CC BY
8
09.00.11 Социальная философия
Social philosophy
09.00.14 Философия религии и религиоведение
Philosophy of religion and religious studies
DOI: 10.33693/2223-0092-2020-10-6-147-153
Память и забвение.
Социально-философский анализ различений на примере архаической Греции
М.С. Лютаева ©
Владимирский государственный университет имени А.Г. и Н.Г. Столетовых, г. Владимир, Российская Федерация
E-mail: liutaeva@yandex.ru
Аннотация. Исследование посвящено популярной в настоящее время проблеме памяти и забвения. В связи с резонансными общемировыми событиями по сносу памятников, социально-философский анализ данной проблемы представляется своевременным и актуальным. Методологией исследования является теория «аутопойетических» социальных систем Никласа Лумана. В рамках данной концепции памяти отведена особая роль регулятора внутрисистемной референции как функции формирования границ системы на основе прошлых событий и различений. Память трактуется как необходимый инструмент, конституирующий современное состояние системы. В рамках направления «социального конструктивизма», к которому относится и творчество Н. Лумана, язык считается основой социального «фрейминга», памятью, запечатленной в словах, поэтому значительное внимание уделено этимологии и истории понятий память/забвение, а также динамике изменений смысловых коннотаций. На примере различений, принятых в архаической Греции, являющейся «колыбелью» западноевропейской культуры, рассмотрены основные механизмы памяти/забвения и обозначено семантическое ядро данной оппозиции. Особое внимание уделено объектам и способам запоминания в архаическом обществе. Память как регулятор смысловых различений в древней Элладе удерживала в обществе базовые принципы, определявшие сферу должного поведения. Внешнее выражение данных принципов допускалось к закреплению в материальных объектах при условии одобрения обществом, полного соответствия критериям значимости для полиса. В заключении исследования предложена аналогия с современным обществом, в котором «монополия» на социально-значимую память принадлежит государству, стремящемуся сохранить свою «воображаемую» конструкцию социальной реальности.
Ключевые слова: память, забвение, «аутопойетические» системы, Никлас Луман, семантические различения, архаическая Греция
Благодарности. Исследование поддержано грантом РФФИ, проект № 19-011-00847 А
DOI: 10.33693/2223-0092-2020-10-6-147-153
Memory and forgetting. Socio-philosophical analysis of differences on the example of archaic Greece
M.S. Liutaeva ©
A. G . and N.G. Stoletovs Vladimir State University, Vladimir, Russian Federation
E-mail: liutaeva@yandex.ru
Abstract. The study is devoted to the currently popular issue of memory and forgetting. In connection with the resonant global events on the demolition of monuments, the socio-philosophical analysis of this problem seems relevant. The research methodology is Niklas Luhmann's theory of"autopoietic" social systems. Within the framework of this concept, it is paid a special role to memory as a regulator of intrasystem reference. It works as a function of forming the boundaries of the system based on past events and distinctions. Memory is understood as a necessary tool that constitutes the current state of the system. Within the framework of the trend of "social constructivism", to which N. Luhmann's theory belongs, language is considered the basis of social "framing", memory captured in words. Therefore, considerable attention is paid to the etymology and history of the concepts of memory/forgetting, as well as the dynamics of changes in semantic connotations. On the example of the distinctions adopted in archaic Greece, which is the "cradle" of Western European culture, the main mechanisms of memory/forgetting are considered and the semantic core of this opposition is indicated. Particular attention is paid to the objects and methods of memorization in an archaic society. Memory as a regulator of semantic distinctions in ancient Hellas kept the basic principles in society that determined the sphere of right behavior. The external expression of these principles was allowed to be fixed in material objects if it satisfied the criteria of significance for the polis. In the conclusion of the study, an analogy with modern society is proposed, in which the "monopoly" on socially significant memory belongs to the state, which seeks to preserve its "imaginary" construction of social reality.
