это уже значит, что всколыхнулась память».
Автобиография
Родилась 3-го октября 1904 г. в Островском р-не Ленинградской области. Отец работал землемером, мать домашней хозяйкой по крестьянскому хозяйству. После Октябрьской революции отец был землеустроителем при Земельном отделе Псковского округа. Умер в 1931 году. Мать после смерти отца получила пожизненную пенсию.
В 1921 г. я окончила трудовую советскую школу 2-ой ступени в г. Острове. После окончания, в том же 1921 году поступила в Ленинградский государственный университет, который окончила в 1925 г. по факультету общественных наук. Работала еще будучи студенткой в школьном детском доме воспитателем и библиотекарем. Затем воспитателем в IV интернате 5-ой школы в Детском Селе.
В 1929 г. по семейным обстоятельствам (у меня был маленький ребенок) работу в детском доме прекратила.
В 1930 г. поступила на работу в Отдел Атмосферного электричества Главной Геофизической Обсерватории в качестве наблюдателя по изучению распространения радиоволн. Работала в ГГО до 1934 г. В это время мной написана статья по вопросам распространения радиоволн, напечатанная в журнале «Климат и погода» за 1934 г.
Весной 1934 г. перевелась во Всесоюзный Арктический институт — ВАИ, для подготовки к экспедиции на землю Франца Иосифа. Летом этого же года уехала на 3. Ф. И. в качестве специалиста по радиоволнам. Провела там больше года (год и 2 м-ца). По возвращении занималась в ВАИ обработкой полученного материала. Результаты изложены в статье «Распространение радиоволн в Сев. Широтах» (Архангельский и Пабо), напечатанной в «Трудах Арктического Института» за 1938 г.
В 1936 г. поступила на физический факультет Ленинградского государственного университета, где специализировалась в области геофизики. В это же время родился, в 1940 г. ребенок, что задержало окончание университета. С 1/УШ-41 г. возобновила работу в Отделе Атмосферного Электричества ГГО. Одновременно приступила к занятиям в ЛГУ (повторно на IV курсе физ. ф-та).
При наступлении немцев, вместе с институтом ГГО, эвакуировалась со всей семьей в Ленинград. Во время блокады работала в VII отделе ГГО, принимала участие в обслуживании по уходу за ранеными подшефного госпиталя. В феврале 1942 г. по приказу ГГО эвакуировалась с эшелоном ГГО, направляющимся в Свердловск. По дороге была вынуждена, по состоянию здоровья, высадиться в г. Кирове. Почти 4 м-ца была больна (сильнейшая дистрофия, брюшной тиф).
С мая 1942 г. приступила к работе по организации пункта регистрации атмосферных помех в г. Кирове при Кировской Г/М Станции. Там же осталась работать в качестве ответственного исполнителя — Начальника пункта. Приказом по ГУГМО КА от 18ДХ-42 г. за № 461 пункт регистрации атмосфериков ГГО был передан в ведение УГМО МВО.
В марте 1943 г. закончила курсы ГГО по подготовке специалистов — руководителей пунктов атмосфериков.
Весной 1944 г. пункт из Кирова был перебазирован в Кучино под Москвой, где я была начальником пункта до 5 февраля 1945 г.
С 5 февраля приказом по ГУГМО КА переведена в Центральный научно-исследовательский гидрометеорологический архив на должность заместителя начальника по научной части. С 11 апреля 1946 г., после гибели начальника ЦНИГМА осталась работать в ЦНИГИ в качестве и. о. нача-ка, затем начальником, в настоящий момент директор учреждения.
Кандидат в члены ВКП(б) № 8387223.
Взысканий никогда никаких не имела. Поощрения перечислены в анкете.
В 1946 г. поступила в вечерний Университет марксизма-ленинизма, где занимаюсь на II и последнем курсе.
Живу в Кучино, Гидрогородок д. 1, кв. 1.
Имею мужа, двух детей, мать.
«_»_194_г. _(ПАБО)
Владимир Карлович Пабо
Карл Федорович Пабо
Дом В. К. Пабо в Свинухине
Леков М> 2 О Г?
На крыльце дома в Свинухине: вторая слева — М. К. Пабо, третья — М. Ф. Пабо. четвертая — М. Г. Гирфф (Лепорская), крайний справа — В. К. Пабо
На крыльце дома в Свинухине: второй ряд — вторая слева — А. В. Пабо (Медникова), третья справа — М. Г. Гирфф (Лепорская), в первом ряду — М. Ф. Пабо и В. К. Пабо
Ласов M Y7 20/7
Хозяйственные постройки в Свинухине
На пашне — В. К. Пабо
Леков М 47 2О /7
Выпускники Островского реального училища и Островской гимназии. Начало 1920-х гг. В третьем ряду — первый слева —Василий Меркурьев, будущий Народный артист СССР. В первом ряду — первая справа — Н В. Пабо.
