Паломничество из Гулля в Лондон (комментарий к стихотворению Филипа Ларкина "Свадьбы в Троицу") Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 82.16 В. Н.Ганин

доктор филологических наук, профессор кафедры литературы МГЛУ; тел.: 8-903-564-93-64

ПАЛОМНИЧЕСТВО ИЗ ГУЛЛЯ В ЛОНДОН (комментарий к стихотворению Филипа Ларкина «Свадьбы в Троицу»)

Статья посвящена анализу стихотворения Филипа Ларкина «Свадьбы в Троицу». Путешествие главного героя сравнивается со средневековым паломничеством, объясняется его символическое значение и некоторые особенности поэтической образности.

Ключевые слова: современная британская поэзия; Филип Ларкин; тема путешествия в поэзии; паломничество в литературе.

Ganin V. N.

Ph. D. (Philology, higher doctorate degree), Professor of Literature Department, MSLU; Tel.: 8-903-564-93-64

PILGRIMAGE FROM HULL TO LONDON (commentary to Philip Larkin's poem «The Whitsun Weddings»)

The article analyzes Philip Larkin's poem «The Whitsun Weddings». The travel of main character is compared to medieval pilgrimage. Some symbolical meanings of this travel are explained and some features of poetical imagery are pointed out.

Key Words: contemporary British poetry; Philip Larkin; a travel in poetry; a pilgrimage in literature.

Английский поэт Филип Ларкин (Philip Larkin,1922-1985) еще при жизни стал классиком. После его смерти заупокойная служба происходила в Вестминстерском аббатстве при большом стечении народа. Это тем более удивительно, что творческое наследие Ларкина невелико по объему. На протяжении своей литературной карьеры он писал по 3-4 стихотворения в год. Вместе с тем Ларкин пользовался популярностью не только у «высоколобых» читателей, но и у массовой аудитории. Он всегда получал огромное количество писем от людей, не имевших университетского образования и не принадлежавших к читательской элите. В чем же причина такого успеха? Одна из причин кроется в том, что он умел очень просто писать

о вещах сложных и волнующих. Он обращался к вечным темам (жизнь, смерть, любовь, человек и время), но был способен представить их ярко и оригинально. В числе лучших стихотворений, где Ларкин демонстрирует эту способность, можно выделить «Свадьбы на Троицу» («The Whitsun Weddings») из одноименного сборника, опубликованного в 1964 г.

В одном из интервью сам поэт рассказал о путешествии на поезде из Гулля, где он работал библиотекарем в местном университете, в Лондон в 1955 г. Впечатления от этой поездки и легли в основу стихотворения:

...поезд останавливался на каждой станции, и я, конечно, не подозревал, что это был поезд, на который будут садиться новобрачные пары, направлявшиеся в Лондон на свой медовый месяц. Для меня это было откровением. Каждая пара была иной, но и каким-то образом такой же. Они выглядели иначе, но делали все одно и то же, и вроде чувствовали одно и то же. Я полагаю, между Гуллем и Лондоном было четыре, пять или шесть остановок и было ощущение накапливания эмоциональных импульсов. Каждый раз, когда мы останавливались, свежее возбуждение добавлялось в поезд. И наконец, между Питерборо и Лондоном, когда мы с грохотом неслись, возникло впечатление, что всё это нацелено, как пуля, прямо в суть вещей. Вся эта новая открытая жизнь. Невероятный случай. Я никогда не забывал о нем [4, с. 287-288].

Тема путешествия довольно часто встречается в поэзии Ларкина. Путешествие вырывает лирического героя из монотонного повседневного существования и помещает его в новые отношения со временем и пространством. Герой словно бы оказывается вне времени, поездка становится своеобразной интерлюдией между актами, первый из которых пришелся на точку А, откуда началось путешествие, а второй будет разыгран в точке Б, куда он направляется. Субъект становится пассивным наблюдателем жизни, которая проносится за окнами поезда, но его размышления обретают философское звучание, так как само путешествие начинает символически сопрягаться с человеческой жизнью.

