CC BY
47
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 9 (224). История. Вып. 44. С. 137-143.
О. В. Богомазова
ПАМЯТЬ О В. О. КЛЮЧЕВСКОМ В ГЕОКУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ МОСКВЫ В КОНЦЕ Х1Х-ХХ ВЕКЕ
Исследование проведено при поддержке ФПМУ ЧелГУ. Проект № 10/1.
Статья посвящена изучению такого меморативного феномена, как 'Москва Ключевского'. В центре внимания стоит фигура историка В. О. Ключевского в границах гео- и социокультурного пространства Москвы конца XIX- XX в.
Ключевые слова: В. О. Ключевский, ученики В. О. Ключевского, Московский университет, Москва, «места памяти», геокультурное пространство, меморизация.
Изучая мемуарный комплекс, посвященный В. О. Ключевскому, мы столкнулись с таким геокультурным явлением, как 'Москва Ключевского'. Причем, на наш взгляд, оно имеет несколько уровней осмысления: во-первых, это само городское пространство и социокультурная среда Москвы, как исходная данность, и, во-вторых - собственно феномен городской исторической памяти, которая связана с именем знаменитого русского историка рубежа Х1Х-ХХ вв. Последний аспект, в свою очередь, содержит как личностный фактор -внутреннее восприятие, переживание и ассоциации, прежде всего самого Ключевского по отношению к Москве, так и процесс внешнего характера, отражающий формирование мемо-ризации образа В. О. Ключевского в геокультурном пространстве города. Через изучение этих явлений мы попробуем выявить взаимодействие и направления влияния таких исторических феноменов, как 'город' и 'человек', а также раскрыть проблему, выраженную в краткой формуле: «чем была Москва для В. О. Ключевского» и «кем стал Ключевский для Москвы».
Изучение города как «текста» и культурно-исторического организма зарождается в отечественной историографии еще в начале XX в. Эта традиция ведет свои корни от школы «го-родоведов»: И. М. Гревса, Н. К. Пиксанова, Н. П. Анциферова1. Сама по себе Москва, ее городское пространство (включающее улицы, образовательные учреждения, места общественной культурной деятельности и т. д.), может рассматриваться как своеобразный текст, пополняемый течением времени и подвергающийся редакции соответствующей эпохи.
Со второй половины XX в. развиваются подходы зарубежных исследователей в сфере
данной проблематики. Представители немецкой науки, для которых наиболее характерен пространственный подход, выделяют концепцию «невидимого образного пространства города» (миф города) как «текста», наиболее важными элементами которого являются знаки, картины, образы, определяющие восприятие и переживание города2. Из числа представителей французской науки можно назвать П. Нора, выступившего с концепцией «мест памяти» («lieu de memoir»)3, и П. Бурдье, который считал, что реальное пространство объективирует внутренние социальные процессы4.
В отечественной исторической науке начиная с 70-х гг. XX в. исследованиями о поэтике города занимается В. Л. Глазычев, раскрывая такие дефиниции, как 'дух места' и 'культурный потенциал города'. Подъем интереса к изучению взаимосвязей города и культуры со стороны культурологов и философов наблюдается в 1990-е гг. Например, в работе М. С. Кагана, опубликованной в сборнике «Город и культура», говорится, что город приобретает свой целостный облик благодаря превращению духовных качеств горожан в предметное бытие городской среды. По Б. А. Смагину, сопряжение городской среды и человека предстает как динамичная система личностных и групповых связей, духовных и материальных взаимодействий, постоянно порождающих потребности в диалоге5.
