CC BY
44УДК 930.1 + 272 + 130.2
ПАМЯТЬ НОВОМУЧЕНИКОВ: О ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЯХ В СССР КАК ИНСТРУМЕНТЕ ОБЩЕСТВЕННЫХ ИЗМЕНЕНИЙ3
Д.А. Бутейко
Автором рассмотрены структурирующие рамки возникновения и распространения нарратива о новомучениках и исповедниках - памяти о политических репрессиях в СССР в православном дискурсе. На основе анализа нарратива о новомучениках и исповедниках в статье показана трансформация роли исторического нарратива как катализатора общественных преобразований.
Ключевые слова: память о политических репрессиях в СССР, религиозная память, новомученики.
THE MEMORY OF THE NEW MARTYRS: THE MEMORY OF POLITICAL REPRESSIONS IN THE USSR AS AN INSTRUMENT OF SOCIAL CHANGE
D.A. Buteyko
The author examined the structural framework for the emergence and dissemination of the narrative of new martyrs and confessors - the memory of political repressions in the USSR in religious discourses. Based on the analysis of the narrative of the new martyrs and confessors, the article shows the transformation of the role of historical narrative as a catalyst for social transformation.
Keywords: memory of political repressions in the USSR, religious memory, new martyrs.
3 Подготовлено при поддержке гранта РНФ 19-18-00421 «Проблема исторической ответственности: эти-ко-нормативные основания, дискурсивные практики и медиарепрезентации».
В данной статье дается оценка религиозной памяти о репрессиях СССР во взаимосвязи с общественными изменениями и ее осмыслением в православном дискурсе как инструмента перемен, происходящих в обществе. В анализе этой взаимосвязи мы будем опираться на теорию горячей и холодной памяти Яна Ассмана [11].
В своей теории Ян Ассман отталкивается от модели горячих и холодных культур Леви-Стросса. Первые - динамичные, изменчивые, в то время как вторые - стабильные, ограничиваются воспроизводством простых условий существования. Под горячей памятью Ян Ассман понимает воспоминания, которые являются триггером или катализатором для общественных изменений. Холодная память, по Ассману, -это воспоминания, которые должны способствовать замедлению общественных изменений, или, другими словами, общественные изменения «замораживаются» памятью о неизменном.
Религиозная память о репрессиях в данной статье будет представлена в формате нарратива. Автор понимает под нарративом вместе с лексиконом культурологии SAGE (SAGE Dictionary of Cultural Studies) «историю или упорядоченный последовательный отчет о событиях. Тем не менее, нарратив -это не просто описание событий, нарратив регламентирует правила поведения и дает ответ на вопрос: «Как нам жить?» [13, с. 131, пер. Д.Б.] То есть в культурологических исследованиях нарратив - это не просто повествова-
ние, изложенное в определенном порядке, но также устойчивый образ мышления, определяющий, как и о чем-то следует говорить и как говорить нельзя.
Также будут в общих чертах обрисованы отношения Русской Православной Церкви (РПЦ) с другими акторами общественно-политической жизни после революции 1917 года до настоящего времени и под этим углом зрения раскроем взаимосвязь памяти о политических репрессиях в СССР с общественными изменениями. На религиозный дискурс о репрессиях не в последнюю очередь влияют структурирующие рамки, которые формируются через властные отношения и институциональные субъекты.
Потери, понесенные РПЦ за годы преследований со стороны коммунистического режима, составили в период трансформации в конце 1980-х -начале 1990-х годов в глазах общественности некоторый символический капитал [см. также 16]. В данный период значительная часть тех людей, которые хотели оставить позади все «советское», оказались в церковной среде. Церковь была и часто воспринималась как хранитель другой, не советской, но дореволюционной культуры и, таким образом, обладала для представителей советского оппозиционного движения большой привлекательностью. Церковь и активисты, занимающиеся увековечиванием памяти жертв о репрессиях, имели во многом схожие цели. По словам журналиста и редактора Сергея Чапнина, работавше-
го с 2009 по 2015 годы в журнале «Московский патриархат», в начале 90-х годов в духовной среде было единодушное мнение, что успех «церковного возрождения» непосредственно связан с разрывом с советским прошлым [15].