Стихотворение «Свадьбы на Троицу» начинается упоминанием о времени:

That Whitsun, I was late getting away: Not till about

One-twenty on the sunlit Saturday [2, c. 114].

Хотя ссылка на Троицу появляется в первой строке и ее начальное положение усиливается местоимением that, она не имеет пока иного значения, кроме того, что определяется ее принадлежностью к хронологическому плану. Однако наличие в третьей строке еще двух указаний на время (one-twenty, Saturday) создает довольно жесткую темпоральную структуру, с которой действия героя несколько диссонируют: I was late getting away: / Not till about... За его поступками не просматривается строгого продуманного плана. Однако, оказавшись в вагоне, он словно бы оказывается во власти размеренного ритма железнодорожного расписания: ...all sense/ Of being in a hurry gone.

Движение поезда создает условия для незаинтересованного наблюдения за мелькающими за окном картинами. В поэзии Ларки-на лирический субъект очень часто занимает подобную позицию отстраненного зрителя. К тому же и быстрая смена панорамы не дает сосредоточиться и внимательно рассмотреть открывающийся вид, да и оконное стекло создает дополнительную преграду. Однако у путешественника Ларкина очень цепкий взгляд: он выхватывает из пространства столь емкие детали, что они подавляют ощущение пустоты и заполняют собой раму окна:

We ran

Behind the backs of the houses, crossed a street

Of blinding windscreens, smelt the fish-dock; thence

The river's level drifting breadth began,

Where sky and Lincolnshire and water meet [2, c. 114].

Дэвид Лодж, характеризуя поэзию Ларкина, опирается на идеи Р. Якобсона. Якобсон, изучая различные виды афазии (болезни, связанной с нарушением речевой деятельности), пришел к выводу, что их можно разделить на две группы: в основе первой заложены те же принципы, что и в метафоре, а во второй - метонимии. К метафоре он также относил сравнение, а метонимию дополнял синекдохой. Позднее он распространил эту классификацию не только на речь, но и на литературу. По его мнению, в любом художественном произведении дискурс может развиваться от темы к теме, от образа к образу, руководствуясь либо принципом сходства (метафора), либо - смежности (метонимия). Таким образом различные литературные стили можно различать по тому, какому тропу отдается в них предпочтение. Например, в романтизме и символизме, согласно Якобсону, преобладает ориентация на метафору, а в реализме - на метонимию.

Лодж уверен, что поэзия Ларкина реалистична и метонимична: «Подобно романисту-реалисту, Ларкин в значительной степени полагается на метонимическую деталь, чтобы воссоздать сцену, характер, культуру, субкультуру» [3, с. 75]. Процитированный выше отрывок как раз и является, по мнению Лоджа, яркой иллюстрацией поэзии метонимического типа.

В какой-то момент кажется, что перечислительный ритм придает взгляду путешественника способность к глубокому проникновению в суть вещей, и в последних строках первой строфы он уже близок к слиянию с окружающим миром:

The river's level drifting breadth began,

Where sky and Lincolnshire and water meet [2, c. 114].

А после этого слияния его поездка обретет уже более символический и духовный характер. Примечательно, что в приведенных строках упоминаются три стихии (земля, вода, воздух), а четвертая (огонь), хотя здесь и не упомянутая, также присутствует в этом ряду в образе летнего солнца, знойное дыхание которого ощутимо на протяжении всей поэмы. Нечто похожее встречается в начале «Кен-терберийских рассказов» Джеффри Чосера, пытающегося с первых строк связать паломничество своих героев с космическим контекстом. Однако слияния у героя Ларкина не происходит, так как гармонию пейзажа разрушают регулярно встречающиеся следы человеческой деятельности:

Wide farms went by, short-shadowed cattle, and Canals with floating of industrial froth; A hothouse flashed uniquely: hedges dipped And rose: and now and then a smell of grass Displaced the reek of buttoned carriage-cloth Until the next town, new and non-descript, Approached with acres of dismantled cars [2, c. 114].