Key words: memory, forgetting, "autopoietic" systems, Niklas Luhmann, semantic distinctions, archaic Greece
Acknowledgments. The study was supported by the RFBR grant No. 19-011-00847 A
ВВЕДЕНИЕ
В июне-июле текущего года глобальный мир был охвачен волной «войны с памятниками», «вакханалией вандализма против монументов»1. Ненависть и протест выплеснулись на монументы, ассоциировавшиеся у активистов с эпохой колониального насилия, работорговлей, расизмом. Так, нападкам подверглись памятники не только военным и политическим лидерам, например, Эндрю Джексону (США), Теодору Рузвельту (США), фельдмаршалу лорду Китченеру (Великобритания), Уинстону Черчиллю (Великобритания), но и Христофору Колумбу и Мигелю де Сервантесу. В 2010-х гг. демонтаж советских памятников воинам-участникам Великой отечественной войны в некоторых странах мотивировался борьбой с символами советской окку-пации2. В крупных городах России резонансно отрази-
1 Михайлов К. Принуждение к покаянию. Зачем люди воюют с памятниками // Огонек. 29.06.2020. № 25. С. 18 [Электронный ресурс]. URL: https://www.kommersant.ru/doc/4389683
2 Например, демонтированы памятник боевой славы вооружен-
ных сил СССР во Львове (Украина), Мемориал воинской славы в Кутаиси (Грузия).
лись в СМИ акции «закрашивания» коммунальными службами граффити, посвященным выдающимся русским деятелям науки и культуры3. В этой связи проблемы памяти/забвения представляются по-прежнему актуальными и требующими социально-философского анализа. Еще Я. Ассман писал о «повальном увлечении» темой «памяти и воспоминания» [4: 11], начало которым в области социальной философии положили работы французского социолога и психолога М. Хальбвакса о социальной памяти как форме упорядочивания прошлых событий, посредством «социальных рамок» или «ориентиров», создающих «социально-мемориальный каркас» общества [12: 11]. Французский исследователь П. Нора обратил внимание на чувственную конкретность и пространственную укорененность памяти «в конкретном, в пространстве, жесте, образе и объекте» [15: 46]) и ввел в научный оборот понятие
3 Закрашены граффити, посвященные академику А. Сахарову (СПб.), писателю А. Солженицыну (Тверь), режиссеру К. Станиславскому (Москва), поэту И. Бродскому (СПб.), музыканту Ю. Шевчуку (СПб.) // Осторожно, закрашено! Коммерсантъ от 25.09.2020.
«места памяти» (les lieux de la memorie), акцентируя, что «каждая группа... локализует и воплощает в памятниках специфические для нее воспоминания» [4: 63]. В настоящее время исследования феноменов памяти выделились в отдельную область memory studies. В теории Н. Лумана механизм память/забвение является ключевым регулятором самоорганизации системы, ее самоонаблюдения, самоописания и самоидентификации [16: 618-619]. Луман предложил развернутую методологию описания общества, как «аутопойетиче-ской» системы, состоящей из автономных субсистем, наблюдающих общество посредством уникальных «кодов», что обуславливает множественность точек зрения на одни и те же события и процессы. Особую роль в системе приобретает память, посредством которой система «способна отличить саму себя» [Там же: 618]. Поскольку система наблюдает себя самореферентно (т.е. наблюдает саму себя), в ней должны фиксироваться отличия современного состояния от более ранних. Память, по Луману, это особое «приспособление» [Там же], функционирующее в современности, тестирующее «все актуализирующиеся операции» [16: 619] на предмет их совместимости с реальностью системы. Забвение также является частью функции памяти, оно обеспечивает «преодоление сложности», эволюцию и гибкость системы [Там же: 620], препятствует ее «самоблокированию». То, что остается в актуальной памяти системы - оперирует на внутренней стороне смысла формы, конструирующей реальность, то что забыто -вытеснено в немаркированное состояние. Именно память определяет «из какой реальности система всматривается в будущее» [Там же: 621].
СЕМАНТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ТЕРМИНА «ПАМЯТЬ»
Для выявления внутренних кодов, регулирующих внутрисистемные процессы, Луман обращается к методу различения различений и их семантическому анализу. В рамках традиции «социального конструктивизма», к которому можно отнести и Н. Лумана, язык является базой социального фрейминга, в терминах М. Хальбвакса минимальной «рамкой» (cadre). Словарь В.И. Даля4 определяет «память» как «способность помнить, не забывать прошлого», «свойство души хранить, помнить», «сознание о былом»; этимологически слово происходит от слов «мнить», «мнети», которые отсылают к однокоренным словам «помнить», «поминки», «мнимый», «сомнительный». В древнегреческом языке дулда/дулдп - памятник, воспоминание, память; дфулскш - помнить, запоминать, напоминать, упоминать, обращать внимание. Оппозицией выступает забвение Вестник Зевса - божественный сон (9eïoç ôveipoç) предупреждает Нестора: «Помни глаголы мои, сохраняй на душе и страшися их позабыть (Х^9п)» (Hom. Il. 2.33). Г. Кнабе уточняет смысловую оппозицию «на душе» (фресг) и «позабыть» [14]. В противопоставлении «забвение выступает не столько как просто стершееся в памяти содержание, сколько как распад мысли» [Там же]. Запоминание как «вложение в душу» (сто 5' évi фрео! PalXeo afioiv) (Hes. Орр. 105)
4 Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т.
