CC BY
47
УДК 800; 801 ББК 81 В75
С. Г. Воркачев
«ПАЛЕОНТОЛОГИЯ ПРАВДЫ»: ЗНАЧИМОСТНАЯ СОСТАВЛЯЮщАЯ ЛИНГВОКУЛЬТУРНОЙ ИДЕИ СПРАВЕДЛИВОСТИ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ
Описывается речевое употребление семантической и словообразовательной основы справедливости - прилагательного «справедливый» - и восстанавливается формула справедливости в современном русском языковом сознании. Эта формула сопоставляется с лексикографически зафиксированными значениями справедливости, что позволяет выявить наиболее значимые для языкового сознания признаки этой категории.
Ключевые слова: идея; правда; справедливость.
S.G. Vorkachev
«PALEONTOLOGY OF PRAvDA»: vALEUR CONSTITUENT OF THE JUSTICE IDEA IN RUSSIAN
The speech use of the adjective «spravedlivy», which represents the semantic and word building stem of the name «spravedlivost’», is described. The formula ofjustice in the Russian linguistic thinking is compared with the lexicographic meanings of the word «spravedlivost’» and the most important for the Russian linguistic mentality features of this ethic category are revealed.
Key words: idea; truth; justice.
Лингвокультурную идею (подробнее см.: [Воркачев, 2007: 18-19]), само собой разумеется, отличает от идеи культурной и просто идеи присутствие в семантическом составе указаний на связь со «знаковым телом» языковых единиц, закрепленных за её выражением. Идея эта образуется более дробными, но достаточно значимыми сущностями - лингвокультурными концептами, находящимися в отношениях семантического подобия и контраста: счастье-блаженство, счастье-удача, несчастье; любовь-страсть, любовь-милость, ненависть; справедливость, правда, несправедливость и пр. Поскольку, как можно видеть, в состав лингвокультурной идеи входят как концепты, так и «антиконцепты», собственного неописательного имени в языке она не имеет и обозначается именем наиболее значимого положительного концепта, входящего в её состав («идея счастья, справедливости, свободы» и пр.), а её «значимостная составляющая», определяемая местом средств для её выражения в лексической системе языка, соответственно, совпадает со «значимостной
составляющей» (см. подробнее: [Воркачев, Воркачева, 2003: 263-264]) этого ведущего лингвоконцепта.
Лингвокультурный концепт представляет собой некое «средостение», разделяющее и соединяющее форму и содержание мысли, в котором сосредоточены находящиеся во взаимодействии культурные смыслы и способы их языкового представления («Культуру можно определить как то, что данное общество делает и думает. Язык же есть то, как думают»
- [Сепир, 1993: 193]). Тем самым, лингвокон-цептология - это своего рода испытательный стенд для проверки гипотезы «лингвистической относительности» как «сильного» её варианта, жестко связывающего языковые формы и стереотипы сознания («В языке мы всегда находим сплав исконно языкового характера с тем, что воспринято языком от характера нации» - [Гумбольдт, 1985: 373]), так и «слабого», признающего влияние языка лишь на определенные сегменты национальной кон-цептосферы.
Вряд ли языковая специфика лексики «наи-
вной анатомии» (руки-ноги, пальцы) и «наивной хроматографии» (деление цветового спектра) оказывает существенное или вообще какое-либо влияние на содержание этнического менталитета, в то время как лексические особенности представления универсалий духовной культуры на национальном характере отражаются в полной мере: усваиваемое нами с молоком матери - родным языком - убеждение в том, что справедливость и правосудие, совесть и закон вещи совершенно различные, как Запад и Восток, которые «с мест не сойдут», совершенно очевидно составляет один из существенных источников российского правового нигилизма.
Как очень верно подметил Н. С. Шамфор, «любой язык - это медаль, которую отчеканила история». Однако с того самого момента, как история её отчеканила, эта медаль превращается в матрицу для штамповки и закрепления стереотипов в индивидуальном сознании: инструмент «обратного действия языка», через который «все созданное народами в прошлом воздействует на индивида» [Гумбольдт, 1985: 372]. Приоритетность и производность в отношениях языка и «шаблонов мысли» (Сепир) очень напоминают отношения яйца и курицы: когда-то в филогенезе мысль находит семиотическое средство своего выражения, а затем уж в онтогенезе это средство формирует самое мысль. Не стоит, тем не менее, фетишизировать зависимость любых стереотипов от языка, в котором они закреплены, поскольку без постоянной «подпитки» жизнью эти стереотипы неизбежно мало-помалу угасают, а их знаковая семантика стирается.
«Давление» лексической системы языка на общую семантику лингвоконцепта, осуществляемое через его «значимостную составляющую», распределяется различным образом и зависит от «области бытования» последнего: его дискурсной принадлежности - преимущественной употребимости в определенной сфере общественного сознания, где он обретает специфические дополнительные семантические признаки.