Возникший религиозный нарратив о репрессиях мы можем сформулировать следующим образом:
Коммунистический режим был богоборческой властью. Со времени Октябрьской революции 1917 года и до смерти Сталина царила несправедливость: многие священники и верующие погибли из-за своей веры, они стали мучениками. Теперь мы почитаем их подвиг и чтим их память.
В рамках религиозного нарратива из всех жертв репрессий объектами религиозной памяти становятся церковные жертвы: новомученики и исповедники. Как новомученики в церковной среде прославлены те, кто за верность своей вере был казнен, исповедники - верующие, которые за верность своей вере были подвергнуты репрессиям, но остались живы. В религиозном дискурсе эти две группы обычно обобщаются и именуются новомучениками.
В дальнейшем нарратив новомуче-ников приобретал все более определенные формы за счет процесса канонизации жертв репрессий из церковной среды и существующих канонов памяти о мучениках, а также влияния
4
эпистемы , которая определяет наши
4 В терминологии Мишеля Фуко, эпистема - совокупность дискурсивных практик и отношений, которые определяют производство знаний [9].
знания о православных святых и мучениках.
Свидетельства, страдания и добровольные жертвы мучеников воспринимаются как краеугольный камень для православной церкви, который не просто метафоричен, но и в некоторой степени реален: часть костей мученика должна быть замурована в алтаре для строительства новой церкви.
На сегодняшний день были канонизированы 1700 новых мучеников, пострадавших после 1917 года, имена которых известны. Синодальная комиссия, которая принимает решение о канонизации, указывает в этом контексте на то, что данное число не является полным, некоторые имена неизвестны и что число канонизированных мучеников возрастет. Так, в канонизации новомучеников в 2000 году было сказано, что новым мученикам и исповедникам поклоняются в целом, «поименно известны[м] и доныне миру неявленны[м], но ведомы[м] Богу» [2].
Предпосылками для канонизации часто являются свидетельства трансцендентального характера: явления мучеников верующим, обретение их мощей нетленными. Другой важной предпосылкой является местное почитание верующими пострадавших. Епархиальные комиссии, ответственные за канонизацию, собирают материалы по делам православных жертв советского террора, пострадавших за свою веру, и принимают решение по каждому конкретному случаю. Решение по канонизации выносит синодальная комиссия.
Московская конференция по канонизации новомучеников и исповедников в РПЦ в 2013 году, в которой приняли участие представители Синодальной комиссии по канонизации, а также некоторые видные члены церкви, дает представление об источниках и материалах, с которыми работает комиссия, а также критериях и принципах, на которые ориентируется комиссия в своей работе [8]: согласно православной традиции, жертвы репрессий, пострадавшие за веру, уже находятся в Божьей милости. Поэтому поклонение новомученикам в этом мире в первую очередь предназначено как руководство и ориентир для ныне живущих. Таким образом, «забвение» тех, о ком следует помнить, кто «имеет на это право», не становится признаком их неуважения или даже игнорирования. Практика канонизации этим существенно отличается от светской реабилитации, нацеленной на восстановление исторической справедливости и поддержание памяти о жертвах.
Препятствием к канонизации является возможное сотрудничество со следственными органами. Поскольку новомученики должны служить образцами для верующих, неоднозначные случаи, те, в которых документально зафиксировано сотрудничество репрессированных с органами, отклоняются от канонизации. Это происходит даже в том случае, если предполагается, что подписи в признательных показаниях были подделаны или че-
ловек пожалел об этом сотрудничестве перед своей смертью [8].
Достоверность актов представляет собой серьезную проблему при работе с источниками, связанными с канонизацией новомучеников. Хотя одни члены церкви и члены комиссии по канонизации считают сами материалы дел важным источником, другие придерживаются иного мнения. Епископ Берлинской православной епархии Марк (Западная патриархия) считает, что это «[о]чень спорный вопрос, могут ли документы быть определяющими при прославлении святых. Такого в истории не было. Я допускаю, что они могут быть допущены как второстепенные или третьестепенные свидетельства, подтверждающие решение. Но не как основные» [8].