Чтобы лучше понять состояние В. О. Ключевского - провинциала, приехавшего в крупный центральный город с многовековой историей развития, посмотрим на Москву середины XIX столетия глазами ее обитателей и гостей-иностранцев. Современники отмечали, что москвичам
была присуща самобытность, спокойное «довольство людьми и миром». По выражению исследователя К. Г. Исупова, это было своеобразным мироощущением Москвы - ее неотъемлемой субстанцией. Родственные связи там процветали во всех сферах деятельности. Весьма развиты были неформальные общественные организации: салоны, литературные и политические кружки, где только и можно было выразить свою индивидуальность и обратить на себя внимание светской публики. Принадлежность к определенной социальной группе обеспечивала относительную стабильность отдельного индивида в агрессивной среде большого города6. Но уже с 6090-х гг. XIX в. московский социум начинает постепенно утрачивать свои типичные черты, приобретая западный, близкий к петербурж-скому вид. Современник Н. В. Давыдов замечает, как этот процесс вторгается во все сферы жизни города: от таких артефактов, как «московские калачи и сайки», до литературы и науки7. Исследователь «университетского пространства» В. В. Пономарева пишет, что в XIX в. университет становится своеобразным локусом гражданственности, а уже к концу века являлся трибуной студенческих высту-плений8, которые в свое время скажутся и на авторитете В. О. Ключевского.
М. М. Богословский, один из ближайших учеников Ключевского, образно называл Московский университет «всероссийским микрокосмом, продолжавшим собирательную миссию Калиты в культурном плане»9. Действительно, внутренняя среда Москвы как «культурной столицы» и высокая степень коммуникации «центрального города» притягивала к себе таланты, формировала более свободную, чем в столичном Петербурге, атмосферу творчества10. По личным ощущениям П. Д. Боборыкина, не раз посещавшего различные «сборища интеллигентского характера», Москва давала «всем проявлениям умственной жизни оттенок большей искренности», чем Петербург11. Особое настроение в среде московской интеллигенции возникает в 1860-е гг., когда, по выражению М. К. Любавского, в русской общественности «повеяло новым свободным духом»12. Эти условия создавали специфический фон, который органично воздействовал на становление молодого ученого и формирование его жизненной позиции. Вероятно, эти особенности культурной ситуации Москвы и
способствовали возможности проявиться и стать известным просветительскому таланту Ключевского-лектора в среде широкой московской аудитории.
Именно в это сложноорганизованное городское пространство и предстояло вписаться прибывшему из Пензы летом 1861 г. семинаристу Василию Ключевскому. Ощущение непостижимой «громады», возникшей перед ним, заставило молодого человека «впервые почувствовать себя одиноким», ощутить состояние потерянности между прошлым и будущим13. Хотя Ключевский многое знал о Москве и ее истории, приехав туда, он долго не мог сформулировать свое мнение о городе. Поначалу он просто путался в «бесконечных улицах», уходя из дома на юг, а возвращаясь с севера. Его приводили в восхищение бульвары, усаженные деревьями, особенно
- Тверской, неподалеку от которого располагалась съемная квартира студента. «Русь вся туг...», - восторженно писал он родственникам в Пензу. Но еще очень долго не решался он описать им обещанные впечатления о городе, его жителях и нравах14. Молодой Ключевский словно присматривался к Москве, не решался судить о ней опрометчиво и поверхностно, ведь в этом городе ему предстояло жить и творить всю оставшуюся жизнь.
С первыми трудностями, неизбежно возникающими у провинциала, приехавшего в столицу, помогли справиться его состоятельные знакомые, которые уже освоили все тонкости жизни в Москве15. Лишь после «блистательной» сдачи экзаменов, когда Ключевский поступил на историко-филологический факультет Московского университета, у него формируется новая самоидентификация. Уже 3 сентября в письме к пензенскому товарищу П. Гвоздеву он, шутя, причисляет себя к «европейцам <...> московским», которым любые трудности по плечу16.
Взгляды широкой публики на процесс социализации Ключевского в Москве нередко носили скептический характер: многим казалось, что «попович»-провинциал воспринимать столичную культуру мог сначала лишь в студенческой среде, затем в университетской. Однако, по замечанию А. Ф. Кони
- друга его юности, москвичи, лично встречавшиеся со студентом Ключевским в кружках и салонах, уже тогда оценили его как «явление выдающееся - даже для столичного общества»17. Университет же выводит фигу-
ру В. О. Ключевского на всероссийский уровень.