Для «обыденного», языкового сознания, безусловно, значимым представляется «разнесенность» морального и правового значений справедливости по разным словарным статьям и тематическим группам: «правда» и
«справдливость» оказываются отделенными и дистанцированными от «правосудия» и «законности» уже в самой лексической системе русского языка.
В то же самое время своего рода «лексический каприз» - объединение в одну словарную статью нескольких «корреспондентских» значений (правда-истина, правда-справедливость и правда-искренность) завораживает носителей научного сознания - философов, социологов и психологов, которые делают из этого в общем-то довольно заурядного лексикографического факта далеко идущие выводы мировоззренческого характера. Достаточно здесь вспомнить панегирик «поразительной внутренней красоте» слова «правда», в котором истина и справедливость «как бы сливаются в одно великое целое» (см.: [Печенев, 1990: 140]) и которое «оказывается как бы мостом, соединяющим истину с моралью» [Знаков, 1999: 147], утверждения на этом основании об особой моральности русского народа (см.: [Касьянова, 2003: 257-260]) и даже объяснение склонности русского человека ко лжи во спасение - «нравственной лжи» [Знаков, 1999: 236]. Однако «соответствие» присутствует в семантике пропорциональности, а гармония сближается со справедливостью (см., например: [Люшер, 2003: 111]) и, тем самым, теоретически может дополнить словарную статью «правды». А нежелание российских врачей «огорчать» ин-курабельных пациентов точными сроками выхода из больницы и «сюрпризное» приведение в исполнение расстрельных приговоров якобы по дороге на допрос не обязательно объясняются лексическим соседством истины и справедливости.
Если палеонтология - это «наука о вымерших животных и растениях (сохранившихся в виде ископаемых остатков, отпечатков и следов их жизнедеятельности), о смене их во времени и пространстве» [СЭВ, 1983: 956], то «палеонтологией правды» можно назвать воссоздание по фрагментам, рассредоточенным в употреблениях частеречных производных и лексико-семантических вариантов имени справедливости, элементов и полной «формулы справедливости», а также установление их места в «корреспондентской модели» истины, справедливости и искренности.
По данным языка «формула справедливости» реализуется в ходе судебного разбирательства (см.: [Арутюнова, 1999: 555; Левонтина, Шмелев, 2000: 284]), в котором представлены стороны - истец и ответчик, судьи той или иной инстанции, обвинители, защитники и наблюдатели - публика.
В «формуле» справедливости как меры воздаяния должного выделяется «диктальная» часть, в которую входят действия её протагонистов, затрагивающие чьи-либо интересы, и «модальная» часть, в которой содержится этическая оценка этих действий, причем для стороннего наблюдателя само вынесение этой оценки предстаёт как поступок, совершаемый осознанно и произвольно, и, тем самым, этически значимый - вменяемый субъекту в заслугу либо в вину. «Дурная бесконечность» судейского арбитража, когда любого судью судит другой судья («арбитр»), а другого -третий и так далее (см.: [Левонтина,Шмелев, 2000: 284]), в акте речи прерывается мнением говорящего - субъекта высказывания, который в качестве последней инстанции при отсутствии специальных шифтеров («как полагают», «по мнению Х», «с точки зрения Х» и пр.) дает этическую оценку действиям протагонистов справедливости. Основанием «спра-ведливостной» оценки выступает отношение человека к нормам распределения добра и зла, а само это основание конкретизируется в представлениях о мере справедливости - способе её воздаяния: «всем - поровну», «каждому - свое», «всем и каждому - по неотчуждаемым правам».
Сопряженные внутри идеи справедливости обе её разновидности (воздавательная и распределительная) представляют как моральную характеристику человека через его поступки, так и характеристику общественного уклада, а сама «справедливость» имеет явно «определительный уклон»: в словарях она толкуется главным образом через отсылку к соответствующему прилагательному либо наречию. Следует также отметить, что «правда»
- наиболее употребительное в русском языке имя для обозначения справедливости - не имеет производных для своего этического значения: «правдивый» и «правдиво» соотносятся лишь с истинностным и «искренностным» ЛСВ этого имени. В то же самое время «спра-
ведливый» - прилагательное многозначное, причем значения истинностного, гносеологического соответствия («соответствующий истине, действительности, действительному положению дел», «истинный, правильный, верный», «действующий в соответствии с истиной», «основанный на беспристрастном соблюдении истины» - [Ожегов, Шведова, 1998: 757; БТСРЯ, 1998: 1252; СРЯ, 1984, т. 4: 231]) в его словарных толкованиях явно преобладают над значением соответствия этического («осуществляемый на законных и честных основаниях», «основанный на требованиях справедливости, «соответствующий моральным и правовым нормам» - там же). Можно предполагать, однако, что внеконтекстно - без своего конкретизирующего определяемого -это прилагательное представляет собой некое подобие местоименного дейктика, указывающего на присутствие соответствия вообще: X соответствует Y, где места X и Y могут заниматься именами и пропозициями, отправляющими к содержанию мысли, речи или к предметной действительности.
