CC BY
984
УДК 1(91)
Р.Ю. Сабанчеев*
ПАМЯТЬ КАК КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН В РАБОТАХ МОРИСА ХАЛЬБВАКСА**
В статье рассматривается концепция социальных рамок памяти Мориса Хальб-вакса, оказавшая значительное влияние на французскую и общеевропейскую историческую мысль. Автор предпринимает попытку очертить методологический потенциал данной концепции для исторического исследования.
Ключевые слова: история философии, культурно-исторический подход, Морис Хальбвакс, коллективная память, историческая память, рамки памяти
Memory as a cultural-historical phenomenon in the works of Maurice Halbwachs
RUSTAM YU. SABANCHEEV (State Academic University of Humanities)
The article examines Maurice Halbwachs’ concept of social frameworks of memory that had a significant influence on French and European historical thought. The author attempts to outline the methodological potential of this concept for historical research.
Keywords: history of philosophy, cultural-historical approach, Maurice Halbwachs, collective memory, historical memory, memory frames
Воспоминания связаны либо с нашими личными переживаниями, либо с событиями, принадлежащими истории социальной группы или сообщества, с которыми мы непосредственно связаны в нашей повседневной жизни. В первом случае речь идет об индивидуальной памяти: мы можем помнить, к примеру, свое детство, первые школьные дни. Во втором случае - о памяти коллективной. Каким же образом соотносятся между собой индивидуальная и коллективная память? Интересное, оригинальное решение, ставшее особенно актуальным на рубеже ХХ-ХХ1 вв., содержится в работах французского философа, социолога и психолога Мориса Хальбвакса. В этой статье я попытаюсь показать, как идеи этого «междисциплинарного» ученого повлияли на историческую науку.
Морис Хальбвакс, ученик Дюркгейма и Бергсона, практически не известен в России. Между тем его идеи оказали глубокое влияние на фран-
цузскую и общеевропейскую мысль. В российских учебниках по социологии имя ученого в лучшем случае упоминается в списке «представителей школы Дюркгейма», его не причисляют к основателям социологии, таким как Дюрк-гейм, Парсонс, Вебер. Однако начиная с первой половины ХХ в. социологические идеи философа, его методы и инструментарий исследования заметно представлены в социально-гуманитарных сферах, не столько как объект критики (в качестве классического наследия социологии), но как значимый элемент методологии современных социологических и социально-философских исследований. Стоит отметить, что работы Хальбвакса привлекали внимание Ж. Ле Гоффа, М. Блока [3] и др.
В своих исследованиях Хальбвакс (если посмотреть на него как на социального философа) эмпирически фундирует методологические установки своего учителя Дюркгейма. Однако если
* САБАНЧЕЕВ Рустам Юнусович, магистрант первого курса факультета философии Государственного академического университета государственных наук.
E-mail: [email protected] © Сабанчеев Р.Ю., 2014
** Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РГНФ. Проект № 13-33-01259а.
для подхода Дюркгейма характерна опора на картезианский дедуктивизм, движение от анализа к синтезу, которое в своей логике позволяет описать посредством умозрения эволюцию целостных социальных образований, то методу Хальб-вакса в большей степени присуща эмпирическая направленность. Конечно, это влечет меньшую понятийную строгость построений, однако опора на фактический материал позволяет описывать и изучать не просто некоторые абстрактные «общества», которые обитают скорее в мире эйдо-сов, нежели в мире реальных людей, но вполне конкретные социальные группы, в своей динамике и взаимодействии порождающие зыбкие и непостоянные «единства». Глобальное общество, таким образом, является скорее регулятивной идеей, концептом, лишенным четкого и постоянного содержания, и лишь в общем направляет деятельность и познание.
Двунаправленность метода Хальбвакса [2, с. 463] и его склонность обращаться к достижениям различных гуманитарных дисциплин оказали стимулирующее воздействие на его исследование феномена коллективной памяти. Более того, гибкость мышления философа, не нарушающая, впрочем, ни одно из основоположений этоса науки, позволила ему не только апеллировать в равной мере к статистическим данным, историческим фактам, наблюдениям психологов и констатациям психиатров, но и опираться на априорные очевидности общечеловеческого опыта или же, в акте рефлексии, на собственные размышления о связи воспоминаний, коллективной памяти и исторических событий, современником которых он был. Широкий и разносторонний подход позволил ему весьма своеобразно посмотреть на такое фундаментальное социально-культурное явление, как коллективная память.