В конце концов лирический субъект переключается c мелькающих за окном картин на чтение книги. Из иллюзорного мира художественного произведения в мир реальный его возвращают звуки, природу которых он поначалу опознать не может: And down the long cool platforms whoops and skirls I took for porters larking with the mail, And went on reading [2, c.114].

Когда поезд трогается, ему удается понять, что было источником шума, который оторвал его от чтения книги. Он видит группу людей, провожающих, как он догадывается, новобрачную пару в свадебное путешествие. Герой не сразу вспоминает, что он отправился в путь в Троицу - самое популярное время для бракосочетаний в сельской местности. Очевидно, всех внимательно рассмотреть он не может, так как вагон находится уже в движении, и отмечает в этой толпе только девушек:

We passed them, grinning and pomaded, girls In parodies in fashion, heels and veils, All posed irresolutely, watching us go, As if out on the end of an event Waving goodbye

To something that survived it [2, c. 114-115].

Заинтересованный, путешественник Ларкина на следующей станции приникает к окну, чтобы лучше разглядеть другую свадебную компанию на платформе:

The fathers with broad belts under their suits And seamy foreheads; mothers loud and fat; An uncle shouting smut; and then the perms, The nylon gloves and jewellery-substitutes, The lemons, mauves, and olive-ochres that Marked off the girls unreally from the rest [2, c. 115].

За приведенные выше описания свадебных гостей Ларкину крепко досталось от критиков. Его упрекали в снобизме, черствости, чрезмерном эстетизме и прочих грехах. Некоторые из исследователей попытались увидеть в этих сценах и в позиции поэта отражение процессов, происходивших в британском обществе в послевоенный период. Так С. Смит посчитал, что в стихотворении нашла отражение «вновь пробудившаяся тревога традиционного либерального индивидуализма, который сохранился и в эпоху демократии "всеобщего благосостояния", когда массовые вкусы и ценности стали преобладать, и очаровательная деревенщина из прежней пасторали вдруг зловеще превратилась в реальных путешествующих спутников, требовавших равных прав с совершенным и утонченным зрителем их вульгарной заурядности» [7, c.176]

Ларкин действительно с трудом переносил засилье массовой культуры, которая в 60-е гг. стала всё больше и больше оказывать

влияние на жизнь британского общества. Консьюмеризм стал другим мощным фактором, определявшим сознание англичан. В стихотворении «Большой прохладный универмаг» («The Large Cool Store») из этого же сборника поэт показывает, как торговля манипулирует самыми интимными мечтами и желаниями личности. В первой же строке возникает образ большого универмага как некоего магического сооружения, способного подчинять себе мир. Но мир этот представлен весьма прозаичным кварталом жителей, не принадлежащих даже к среднему классу общества:

.. .the weekday world of those

Who leave at dawn low terraced houses

Time for factory, yard and site [2, c. 135].

Для передачи характера воздействия универмага на этих людей в стихотворении используется глагол conjure, который может подразумевать и реальную магию, и обычный фокус иллюзиониста. Магазин взывает к воображению погруженных в мрачное существование тружеников, пытаясь представить свои товары как что-то экзотическое и манящее:

Lemon, sapphire, moss-green, rose

Bri-Nylon Baby-Dolls and Shorties

Flounce in clusters [2, c. 135].

Так описываются обычные ночные рубашки. В этом посыле закодирована мысль, что универмаг может соединять не только человека с одеждой, но мужчин и женщин. Правда, эта система, которая манипулирует сексуальными идеалами и желаниями, и женщину превращает в продукт, не отличимый от продаваемой одежды:

.. .synthetic, new,

And natureless in ecstasies [2, c. 135].