«Миниконтекст»1 преимущественной реализации истинностного, «гносеологического» ЛСВ прилагательного «не/справедливый» («не/точный», «не/верный») представлен множеством определяемых имен существительных, содержащих в своей семантике указания на связь со знанием, пониманием, называнием и логическим выводом («признак», «понятие», «представление», «понимание», «интерпретация», «вывод», «определение», «известие», «весть», «показания», «быль», «повесть» и пр.): «Я не мог узнать потом, было ли это известие о краже вина справедливое или кстати придуманное, нам во спасение» (Достоевский); «В состоянии ли совесть твоя справедливое дать определение ко осуждению твоему или ко оправданию?» (Левшин); «Но в некоторых летописях говорится, что Ибрагим не пошел сам, а послал на Вятку войско, и когда пришла к нему справедливая весть, что великий князь покорил Новгород, то он отдал войску приказ возвратиться немедленно» (Соловьев); «Позвольте спросить, что могло дать вам о нем такое неблагопри-
1. В качестве источника материала для исследования использовалась в том числе и электронная база данных ^Национального корпуса русского языка».
ятное и, смею сказать, несправедливое понятие» (Вяземский); «Однакож несправедливое те себе сделают представление о безпорядках, в кои Спартянская впала республика при начале своего повреждения» (Радищев); «Петр Матвеевич был старше Лизы почти на двадцать лет, и вот эта-то сакраментальная разница и возбудила нехороший и, на мой взгляд и даже по моему убеждению, несправедливый («несправедливый» в значении «неверный, ложный» в словарях приводится с пометой «устар.» - [БТСРЯ, 1998: 642; Ожегов, Шведова, 1998: 413]) слух, будто Лиза вышла замуж за Красавицкого по расчету (Розов); «донос такого мерзавца, самый несправедливый и нелепый, мог иметь гибельные последствия» (Греч); «Из материалов дела также можно было сделать справедливый вывод, что ответчики заняли позицию затягивания и волокиты по данному делу, - как иначе понимать их многочисленные неявки в суд под самыми разнообразными предлогами!» (Кучерена).
«Микроконтекст» реализации этического ЛСВ прилагательного «не/справедливый» представлен множеством определяемых имен
- существительных, содержащих в своей семантике в качестве необходимого условия указание на связь с чьими-либо интересами, которое в случае «просто» справедливости
- справедливости личностной - дополняется условием совершения действия протагонистом в ситуации свободы воли и выбора.
«Справедливостная оценка» может даваться протагонистам справедливости непосредственно присоединением определения к имени лица или социального института («справедливый человек», «справедливое общество») либо опосредоваться семантикой имени, раскрывающегося как пропозиция («справедливая война», «несправедливое отношение к людям» и пр.).
«Просто справедливость», «справедливость вообще», «личностная справедливость» противостоит, прежде всего, справедливости институциональной - характеристике институтов, систематически и постоянно воспроизводящих принципы распределения благ и тягот в обществе. В то же самое время в отдельную разновидность выделяется справедливость процессуальная - «судейская добродетель»: способность человека выступать бес-
пристрастным и нелицеприятным арбитром в делах, где он сам не имеет личного интереса.
Следует заметить, однако, что между «просто» справедливостью и справедливостью институциональной, социальной нет четкой и жесткой границы. Все социальное представляет собой своего рода «нерукотворный артефакт»: оно создается при участии человека, но в значительной мере помимо его желания и зачастую даже вопреки ему. В то же самое время социальные институты обладают определенной «коллективной волей»: можно сказать, что это «вменяемые сообщества», которые несут опять же коллективную ответственность за свои деяния. Любая «социальная система» по определению включает в себя отношения («структуру») и сами элементы, между которыми устанавливаются эти отношения,
- вполне конкретные личности, обладающие свободой воли и выбора. Тем не менее, сказать точно, с какого момента протагонист личностной справедливости становится протагонистом справедливости социальной, невозможно: с двух человек, с трех человек, группы, с коллектива, с массы, с толпы, с народа? («парадокс кучи»!).
Справедливость личностная передается непосредственно сочетанием прилагательного «не/справедливый» с именами существ, наделенных сознанием и волей, но не наделенных властью, поступки которых затрагивают чьи-либо интересы («существо», «человек», «мужчина», «женщина» и пр.): «Премилосердое и справедливое существо захочет ли для такой бедной твари, каковы мы, быть когда-нибудь свирепым?» (Чулков); «А надо сказать: справедливый был человек., хоть и пьяница» (Короленко); «Он справедливый мужик, зря говорить не станет» (Шукшин); «Но тут же, как женщина справедливая, она вспомнила, как отторгла ее его рука, а другую женщину обняла» (Щербакова); «Доканчивайте вашу речь, несправедливый, гадкий человек!» (Тургенев); «справедливая была старуха» (Горький); «А Катерина Ивановна дама хотя и великодушная, но несправедливая» (Достоевский); «Знаю, что дед жадный, несправедливый, а прощаю его и даже иногда похваливаю ребятам» (Железников); «И не совестно было вам, дорогой, но несправедливый друг мой, так поступать с лучшим добро-
желателем вашим» (Достоевский).