На самом деле, более чем проблематично определить на основании актов, оставался ли человек верным своей вере или нет. Януарий Недачин, священник Соловецкого монастыря, видит решение этой проблемы в молитве: «Как нам, церковным людям, вести себя в ситуации, если нет источников? Я нахожу только один ответ -эту проблему можно решить, только если молиться новомученикам. Мы мало молимся им, прославленным и непрославленным. Критерии канонизации, которые действуют сейчас, это очевидный компромисс, но в текущей ситуации ничего лучшего не придумать. Крен в любую сторону приведет к дурным последствиям. Но каждый согласится: почитание новомучеников - это проекция духовной жизни. Если
человек стремится ко Христу, он тянется к почитанию новомучеников. Номинально православный эту тему слышать не хочет и переключается на что-то другое. Тупик в области научного изучения вопроса (в том числе и [признательных] подписей) - проекция до того уровня почитания и молитвы но-вомученикам. Будет расти почитание -будет и их ответ, будут и изменяться законы, и мы сами» [8].
Вместо исторической классификации преследования и смерти новому-чеников религиозный нарратив о репрессиях включаются в религиозный нарратив о вечной борьбе добра и зла и борьбе человека за свое спасение, то есть воссоединения с Богом после смерти в вечности. Произошедшее в 1920-1940-х годах не рассматривается как следствие причинно-следственных связей, характерных для определенного времени, с церковной точки зрения историческая связанность правил дискурсивной практики 1920-1940-х годов не отличаются от других эпох.
Автор столкнулась с этой точкой зрения, проводя опрос паломников на Соловецких островах в рамках исследования для ее докторской диссертации. Например, трудница Соловецкого монастыря охарактеризовала приезжающих на Соловки следующим образом: «Среди посетителей Соловков есть две группы: те, кто интересуется монастырем, и те, кто интересуется ГУЛАГом. Но на самом деле их интересует одно и то же, поскольку лагерь является выражением того, что такое
беззаконие, а этому всегда противостоял монастырь» [2].
Память о новых мучениках помещается в уже имеющиеся рамки: обращаясь к мученикам, люди получают помощь от Бога. В честь мучеников называются церкви и монастыри. В места жизни и кончины мучеников верующие совершают паломничества. Память но-вомучеников празднуется в религиозные памятные даты. День поминовения русских новомучеников отмечается РПЦ 7 февраля. Новомученики изображаются на иконах и фресках.
При создании икон новомучеников перенимается существующая традиция иконописания, уже несущая в себе свои смыслы и являющаяся отображением православной системы знания и ценностей. В своей статье «Setting the Soviet Past in Stone: The Iconography of the New Martyrs of the Russian Orthodox Church» культуролог Жюли Федор [17] показывает, как через визуальное медиа иконопись жизнеописания жертв террора помещается в церковный нарратив. Сначала Федор обращается к фотографиям осужденных из следственных дел - материалу, на основании которого создаются иконы. В своем анализе фотографий из актов Федор делает отсылку к исследованию Франка ван Врее (Frank van Vree) изображений жертв холокоста. Эти фотографии Франк ван Врее определяет как «неперевариваемые» изображения, которые «сопротивляются всякой наррации.... не позволяют никакому нарративу себя абсорбировать» [17, с. 140].
На психологическую трудность в работе с фотографиями как с исходным источником икон ссылается художница, пишущая иконы новомучеников. Однако, как отмечает Жюли Федор, в результате законченной работы изображения новомучеников на иконах оказываются встроенными в определенный повествовательный ряд. Важным приемом тут является использование канонов иконографической школы. Например, золотой цвет фона икон должен символизировать соединение времени и вечности. Помещенное в православную иконографическую традицию, повествование о мучениках нового времени теряет свою историческую специфичность, и контекст жизни и смерти новомучеников становится неотличим от контекста жизни и смерти других православных святых.
Некоторые фрески и иконы все же делают отсылки к историческим реалиям. Так, на иконе Новомучеников Соловецких изображена лестница штрафного изолятора, являвшаяся орудием казни для многих жертв Соловецких островов. На фресках в соборе Новомуче-ников в Бутово изображены красноармейцы, олицетворяющие представителей НКВД. Но, несмотря на включение в медиум фресок и икон этих исторически специфических элементов, за счет вложенного в изображения и считываемого реципиентом смысла условности изображенного, икона не воспринимается смотрящим как документ времени, подобный актам или фотографиям. Не исключено, что для смот-
рящего, не знакомого с историческим контекстом и критически настроенного к православным дискурсивным практикам, изображенное на иконе может быть автоматически интерпретировано как мифотворчество.