Т. 3. М.: Рипол Классик, 2006. С. 14.
находим у Гесиода. В V веке у трагиков и поэтов встречается характеристика a^v^rav - забывчивый, непомнящий, непамятливый [1]. Например, у Пиндара: люди беспамятны (a^va^ove^ 5е Ppoxoi) ко всему, «что не тронуто цветом мудрецов, что не вложено в струи славословий» (Pind. Isthm. 7.16).
У Эсхила встречаем a^v^rav в трагедии «Семеро против Фив» как характеристику людей, которые «богов не чтут» (9ea>v a^vn^oaiv) (Aesch. Sept. 606), т.е. забыли о богах, пренебрегают ими.
ЧТО ЗАПОМИНАЛИ ДРЕВНИЕ ЭЛЛИНЫ?
Mvn^oaovn (Мнемозина) - мать муз, даровавших людям искусство воспевать «что было, что есть и что будет», а также «племя блаженных богов величать» (Hes. Theog. 32-33). Поэты (aoi5o^) в эпосе Гомера - хранители памяти в форме прославления (кХею, егакХеш) деяний богов и героев. В эпизоде игр в честь похорон Патрокла Ахиллес дает фиал Нестору с указанием: «сохрани сей памятник грустный Патрокловых похорон» (Hom. Il. 23.619). Лук Одиссея верно хранит «память о госте возлюбленном» (Hom. Od. 21.40). Также обращает на себя внимание материальность, вещественность ду^ца. Гесиод призывает запомнить повесть (Хоуо<;) о происхождении богов и людей (Hes. Ор. 105-107).
В «Теогонии» Гесиода память д^дл оказывается в смысловой «связке» с «правдой» (аХпбеа), «законом/обычаем» (уодо^), «славой» (кХеос;), «нравом/ этосом» (л0о<;) выделяя именно эти контексты для запоминания. В одах Пиндара воспеваются победы на общеэллинских играх (Олимпийских, Пифийских, Истмийских). Песня поэта - «лучшая память Олимпийских игр», - восклицает Пиндар (дуада xrav ОиХидлш KalXicxov абХюу) (Pind. Ol. 3.15). Такие хвалебные песни в честь победителей на общегреческих играх назывались эпиникии (¿niviKiov) [9: 302].
Важнейшим объектом памяти были генеалогии, на что обращает внимание И.Е. Суриков [20: 21], выделяя у эллинов «обостренный интерес к генеалогическим сюжетам» [Там же], что ярко выражено в «Теогонии», «Трудах и днях» Гесиода, «Генеалогиях» Гекатея Милетского, «Истории» Геродрота. Герои трагедий помнят несчастья (na9o^), рок (догра), «невиданное, страшное, что выше сил» (Seivov ои5' акоштоу ои5' епоугдоу) (Soph. OT. 1297), проклятое (катаратоф.
В элегиях Тиртея памяти заслуживают лишь воинская слава и «доблестный муж в войне» - (av^p ауабо^ ут^етаг ¿v поХедю). Тема памяти о войнах и воинской доблести одна из неизменных во все исторические периоды Древней Греции и последующей европейской исторической традиции историописания, ориентированного на политические, военные, дипломатические события [20: 78]. Характеристика древнегреческой культуры как агональной (ayrav - соревнование, состязание) [11] распространялась не только в области военных и спортивных достижений, также эллины помнили лучших мудрецов (семь мудрецов и их изречения), поэтов (девять лириков), художников, ораторов. Также помнили и составляли перечни изречений, запечатленных на стенах дельфийского храма, пифагорейские акусмы, бытовавшие в греческом обществе.
