CC BY
61
УДК 930.1 (091) ; 94(430)
Едошина Ирина Анатольевна
доктор культурологи, профессор Костромской государственный университет [email protected]
П.Н. КУДРЯВЦЕВ - ИССЛЕДОВАТЕЛЬ ГУМАНИЗМА И РЕФОРМАЦИИ В ГЕРМАНИИ
В статье автор обращается к жизни и творчеству П.Н. Кудрявцева, русского историка-медиевиста. Специально подчеркивается его происхождение из церковной среды, где он получил превосходное среднее образование, позволившее успешно поступить в Московский Императорский университет. Приводятся аналогичные случаи из жизни крупных русских историков (С.М. Соловьев, В. О. Ключевский, В.И. Герье), что позволяет автору видеть в них «веяния» времени. Раскрываются истоки «западничества» Кудрявцева, приведшие его к увлечению европейским Средневековьем. Подробно излагаются взгляды Кудрявцева на Гуманизм и Реформацию в целом, в Германии - в частности. Специально автор останавливается на изложении Кудрявцевым биографии Мартина Лютера, чтобы показать схожесть внутренних переживаний. Указывается на роль Церкви в процессе ментальной десакрализации в Европе и в России. Автор статьи останавливается на личной жизни Кудрявцева, подчеркивая ее драматизм и мистическое совпадение с проблематикой ранней писательской деятельности.
Ключевые слова: Средневековье, Церковь, Реформация, гуманизм, биографические параллели, семья, литератур-
ное творчество.
Петр Николаевич Кудрявцев (1816-1858) был личностью, в которой, как в зеркале, отразились все «веяния» его времени. Он родился в семье священника, человека высокообразованного, и потому получил прекрасное домашнее образование, что послужило основанием сначала для поступления в духовное училище, куда его приняли сразу на третий курс, а через два года перевели в духовную семинарию. Этот факт свидетельствует, что священство в России XIX века было вполне образованным, способным дать хорошие первоначальные знания своим детям. Могу привести для аналогии родственников
A.Н. Островского, большинство из которых было священниками, давших России не только известного драматурга, но и, например, блистательного общественного деятеля, мыслителя Н.П. Гиля-рова-Платонова (1824-1887). Священником был дед историка П.Г. Виноградова (1854-1925), из священнического рода происходили и другие знаменитые отечественные историки - С.М. Соловьев (1820-1879) и В.О. Ключевский (1841-1911).
B.И. Герье (1837-1919), прямой ученик П.Н. Кудрявцева и Т.Н. Грановского, среднее образование получил в школе при лютеранской церкви свв. Петра и Павла. П.Н. Кудрявцев - из аналогичного ряда.
К окончанию семинарии, как пишет его племянник Петр Копосов, у Кудрявцева «складываются убеждения, независимые от влияния той среды, в которой он воспитывался» [3, с. 3]. Вот парадокс! Но парадокс вполне в духе времени - стоит вспомнить аналогичные сюжеты с уже названными историками, литературными деятелями Добролюбовым и Чернышевским. Что происходило в семинариях, почему их выпускники становились зачастую людьми, равнодушными к вере, а то и вовсе атеистами? Пожалуй, это один из центральных вопросов русской истории XIX века. В случае с Куд-
рявцевым главную роль сыграло его увлечение литературой и писательством.
Как бы то ни было, Кудрявцев получает-таки отцовское благословение и в 1836 году поступает на историческое отделение философского факультета Московского Императорского университета. Среди его преподавателей весь цвет тогдашней гуманитарной науки - Степан Петрович Шевы-рев (русская и всеобщая литература), Иван Иванович Давыдов (русская словесность), Михаил Петрович Погодин (русская и до 1839 года всеобщая история), Тимофей Николаевич Грановский (с 1839 всеобщая история), Дмитрий Львович Крюков (древние языки и история). О каждом из них можно говорить отдельно, каждый остался в русской культуре, оказав огромное воздействие на многих будущих ее деятелей. Это очень важно для становящейся личности - образовываться рядом с умными знающими людьми. Подлинное знание добывается человеком лично, но интерес к этому знанию возбуждает тот, кто сам уже обладает не только знанием, но и любовью к знанию. Как заметил А.Ф. Лосев, знание без любви приносит человечеству несчастья. Любящее, «очеловеченное» знание - вот что давали своим слушателям тогдашние преподаватели университета.