Испытывая постоянный денежный недостаток, молодой Ключевский, по рекомендации одного из товарищей, подрабатывал репетиторством в семье Бородиных. В январе 1869 г., в период подготовки кандидатской диссертации, он женится на Анисье Михайловне Бородиной. В том же году у них появляется сын, Борис18. В семье старались создать все условия для того, что бы Василий Осипович не отвлекался от научной работы.
Блестяще защитив две свои диссертации, Ключевский, - по мнению ряда исследователей, «школы Ключевского», - задает новый тон диссертационной культуре. «Боярская дума древней Руси» (1882 г.) для его студентов становится «манифестом» новой исторической науки, проявляющей особый интерес к социальным проблемам. Его взаимоотношения с ближайшими учениками носили, как правило, дружеский характер и создавали атмосферу взаимопонимания. Как научный руководитель, замечает Н. Н. Алеврас, Василий Осипович выбрал «метод ненавязчивых уроков мастерства», который он преподносил своим примером и теми редкими беседами с учеником, которые запоминались ему на всю жизнь. В итоге так сложилось, что школа Ключевского формировалась не столько усилиями ее лидера, сколько стремлением его учеников к кон-
19
солидации вокруг его научного авторитета19. Возможно, именно этот факт заложил основы крепких коммеморативных традиций в среде учеников В. О. Ключевского, проявившихся в первые десятилетия XX в.: начиная с празднования юбилеев научной деятельности учителя и заканчивая «поминальным комплексом» воспоминаний и публичных выступлений после его смерти.
Изучая проблему культурного пространства историографии второй половины XIX в., Н. Н. Алеврас отмечает, что в этот период формирующееся самосознание ученых радикально сместило акценты в понимании роли и места исторической науки: она приобретает социальную направленность. В связи с этим вполне объяснимы фактическое превращение В. О. Ключевским своих академических лекций в публичные и его профессиональная активность на ниве историко-научного просвещения художественно-культурной среды20.
По наблюдению М. М. Богословского, университетский «просвещенный класс»
испытывал огромный интерес и «к городским делам»: в Думе сидело несколько гласных из профессорской среды. Среди них он называет В. И. Герье, А. Н. Маклакова, Д. И. Илловайского - коллег В. О. Ключевского по университету21 . Сам В. О. Ключевский в речи, посвященной 150-летию Московского университета, говорил, что университет в течение XIX столетия разделял все настроения, сменявшиеся в русском обществе. Он считал важным, что университет, созданный «вельможей Шуваловым и <...> крестьянином
Ломоносовым», стал «всесословным резер-
22
вом русского просвещения»22.
Таким образом, Московский университет, его научное сообщество и средства коммуникации стали своеобразным институтом социализации, адаптации бывшего семинариста в новых социальных и культурных условиях. Лишь защитив и опубликовав докторскую диссертацию, издав свой «Курс лекций», Василий Осипович становится поистине знаменит не только на всю Москву, но и на всю страну. Студенты учебных заведений, где преподавал Ключевский; разнообразная публика, посещавшая его открытые лекции и выступления на городских мемориальных событиях; завсегдатаи журфиксов, гостиных, салонов и театров; представители духовенства, политики, научное сообщество Москвы и ее культурная элита - вот тот широкий круг людей, который определит московские границы «сетей общения» историка.
В местах, где появлялся Василий Осипович, читал ли он лекции или просто общался в кругу друзей, возникала особая атмосфера, создаваемая им. Учащиеся Александровского военного училища, Училища живописи ваяния и зодчества, Московской Духовной семинарии и слушательницы Высших женских курсов оставляли свои восторженные воспоминания о лекторе В. О. Ключевском. А «Большая словесная» - аудитория Московского университета, где читал профессор, стала поистине легендарным местом «паломничества» для всей образованной московской молодежи. Не только студенты и ученики Ключевского, но и представители сферы искусства и литературы - Ю. И. Айхенвальд, Ф. И. Шаляпин, Н. С. Василенко, - в своих мемуарах отмечали бесподобный талант Ключевского. «Артистичная», незаурядная, хотя и весьма противоречивая, личность профессора Московского университета приковывала к
себе внимание самой широкой аудитории23. Даже простые обыватели-москвичи - соседи историка, как сообщал сам В. О. Ключевский, не скрывали своего интереса по отношению к его «житью-бытью», расспрашивая его знакомых и распространяя «фантастические»
24
слухи о нем24.