КАК ПОМНИЛИ ДРЕВНИЕ ГРЕКИ?
Традиционное общество гомеровской Греции относится к дописьменным обществам и характеризуется коммуникацией, ориентированной на интеграцию группы. Главная роль в передаче общей памяти принадлежит поэтам-аэдам, которые обладали высоким статусом в обществе и считались вестниками богов, вдохновленными музами. Благодаря этому божественному дару (iep^ Sooiç) певцы (àoiSôç) складывают песни «во славу богов и героев» (еру' àvSpœv те 0eœv те, та те kMouoiv àoi5oi) (Hom. Od. 1.338), вспоминают общую с богами историю, тем самым воздавая почести, заботясь о богах. «Славьте священное племя богов существующих вечно» (кШете 5' àGc^^oir iepàv yévoç), - призывает Геси-од (Hes. Teog. 105-109). Память о богах и героях - одна из форм заботы (беролеш)) о них, благочестие (еС^Реш).
Характерно, что гомеровский эпос воплощает идеал аристократического àрeт^. Элита эпоса, по замечанию В. Йегера - это замкнутое сословие, сознающее собственное привилегированное и господствующее положение, утонченность своих обычаев и образа жизни [13: 48]. Свою общность и присущие ей идеалы, традиции и нормативы элита поддерживала с помощью воспитания и образования - na^ia, что является «типичным признаком знати всех времен и народов» [Там же: 50]. Основу воспитания, еще по свидетельствам Геродота (Hdt. 2.53), составляла поэтическая традиция, где ведущее место было отдано Гомеру, за ним шел Гесиод, избранные лирики, три великих трагика (Эсхил, Софокл, Еврипид) [3: 9].
Примерно с VI в. складывается официальная традиция гомеровского эпоса (Писистратова редакция в Афинах), которая охранялась от изменений и вариаций. На празднике Великих Панафиней существовало «Панафинейское правило», когда рапсоды соревновались в точности воспроизведения поэм, продолжая за предшествующим исполнителем повествование с любого момента [10: 270]. По мнению современных исследователей, возникновение письменности в VIII в. до н. э. (алфавита с гласными) во многом было связано с необходимостью записи поэм Гомера, о чем свидетельствуют археологические данные - большинство надписей, относящихся к этому времени представляют собой цитаты из эпоса [19: 119].
Особенность поэтической традиции в том, что она фиксировала и транслировала не только древние сказания (K^éa àv5pœv), но и поведенческие образцы - лар05е1уда, включая как положительные примеры, так и отрицательные сюжеты проявления "6Ppiç и неминуемого возмездия. Помимо образцов прослеживается стремление к составлению канонов и признанных списков, например, четыре добродетели («муж добрый, честный, умный и порядочный» (Aesch. Sept. 610); канон Поликлета. Как пишет Я. Ас-сман «канон - это «mémoire volontaire» данного общества, воспоминание как долг... Общества, вырабатывая культуру памяти о прошлом, продуцируют собственные воображаемые образцы и проносят свою идентичность сквозь смену поколений» [4: 17].
VII в. по замечанию В. Дюранта - это «век единоличных законодателей»5. Законы полиса более опира-
5 Дюрант В. Жизнь Греции. М.: Крон-Пресс, 1997, с. 87.
ются не на устную память, но фиксируются, записываются и размещаются на агоре полиса для всеобщего доступа (законы Залевка, Дракона, Филолая, Харонда, Ликурга). Самые ранние известные древнегреческие законы, начертанные на камне, обнаружены в Дреросе (Крит) и относятся археологами к VII в. до н. э. [19: 102]. Законы Драконта (ок. 621 г. до н. э.) были начертаны на деревянных аксонах, а в V в. до н.э. были скопированы на каменную стелу и являются уникальным эпиграфическим памятником древнего законодательства об убийстве (nepi той 90V0U) [21: 29]. Письменная фиксация законов стремится избежать вариаций и отклонений. Однако возникает оппозиция записанных законов (уеурадцеуоц vo^oi^) и устных, неписанных (аурафок;), как противоречие человеческих установлений и божественного порядка, или противоречие современности и ностальгии об аристократической арет^ (Феогнид). Главная добродетель времени расцвета древнегреческого полиса (VI-V вв. до н. э.) - справедливость 5iKaiOOT>vn, производная от мирового принципа 5iKq - комплексного понятия, означавшего справедливость, порядок, равновесие [Там же: 13-14]. Нарушение 5iKq грозило подрывом мировой гармонии, существованию общества и поэтому каралось возмездием.