Самое сильное воздействие на Кудрявцева оказали профессоры Д.Л. Крюков и Т.Н. Грановский, способствуя, в частности, формированию в нем либеральных западных воззрений. Правда, никогда Кудрявцев не был сторонником революционных насильственных преобразований русской жизни. Оба названных профессора были увлечены Тацитом как историком и как личностью.
Д.Л. Крюков в 1832 году в Дерптском университете защитил на латинском языке докторскую диссертацию «1п ТасШ А^со1ат оЬБегуайопеБ». Не только Кудрявцева увлек латинскими древностями и языком Д.Л. Крюков, но и А. Н. Остров-
© Едошина И. А., 2018
Вестник КГУ^ № 1. 2018
269
ского, и А. А. Фета. Островский переводил комедии Плавта, Фет - стихи Катулла. На 10-летие со дня смерти любимого профессора Фет откликнулся стихами «Памяти Д.Л. Крюкова» (1855), где есть такие строки: «В замолкнувший чертог к Минерве и Зевесу / Вслед за тобой толпа ликующая шла, - / И тихо древнюю ты раздвигал завесу / С громо-держащего орла» [6, с. 339]. Именно профессор Д.Л. Крюков зародил в юном Кудрявцеве любовь к итальянской культуре.
Это увлечение развилось еще с большей силой под впечатлением от лекций Т.Н. Грановского. По замечанию Кудрявцева, «с именем Тацита постоянно соединялся у Грановского высокий идеал исторического искусства» [5, с. 208]. Замечу, идеал, близкий и самому Кудрявцеву, считавшему Грановского своим прямым учителем. Хотелось бы обратить внимание на это определение - историческое искусство. Не собрание фактов, не даты, которыми отмечены события, а историческое искусство, то есть их осмысление и изложение языком живым, стремящимся приблизить к слушателю события далекого прошлого. Вот небольшой пример из лекции 1848/49 года профессора Грановского: «Реформация произвела разрыв в духовной жизни Запада; национальности резко выступили, и каждая выразила свой образ мыслей в христианстве в отдельной форме. Германский мир под формою протестантизма, римский - под формою католицизма, вследствие того произошел переворот и в летописи. До тех пор летописи французская, английская, немецкая не отличались одна от другой, а с Реформацией они приняли характер национальный, но не было между ними совершенного разрыва; единством служило единство христианства» [1, с. 305-306]. Забегая вперед, отмечу, что Кудрявцев пошел дальше своего учителя и справедливо увидел в Реформации десакрализацию христианства как результат усвоения им (христианством) идей гуманизма.
Когда мы сегодня говорим о западничестве, то следует иметь в виду, что в XIX веке оно входило в систему подготовки университетских преподавателей. Конечно, если под западничеством понимать приобщение к европейской культуре, для будущих профессоров истории слушание лекций ведущих исследователей Европы было обязательным. Так, Т.Н. Грановский в течение 1836-1839 годов слушал курсы лекций и занимался в университетах Берлина, Праги, Вены. Он посещал лекции по философии Ф.В.Й. фон Шеллинга и Г.В.Ф. Гегеля, историков Л. Ранке, Ф. Савиньи, Ф. Раумера, географа К. Риттера, философа, поэта и драматурга К. Вер-дера. Как видим, обширность познаний служила основой для адекватного понимания исторических процессов. Кудрявцев в 1845-1847 годах слушал лекции в университетах Берлина и Гейдельберга, Австрии, Чехии, Франции, Италии. Среди зару-
бежных ученых, чьи лекции он слушал, были все те же Шеллинг, Риттер, Ранке. Можно с уверенностью сказать, что русский профессор в XIX веке был по-европейски образован. Думаю, что эта обязательность приобщения к европейской культуре определяла отношение к русской истории. Если ты не можешь стать в России профессором без стажировки в Европе и это государственная политика в области университетского образования, то европейский вектор неизбежно станет определяющим и в понимании русской истории. Как это ни парадоксально, но западничество порождено самим государством. Поэтому те же славянофилы, как образно заметил В.В. Розанов, напоминали Моську около спокойно идущего слона еще и по той причине, что звали в прошлое, а не в будущее, как западники. Сегодня-то мы знаем, чем эти «зовы» закончились, но тогда, в середине XIX века, постижение европейской истории, ее образ как образ будущей России казался заманчивым и прекрасным.