С. Зенкин, переводчик работы Мориса Хальб-вакса «Социальные рамки памяти», в предисловии к этой монографии пишет: «Начав с исследования психологических процессов памяти и с выделения в них социальной составляющей, французский социолог в своих текстах о религии, семье и классах продемонстрировал, как коллективная память становится предметом последовательного и даже сознательного социального конструирования, как наши представления о прошлом (общественном и даже личном) обусловливаются обстоятельствами нашего коллективного настоящего» [4, с. 24].
«Социальные рамки памяти» являются, пожалуй, наиболее репрезентативной работой автора, выражающей его взгляды на проблему связи коллективной и индивидуальной памяти, а также их
взаимоотношения с историей как объективной совокупностью текстов и сообщений. Эта книга, написанная в 1925 г., лишь в 2007 г. была переведена и издана в России. Обратимся к идеям Хальбвакса, чтобы ответить на вопрос о том, каким образом могут быть неразрывно связаны две мнемонические стихии - память коллективная и память индивидуальная.
Хальбвакс развивает непривычный для последователей неотрефлектированного и стихийного эмпиризма взгляд, состоящий в том, что память не является индивидуальным процессом хранения впечатлений. С его точки зрения, она не есть нечто, являющееся достоянием отдельного индивида. Человек, не включенный и никогда не принадлежавший ни к какому сообществу, не будет обладать памятью, во всяком случае в том смысле, в котором мы обычно употребляем это слово, - как способностью припоминать и устойчиво воспроизводить во внутренней речи события субъективной реальности или внешнего по отношению к индивиду мира. Более того, он не будет обладать даже чувством реальности, которое, с точки зрения философа, также имеет социальную природу.
Этот совершенно неочевидный вывод Хальб-вакса, способный значительно трансформировать наши представления о важнейшей для жизни функции памяти, опирается на достаточно солидную гуманитарную традицию. С одной стороны, ученый строит свою концепцию в полемике с Анри Бергсоном, который в труде «Материя и память» различал память как личный «образ-воспоминание» и память как «социальную привычку» [1]. Хальбвакс снимает это различие, аргументируя это тем, что и «образ-воспоминание», вопреки ложной очевидности, существует только в «социальных рамках». С другой стороны, идеи Хальбвакса, изложенные в работе «Социальные рамки памяти», следуют линии, характерной для французской социальной мысли первой половины XX в.: все, что кажется индивидуальным, на самом деле интерсубъективно, человеческая психика социально детерминирована. Подобный подход мы найдем в работах Дюркгейма. К заслугам Хальбвакса можно отнести и то, что он реализовал эту магистральную линию французской социально-философской мысли в отношении феномена памяти.
Итак, согласно Хальбваксу, воспоминания человека определяются не только непосредственно прожитым, не являются вновь и вновь разыгрывающимися на подмостках солипсистского театра представлениями, напротив, деятельность
памяти детерминирована обществом и является интерсубъективным феноменом. Каким образом Хальбвакс обосновывает этот взгляд? Объясняя взаимодействие коллективного и индивидуального в сфере памяти, он пишет: «Каждый из нас в первую очередь является и большую часть времени остается замкнут в самом себе. Как в таком случае объяснить, что он коммуницирует с другими и согласовывает свои мысли с их мыслями? Приходится признать, что возникает своего рода искусственная среда, внешняя по отношению ко всем этим индивидуальным сознаниям, но охватывающая их, - некие коллективные время и пространство и коллективная история. Именно в таких рамках встречаются мысли (впечатления) индивидов, что подразумевает, что каждый из нас временно перестает быть самим собой. Вскоре мы возвращаемся в нас самих, привнося в свое сознание извне готовые опорные точки и системные единицы. К ним мы привязываем наши воспоминания, но между этими воспоминаниями и этими опорными точками нет никакой тесной связи, никакой общности существа. Именно поэтому эти исторические и общие понятия играют здесь лишь крайне второстепенную роль: они подразумевают, что уже существует автономная личная память. Коллективные воспоминания накладываются на воспоминания индивидуальные, обеспечивая нам гораздо более удобный и надежный контроль над последними; но для этого необходимо, чтобы уже существовали личные воспоминания» [6, c. 12].