Память, воплощенная в материальных свидетельствах - это в первую очередь память об умерших. Героон в Левканди (XI в., Эвбея) был мемориалом царской четы, героизированной после смерти [19: 82]. В афинском некрополе в районе Керамикос (X-VIII вв. до н. э.) могилы обозначены ритуальными сосудами, декорированными в протогеометрическом, а затем в геометрическом стиле [6: 84]. Наиболее распространенным сюжетом на амфорах геометрического стиля является похоронный обряд [Там же: 85]. «Одна из самых важных функций древней - как и современной - скульптуры заключалась в том, чтобы служить своего рода противоядием от смерти и потери», - пишет М. Бирд [5: 37]. Скульптуры людей в натуральную величину (куросы - мужские, коры - женские), выполненные из мрамора, внезапно появились в греческом мире в VII в. до н. э. [Там же: 65]. Изначально такие скульптуры создавались как надгробные памятники или для размещения в храмах.
По свидетельству Плиния изображения живых людей «обычно делали лишь за какое-нибудь блистательное дело» (Plin. Nat. 34.9.16)6, что было особенно распространено в Олимпии, где по обычаю устанавливали статуи всех победителей (Plin. Nat. 34.9.16). Возможно, считает Плиний, первой статуей за гражданский подвиг была статуя тираноубийцам Гармодию и Аристогитону (Plin. Nat. 34.9.17), также упоминается статуя их сподвижницы Леены в образе животного без языка работы Амфикрата (Plin. Nat. 34.19.72). Плиний отмечает функциональную особенность гражданского искусства, что оно «знаменитых людей сделало еще более знаменитыми» (Plin. Nat. 34.19.74). О популярности скульптуры в V в. до н. э. также свидетельствует Плиний, перечисляя «соперников» Фидия (Plin. Nat. 34.19.49-51) таких как Алкамен, Критий, Несиот, Гегий и далее прославленных скульпторов Эллады до 156 олимпиады (всего более 50 имен).
6 Плиний Старший. Естествознание. Об искусстве. М.: Ладомир. 1994.
Фидий (Фе151а^) прославился своими статуями богам Зевсу (в Олимпии), Афине (в Афинском Парфеноне), Поликлет (ПоХихХегто^) - идеальным, «каноничным», атлетам (Дорифор, Диадумен). Мирон (Muprav) из Элев-тер первым «усилил правдивость» и выражал душевные переживания (Plin. Nat. 34.19.58), а Пифагор из Регия (Пибауора^ о Р^ую^) запомнился тщательной проработкой в изображении тела олимпийцев-победителей, «он первый воспроизвел жилы и вены, тщательнее -волосы» (Plin. Nat. 34.19.59). В эпоху, последовавшую за Греко-персидскими войнами (500-449) и во время Пелопоннесской войны (431-404), появляются героизированные статуи бойцов, например, «Умирающий раненый» скульптора Кресилая (KpnoiXa^), а также живописные изображения сражений. Например, фрески Расписной Стои (Етоа пота^п) в Афинах, сооруженной при Кимоне, по описаниям, изображали эпизоды Марафонского сражения и Битвы при Эное. Память о павших воинах в ходе греко-персидского противостояния была увековечена знаменитыми эпитафиями (еттафюс; -надгробная надпись) Симонида Кеосского (Ei^raviSn^ о Кею<;, 557/556-468/467). Эпитафии высекались на каменных плитах, стелах над могилами воинов. В послевоенное время возникают феномены «символической могилы», т.е. памятника над пустой могилой - кенотаф (кеуотафюу) и братской могилы. Такие памятники неизменно сопровождались выразительными, эмоциональными и наполненными смыслом эпитафиями. Например, Павсаний упоминает кенотаф коринфянам на Истме (Paus. 6.20.17), с эпитафией Симонида.