Нужно сказать, что лирический субъект не утверждает своего превосходства над этой системой, он соглашается, что также зависим от нее.

Это стихотворение заставляет вновь вспомнить о девушках на платформе, которых увидел из окна поезда путешественник:

The nylon gloves and jewellery-substitutes,

The lemons, mauves, and olive-ochres that

Marked off the girls unreally from the rest [2, c. 115].

Дэвид Тиммс заметил по поводу этого отрывка, что Ларкин иногда пользуется наподобие готового платья «готовым языком» [8, с. 95]. Упомянутые цвета предназначены не столько для глаза, сколько для того, чтобы указать на социальное положение девушек.

Возвращаясь к упрекам критиков в адрес Ларкина в снобизме и высокомерии, отметим, что вряд ли можно их признать справедливыми. Ирония, насмешка очень часто являются маской у героев Ларкина, от которой они избавляются к концу стихотворения. Что-то похожее происходит и в «Свадьбах на Троицу». Когда в поезд садится третья пара новобрачных, взгляд путешественника уже ищет иное в провожающей толпе. Он пытается прочитать в лицах этих людей ответ на свой вопрос: а что же останется от этого события, что переживет его. На лицах мальчишек он увидел скуку. Отцы чувствовали, что пережили успех huge and wholly farcical. Huge - оценка свадьбы отцами, wholly farcical - героем. Однако позиция героя уже приобретает некоторую двойственность, он начинает входить в мир этих людей. Чтобы передать чувства женщин, поэт использует парадоксальную метафору like a happy funeral. Дистанция полностью исчезает, когда он смотрит на лица девушек: girls...stared / At a religious wounding. Хотя легкая ирония еще сохраняется, но лирический субъект уже воспринимает событие иначе. Его взгляд обретает новую перспективу: он словно бы видит картину в двух планах. Один план - земной, мирской, а другой - более духовный, с налетом мистицизма. В первом плане метафора like a happy funeral -пусть и весьма парадоксальная - опирается на понимание женщинами происходящего события. Они расстаются с близкими им людьми, которые уходят от них в новую жизнь и никогда не вернутся к ним прежними. Дочери к тому же утрачивают старую фамилию. Всё это радостно и печально. Во втором же плане слово funeral завораживает и намекает на какие-то мистические ритуалы, связанные со счастливым уходом от прозаической материальной жизни.

A religious wounding для девушек, конечно, имеет отношение к первой брачной ночи и консумации, после которой невеста и обретает свой новый статус. Во втором же плане это выражение вызывает ассоциации с распятием Христа, с поисками Святого Грааля и с Раненым Королем. Сложившаяся двойная перспектива наконец-то дает герою возможность воспринимать свое путешествие как паломничество. Если раньше к этому подталкивал пейзаж за окном, но

мешали следы человеческой деятельности, то теперь именно люди способствовали перемене в восприятии. Исчезает ирония и отстранение. Новый смысл обретает и дата путешествия - день Святой Троицы или Пятидесятницы. Согласно Деяниям апостолов (Деян. 2:1-18) на пятидесятый день после Воскресения Христова, когда апостолы находились в Иерусалиме, на них снизошел Святой Дух. Они заговорили на разных языках, и позже должны были отправиться в другие земли, чтобы нести Слово Божье.

Момент единения с новобрачными возникает и у путешественника Ларкина. Когда поезд трогается вновь, он уже использует местоимение «мы» и говорит об обретенной свободе:

Free at last,

And loaded with the sum of all they saw,

We hurried towards London, shuffling gouts of steam [2, c. 116].

Цель путешествия - Лондон также обретает для путешественника двойственность:

I thought of London spread out in the sun,

Its postal districts packed like squares of wheat:

There we were aimed [2, c.116].