Таким образом, наша память не закрыта сама в себе, она всегда открыта для памяти другого. Память не только интерсубъективна, существуют и личные переживания, но память других - фундамент личной памяти. Поль Рикер в работе «Память, история, забвение», рассматривая исследования Хальбвакса, пишет: «По существу, именно на пути вспоминания и узнавания, этих двух мнемонических феноменов, основных в нашей типологии воспоминания, мы обращаемся к памяти других. В этом контексте свидетельствование рассматривается не как высказывание кого-то, ставящего цель быть услышанным другим, а как высказывание, полученное мной от другого в качестве информации о прошлом. В данном отношении первые воспоминания, повстречавшиеся на этом пути, являются разделенными, общими воспоминаниями. Они позволяют нам утверждать, “что в реальности мы никогда не бываем одни”. Таким образом сразу же устраняется идея солипсизма, пусть даже в виде мыслительной гипотезы» [5, c. 169]. Воспоминания о событиях так или иначе принадлежат сообществу, мы разделяем их с
другими, однако последовательность наших воспоминаний принадлежит только нам, только мы способны понимать и воспроизводить ее в памяти. Мы привязываем наши личные воспоминания, являющиеся нам в виде призраков чувственных впечатлений и воспоминаний, к опорным точкам событий. Подобная связь является необходимой арматурой, придающей связность всему комплексу коллективно-индивидуальной памяти.
Важнейшим инструментом исследования социальной или коллективной памяти, к которому прибегает Хальбвакс, является понятие «рамка». Рамка - это и есть совокупность «опорных точек и системных единиц», к которым мы привязываем свои личные воспоминания, та самая интерсубъективная искусственная среда, которая служит основанием памяти индивидуальной. В некотором отношении понятие «рамка» тождественно понятию «множество событий»: «событие суть воспоминания, но и сама рамка состоит из воспоминаний. Эти два рода воспоминаний различаются тем, что вторые более устойчивы, всегда заметны нам, и мы пользуемся ими для припоминания и реконструкции первых» [7, с. 135].
В случае подобной трактовки «рамки» между этим понятием и событиями, формирующими индивидуальную память, нет значительной онто-логически-концептуальной разницы. Однако не только наиболее устойчивые события, точки отсчета в пространстве коллективной памяти формируют рамки. Элементами рамок, что более важно для исследования сущности памяти, являются речь, пространство, время, которые служат средством упорядочивания воспоминаний и поддержания целостности памяти отдельного человека.
Как пишет Хальбвакс, рамки памяти одновременно помещаются «внутри» и «вне» времени как психологического инструмента структурирования событий. Будучи вневременными, они в какой-то мере сообщают свою устойчивость и обобщенность тем образам и конкретным воспоминаниям, из которых состоят. Следуя рамкам памяти, можно и переходить путем ряда размышлений и рассуждений от одного общего и вневременного понятия к другому, и двигаться вперед или назад по ходу времени, от воспоминания к воспоминанию. Рамки, подобно языку или самой концепции времени, созданы людьми, но не могут быть изменены по их воле. Как и язык, они даются человеку по факту его рождения в определенном сообществе. Сами же рамки возникают естественным путем в ходе развития человеческой культуры и являются одним из важнейших способов поддержания ее целостности, связности, не принадлежащим ни-
кому драгоценным инструментом сохранения и развития человеческого сознания и культуры в их единстве.