Вот и западничество Кудрявцева проявилось более всего в его сочинениях, связанных с историей и культурой Италии: книга «Судьбы Италии от падения Западной Римской империи до восстановления ее Карлом» (1850), неоконченная монография «Каролинги в Италии» (частично опубликована в «Отечественных записках» за 1852 год), статьи «Жозеф Бонапарт в Италии» (1855), «Дант, его век и жизнь» (1855-1856). Свои взгляды он высказывал также в многочисленных рецензиях на выходящие исторические сочинения.
Но вот все, что касалось истории Гуманизма и Реформации, собственных взглядов на эти движения европейских чувств и мыслей, он излагал в своих лекциях, которые читал с большим чувством, увлекая за собой слушателей. И здесь странным (мистическим) образом его личная судьба оказалась близкой тем процессам, что протекали в Германии. Лекции эти не были опубликованы при жизни Кудрявцева, увидев свет (и то не полностью) лишь в 1991 году, а читались, между прочим, в 1848-1849 годах. Итак, основные постулаты Ку -дрявцева.
Свои лекции он начинает с утверждения, что идеи гуманизма, сформировавшиеся в Италии, совершались в Германии с удивительной быстротой. Причина заключалась в неспособности «иерархии» (одно из именований Церкви) ответить на вызовы времени. Одним из таких вызовов было развитие научной мысли, которая жила в тени «схоластициз-ма» (другое именование Церкви) «скудною слепою жизнью» [4, с. 33]. «И вдруг в самую среду такого запустения, такого оцепенения жизни брошен был целый новый мир понятий, идей, образов» [4, с. 35]. Конечно, здесь сразу заявлен гуманистический взгляд на Средневековье, но угадывается и личный опыт из автора, который в совсем юные годы пережил схожие чувства, ставшие причиной
его предпочтения мирской, а не духовной стези. Вот это мистическое совпадение давней истории Германии и собственной жизни невидимо присутствует во всех размышлениях Кудрявцева, словно подтверждая правильность выбранного им когда-то пути.
Не колеблясь, он констатирует: «Как бы то ни было, во 2-й половине XV века главный интерес умственной жизни Германии составляет распространение гуманизма, т. е. любви к БШШа Иишатога» [4, с. 36]. Кудрявцев создает образ гуманизма в Герма -нии в виде лучей, постепенно охватывающих все образовательные центры, «даже между епископами» [4, с. 36]. И далее он приводит примеры «благосклонного приема» гуманизма в монастырях, где постепенно формируются гуманистические центры. Другой вид центров образовывался вокруг талантливейших из людей: Агрикола, Иоганн Рейхлин, Конрад Цельтес. Их общей задачей было «распространение гуманизма среди схоластического варварства» [4, с. 38]. По цензурным соображениям Кудрявцев не мог открыто отнести Церковь (пусть и католическую) к варварству, потому везде подменяет ее эвфемизмами. В данном случае это «схоластическое варварство».
Он довольно подробно останавливается на деятельности Ульриха фон Гуттена, Эразма Роттердамского, Виллибальда Пиркгеймера (каноника, между прочим), вновь возвращается к Рейхлину и Цельтесу. Кудрявцев стремится показать сложность их судеб, обосновывает вынужденность компромиссов и в то же время неизбежность усвоения гуманистических идей.
Вот одно из важнейших завоеваний гуманизма в Германии. «Теолог и гуманист в одно время, Эразм понял потребности науки и после Лоренция _рфу первый почувствовал необходимость восстановить и очистить текст Писания. Труд, который предпринял Рейхлин по отношению к Ветхому Завету, Эразм совершил над Новым (они перевели латинский текст на древнегреческий. - И. Е.). Текст Вульгаты (на латинском языке в переводе с греческого Иеронима. - И. Е.) перестал быть единственной верной нормой для слов Писания. Отсюда было уже недалеко до перевода Библии на немецкий язык» [4, с. 43]. Кудрявцев абсолютно прав, усмотрев в этих переводах фактически переворот в отношении к Писанию, его неизменности, его данности. Если человек, пусть даже образованный, может изменять священный текст, то в результате этот текст десакрализуется, перестает быть священным, неприкасаемым. Не случайно гуманизм был сосредоточен на филологии, работа со словом позволяла колебать устойчивые ментальные модели в сознании, постепенно разрушая их.