В VI-V вв. утверждается традиционный набор сюжетов, выбранных из гомеровского эпоса для изображения на фронтонах, метопах, фризах храмов (битва у стен Трои, подвиги Геракла и Тесея, гигантомахия, суд Париса и другие) [6: 109]. Как отмечает Н.А. Налимова, во второй половине V столетия в скульптурном декоре таких сооружений Афин как Парфенон, Гефестейон, храм Афины-Ники закрепляются сюжеты, прославляющие героя Тесея (амазономахия Тесея, фессалийская кентавромахия, падение Трои) [17: 27].
РАЗРУШЕНИЕ ПАМЯТИ. ПРЕДАНИЕ ЗАБВЕНИЮ
Предание забвению было неизбежной карой за тяжкие преступления против полиса, которые могли лечь пятном, скверной на всех его жителей. Так род Ал-кмеонидов был осужден за религиозное преступление во время Килоновой смуты (636/632 г. до н. э.), и по решению суда останки участников расправы были эксгумированы и выброшены за территорию Афин, дабы избежать божественного возмездия и очиститься от скверны (Thuc. 1.126.12). Фукидид упоминает недовольство спартанцев посвятительной надписью на треножнике, дарованном в Дельфы Павсанием, командовавшим армией в битве при Платеях в 479 г., который осмелился сделать ее от своего имени, узнав об этом «лакедемоняне велели тотчас же выскоблить с треножника» и потребовали высечь названия всех городов, «воздвигнувших этот жертвенный дар» (Thuc. 1.132.3).
В 433 г. до н. э. скульптор Фидий был осужден по обвинению в нечестии (ураф^ äceßeia^) по причине портретных изображений на щите Афины Парфенос себя и Перикла в сцене амазономахии. Как считает Е.В. Ни-
китюк «Такая смелая подмена мифологических персонажей реальными, всем хорошо известными лицами, была дерзким вызовом общественному мнению» [18]. Факт нечестия был усилен тем, что изображение было размещено в священном месте города - главном храме на акрополе.
Еще один известный случай преданию забвению можно привести из области греческой драмы. После поражения и захвата Милета в ходе греко-персидских войн Фриних (Фршгхо<;, кон. VI - нач. V в. до н. э.) поставил трагедию «Взятие Милета», которая оказала такое сильное воздействие на зрителей («все зрители залились слезами»), что поэт был осужден за то, что «напомнил о несчастьях близких людей», впоследствии было постановлено «чтобы никто не смел возобновлять постановку этой драмы» (Hdt. 6.21).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Подводя итоги исследования памяти как функции, определяющей системные границы древнегреческого общества, в том числе и коды внутрисистемного оперирования, обозначим некоторые основополагающие, с нашей точки зрения, закономерности. Память как «инструмент», осуществлявший селекцию смысловых различений в древней Элладе, характеризовалась как удержание в душе, в сердце некоторых базовых принципов (5шп), регулировавших сферу должного поведения (бедг;). Внешнее выражение данных принципов допускалось к закреплению в материальных объектах при условии одобрения обществом, полного соответствия критериям значимости для полиса. Полис как особая форма античной гражданской общности, доминировал над жизнью индивида (151ютп^). Человек считался полноценным лишь постольку, поскольку входил в ту или иную общину, т.е. был гражданином какого-либо полиса. Обращает внимание нетерпимость к выдвижению и возвышению индивидуального над общим. Победа могла быть только коллективной, общегражданской, в которой главный герой и победитель - это полис или вся Эллада. Только одобренные народным собранием (екк^пЫа) статуи могли быть размещены в акрополе или на агоре, тот же критерий применялся к посвящениям в общегреческие святилища. Необходимо помнить, что статуи, посвященные конкретным людям, были также идеализированными, как бы обобщенными изображениями победителей или мудрецов. Приоритет общественного над личным не значит отсутствия последнего. Сохранились удивительные личные стихотворные посвящения - эпиграммы, эпи-никии, эпитафии, но они не предполагались для размещения в общественных пространствах акрополя, агоры и святилищ. По замечанию Ю. Хабермаса, современника и теоретического оппонента Н. Лумана, «сфера полиса, общая для всех свободных граждан (koine), и сфера ойкоса, того, что принадлежит каждому по отдельности (idia), строго разделены» [22: 51]. С.С. Ванеян отмечает, что «быть монументальным» тождественно «иметь значение для общества» [7: 205]. В контексте исследования памяти полиса данная характеристика служит, в терминах Лумана, программой, регулирующей доступ к закреплению и фиксации в системе, т.е. отвечающей за механизм памяти/забвения.