Многие художники, знакомые с Ключевским, старались запечатлеть его. Наиболее известны портреты В. О. Шервуда и Л. О. Пастернака, литография гравера В. Матэ, рисунок Ольги Яковлевой - дочери ученика историка, А. И. Яковлева25. Их также можно рассматривать как факты мемориза-ции В. О. Ключевского, тем более что каждый из этих портретов в будущем займет свое особое место в практике вспоминания.
По поводу портрета Шервуда В. О. Ключевский писал художнику: «Если задача искусства - мирить с действительностью, то написанный Вами портрет вполне достиг своей цели: он помирил меня с подлинником»26. Леонид Пастернак изобразил Ключевского, читающим лекции в Училище живописи, «в соответствии с тем, как это бывало на самом деле.». Портрет интересен и тем, что в первом ряду слушателей Ключевского художник поместил своего сына - будущего поэта, Бориса Пастернака, который во время работы над картиной поддерживал с Ключевским беседу, чтобы не исчезало естественное выражение его лица. «Я счастлив, - писал художник, - что удалось мне, запечатлев черты гениального русского историка, оставить эту художественную память нашему народу»27.
Сейчас картина Л. О. Пастернака хранится в фондах Государственного исторического музея, а копия с нее передана Музею В. О. Ключевского в Пензе. Гравюра В. Матэ была помещена на титульный лист сборника в память о В. О. Ключевском, изданном его учениками в 1912 г. А рисунок О. А. Яковлевой станет символов объединения «историков старой школы» в 1920-е гг. Ученики Ключевского, иногда собираясь вместе, «подолгу смотрели на дорогое для них лицо Учителя», изображенное на портрете28.
Местом памяти становится и непосредственно городское пространство Москвы. Житная улица, где стоял дом семьи Ключевских, уже не представлялась ее жителям без фигуры профессора в несменном черном сюртуке. В. А. Маклаков гово-
рил об историке как о «типичном москвиче и очень популярном в настоящей Москве человеке»29. М. М. Богословский называл В. О. Ключевского «одной из замечательных принадлежностей старой Москвы». «Интеллигентную Москву конца 70-х -1910 г., - писал он, - нельзя представить себе без В.О., он любил Москву и прирос к ней». В. О. Ключевский органически сросся со своим кварталом, Замоскворечьем, «пустил глубокие корни в самом подлинном старорусском быту». И если Москва, по выражению М. М. Богословского, имела облик «живого музея отечественной памяти», тогда В. О. Ключевского можно сравнить с воплощением хранителя этого «музея»30.
Когда в мае 1911 г. историк скончался после длительной болезни, москвичи встретили известие об этом с «невыразимой болью», - писал П. Н. Милюков, ученик Василия Осиповича, - создавалось ощущение, что «вся Москва хоронит Ключевского». Когда ушел Ключевский «опустела Житная улица, а за Житной улицей опустела Москва, а за Москвой опустела Россия»31...
Меморизация городского культурного пространства, связанного с именем историка, стала активно развиваться уже в первые годы после его кончины. Через несколько дней после смерти ученого к городскому голове поступило заявление гласного Н. А. Шамина о «необходимости увековечения памяти знаменитого русского историка В. О. Ключевского»32. По результатам заседаний Городской думы было постановлено с 1912 г. учредить в Московском Императорском Университете стипендию «в память о В. О. Ключевском»33. Именная стипендия Ключевского была также учреждена Московскими высшими женскими курсами34.