Причем эти разрушения касались и области сугубо светской - литературной. Кудрявцев подробно останавливается на особенно развитом
жанре - сатире. А какой еще жанр является самым подходящим, если стоит задача развенчания «схоластицизма» (читай: Церкви)? Кудрявцев пишет: «Сатира не прибавила ему ("схоластициз-му" - И. Е.) ни одной лишней стороны, но она взяла его со всех сторон и всего подвергла посмеянию». И далее: «Схоластицизм мог еще, пожалуй, грозить кострами, но не мог уже ни в ком поселить убеждение, что своими инквизиционными средствами делает святое и великое дело. Вместе с тем, с другой стороны, выходил на сцену гуманизм и более и более становился доступным публике своими человеческими понятиями» [4, с. 63]. Кудрявцев, по сути, описывает технологию развенчания идеи: сначала выставить на осмеяние, добиться, чтобы это осмеяние состоялось, чтобы затем образовавшуюся лакуну заполнить иной идеологемой, которая в результате охватила бы народные массы. Для решения подобной задачи одной сатиры было явно мало, не справлялось с ней и ученое сословие. И вот тут-то Кудрявцев правильно угадывает направление главного удара гуманизма - «элемент религиозный», которым охвачено народное сознание. Он пишет: «Необходимость религиозного элемента, чтобы переворот в сознании был полный и всеобщий» [4, с. 65].
Кудрявцев вначале обобщает опыт других стран (Италия, Франция, Англия), отмечая особенность Германии, где «учреждения церковные предшествовали гражданским» [4, с. 70]. Другая особенность заключалась в духе народном, который не хотел удовлетворяться одной обрядовой внешностью, но имел склонность к созерцательности, углублению в предмет. Потому «свободное мышление всегда существовало в Германии. В средние века предмет был дан, он уже лежал во всеобщем сознании. Это Божество» [4, с. 70]. Попытка постичь Божество привело к мистицизму в лице Эк-карда, Сузо, Таулера, потому, замечает Кудрявцев, это была только первая попытка освобождения путем философического созерцания. С другой стороны, мистицизм закономерно вел к другой крайности - аскетизму, к страданиям человека в обществе. Тем не менее, утверждает Кудрявцев, именно мистицизм станет в Германии переходным мостиком к усвоению гуманистических идей. Он пишет: «Религиозное движение растет вместе с гуманистическим. Лишь примыкая к гуманистам, но в то же время действуя совершенно самостоятельно, новые немецкие теологи, которые успели свергнуть с себя иго схоластицизма, не погружались более в мистическое созерцание, но выходили открыто против злоупотреблений церкви» [4, с. 76]. Логика Кудрявцева проста и, еще раз подчеркну, в немалой степени основывается на его собственном опыте. Всякий думающий человек (а мистики были таковыми) рано или поздно не может не увидеть тех несообразностей, что есть в «схола-
стицизме», а увидев их, будет стремиться встать на защиту «угнетенной человеческой природы». И он обращается к деятельности тех, кто именно так и поступил: Иоанн Вессель, Иоанн фон Везель и как вершина - Мартин Лютер.
Кудрявцев внимательно изучил жизнь и написанные Лютером тексты, он хотел написать его полную биографию, но успел - только юные годы: смерть прервала это, полагаю, в высшей степени интересное исследование. Не успел написать, но внимательно изучить успел, потому со знанием дела сообщает: «Как все избранные быть великими деятелями в истории, Лютер не походил ни на кого из тех, которые стояли тогда на первом плане во всей умственной деятельности Германии. Это была натура совершенно особого рода... Если бы он родился и прежде, чем открылось движение в Германии, он вынес бы из своей собственной жизни те же самые убеждения, к которым другие приходили, возбужденные духом времени. Потому что Лютер, прежде чем вышел на историческую сцену, жил своей внутренней глубокой жизнью» [4, с. 78]. И вновь навеяно явно собственными воспоминаниями о своей молодости - не об избранности, конечно, но о раздумьях в уединении. Ведь и ему, как Лютеру, «страх Божий внушен был с самого первого возраста» [4, с. 79]. Как и Лютер, он был впечатлителен и восприимчив. Как некогда Мартин перешел из Магдебурга, где жил в крайне стесненных обстоятельствах, в Эйзенах, где приютившее его семейство обеспечивало его нужды, Кудрявцев из ставшей чуждой семинарии поступил в желанный университет, потому ему были понятны и близки увлечения Лютера искусством. Подобно Лютеру, в университете Кудрявцев сосредоточился на науке, которая в итоге привела его к Лютеру.