Параллельно религиозной памяти о новомучениках оформлялся светский нарратив о репрессиях. На его формирование в значительной мере влияли западные практики обращения с тяжелым наследием. Светский нарратив, в отличие от религиозного, признает репрессии явлением исторически специфическим. Он требует юридической квалификации совершенных представителями коммунистической власти преступлений и реабилитации его жертв. Важную роль в манифестации этого нарратива играет сохранение исторических артефактов и музеализа-ция мест репрессий: они должны выступать в роли материальных свидетельств произошедших преступлений, а также консолидировать вокруг себя память о репрессиях. Хотя религиозный и светский нарративы имеют схожие черты - как, например, признание террора и его жертв, - они становятся взаимно конкурирующими. Этой конкуренции способствует в немалой степени раскол в коалиции активистов гражданского общества позднесовет-ского периода.
Важный фактор, влияющий на оформление религиозного нарратива о новомучениках, его узнаваемость -его поддержка государственными структурами и его трансляция через официальные медиа. Однако, несмот-
ря на преимущества в информационном освещении и упомянутую выше приоритизацию государственными институциями религиозной памяти, почитание новомучениках до сих пор не может считаться очень распространенным. Православный священник Арсений Соколов предполагает, что настоящего поклонения новомучени-ков на постсоветском пространстве не существует [8]: хотя число новомучеников заметно превышает число «старых» мучеников и святых, почитание последних является более актуальным.
Священник и председатель отдела по связям с общественностью Патриарха Владимир Лейгода [7] объясняет это тем, к новомученикам возможно обращаться только для укрепления веры, что происходит действительно редко. Фактически, особенность жизни и смерти новомучеников заключается в их способности противостоять доминирующей идеологии и оставаться верными своим собственным убеждениям, а не плыть по течению.
Публицист и исследователь православной культуры Борис Колымагин [6] видит еще одну причину безразличия к новомученикам в идентичности многих верующих как советских граждан. Они скорее будут нуждаться в советских, чем в антисоветских святых. Борис Колымагин иллюстрирует этот тезис примером почитания святителя Луки Войно-Ясенецкого: «Лука (Войно-Ясенецкий), святитель, при жизни он совершил много всего чудесного [...] И при этом то, что он сидел в тюрьмах, в лагерях, проходил каторгу, ссылку тяжелейшую - об
этом как бы говорится, но это не замечается. Главное - то, что он был патриотом, что он лечил, помогал раненым. И сегодня он тоже всем помогает. Вот так он из антисоветского превращается в советского святого» [6].
Параллельно процессам канонизации церковных жертв репрессий и се-кулярного осмысления преступлений СССР после падения социалистического режима в обществе наметились также другие практики обращения с тяжелым прошлым: отрицание репрессий, их замалчивание или их оправдание. Борис Колымагин и священник, журналист Петр Мещеринов [4] указывают на советскую идентичность верующих как на решающий фактор неудачи, которую претерпели попытки осмыслить репрессии в церковной среде. Другим важным фактором, предотвращающим критическое обращение РПЦ с советским прошлым, Петр Мещанинов называет «зачаро-ванность [церковью] народом: служение не Богу и Церкви, не долгу, не чести, не призванию, а именно народу» [4]. О. Петр подчеркивает, что отношения церкви и верующих не должны превращаться в «потакание наличного состояния населения» для того, чтобы сохранить «религиозное, вселенское, наднациональное содержание Церкви» [4].
Сергей Чапнин в своих публикациях анализирует взаимосвязь РПЦ и государства и приравнивает новую позицию церкви к широко распространенному мифу о «церкви империи» [10, 15]. По словам Сергея Чапнина, «цер-
ковь империи» - это сильный и сразу очевидный архетип для россиян как членов церкви, так и светских людей. Чапнин указывает на то, что сочувствующие мифы о церкви империи также положительно оцениваются, а без критической оценки факторов, благодаря которым это влияние стало возможным, невозможен эффективный разговор о репрессиях.