В условиях современности критерий социальной значимости по-прежнему является определяющим и объясняет государственную монополию на установку/ демонтаж памятников, принятий решений о коммемо-рации/декоммеморации. Примечательно, что в проблеме памяти/забвения ни в античном, ни в современном обществе не затрагивается критерий системы искусства красивый/некрасивый, искусно сделанный/ не искусно
ЛИТЕРАТУРА
1. Liddell H.G., Scott R., Jones H.R. A Greek-English lexicon (LSJ). Oxford, 1996. URL: http://perseus.uchicago.edu/
2. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М.: Ка-нон-Пресс-Ц, Кучково-Поле, 2001. 288 с.
3. Античные писатели. Словарь. СПб.: Лань, 1999. 448 с.
4. Ассман Я. Культурная память. М.: Языки славянской культуры, 2004. 368 с.
5. Бирд М. Цивилизации. Образы людей и богов в искусстве от древнего мира до наших дней. М.: Альпина-нон-фикшн, 2019. 240 с.
6. Борухович В.Г. Вечное искусство Эллады. СПб.: Алетейя, 2002. 464 с.
7. Ванеян С.С. Камни памяти: монумент, документ, крипта, бункер // Логос, 2017. № 27/6.
8. Гаспаров М.Л. Занимательная Греция. СПб.: Азбука-классика, 2016. 544 с.
9. Гаспаров М.Л., Аверинцев С.С. Поэтика древнегреческой литературы. М.: Наука, 1981. С. 302.
10. Гринцер Н.П. Гомер, политика и панафинеи // Вестник древней истории. 2019. №79/2. С. 266-279.
11. Зайцев А.И. Культурный переворот в Древней Греции VIII-V вв. до н. э. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1985.
12. Зенкин С. Морис Хальбвакс и современные гуманитарные науки // Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. М.: Новое издательство, 2007. С. 11.
13. Йегер В. Пайдейя. Воспитание античного грека. Т. 1. М.: Греко-латинский кабинет Ю. Шичалина, 2001. 593 с.
14. Кнабе RC. Вторая память Мнемозины // Вопросы литературы. 2004. № 1. Доступ для зарегистрированных пользователей: https://voplit.ru/article/vtoraya-pamyat-mnemoziny/
15. Курилла И.И. История, или прошлое в настоящем. СПб.: Изд-во Европейского ун-та в С.-Петербурге, 2017. 168 с.
16. Луман Н. Общество общества: В 2-х тт. Т. 1. М.: Логос, 2011. 640 с.
17. Налимова Н.А. Классические Афины до «эпохи Перик-ла»: утраченные архитектурные и живописные памятники // Актуальные проблемы теории и истории искусства: сб. науч. статей. Вып. 2 / под ред. А.В. Захаровой. СПб.: НП-Принт, 2012. с. 24-29.
18. Никитюк Е.В. Процессы по обвинению в нечестии (асе-бии) в Афинах в последнюю четверть V в. до н. э. // Античный мир: Проблемы истории и культуры: сб. науч. статей к 65-летию со дня рождения проф. Э.Д. Фролова. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1998. С. 117-138. URL: http://ancientrome.ru/ publik/article.htm?a=1406763043
19. Суриков И.Е. Молчат гробницы. Археология античной Греции. М.: Языки славянской культуры, 2018.
20. Суриков И.Е. Очерки об историописании в классической Греции. М.: Языки славянской культуры, 2011. 504 с.
21. Суриков И.Е. Проблемы раннего афинского законодательства. М.: Языки славянской культуры, 2004. 144 с.
22. Хабермас Ю. Структурное изменение публичной сферы. М.: Весь мир, 2017. 344 с.
сделанный (Te^vn/aTexvacTO^). Монополия гражданской общности на установку памятников обусловлена спецификой функционирования «воображаемых сообществ» [2], посредством которых сообщества помнят и конструируют себя. Воображаемые сообщества как гражданские общности мыслят себя в категориях общего языка, общей исторической судьбы, повторяемых в песнях, поэзии и фиксируемых в материальных монументах.