Он подробно рассказывает о том, что и как читал Лютер, обучаясь в Эрфуртском университете: начинает с изучения Аристотеля и средневековой философии - Оккама, Скота, Бонавентуры, Ак-вина; вместе с тем Лютер внимательно читал античных классиков, римских - в первую очередь. Ему все легко давалось, но он «искал чего-то еще сверх своих академических занятий. в нем поселился дух нового времени» [4, с. 81]. И тут происходит одно из важнейших событий в его жизни: в библиотеке он обнаруживает Библию (книга в обиходе тогда редкая) и начинает ее внимательно читать. При этом он еще готовит себя в будущие юристы, как того хочет его отец.
Но один случай переменил всю жизнь Лютера: «Уже неподалеку от Эрфурта застигла его страшная буря, гроза разразилась над ним со всей силой, и один удар так оглушил его, что он упал на колени и думал, что уже пришел его последний час. Тогда в ужасе и мучительном предчувствии смерти дал он обет: если Бог сохранит ему жизнь, бежать от мира и посвятить всего себя Богу. Произнесши
этот обет, Мартин оправился от страха и стал на ноги; гроза прошла, но он принес с собой в Эрфурт непреклонное решение вступить в монастырь» [4, с. 83]. Нескрываемое личностное начало лежит в основе истории Лютера, которую излагает Кудрявцев. Полагаю, эту манеру усвоит будущий знаменитый историк Василий Осипович Ключевский, легко и непринужденно прерывавший историческое повествование лирическими отступлениями. Ключевский учился у профессора С. В. Ешевского, прямого ученика Кудрявцева, видел в Ешевском превосходного преподавателя и признавался: «Мы его любили» [2, с. 213], с горечью замечая, что «не застал ни Грановского, ни Кудрявцева» [2, с. 213]. Но вернусь к размышлениям Кудрявцева о Лютере.
Он заостряет внимание на эпизодах внутренних борений Лютера, указывая на их природу: «Лютер пришел в монастырь, как в лечебницу: он принес с собой свой недуг, свою греховную совесть и искал от ней искупление в исполнении монашеских обетов» [4, с. 84]. Кудрявцев создает великолепный насыщенный художественный образ, дающий объемное представление о внутреннем мире Лютера, углубленно вчитывающегося в Библию, «которую он нашел в монастыре прикрепленною к одному месту» и чтение которой составляло «краеугольный камень его изучений и размышлений» [4, с. 85]. Ку -дрявцев подчеркивает, что в постижении Библии Лютер обращается к трудам знаменитых теологов -Оккама, Жерсона, Петра Д'Альи, но обретает все ответы не у них, а у Блаженного Августина, столь созвучного его собственным переживаниям.
Однако внутренние борения не оставляют Лютера, на счастье которого в монастырь приезжает Штаупиц, генерал-викарий ордена августинцев на всей территории Германии. Штаупицу были хорошо знакомы переживания Лютера, и он взял на себя руководство «бранника меланхолии», как называет Кудрявцев Лютера. Именно Штаупиц подарит Лютеру Библию, исполнив одно из его самых заветных желаний. Он же предложит ему поступить в Виттенбергский университет. Как подчеркивает Кудрявцев, «оставляя свою _рфуртскую келью, не думал он, конечно, что выходит на широкую историческую дорогу: но этот шаг был решительный» [4, с. 89]. Хочу еще раз обратить внимание на то, что «вывел» Лютера за пределы кельи на эту самую широкую дорогу опять-таки не светский человек, а сугубо религиозный, занимающий немалый пост. Это еще одно свидетельство того, что гуманизм в Германии прорастал во многом благодаря официальной Церкви. Тоже парадокс: Церковь по своей воле разрушала самоё себя.