Она же передается сочетанием этого прилагательного с метафоризированными именами («судьба», «рука», «ум», «сердце», «кинжал» и пр.): «З. вообще принадлежал к числу тех счастливых личностей, которые в воде не тонут, в огне не горят и которых справедливая судьба рано или поздно осыпает всеми благами мира сего» (Торнау); «Подбирая и систематизируя эти усердствования, по ним одним когда-нибудь строгий и справедливый ум сурово осудит порядок идей нашего времени, но и это напоминание не поможет живущим по пословице: “après nous le déluge”» (Лесков); «Его оружие - святой меч, справедливый кинжал» (Семенова); «Хоронить - так всех, - ответил справедливый череп» (Успенский).
Опосредованно личностная справедливость передается сочетанием прилагательного с именами, раскрывающимися как пропозиции, актанты которых - лица - действуют в условиях свободы воли и выбора и своими действиями затрагивают интересы других лиц («поступок», «отношение», «шаг», «поединок», «почин» и пр.): «Свободный, разумный и справедливый поступок - втихомолку!» (Гончаров); «Третьему было грустно, что безнаказанно совершился несправедливый поступок» (Гоголь); «Его уважают и ценят за высокий профессионализм, талант руководителя, справедливое и чуткое отношение к людям» (Зорин); «Думать, что его можно разжалобить, - смешно; смешно и ждать, что можно чего-нибудь достигнуть указанием на его несправедливое отношение к нам» (Вересаев); «Таковым образом отдав Монархиня справедливый долг положившим за отечество живот свой, се установляет и оставшимся с блистанием подвигов своих и заслуг, достойное награждение» (Левшин); «Слава Богу, справедливый поединок здесь невозможен, и Бог непременно сжульничает, хотим мы того или нет» (Театральная жизнь, 28.07.2003); «Конечно, с ее стороны это была несправедливая грубость, но и ее в общем-то можно было понять» (Слипенчук); «Чуковскую порой ставит в тупик ахматовская несправедливая строгость - в “Записках” она пытается как-то объяснить, перетолковать, проинтерпретировать несправедливую Ахматову» (Иванова).
Значение «основной добродетели обще-
ственных институтов» (Дж. Роулз) - социальной справедливости передается, с одной стороны, сочетанием прилагательного «справедливый» с именами общественных структурированных объединений, формальных и неформальных («государство», «общество», «судебная система» и пр.), с другой - сочетанием прилагательного «справедливый» с именами гипостазированной структуры этих организаций («схема», «порядок», «строй», «уклад», «модель», «устройство», и пр.) и результатов её деятельности («закон», «решение», «приговор», «указ», «конституция» и пр.): «Инстинкт самосохранения народа востребовал надпартийные ценности: сильное и справедливое государство, работающее хозяйство, пропитание и защиту от терроризма, уголовщины и техногенных катастроф» (Попов); «Самое несправедливое общество сегодня несет высокую справедливость» (Васильев); «А вы думаете построить справедливое общество на шкурниках и завистниках?» (Солженицын); «Когда-нибудь на земле будет жить справедливое человечество, и оно, на площадях городов своих, поставит изумительной красоты монументы и напишет на них» (Горький); «Но в тех регионах / где суд присяжных уже работал / он показал себя / как очень справедливое учреждение / и достаточно либеральное» (Эхо Москвы); «Затем, опять же по гонгу, с кратким словом выступил Алексей Феофилактович, объяснил, что третейский суд - самый справедливый в мире суд потому, что избирается заинтересованными сторонами» (Слипенчук); «Все, дескать, ошибаются, все уклонились, все ложная церковь, я один, убийца и вор, - справедливая христианская церковь» (Достоевский); «В листовке писалось, что Германия призвана уничтожить большевиков и устанавливает новый, справедливый порядок, когда “кто не работает - тот не ест”, зато “каждый, кто честно трудится, получает по заслугам”» (Кузнецов); «Хотя, видимо, объяснения Михаила были неполны, но социализм крепко засел в моей душе как справедливый строй жизни» (Каганович); «Еще хуже они усваиваются, когда военный человек видит несправедливое устройство государства, которое он призван защищать» (Баранец); «В России всякий несправедливый закон исправляется неисполнением его» (Вигель); «Да,
приговор кажется вопиюще несправедливым. Но если 12 присяжных пришли к выводу, что он справедлив, значит, они знают то, чего не знаем мы» (АиФ, 2006).
Сочетание прилагательного «справедливый» с соответствующими именами передает в речи все три основных разновидности справедливости, выделяемых в социальной психологии (см.: [Лейнг, 2003: 606]): процессуальную, карающую и распределительную.