Наиболее сущностно важна связь рамок памяти и языка. Язык, внутреннее слово, на деятельность которого обращает свое внимание Хальбвакс, является не просто инструментом человеческого мышления; речь - сама материя сознания и мысли. Память функционирует посредством слов и понятий, полученных человеком от сообщества, к которому он принадлежит, она социальна уже хотя бы в силу этого факта. Словесная конвенция, по Хальбваксу, образует одновременно самую элементарную и самую устойчивую рамку коллективной памяти. Утрата, забвение слов приводит к полнейшей неспособности оперировать воспоминаниями и, в конечном счете, к разрушению человека как личности. Человек, страдающий от серьезных нарушений речи, афазии, по мнению философа, утрачивает рамки, в которые он мог бы поместить свои воспоминания, у него как бы «ломаются сочленения мысли».
Покоящиеся в мышлении и языке понятия пространства и времени также формируют структуры рамки; они выступают своеобразным обрамляющим «вместилищем», которое человек наполняет своими воспоминаниями. Известная древняя мнемоническая техника, позволявшая запоминать риторам невероятное количество фактов и длинные тексты благодаря размещению того, что нужно запомнить, в воображаемом пространстве фантастического дворца или города, по сути, является практическим использованием этого аспекта памяти. В отличие от Канта, Хальбвакс считает пространство и время не трансцендентальными формами чувственности, но социальными конструкциями.
Пустота пространства обживается конкретными культурами - люди связывают события с конкретными местами и моментами своей жизни или жизни своего сообщества. Таким образом, вопрос
о взаимоотношении памяти коллективной и индивидуальной подводит нас к вопросу о сущности истории. Если не существует воспоминаний как чисто индивидуального феномена, если мы имеем дело в случае памяти с интерсубъективным культурным явлением, функционирующим благодаря социальным рамкам, т.е. благодаря динамической совокупности «опорных точек», признаваемых данной группой, а язык выступает как инструмент мышления, обрамляющий социально-психологические явления пространства и времени, - то какова природа истории? Тождественна ли история коллективной памяти?
Социальные рамки языка и сегодня оказывают доминирующее влияние на все исторические исследования и представления. Сама же история - как история отдельного сообщества, представляющая собой некоторую усредненную, объективированную форму личных историй индивидов, принадлежавших к сообществу, или как метанарратив, усредняющий и обобщающий историю отдельных сообществ - является подобной рамкой, к которой мы привязываем свои личные воспоминания. Эту мысль может прояснить следующее наблюдение Хальбвакса: «Когда я перелистываю справочник по новейшей истории и перебираю различные французские или европейские события, сменившие друг друга с даты моего рождения, в первые восемь или десять лет моей жизни, у меня действительно возникает ощущение внешней рамки, о существовании которой я тогда не знал, и лишь теперь я учусь вписывать свое детство в историю моего времени. Но, если я таким образом извне освещаю первый период моей жизни, моя память в ее индивидуальном измерении практически не обогащается и мне не удается пролить свет на мое детство, в нем не возникают и не проявляются новые предметы. Дело, несомненно, в том, что я тогда еще не читал газеты и (даже если в моем присутствии упоминали те или иные факты) не вмешивался в разговоры взрослых» [6, c. 11].
Говоря о коллективной памяти, Хальбвакс не подводит под это понятие архивы, библиотеки, монументы - т.е. внешне-знаковый аспект культуры. Коллективная память существует не в качестве совокупности текстов и артефактов, но в виде динамического комплекса событий, впечатлений, наполняющих сложную и прерывистую структуру социально-детерминированных рамок.
Морис Хальбвакс не склонен квалифицировать историю как часть коллективной памяти, для него первая начинается лишь тогда, когда угасает и распадается последняя. История и коллективная память взаимодополнительны, история может сформировать социальные «рамки» памяти, придать им дополнительные опорные точки и помочь в наполнении мнемонического пространства-времени, но их сущность различна. Согласно позитивистским установкам Хальбвакса, история есть наука, она дает нам объективное знание (не может существовать несколько историй), тогда как память всегда является творчеством конкретной группы: «Наша память опирается не на выученную, а на прожитую историю. Под “историей” здесь следует понимать не хронологическую череду событий и дат, а все то, что отличает один
период от других и о чем книги и рассказы, как правило, дают нам лишь весьма схематичное и неполное представление» [6, c. 11-12].