В Виттенберге Лютер занял кафедру философскую и кафедру церковную. Кудрявцев специально подчеркивает, что церковная кафедра позволяла Лютеру нести свои убеждения в народ. Поначалу он не был в оппозиции к официальной церкви
и даже поехал в Рим, эту святыню католицизма. Однако, как пишет Кудрявцев, «чем более жил он в Риме, тем больше Рим разсвящался в глазах его» [4, с. 91]. Вернувшись в Виттенберг, он открыто выступает против схоластицизма и всей его ученой мудрости. В результате «гуманисты охотно подали ему руку на союз с ним» [4, с. 93]. Пирк-геймер, Муциан, сам Гуттен вступили с ним в переписку, с одним Эразмом, подмечает Кудрявцев, Лютер не мог сойтись. Но Эразм служил Лютеру своеобразным средством для оттачивания собственных мыслей и наблюдений. По Кудрявцеву, сущность разногласий заключалась в том, что Эразм был теологом-гуманистом, а Лютер - мистиком-теологом, считавшим, что деятельность человека, его свобода должны находиться в пределах благодати Божьей. По мысли Кудрявцева, «это была крайность, без сомнения» [4, с. 95]. Но, поясняет он далее, крайность, порожденная другой крайностью - римской доктриной как апологией внешней обрядности. Потому «новая наука начиналась не от авторитетов (как свидетельствует, например, патристика. - И. Е.), а от убеждения» [4, с. 95], то есть от личности, от человека, которого именно гуманизм поставил в центр мироздания, сменив средневековую вертикаль устроения мира на ренессансную горизонталь. И вот итог: «Такою личностью, как Лютер, обеспечены были успехи Реформации» [4, с. 135]. Добавлю, не только Лютером (и другими священнослужителями) обеспечивались успехи Реформации, но самой Церковью, ее внутренними нестроениями, которые становились предметом критики со стороны гуманистов.
В общих очертаниях понимания личности Лютера, его роли в истории Реформации на германской земле Кудрявцев нескрываемо следует за Грановским, который видел в Лютере виновника Реформации [4, с. 89]. Но в отличие от своего наставника и друга Кудрявцев представил Лютера как человека, «заглянул» в его внутренний мир, чтобы показать процесс формирования убеждений, рождавших новый взгляд на мир и место человека в нем. При этом Лютер оставался человеком глубоко религиозным, но ищущим другого христианства. Судя по порывистой образности лекций Кудрявцева, их нескрываемому лиризму, самая личность Лютера, его идеи не были ему чужды. Кроме того, в лекциях в целом проявляется литераторский опыт Кудрявцева.
Писать он начал еще в студенчестве. По его собственному признанию, женщина стала альфой и омегой в его литературном творчестве. Естественно, не женщина вообще, а проблема положения женщины в семье и обществе (не случайно повести и рассказы Кудрявцева нашли положительный отклик в Белинском и Краевском). Но именно тут, пожалуй, проявилась некая мистика, которой незримо для Кудрявцева были овеяны его жизнь и творчество.
Его страстно, со всей силой молодости полюбила 16-летняя слушательница Николаевского института для обер-офицерских дочерей-сирот при Московском воспитательной доме - Варвара Арсеньевна Нелидова. В этом институте Кудрявцев читал курс всеобщей истории. Он был высок ростом, чуть сутулый, худой. Его лицу, обрамленному каштановыми волосами, живость придавали выразительные глаза. По характеру Кудрявцев был замкнутым, немногословным, но в высшей степени порядочным человеком. Между ним и Варварой Нелидовой была значительная разница в возрасте. По этой причине он не позволил себе сразу откликнуться на ее письмо-признание в любви. В борьбе с собой и своими чувствами словно воплощались в жизни проблемы его повествований. Женщина захватила все его существо, стала его вторым «я». И в 33 года он женится на ней, 19-летней девушке.