Процессуальная справедливость - это свойство «вершителей справедливости», которым в идеале должны обладать все власть имущие мира сего. Она, в принципе, сводится к «отстраненности» - беспристрастности и нелицеприятности, с которой формальные и неформальные «начальники» должны осуществлять свои властные (распределительные и карательные) функции: «Где бессовестный грабитель вдов и сирот, несправедливый судья, развратный священник наказываются позором общего мнения» (Греч); «Физически и духовно здоровый и мощный наш многомиллионный народ, решительная и справедливая власть и, наконец, чистая высокоидейная интеллигенция - это тот локомотив, который поведет Россию по этому единственно верному пути» (Жизнь национальностей, 2004); «Лео был мудрый, справедливый и кроткий правитель» (Чарская); «Казалось бы, в этом заключен и вывод, оптимистический финал: правителем Дании будет не узурпатор, а справедливый монарх» (Козинцев); «Где на каждом перекрестке возвышается строгий и справедливый полисмен и день и ночь охраняет покой горожан и священную собственность» (А. Толстой); «Сегодня случайно узнал, что строгая, справедливая учительница - жена такого нечестного шофера Просылина» (Козлов); «Бог- он справедливый!» (Горький); «Барыня была справедливая, тоже она не любила, чтобы около ее даром потели» (Саша Черный).
«Справедливый» в сочетании с именами наград и наказаний передает значение воз-давательной (вознаграждающей и карающей) справедливости, основанной в идеале на принципе («мере») «равным за равное» -за одинаковую заслугу и одинаковое преступление одинаковая награда и одинаковое наказание, невзирая на личность: «Он позволя-
ет человеку знать, что должно делать в земной жизни, чтобы получить справедливое воздаяние после смерти» (История восточной философии); «Напротив, вы, кажется, должны радоваться их вниманию ко мне: это живой аттестат моим достоинствам, справедливая дань, как говорят они» (Гончаров); «Он, должно быть, счел, что это справедливая награда за его деяния на благо советского олимпийского движения» (Рубин); «Это было справедливое возмездие николаевскому режиму» (Чулков); «Каково же было его изумление, радость, исступление радости, когда дверь отворили перед ним всю настежь и, мало того, еще звали, приглашали, умоляли его вступить наверх и немедленно удовлетворить свое справедливое мщение!» (Достоевский); «Эту казнь, этот справедливый акт мести осенней ночью привели в исполнение юноши, почти мальчики» (Инбер); «Христианство принимало мир таким, каков он есть, оправдывало строй жизни как неизбежное и справедливое последствие греха» (Бердяев); «Любое осуждение и наказание партией восприму как должное и справедливое» (Гриневский).
Справедливостьраспределительная, в основе которой лежит преимущественно принцип «каждому по его вкладу», передается сочетанием прилагательного «справедливый» с именами «всего того, что может быть разделено между людьми, участвующими в известном обществе» [Аристотель, 1998: 251] - это, прежде всего, экономические термины и понятия «наивной экономики»: «Интеллигенция любит только справедливое распределение богатства, но не самое богатство, скорее она даже ненавидит и боится его» (Горький); «В России у людей преобладает чувство несправедливого дележа» (АиФ, 2006); «При каждой из них возможны как греховные явления - хищение, стяжательство, несправедливое распределение плодов труда, так и достойное, нравственно оправданное использование материальных благ» (Альфа и Омега, 2000); «Только залатав дырки на границе, можно говорить о четной и справедливой конкуренции» (ОРТ, 13.04.2006); «Но главное - этот налог, на взгляд Аркадия Владимировича (ранее, кстати, работавшего в экспертной группе при Минфине), более справедливый» (Калининградская правда,
10.06.2003).
Особый вид распределительной справедливости - «уравнивание того, что составляет предмет обмена» [Аристотель, 1998: 251] -представлен в речи сочетанием прилагательного «справедливый» с именами рыночных терминов («цена», «стоимость», «сделка»), где «справедливость» заключается в обладании участниками рынка всей необходимой для заключения сделки информацией (ср.: fair market price -справедливая рыночная цена - [Пивовар, 2000: 358]): «По нашим расчетам, справедливая стоимость (акций - С. В.) - 3800 долларов» (АиФ, 2007); «Предприятия соревнуются друг с другом не по принципу, у кого меньше издержек, у кого справедливей цена, а кто ловчее надурил налогового инспектора» (АиФ, 2006); «Также во многих МСФО используется справедливая стоимость» (Газовая промышленность, 2004); «Готиер создает свою концепцию справедливой сделки, которую называет максимальной относительной уступкой» (Кашников).