Если попытаться представить миф о «церкви империи» как нарратив, в общих чертах он может быть сформулирован следующим образом:
Россия как преемник Византии заняла одно из главенствующих мест в геополитике, это место легитимируется государственной православной верой и становится возможным благодаря единству государства и церкви.
Несмотря на заявленные рамки вневременной борьбы двух начал, добра и зла в памяти о новомучениках, в ней все же можно между строк прочитать высказывание о сменяемости власти и ее ошибках. Нарратив церкви империи утверждает государственную власть, поэтому он является более привлекательным в глазах тех, кто хотел бы оперировать исключительно позитивно коннотированными знаниями о настоящем и прошлом России. Влияние нарратива церкви империи на память о репрессиях мы можем выявить в возникновении легенд и апокрифов о религиозности коммунистических лидеров. Иногда даже советские функционеры почитаются как святые, а советские правители оказыва-
ются изображены на неканонических иконах [6]. Среди вновь созданных апокрифических текстов - история о том, что Сталин приказал трижды облететь Москву с крестом или чудотворной иконой или отправился за помощью к святой Матроне Московской.
г-ч V»
В результате этих действий атака вермахта на Москву была остановлена. Однако подобные апокрифы в целом и иконы как формы памяти в частности не являются каноническими, и РПЦ дистанцируется от них.
Огромный резонанс среди верующих и церковного руководства в 2008 году стало размещение иконы Сталина в церкви в Ленинградской области, изображающей визит Сталина к Матроне. Священник, принявший это решение, был уволен с церковной службы [3]. В центр общественного внимания попала и икона, которая была изготовлена по инициативе Изборского клуба. Изборский клуб - это ассоциация, в которую входят известные общественные деятели, придерживающиеся в основном консервативных, националистических и изоляционистских взглядов. Икона, посвященная победе в Великой Отечественной войне, изображает на двух третях руководство советской армии, в центр иконы помещены изображения Сталина и Богородицы. Она покрывает армию амофором и таким образом защищает ее символически [5]. Однако резонанс, вызванный этой иконой в неклерикальной среде, был в этот раз заметнее, чем в церковной.
Подводя итог, мы наблюдаем связь между общественными трансформациями и религиозной памятью о репрессиях. В «Оксфордском словаре литературных терминов» литературный теоретик Крис Болдик указывает на повествователя как производителя нарратива: «Нарратив - это рассказ о каком-то истинном или вымышленном событии или связанной последовательности событий, рассказываемых повествователем слушателю» [12, с. 219]. Психолог Джером Брунер [14] также отмечает, что повествование никогда не существует без повествовательной перспективы. Фокус на авторе нарратива и его целях позволит нам сформулировать ответ на имплемен-тированный в повествовании вопрос, на какую реакцию слушателя рассчитано повествование.
В начале трансформационных процессов память о новомучениках была в целом встроена в память о всех жертвах репрессий, автором общего нарратива о репрессиях можно назвать широкую коалицию тех, кто мог отнести себя к жертвам и противникам режима. Память о репрессиях служила его авторам для того, чтобы проводить изменения в действие. В конкретном случае в РПЦ желаемым изменением были возрождение и легализация церковной жизни. Конечно, этот нарратив с самого своего возникновения обладал собственными чертами, как, например, повествованием о трансцендентальном: явлениях святых, нетленности их мощей, обретении утерянных икон как ознаменованиях воз-
рождения религиозной жизни. Однако даже эти особенности нарратива не вырывали его из общей памяти о жертвах репрессий. Занимая собственную нишу, он органично существовал в рамках общей памяти.
Несмотря на то, что воспоминания о репрессиях во времена объединенного антисоветского движения и в начале 1990-х были горячей памятью, о репрессиях помнят для того, чтобы дистанцироваться от прошлого. Нарратив о новомучениках в последующем исто-рико-политическом контексте мы можем отнести к холодной памяти. Как память, не требующая наказания виновных, повествующая о репрессиях в ключе вневременной борьбы добра и зла, религиозный нарратив о новому-чениках неоспоримо выгоден властным структурам. Возможно, желанием сгладить разрывы между различными режимами и временными эпохами в историческом повествовании можно также объяснить стремление изменить память о коммунизме в православном дискурсе и подменить официальную память о новомучениках апокрифами о взаимодействии советских лидеров со святыми нового времени.