В доме на Житной улице, где жил Василий Осипович, его сыном, Борисом Ключевским, был открыт музей35. Он следил за проведением ежегодных панихид в память о своем отце, собирая его учеников и всех, кому была дорога память о нем. Таким образом, дом В. О. Ключевского и после его смерти продолжал играть роль центра, объединяющего московских историков36. В 1920-30-е гг. они, трепетно храня память об учителе, старались держаться вместе и передавать традиции «школы» уже своим ученикам. Вспоминая Василия Осиповича, - по замечанию М. М. Богословского, - они говорили
о нем так «как будто он жив до сих пор»37. Описания «мест памяти» появляются в некрологах, докладах, воспоминаниях, посвященных памяти «Учителя», делающих его самого объектом коммеморативного поклонения38.
В связи с тем, что в 1920-30-е гг. историография была в ряду тем, не обсуждаемых в официальной науке, коммеморативные практики о В. О. Ключевском переходят в иную нишу общественно-научной деятельности
- в область краеведения39. Осенью 1927 г. в Общество изучения Московской губернии поступила инициатива по установке памятника на могиле В. О. Ключевского. Его ближайшие ученики еще ранее заявляли о необходимости установки креста или памятника на кладбище. Например, по воспоминаниям С. В. Бахрушина, это происходило на «собрании учеников» в 1927 г.40 Ими же неоднократно озвучивалась идея об установке отдельного памятника историку. Она нашла поддержку и на заседании «Комитета по вопросу об увековечении памяти В. О. Ключевского» 21 января 1928 г.41 Один из докладчиков, И. И. Штиц, высказывался, что могилу «следовало бы обязательно отметить какой-нибудь надписью», а памятник В. О. Ключевскому, «равно как и Тимирязеву, следовало бы поставить перед Университетом, вместо памятников Герцену и Огареву»42.
Стараниями историков и краеведов 4 октября 1928 г. было открыто заседание секции «Старая Москва»43, полностью посвященное В. О. Ключевскому. На нем прозвучали выступления А. И. Яковлева, Н. П. Розанова, В. А. Адольфа, М. С. Саламытовой, И. К. Линдемана. Был представлен блестящий доклад М. М. Богословского в память об учителе. Его речь заканчивалась словами: «Придет время, когда В. О. будет поставлен памятник как выдающемуся научному деятелю». В итоге, по результатам работы Комитета, 7 октября 1928 г. был установлен общий памятник на могиле четы Ключевских44. Предложение по установке отдельного памятника В. О. Ключевскому в центре города так и не осуществилось. А позднее в судьбе России наступил переломный момент, когда историческая наука становится мишенью для репрессий и на первый план выдвигаются идеалы совершенно иного свойства.
В результате мемориал В. О. Ключевскому
- профессору Московского университета -так и не был воздвигнут в Москве45. В МГУ,
в старом здании историко-филологического факультета на Моховой, нет памятных мест, связанных с именем В. О. Ключевского: ни памятной доски, ни именной аудитории46. Лишь Музей истории МГУ экспонирует стенд, посвященный историкам XIX в., многие из которых являются представителями «школы Ключевского».
В итоге мы отмечаем, что такой феномен, как 'Москва Ключевского', возник, существовал и воспринимался горожанами, когда сам Василий Осипович («дух места») наполнял специфическими смыслами гео- и социокультурное пространство города. Затем, после смерти «Учителя», память о нем продолжала жить в среде его учеников, коллег и всей той части московской интеллигенции, которая ценила вклад историка в образование культурного пространства столицы и в русскую культуру в целом. Воплощением «мест памяти» в Москве становились улицы и дома, где жил Ключевский; аудитории, где он читал свои лекции; портреты историка и даже сам мемуарный образ В. О. Ключевского как учителя и основоположника научной школы.
И хотя фигура Василия Осиповича Ключевского была знаковой для поколения москвичей рубежа XIX-XX вв., в современной Москве не осталось общеизвестных памятных мест47, связанных с его именем, которые перешли бы в новую эпоху. «Места памяти» и юбилейные практики возродились там, где стала актуальной и востребованной память о В. О. Ключевском - «великом земляке», «воспитателе», «ученом», - на пензенской земле. Вопрос о том, возродится ли городская память об историке в нашей столице, где он длительное время жил и преподавал, остается открытым.