Присущая, прежде всего, обыденному (языковому) сознанию «справедливость морального права» - ощущение этической обоснованности эмоциональной реакции субъекта («чувство справедливости») в определенной ситуации и «законности» его жизненных потребностей, сопоставимая с «неотчуждаемыми правами человека» - передается в сочетании прилагательного «справедливый» с именами чувств, эмоций, желаний и требований: «Наша родная партия и правительство уже очень давно вызывают во мне вполне справедливое блевотное чувство, которое разделяют со мной все мыслящие люди страны» (Левин); «Всё же надо признать, что привычка Николы Теслы пользоваться таким количеством салфеток в ресторане и не менее, чем 18-ю полотенцами после ванны, вызывает справедливое недоумение» (Глинка); «Но очень скоро ждало меня справедливое разочарование» (Брюсов); «Это и вызывает справедливое недовольство Баку» (Баранец); «Вы иногда видели пьяниц и помните еще то справедливое отвращение, которое вы к ним возымели» (Стругацкий-Стругацкий); «Личная, справедливая ненависть к изменнику уступила явной пользе государственной: король уверил Глинского в милости» (Карамзин); «И вот сегодня полная, великая реализация лич-
ности и судьбы Олега Борисова, ибо есть в его судьбе, особенно в начале, справедливая обида на среду театральную и околотеатральную» (Козаков); «Пушкин с справедливою гордостью мог сказать о себе, что он один из первых у нас развил книжную торговлю» (Добролюбов); «Потом знатоки приходили в восторг - и совершенно справедливый - от ее гибкой и тонкой талии, от изящной формы ее плеч...» (Панаев); «Я прочитал в его глазах глубокое и справедливое презрение к моей персоне, к моему военному мундиру, к выражению лица, к торопливым движениям» (Мамин-Сибиряк); «Вчера поутру сказали именем Государя, что он после праздников пришлет за мною, и прибавили от себя, что всякое мое справедливое желание будет им выполнено» (Архангельский).
В основе любой оценки, направленной на фактообразующий объект, лежит мнение-суждение (подробнее см.: [Воркачев, 1994: 9]), создающее своего рода «фон» для вынесения как оценки этической, «справедливост-ной», так и оценки истинностной, рациональной.
Выделить» этическое значение в сочетании прилагательного «справедливый» с именами мнения («мнение», «оценка», «суждение», «мысль», «идея» и пр.) позволяет присутствие в ближайшем окружении этих имен указаний на этический характер выносимой оценки: «Меня такое несправедливое мнение публики о спортсменке ужасно обижало» (Тарасова); «Несомненно, одной из важнейших двигательных сил в развитии науки является справедливая оценка - признание личных заслуг ученого в развитии науки» (Капица-Тамм); «Пришла в голову подловатая и несправедливая мысль: рак - это болезнь нечистой совести» (Есин).
Соответственно, присутствие в этом окружении указаний на рациональный характер суждения свидетельствует об истинностной оценке: «Если бы принять суждение рассматриваемой герменевтики за справедливое, мы не знали бы достоверно ни в Ветхом, ни в Новом Завете, которое слово есть слово Божие и которое человеческое» (Флоровский); «Откуда находится у него время, чтобы иметь обо всем такие верные и положительные сведения и о каждой вещи произносить такое
справедливое и основательное суждение?»
(К°рф).
При отсутствии в контексте подобных указаний отделить этическую оценку от рациональной не представляется возможным: «мнение совершенно справедливое» (Майков); «Возразить на столь откровенное и довольно справедливое суждение было трудно» (Милованов); «Во-первых, его твердая позиция, идейная убежденность, справедливая оценка нашего прошлого и острая, смелая критика настоящего» (Наш современник, 2003); «Меня все время угнетала мысль, может быть, и несправедливая, что он неискренен, себе на уме, одним словом, темнит» (Яковлев); «идея оригинальная, а в существе справедливая!» (Булгарин).
Как и мнение, речь («слово») может иметь любое оценочное содержание, и, соответственно, сочетание прилагательного «справедливый» с именами речи и речевых актов получает «справедливостное» или истинностное наполнение в зависимости от указаний в семантике имени либо в ближайшем его окружении на этическую или рациональную оценку, а при отсутствии последних имеет место двусмысленность.
Ср. этическую оценку в: «Гомерические кутежи и бешеное швыряние денег на глазах всего населения вызывали среди благоразумных элементов справедливый ропот» (Врангель); «Другие видят в нем справедливый и закономерный протест против бесчеловечного режима военного коммунизма, большевистского гнета» (Ефимов); «обвинение, несомненно, справедливое» (Московский комсомолец,
01.01.2003); «Он, в бессильной досаде на ее справедливый упрек, отшатнулся от нее в сторону и месил широкими шагами грязь по улице, а она шла по деревянному тротуару» (Гончаров); «Самонадеянность сменялась подавленностью, жестокая и очень часто несправедливая критика, при забвении собственных вин, заменяла всецело положительную работу» (Деникин); «несправедливое, обидное, насмешливое слово рано или поздно дойдет до адресата» (Шохина); «Однажды Карим сделал невестке справедливое замечание : она стояла у грузовика, беседуя с шофером из ОРСа, наглым и бессовестным парнем, гораздо дольше, чем позволяли приличия» (Волос).
Но истинностную оценку в: «Это утверждение, в частности, может быть, иногда справедливое, совершенно ложно, насколько оно относится к масонству как союзу» (Писемский).