REFERENCES
1. LiddellH.G., Scott R., Jones H.R. A Greek-English lexicon (LSJ). Oxford, 1996. URL: http://perseus.uchicago.edu/
2. Anderson B. Imagined communities: Reflections on the origin and spread of nationalism. Moscow: Kanon-Press-TS, Kuch-kovo-Pole, 2001. 288 р.
3. Ancient writers. Dictionary. St. Petersburg: Lan, 1999. 448 p.
4. Assman J. Cultural memory. Moscow: Languages of Slavic culture, 2004. 368 p.
5. BeardM. Civilizations. How do we look? The eye of faith. Moscow: Alpina-non-fiction, 2019. 240 p.
6. Borukhovich V.G. The eternal art of Hellas. St. Petersburg: Aleteya, 2002. 464 p.
7. Vaneyan S.S. Memory stones: monument, document, crypt, bunker. Logos. 2017. № 27/6. (In Russ.)
8. Gasparov M.L. Entertaining Greece. St. Petersburg: Azbu-ka-klassika, 2016. 544 p.
9. Gasparov M.L., Averintsev S.S. Poetics of Ancient Greek literature. Moscow: Nauka, 1981. P. 302.
10. Grinzer N.P. Homer, politics and panathenes. Bulletin of Ancient History. 2019. No. 79/2. Pp. 266-279. (In Russ.)
11. ZaitsevA.I. Cultural upheaval in Ancient Greece VIII-V centuries BC. Leningrad, Leningrad University Press, 1985.
12. Zenkin S. Maurice Halbwachs and modern humanities. In: Hal-bwax M. Social framework of memory. Moscow: New Publishing House, 2007. P. 11.
13. Yeager V. Paideya. Education of the Ancient Greek. Vol. 1. Moscow: Yuri Shichalin's Greco-Latin Cabinet, 2001. 593 p.
14. Knabe G.C. Second memory of Mnemosyne. Questions of Literature. 2004. No. 1. URL.: https://voplit.ru/article/ vtoraya-pamyat-mnemoziny (access for registered users). (In Russ.)
15. Kurilla I.I. History, or the past in the present. St. Petersburg: Publishing House of the European University in St. Petersburg, 2017. 168 p.
16. Luhmann N. Society of society. In 2 vols. Vol. 1. Moscow: Logos, 2011. 640 p.
17. NalimovaN.A. Classical Athens before the "Pericles' era": Lost architectural and picturesque monuments. In: Actual problems of theory and history of art: Collection of articles, scientific, articles. Issue 2. A.V. Zakharova (ed.). St. Petersburg: NP-Print, 2012. Pp. 24-29.
18. Nikityuk E.V. Proceedings on charges of impiety (asebia) in Athens in the last quarter of the 5th century BC. In: Ancient world: Problems of history and culture: Sat. scientific. articles for the 65 th anniversary of the birth of prof. E.D. Frolov. St. Petersburg: Publishing House of SPbSU, 1998. Pp. 117-138.
19. Surikov I.E. The tombs are silent. Archeology of Ancient Greece. Moscow: Languages of Slavic Culture, 2018.
20. Surikov I.E. Essays on historical writing in Classical Greece. Moscow: Languages of Slavic Cultures, 2011. 504 p.
21. Surikov I.E. Problems of early Athenian legislation. Moscow: Languages of Slavic Culture, 2004. 144 p.
22. Habermas Y. Structural change in the public sphere. Moscow: Ves Mir, 2017. 344 p.
Статья проверена программой Антиплагиат. Оригинальность - 81,68%
Рецензент: Аринин Е.И., доктор философских наук, профессор; заведующий кафедрой философии и религиоведения Владимирского государственного университета
Статья поступила в редакцию 28.10.2020, принята к публикации 10.12.2020 The article was received on 28.10.2020, accepted for publication 10.12.2020
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ
Лютаева Мария Сергеевна, аспирант, ассистент кафедры философии и религиоведения Владимирского государственного университета имени А.Г. и Н.Г. Столетовых. Владимир, Российская Федерация. SPIN-код автора: 8221-5084; E-mail: liutaeva@yandex.ru
ABOUT THE AUTHOR
Maria S. Liutaeva, post-graduate student at the Department of Philosophy and Religious Studies of the A.G. and N.G. Stoletovs Vladimir State University. Vladimir, Russian Federation. SPIN ID: 8221-5084; E-mail: liutaeva@ yandex.ru