Примечания
1 Кулакова, И. П. Университетское пространство // Университет для России : (Взгляд на историю культуры XVШ столетия) / под ред. В. В. Пономаревой, Л. Б. Хорошиловой. М., 1997. С. 104; Гревс, И. М. Памятники культуры и современность // Краеведение. Л., 1929. Т. 66, № 6. С. 311-312.
2 См.: Рыженко, В. Г. Интеллигенция в культуре крупного сибирского города в 1920-е годы : вопросы теории, истории, историографии, методов исследования : монография. Екатеринбург ; Омск, 2003. С. 115-117.
3 Нора, П. Проблематика мест памяти // Франция-память / П. Нора, М. Озуф, Ж. де Пю-имеж, М. Винок. СПб., 1999. С. 17-50.
4 Бурдье, П. Социальное пространство : поля и практики. М. ; СПб., 2005.
5 Рыженко, В. Г. Указ. соч. С. 117-119.
6 См.: Москва - Петербург : pro et contra : (Диалог культур в истории национального самосознания) / сост. К. Г. Исупов. СПб., 2000. С. 17, 71, 209, 259-285; Шевырев, А. П. Культурная среда столичного города. Петербург и Москва // Очерки русской культуры XIX века. Т. 1. Общественно-культурная среда. М., 1998. С. 103-107.
7 Давыдов, Н. В. Москва. Пятидесятые и шестидесятые годы XIX столетия // Московская старина. Воспоминания москвичей прошлого столетия / под ред. Ю. Н. Александрова. М., 1989. С.25-26.
8 См.: Пономарева, В. В. Университет в русской культуре XVIII века // Университет для России... С. 173.
9 Богословский, М. М. Москва в 1870-1890-х годах // Московская старина. С. 415.
10 См.: Шевырев, А. П. Указ. соч. С. 99-104.
11 Боборыкин, П. Д. Письма о Москве // Москва-Петербург : pro et contra. С. 269.
12 Любавский, М. К. Василий Осипович Ключевский // В. О. Ключевский. Характеристики и воспоминания. М., 1912. С. 5-6.
13 Ключевский, В. О. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории. М., 1968. С. 1213.
14 Там же. С. 20, 26-29, 40.
15 См. подробнее: Нечкина, М. В. Василий Осипович Ключевский. М., 1974. С. 84-89.
16 Там же. С. 13.
17 Кони, А. Ф. Воспоминания о В. О. Ключевском // В. О. Ключевский. Характеристики и воспоминания. М., 1912.
18 Нечкина, М. В. Указ. соч. С. 138-143.
19 Алеврас, Н. Н. В. О. Ключевский и его школа (фрагменты лекционного курса «Отечественная историография») // Вестн. Челяб. гос. ун-та. История. 2005. № 2. С. 111-112.
20 См.: Алеврас, Н. Н. Русская либеральная историография как культурное пространство // Историк на пути к открытому обществу : материалы Всерос. науч. конф. 20-22 марта 2002 г. Омск, 2002.
21 Богословский, М. М. Указ. соч. С. 415.
22 В. О. Ключевский. Неопубликованные произведения / отв. ред. М. В. Нечкина ; сост. А. А. Зимин, Р. А. Киреева. М. : Наука,
1983. С. 196-197. Оговоримся, что назначение В. О. Ключевского деканом историко-филологического отделения и подготовка в 1905 г. к упомянутому университетскому юбилею весьма тяготили профессора, отвлекая его от научной работы.
23 См.: Богословский, М. М. Из воспоминаний о В. О. Ключевском // Историография, мемуаристика, эпистолярия. М., 1987. С. 64-65; Айхенвальд, Ю. И. Ключевский : мыслитель и художник // В. О. Ключевский. Характеристики и воспоминания. М., 1912; Шаляпин, Ф. И. Страницы из моей жизни. Повести о жизни. Пермь, 1966. С. 134-135; Голубцо-ва, М. А. Воспоминания о В. О. Ключевском // Моск. журн. История государства российского. 1991. № 11. С. 4-6; Василенко, С. Н. Из воспоминаний композитора // Московский университет в воспоминаниях современников [1755-1917]. М., 1989. С. 551.