Их брак друзья и знакомые называли идеальным, хотя жили они более чем скромно, снимая одну квартиру с двумя приятелями - П.М. Леонтьевым и С.П. Шестаковым, которые приютили у себя еще и бедного студента - В. И. Герье. Порывистая эмоциональная Варвара Арсеньевна являла полную противоположность своему мужу, которого искренне любила и уважала. Ее чувство отозвалось в сердце Кудрявцева, наполнив его жизнь теплом и взаимоуважением, заботой о любимой женщине. Их отношения произвели сильнейшее воздействие на писательницу Евгению Тур (графиню Салиас-де-Турнемир), которая была вхожа в семью Кудрявцевых и оставила замечательные воспоминания об этой удивительной паре.
Но именно супруга станет причиной смерти Кудрявцева. В конце 1856 года они поедут в Италию, где Варвара Арсеньевна вдруг заболеет и скоропостижно скончается во Флоренции. А самого Кудрявцева везде будет преследовать мотив смерти, несмотря на все старания семейства де Салиас смягчить боль утраты. Смерть любимой супруги в одно мгновение перечеркнула весь позитивизм Кудрявцева, погрузив его сознание в область сугубо мистическую. Менее чем через год он умрет от скоротечной чахотки.
В русской культуре П.Н. Кудрявцев остался как один из первых исследователей европейского Средневековья, к сожалению, сегодня почти забытым.
Библиографический список
1. Грановский Т.Н. Лекции по истории Средневековья / сост. С. А. Асиновская. - М.: Наука, 1986. -428 с. - (Серия «Памятники исторической мысли»).
2. Ключевский В. О. С.М. Соловьев как преподаватель // Ключевский В.О. Литературные портреты / сост., вступ. ст. А.Ф. Смирнова. - М.: Современник, 1991. - С. 212-220.
3. Копосов П.П. Письма П.Н. Кудрявцева из-за границы // Русская Мысль. - 1898. - № 1. - С. 1-15.
4. Кудрявцев П.Н. [Гуманизм и Реформация в Германии] // Кудрявцев П.Н. Лекции. Сочинения. Избранное / сост. С.А. Асиновская; примеч. Т.Д. Сергеевой. - М.: Наука, 1991. - С. 32-96. -(Серия «Памятники исторической мысли»).
5. Кудрявцев П.Н. Памяти Тимофея Николаевича Грановского // Кудрявцев П. Н. Лекции. Сочинения. Избранное / сост. С.А. Асиновская; примеч. Т.Д. Сергеевой. - М.: Наука, 1991. - С. 207-209. -(Серия «Памятники исторической мысли»).
6. Фет А.А. Полное собрание стихотворений / сост., примеч. и вступ. статья Б. Бухштаба. - Л.: Советский писатель, 1959. - 897 с. - (Серия «Библиотека поэта»).
References
1. Granovskij T.N. Lekcii po istorii Srednevekov'ya / sost. S.A. Asinovskaya. - M.: Nauka, 1986. - 428 s. -(Seriya «Pamyatniki istoricheskoj mysli»).
2. Klyuchevskij VO. S.M. Solov'ev kak prepodavatel' // Klyuchevskij V.O. Literaturnye portrety / sost., vstup. st. A.F. Smirnova. - M.: Sovremennik, 1991. - S. 212-220.
3. Koposov P.P. Pis'ma P.N. Kudryavceva iz-za granicy // Russkaya Mysl'. - 1898. - № 1. - S. 1-15.
4. Kudryavcev P.N. [Gumanizm i Reformaciya v Germanii] // Kudryavcev P.N. Lekcii. Sochineniya. Izbrannoe / sost. S.A. Asinovskaya; primech. T.D. Sergeevoj. - M.: Nauka, 1991. - S. 32-96. -(Seriya «Pamyatniki istoricheskoj mysli»).
5. Kudryavcev P.N. Pamyati Timofeya Nikolaevicha Granovskogo // Kudryavcev P.N. Lekcii. Sochineniya. Izbrannoe / sost. S.A. Asinovskaya; primech. T.D. Sergeevoj. - M.: Nauka, 1991. - S. 207209. - (Seriya «Pamyatniki istoricheskoj mysli»).
6. Fet A.A. Polnoe sobranie stihotvorenij / sost., primech. i vstup. stat'ya B. Buhshtaba. - L.: Sovetskij pisatel', 1959. - 897 s. - (Seriya «Biblioteka poehta»).