Изменение "температуры" религиозного нарратива приводит нас к заключению о том, что повествование, помещенное вне контекста, само по себе не является ни горячей, ни холодной памятью. Таким его делают лишь обращающиеся к нему акторы, их определенные и ограниченные во времени политические цели и сам контекст.
Список литературы
1. Архиерейский собор 2000 года. Прославление святых на Юбилейном Архиерейском Соборе. [Электронный ресурс] // Русская православная церковь. Архив официального сайта Московского патриархата 1997 - 2009. 14.08.2000. -URL: https://mospat.ru/archive/2000/08/s2000r07/ (дата обращения: 15.11.2019).
2. Бутейко Д.А. Дневник полевых исследований 2013 г. Запись от 10.08.2013.
3. Журналисты нашли в московской церкви икону со Сталиным [Электронный ресурс] // Лента. 21.10.2010. - URL: https://lenta.ru/news/2010/10/21/stalin /(дата обращения: 15.11.2019).
4. Зайцева Юл. Какие вызовы стоят сегодня перед Русской Церковью? [Электронный ресурс] // Благовест. 14.10.2010. - URL: www.blagovest-info.ru/index.php?ss=2&s=4&id=37212 (дата обращения: 15.11.2019).
5. Икона со Сталиным на мемориале ВОВ: как так вышло? [Электронный ресурс] // BBC Russian. 29.05.2015. - URL: www.bbc.com/russian/society/2015/05/150529_tr_ prokhorovka_stalin_icon (дата обращения: 15.11.2019).
6. Колымагин Б.Н. Российская школа, церковь, медиа и проблемы «проработки прошлого», стенограмма семинара [Электронный ресурс]. 22.12.2011. - URL: https://sites.google.com/site/democracyrussia/home/prorabotka-proslogo-skola-cerkov-mass-media/-rossijskaa-skola-cerkov-media-i-problemy-prorabotki-proslogo-stenogramma-seminara-22-12-2011 (дата обращения: 15.11.2019).
7. Лейгода В. Избранные жития мучеников и исповедников Церкви Русской [Электронный ресурс] // Оптина. 24.07.2015. - URL: www.optina.ru/izbrannye_zhitija_muchenikov_i_ ispovedni-kov_cerkvi_russkoj/.
8. Сеньчукова М. Что препятствует канонизации новомучеников? [Электронный ресурс] // Православие и мир. 28.10.2013. - URL: www.pravmir.ru/pochemu-my-ne-proslavlyaem-novomucheniko-1v/ (дата обращения: 15.11.2019).
9. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. - СПб: A-cad, 1994 (1966). - 408 c. 10.Чапнин С. Православие в публичном пространстве: война и насилие, герои и святые [Электронный ресурс]. 18.12.2015. - URL: http://chapnin.ru/articles/pravoslavie_v_publichnom_prostranstve_266/ (дата обращения: 15.11.2019).
11.Assmann J. Das kulturelle Gedächtnis: Schrift, Erinnerung und politische Identität in frühen Hochkulturen. - München: C.H. Beck, 2007 (2002). - 344 p.
12.Baldick Ch. The Oxford Dictionary of Literary Terms. - Oxford: Oxford Univ. Press, 2008 (1990). -416 p.
13.Barker Ch. (Ed.). The SAGE Dictionary of Cultural Studies. - London: SAGE Publications, 2004. eBook.
14.Bruner J.S. Acts of meaning. The Jerusalem-Harvard lectures. - Harvard Univ.Press, Cambridge, Mass., 1990. - 181 p.
15.Chapnin S. Church Of Empire. [Электронный ресурс] // First Things 2015 November. URL: www.firstthings.com/article/2015/11/a-church-of-empire (дата обращения: 15.11.2019).
16.Etkind Al. Warped mourning. Stories of the undead in the land of the unburied. Cultural memory in the present, Stanford, Calif: Stanford Univ. Press, 2013. - 328 p.
17.Fedor J. Setting the Soviet Past in Stone: The Iconography of the New Martyrs of the Russian Orthodox Church // Australian Slavonic and East European Studies 28 (1-2). 2014. - P. 121-153.