Память, в отличие от рамки, являющейся конструкцией вне проживаемого кем-либо времени, как будто бы содержит в себе жизненный порыв, который невозможно утопить в архивных формулировках, законсервировать в виде лишенной жизни хронологии, ведь «коллективные рамки памяти не сводятся к датам, именам и формулам, а, напротив, представляют течения мысли и опыта, в которых мы находим наше прошлое только потому, что оно ими пропитано» [6, c. 15]. В словах Мориса Хальбвакса мы находим отзвуки идей Анри Бергсона. Жизнь оказывается той самой стихией, что одухотворяет, оживляет сокровенные предания и традиции культуры.
Для Хальбвакса история - это картина изменений, «потому что история устремляет взгляд на целое, и потому что практически не проходит года без каких-либо изменений в той или иной сфере этого целого» [6, c. 26]. Последовательность исторических событий показана прерывисто, каждый факт отделен от предыдущего неким промежутком. Поклонники Бергсона заметили бы, что подобный результат неизбежен, когда рассудок пытается заманить в свои сети непрерывное. Дискретному ratio неподвластно не только осознание бесконечности, ему столь же недоступно непосредственное понимание континуального. Оттого история остается в лучшем случае аккуратным приближением, рамкой, состоящей из опорных точек и пустоты. В связи с этим Хальбвакс замечает, что «на самом деле те, кто пишет историю и обращает внимание в первую очередь на изменения и различия, понимают, что для того, чтобы перейти от одного к другому, должен произойти ряд изменений, которые история воспринимает только в их совокупности (в смысле интегрального исчисления) или как конечный результат» [6, c. 27]. История рассматривает общество извне, она воспринимает его как целое, как некоторую самораз-вивающуюся систему, но сама в нем не находится. Коллективная память же, напротив, - «это группа, рассматриваемая изнутри, причем за период, не превосходящий средний срок человеческой жизни, а очень часто за гораздо более короткое время. Она представляет группе ее собственный образ, который, конечно, развертывается во времени, поскольку речь идет о ее прошлом, но таким образом, что она всегда узнает себя в сменяющих друг друга картинах. Коллективная память - это картина сходств, и она, естественно, воображает себе, что группа остается, и остается одинаковой,
потому что она устремляет свой взгляд на группу, а изменились отношения или контакты группы с другими. Поскольку группа все та же, надо, чтобы изменения были очевидными: изменения, то есть произошедшие в группе события, сами превращаются в сходства - их роль в том, чтобы с разных сторон показать одинаковое содержание - различные фундаментальные черты самой группы» [6, c. 27]. Коллективная память, очевидно, служит поддержанию групповой и, опосредованно, индивидуальной идентичности, покоящейся на основании первой, поэтому она является пространством сходств и пребывания, а не различий и изменений.
Хальбвакс пытается объяснить механизм функционирования коллективной памяти в социальных структурах. Заметим, что в качестве его главной заслуги часто указывается именно то, что он первым разработал теорию социальных структур и групп, породившую впоследствии продуктивное и влиятельное направление во французской социологии.
Например, такие социальные структуры, как семья и религия, по мнению Хальбвакса, могут функционировать только благодаря механизму коллективной памяти. Жизнь семьи содержит в себе события, само существование семьи как целостности возможно только благодаря наличию у этой социальной структуры памяти, разделяемой членами семьи. Так, понятие родственного отношения тесно связано с личностным образом нашего родственника. «У каждой семьи есть своя история, а каждый из ее членов обладает в глазах остальных своим неповторимым лицом» [7, c. 330]. Оригинальное объяснение в свете своей концепции дает Хальбвакс сущности религии. Каждая религия есть, в некотором смысле, «пережиток прошлого». Она представляет собой не что иное, как поминовение священных событий или персонажей, которые давно уже завершились или исчезли. Однако в религиозном коллективе постоянно поддерживается память об этих событиях, выражающаяся в обрядах и ритуалах.