И неопределенность в: «Что касается до Иванушек, то прежде всего я должен сделать общее, но весьма справедливое замечание» (Салтыков-Щедрин); «...Именно только вы один, благороднейший князь, в состоянии были такое справедливое слово сказать!» (Достоевский); «справедлива речь твоя, лю-безненькой ты мой, - отвечал игумен, - справедливая речь!» (Мельников-Печерский);
«Это справедливое утверждение» (Время МН, 2003).
Как можно видеть, в речевых употреблениях прилагательного «справедливый» семантическая структура этической категории справедливости реализуется практически полностью и даже «с избытком». Сопоставление корпуса речевых употреблений этого прилагательного с лексикографически зафиксированными значениями имен «правда» и «справедливость», в словарных статьях которых, как можно предполагать, отражены наиболее значимые для языкового сознания признаки этого этического понятия, даст, очевидно, возможность обнаружить определенную специфику этнических представлений о справедливости.
В словарной статье «справедливость» практически везде (см.: [ССРЛЯ, 1963, т. 14: 579; Ожегов, Шведова, 1998: 757; БТСРЯ, 1998: 1252; Ушаков, 2000, т. 4: 448; СЯП, 1959, т. 4: 324]) прежде всего упоминается беспристрастность как «судейская добродетель» («беспристрастное, справедливое отношение к кому-, чему-либо»), что, очевидно, свидетельствует о первостепенной важности этого морального качества для русского языкового сознания. Сразу же за «процессуальной справедливостью» идет «личностная справедливость» как «соответствие человеческих отношений, действий и т. п. моральным и правовым нормам» [ССРЛЯ, 1963, т. 14: 579; СРЯ, 1984, т. 4: 231; БТСРЯ, 1998: 1252], «идеал поведения, заключающийся в соответствии поступков требованиям морали, долга, в правильном понимании и выполнении этических принципов» [Ушаков, 2000, т. 3: 690].
Выражение «социальной (институциональной) справедливости», может быть, наиболее значимое для русского языкового сознания, закреплено за одним из лексико-семантических вариантов лексемы «правда»: «порядок, основанный на справедливости» [ССРЛЯ, 1961, т. 11: 8; БТСРЯ, 1998: 951; СРЯ, 1983, т. 3: 351], «вообще жизненный идеал, справедливость, основанный на принципах справедливости порядок вещей» [Ушаков, 2000, т. 3: 690].
В русской лексикографии полностью отсутствует деление справедливости на возда-вательную и распределительную и никак не представлены «рыночные» представления о ней, что существенно отличает русское языковое сознание от, например, англосаксонского, где словарная статья equity содержит, как минимум, два экономических термина, с том числе и значение «простая акция» (см., например: [Webster, 1993: 769]).
Зато в статьях русских словарей присутствует «чувство справедливости» [Ожегов, Шведова, 1998: 757; БТСРЯ, 1998: 1252; Ушаков, 2000, т. 4: 448], очевидно невозможное для английского языка (*feeling of justice?), но вполне согласующееся с общей эмоциональностью русского национального характера (см.: [Вежбицкая, 1997: 34]), и значение справедливости как «моральной обоснованности» (см.: [СРЯ, 1984, т. 4: 231]), что, в свою очередь, некоторым образом согласуется с «судейским комплексом» (см.: [Касьянова, 2003: 253]) русского человека.
Лексическое единство словарной статьи «правда» в русском языке обеспечивается «сквозной» семой соответствия, которая присутствует в том или ином виде во всех основных семантических вариантах этой лексемы, скрепляя в одно целое соответствие слова и мысли (искренность), мысли и «дела» (истинность), мысли и «должного» (справедливость). Она же в несколько ослабленной форме скрепляет словарную статью «справедливость»: «соответствие человеческих отношений, законов, порядков и т. п. моральноэтическим, правым и т. п. нормам, требованиям» [Евгеньева, 2001, т. 2: 483]; «справедливый - соответствующий представлениям о добре, истине, разделяемым большинством людей» [Шушков, 2008: 715].
Другая отличительная черта лексической
системы русского языка состоит, очевидно, в наличии в ней особых «корреспондентских дейктиков» (о лексическом дейксисе см.: [Сребрянская, 2005: 17-18]) «прав», (о «прав» см.: [Шатуновский, 1991: 37]), «правый» и «правота», приложимых и к истинностному, и к «справедливостному» соответствиям и наполняемых конкретным содержанием из ситуации речевого акта: «Тот прав, у кого больше прав»; «Борис, ты не прав»; « А ну, отойди в сторонку, старик! / Мы молоды, значит, правы» (Евтушенко); «Он мне в глаза смотрел, как будто правый» (Пушкин); «Но мы, когда уверены в своей правоте, обычно упираемся и делаем программу» (АиФ 2007); «Удар прикладом - самый действенный и быстрый метод объяснения заключенному его неправоты» (Константинов).