24 См.: «Дела свалились с плеч, и я опять стал самим собой». Письма В. О. Ключевского М. А. Хрущевой. 1885-1907 гг. // Ист. арх. 1998. № 3. С. 180-182.
25 Ключевский, В. О. О нравственности и русской культуре / сост. Р. А. Киреева. М., 1998. С. 13.
26 Ключевский, В. О. Письма. С. 179.
27 Пастернак, Л. О. Записи разных лет. М., 1975. С. 222.
28 Ключевский, В. О. О нравственности. С. 13.
29 Маклаков, В. А. Отрывки из воспоминаний // Московский университет 1755-1930. Юбилейный сборник. Париж, 1930. С. 307.
30 Доклад М. М. Богословского о В. О. Ключевском на заседании общества «Старая Москва» // Археографический ежегодник за 1991 г. М., 1994. С. 304-305.
31 Милюков, П. Н. В. О. Ключевский // Очерки истории исторической науки. М., 2002. С. 446.
32 Памяти В. О. Ключевского // Раннее утро. 1911.15 мая.
33 Центральный исторический архив Москвы (ЦИАМ). Ф. 418. Оп. 242. Д. 61. Л. 1; Ф. 418. Оп. 243. Д. 66. Л. 2-5; Ф. 634. Оп. 1. Д. 47. Л.16-20.
34 ЦИАМ. Ф. 363. Оп. 1. Д. 140. Л. 42-45; Оп. 1. Д. 158. Л. 11 об, 69, 71; Оп. 7. Д. 159. Л. 26; Ф. 363.
35 Дом № 10 на ул. Житной до наших дней не сохранился.
36 См.: Бухерт, В. Г. Борис Васильевич Ключевский // В. О. Ключевский и проблемы рос-
сийской провинциальной культуры и историографии : материалы науч. конф. (Пенза, 25-26 июня 2001 г.) : в 2 кн. Кн. 1. М., 2005.
37 Филимонов, С. Б. Доклад М. М. Богословского о В. О. Ключевском на заседании общества «Старая Москва» // Археографический ежегодник за 1991 год. М., 1994.
38 См.: Гришина, Н. В. Миф о В. О. Ключевском в исторической науке конца XIX-XX в. // Полиэтничность России в контексте исторического дискурса и образовательных практик XIX-XX вв. : сб. ст. всерос. науч. конф. (III Арсентьев. чтения). Чебоксары, 2010. С. 121.
39 См.: Филимонов, С. Б. Материалы о В. О. Ключевском в архиве «Старой Москвы» // В. О. Ключевский : сб. материалов. Вып. 1. Пенза, 1995. С. 277.
40 НИОР РГБ. Ф. 177. К. 31. Д. 45. Л. 10 (машинописный лист 2).
41 НИОР РГБ. Ф. 177. К. 2. Д. 10. Л. 1 об. О
деятельности Комитета см. подробнее.: Филимонов, С. Б. Материалы о В. О. Ключевском... С. 281; Ученые кресты // Вечер. Москва. 1929. 12 авг.
42 НИОР РГБ. Ф. 177. К. 31. Д. 45. Л. 9.
43 НИОР РГБ. Ф. 177. К. 2. Д. 10. Л. 1-1 об. См. также: Филимонов, С. Б. Общество «Старая Москва» // Памятники отечества : альм. Всерос. о-ва охраны памятников истории и культуры. М., 1980. № 2. С. 113-116;
44 См. подробнее: НИОР РГБ. Ф. 177. К. 31. Д. 43. Л. 55; К. 30. Д. 20. Л. 1; К. 31. Д. 4445.
45 Открытие памятников В. О. Ключевскому состоялось в 1991 (в с. Воскресеновка) и 2008 гг. (в Пензе) и стало знаковым культурным событием для его земляков.
46 В этом здании, например, отмечены памятными досками новая «Елизаветинская» аудитория и «Большая академическая (бывшая Большая Богословская)» - аудитория, в которой гремели аплодисменты после лекций В. О. Ключевского.
47 Исключением является только могила историка, сохранившаяся на старом кладбище Донского монастыря.