References
1. Arkhiyereyskiy sobor 2000 goda. Proslavleniye svyatykh na Yubileynom Arkhiyereyskom Sobore. [Elektronnyy resurs] // Russkaya pravoslavnaya tserkov'. Arkhiv ofitsial'nogo sayta Moskovskogo pa-triarkhata 1997 - 2009. 14.08.2000. -URL: https://mospat.ru/archive/2000/08/s2000r07/ (data obrashcheniya: 15.11.2019).
2. Buteyko D.A. Dnevnik polevykh issledovaniy 2013 g. Zapis' ot 10.08.2013.
3. Zhurnalisty nashli v moskovskoy tserkvi ikonu so Stalinym [Elektronnyy resurs] // Lenta. 21.10.2010. - URL: https://lenta.ru/news/2010/10/21/stalin /(data obrashcheniya: 15.11.2019).
4. Zaytseva Yul. Kakiye vyzovy stoyat segodnya pered Russkoy Tserkov'yu? [Elektronnyy resurs] // Blagovest. 14.10.2010. - URL: www.blagovest-info.ru/index.php?ss=2&s=4&id=37212 (data obrash-cheniya: 15.11.2019).
5. Ikona so Stalinym na memoriale VOV: kak tak vyshlo? [Elektronnyy resurs] // BBC Russian. 29.05.2015. - URL: www.bbc.com/russian/society/2015/05/150529_tr_ prokhorovka_stalin_icon (data obrashcheniya: 15.11.2019).
6. Kolymagin B.N. Rossiyskaya shkola, tserkov', media i problemy «prorabotki proshlogo», steno-gramma seminara [Elektronnyy resurs]. 22.12.2011. - URL: https://sites.google.com/site/democracyrussia/home/ prorabotka-proslogo-skola-cerkov-mass-media/-rossijskaa-skola-cerkovmedia-i-problemy-prorabotki-proslogo-stenogramma-seminara-22-12-2011 (data obrashcheniya: 15.11.2019).
7. Leygoda V. Izbrannyye zhitiya muchenikov i ispovednikov Tserkvi Russkoy [Elektronnyy resurs] // Optina. 24.07.2015. - URL: www.optina.ru/izbrannye_zhitija_muchenikov_i_ ispovedni-kov_cerkvi_russkoj/.
8. Sen'chukova M. Chto prepyatstvuyet kanonizatsii novomuchenikov? [Elektronnyy resurs] // Pra-voslaviye i mir. 28.10.2013. - URL: www.pravmir.ru/pochemu-my-ne-proslavlyaem-novomucheniko-1v/ (data obrashcheniya: 15.11.2019).
9. Foucault M. Slova i veshchi. Arkheologiya gumanitarnykh nauk. - SPb& A-cad, 1994 (1966) - 408 s.
10.Chapnin S. Pravoslaviye v publichnom prostranstve: voyna i nasiliye, geroi i svyatyye [Elektronnyy resurs]. 18.12.2015. - URL: http://chapnin.ru/articles/pravoslavie_v_publichnom_prostranstve_266/ (data obrashcheniya: 15.11.2019).
11.Assmann J. Das kulturelle Gedächtnis: Schrift, Erinnerung und politische Identität in frühen Hochkulturen. - München: C.H. Beck, 2007 (2002). - 344 p.
12.Baldick Ch. The Oxford Dictionary of Literary Terms. - Oxford: Oxford Univ. Press, 2008 (1990). -416 p.
13.Barker Ch. (Ed.). The SAGE Dictionary of Cultural Studies. - London: SAGE Publications, 2004. eBook.
14.Bruner J.S. Acts of meaning. The Jerusalem-Harvard lectures. - Harvard Univ.Press, Cambridge, Mass., 1990. - 181 p.
15.Chapnin S. Church Of Empire. [Электронный ресурс] // First Things 2015 November. - URL: www.firstthings.com/article/2015/11/a-church-of-empire (дата обращения: 15.11.2019).
16. Etkind Al. Warped mourning. Stories of the undead in the land of the unburied. Cultural memory in the present, Stanford, Calif: Stanford Univ. Press, 2013. - 328 p.
17. Fedor J. Setting the Soviet Past in Stone: The Iconography of the New Martyrs of the Russian Orthodox Church // Australian Slavonic and East European Studies 28 (1-2). 2014. - P. 121-153.