Таким образом, описание речевого употребления семантической и словообразовательной основы справедливости - прилагательного «справедливый» - позволяет восстановить её формулу в том виде, в котором она существует в современном языковом сознании. В свою очередь, сопоставление этой формулы с лексикографически зафиксированными значениями справедливости позволяет выявить наиболее значимые для языкового сознания признаки этой этической категории: эмоциональность, наличие значения «моральной обоснованности» и отсутствие «рыночного», распределительного значения.
Библиографический список
1. Аристотель. Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории [Текст] / Аристотель. - Мн.: Литература, 1998.
2. Арутюнова, Н. Д. Язык и мир человека [Текст] / Н. Д. Арутюнова. - М.: Языки русской культуры, 1999.
3. БТСРЯ - Большой толковый словарь русского языка [Текст]. - СПб.: Норинт, 1998.
4. Вежбицкая, А. Язык. Культура. Познание [Текст] / А. Вежбицкая. - М.: Русские словари, 1997.
5. воркачев с. Г. Лексикализация рациональной оценки в естественном языке: предикаты знания и мнения [Текст] / С. Г. Воркачев // ФИЛОЛОГИЯ - РНШ-OLOGICA. - Краснодар, 1994. - № 3. - С. 8-11.
6. воркачев, с. Г. Лингвокультурная концептология: становление и перспективы [Текст] / С. Г. Воркачев // Изв. РАН. Сер. лит. и яз. - 2007. - Т. 66, № 2. - С. 13-22.
7. воркачев, с. Г. Концепт счастья в английском языке: значимостная составляющая [Текст] / С. Г. Воркачев, Е. А. Воркачева // Массовая культура на рубеже XX-XXI веков: Человек и его дискурс. - М.: Азбуковник, 2003. - С. 263-275.
8. Гумбольдт, в. фон. Язык и философия культуры [Текст] / В. фон Гумбольдт. - М.: Прогресс, 1985.
9. Евгеньева, А. П. Словарь синонимов русского языка [Текст]: в 2 т. / А. П. Евгеньева. - М.: Астрель-Аст, 2001.
10. Касьянова, К. (Чеснокова В. Ф.) О русском национальном характере [Текст] / К. Касьянова (В. Ф. Чеснокова). - М.: Академический проект, 2003.
11. левонтина, и. б. За справедливостью пустой [Текст] / И. Б. Левонтина, А. Д. Шмелев // Логический анализ языка: Языки этики. - М.: Языки русской культуры, 2000. - С. 281-292.
12. лейнг, К. Социальная справедливость с точки зрения культуры [Текст] / К. Лейнг, Дж. Стефан // Психология и культура. - М., 2003. - С. 598-655.
13. люшер, м. Какого цвета ваша жизнь. Закон гармонии в нас. Практическое руководство [Текст] / М.: Люшер. - М.: HIPPO, 2003.
14. Национальный корпус русского языка [Электронный ресурс]. - www.ruscorpora.ru.
15. ожегов, с. и. Толковый словарь русского языка [Текст] / С. И Ожегов, Н. Ю. Шведова. - М.: Азбуковник, 1998.
16. Печенев, в. а. Правдоискательство: нравственнофилософская идея и жизнь [Текст] / В. А. Пече-нев // Этическая мысль: Научно-публицистические чтения. - М.: Политиздат, 1990. - С. 138-164.
17. Пивовар, А. Г. Большой англо-русский финансовоэкономический словарь [Текст] / А. Г. Пивовар. -М.: Экзамен, 2000.
18. СРЯ - Словарь русского языка [Текст]: в 4 т. . - М.: Русский язык, 1981-1984.
19. ССРЛЯ - Словарь современного русского литературного языка [Текст]: в 17 т. - М.-Л.: АН СССР. 1951-1965.
20. СЭВ - Советский энциклопедический словарь [Текст]. - М.: Советская энциклопедия, 1983.
21. СЯП - Словарь языка Пушкина [Текст]: в 4 т. - М.: Госиздат иностранных и национальных словарей. 1956.
22. сребрянская, н. А. Дейксис и его проекции в художественном тексте [Текст] / Н. А. Сребрянская. -Воронеж: ВГПУ, 2005.
23. сепир, Э. Избранные труды по языкознанию и культурологи [Текст] / Э. Сепир. - М.: Прогресс. 1993.
24. ушаков, д. н. Толковый словарь русского языка [Текст]: в 4 т. / Д. Н. Ушаков. - М.: Астрель, 2000.
25. Шатуновский, и. б. «Правда», «истина», «искренность», «правильность» и «ложь» как показатели соответствия/несоответствия содержания предложения мысли и действительности [Текст] / И. Б. Шатуновский // Логический анализ языка. Культурные концепты. - М.: Наука, 1991. - С. 3137.
26. Шушков, а. а. Толково-понятийный словарь русско-го языка [Текст] / А. А. Шушков. - М.: АСТ: Астрель: Хранитель, 2008.
27. Webster’s Third New International Dictionary of the English Language Unabridged [Text]. - Springfield, Mass.: Merriam-Webster, 1993.