Концепция Хальбвакса обладает значительной объяснительной силой и в отношении широкого ряда феноменов, выходящих за рамки социологической проблематики. Например, он объясняет, отчего люди забывают сновидения, исходя из своей теории памяти. Рамки «сна» не имеют ничего общего с рамками «яви». Они неустойчивы, предметы размыты. Когда меняются наши воображаемые представления, мы меняем и сами рамки сна. Наяву же нас преследует чувство реальности. Сон не включает в себя процессов запоминания. Таким образом, забвение, забывание - это процесс
дезинтеграции рамок. С утратой целостности рамки, наши воспоминания лишаются опоры, становятся нечеткими, лишенными очертаний. Наше внимание не способно сосредоточиться на них, они ускользают, утрачиваются.
В свете идей Хальбакса оказывается неудивительным тот факт, что историческая память людей часто столь коротка, что, скажем, внуки и правнуки борцов с фашистской идеологией могут сами стать ее приверженцами. Социальная рамка памяти и сама коллективная память являются столь сложным динамическим единством, что не только разрушение рамки, но и ее трансформация в связи с различными социальными событиями способна преображать коллективную память. Хальбвакс показывает, что изменчивость интерпретаций исторических событий является не только следствием искусственных манипуляций, но и в значительной мере естественным социальным процессом.
Не случайно идеи Мориса Хальбвакса стали частью «оперативной» коллективной памяти современного интеллектуального сообщества: он продемонстрировал, каким образом память и история конкретного сообщества возникают и трансформируются в результате сложного процесса взаимодействия коллективной и индивидуальной памяти.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бергсон А. Творческая эволюция: материя и память. Минск: Харвест, 1999.
2. Бикбов А.Т. Метод и актуальность работ Мориса Хальбвакса // Хальбвакс М. Социальные классы и морфология / пер. с фр. под ред. А. Бикбова. М.; СПб.: Алетейя, 2000. С. 463-506.
3. Гуревич А.Я. Историческая память и Школа «Анналов». М.: Индрик, 1993.
4. Зенкин С.Н. Морис Хальбвакс и современные гуманитарные науки // Хальбвакс М. Соци-
альные рамки памяти. М.: Новое изд-во, 2007. С.7-26.
5. Рикер П. Память, история, забвение / пер. с фр. И. И. Блауберг и др. М.: Изд-во гуманит. лит.. 2004.
6. Хальбвакс М. Коллективная и историческая память // Неприкосновенный запас. 2005. № 2/3 (40/41). C. 8-27.
7. Хальбвакс М. Социальные рамки памяти / пер. с фр. и вступ. ст. С. Н. Зенкина. М.: Новое изд-во, 2007.
REFERENCES
1. Bergson, A., 1999. Tvorcheskaya evolyutsiya: materiya i pamyat’ [Creative evolution: substance and memory]. Minsk: Kharvest. (in Russ.)
2. Bikbov, A.T., 2000. Metod i aktual’nost’ rabot Morisa Khal’bvaksa [Method and relevance of the works of Maurice Halbwachs]. In: Halbwachs, M., 2000. Sotsial’niye klassy i morfologiya. Moskva-Sankt-Peterburg: Aleteiya, pp. 463-506. (in Russ.)
3. Gurevich, A.Ya., 1993. Istoricheskaya pamyat’
i Shkola «Annalov» [Historical memory and Annales School]. Moskva: Indrik. (in Russ.)
4. Zenkin, S.N., 2007. Moris Halbwachs i sovremennie gumanitarniye nauki [Moris Halbwachs and modern humanities]. In: Halbwachs, M., 2007. Sotsial’niye ramki pamyati. Moskva: Novoye izd-vo, pp. 7-26. (in Russ.)
5. Riker, P., 2004. Pamyat’, istoriya, zabveniye [Memory, history, oblivion]. Moskva: Izd-vo gumanit. lit. (in Russ.)
6. Halbwachs, M., 2005. Kollektivnaya i
istoricheskaya pamyat [Collective and historical memory], Neprikosnovenniy zapas, no. 2/3(40/41), pp. 8-27. (in Russ.)
7. Halbwachs, M., 2007. Sotsial’nyye ramki pamyati [Social frameworks of memory]. Moskva: Novoye izd-vo. (in Russ.)