Почтовые округа Лондона видятся ему пшеничными полями. Вероятно, в реальном плане так они могли выглядеть для новобрачных, которые рассматривали карту Лондона, планируя свадебную поездку. В аспекте же духовного паломничества это - место, где брошенные в почву зерна уже дали урожай, где потраченные усилия будут вознаграждены.

Для молодых людей свадебное путешествие оказывается теперь не просто волнующим моментом с новыми ощущениями, но и чем-то более значительным, способным повлиять на их будущую судьбу:

And none

Thought of the others they would never meet

Or how their lives would all contain this hour [2, c.116].

Примечательна концовка стихотворения:

We slowed again,

And as the tightened brakes took hold, there swelled

A sense of falling, like an arrow-shower

Sent out of sight, somewhere becoming rain [2, с. 116].

Метафора like an arrow-shower неоднократно привлекала внимание исследователей и комментаторов поэзии Ларкина. Например, Том Полин увидел в этом образе аллюзию на сцену битвы при Азен-куре из фильма «Генри V» (реж. Лоуренс Оливье, 1944) и горькую иронию по поводу былой славы Англии [5, c. 162]. Другие критики связали этот «ливень стрел» с традиционными стрелами Купидона. Тот же Дэвид Лодж считал, что она выделяется на фоне остального текста, где преобладает метонимия: «Эта метафора, с ее мифологическими, магическими и архаическими резонансами, обретает силу, в частности и из-за того, что она столь значительно отличается от всего остального в стихотворении...» [3, c. 78].

В любом случае данная метафора связана с кульминацией, которая приходится на финал стихотворения. Герой Ларкина, поначалу с иронией наблюдавший за суетой свадебных компаний на перроне, постепенно за дешевыми нарядами, претендующими на гламурность, поддельной бижутерией увидел некий важный ритуал. Однажды продюсер, готовивший программу для радио, в которой должны были читать и стихотворение «Свадьбы в Троицу», обратился за рекомендациями к поэту. Ларкин ответил, что на протяжении всего стихотворения чтецу следует выдержать ровный тон и лишь в концовке сделать подъем, который должен придать ей оптимистичность [6, c. 117]. Молодые пары привезли новую жизнь, они дождь, оросивший «лондонские пшеничные поля».

Примечательно, что Чосер открывает историю о паломничестве своих героев в «Кентерберийских рассказах» упоминанием о дожде:

Whan that Aprille with his shoures sote

The droghte of Marche hath perced to the rote. [1, c. 55].

У Ларкина же дождь знаменует конец паломничества. Подобная манера развития поэтической мысли весьма характерна для творчества Филипа Ларкина. Он очень часто начинает свои стихотворения с наблюдений за какими-то событиями, которые происходят рядом с ним. Нередко они носят вполне прозаический характер, его герой бывает отстранен и ироничен, но постепенно переходит к более серьезной тональности и глубоким размышлениям о самых важных сторонах человеческого существования.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Chaucer G. The General Prologue to the Canterbury Tales. - Cambridge : Cambridge Univ. Press, 1965. - 144 p.

2. Larkin Ph. Collected Poems / Ed. by A. Thwaite. - L. : Faber and Faber, 1990. - 330 p.

3. Lodge D. Philip Larkin:The Metonymic Muse // Philip Larkin. Ed. by Stephen Regan. - L. : Macmillan Press, 1997 - P. 71-82.

4. Motion A. Philip Larkin: A Writer's Life. - L.: Faber and Faber, 1993. - 624 p.

5. Paulin T. Into the Heart of Englishness // Philip Larkin. Ed. by Stephen Regan. - L. : Macmillan Press, 1997 - P. 160-177.

6. Regan St. Philip Larkin. - L. : Macmillan Press, 1992. - 152 p.

7. Smith S. Inviolable Voice: History and Twentieth-Century Poetry. - Dublin : Gill and MacMillan,1982. - 243 p.

8. Timms D. Philip Larkin. - Edinburgh : Oliver and Boyd, 1973. - 138 p.