CC BY
4914 ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ЦЕНТРАЛЬНОЙ РОССИИ_ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ
2016. Вып. 1 (1). С. 14-19.
УДК 947.083.71
П.А. СТОЛЫПИН И РУССКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ АЛЬТЕРНАТИВА
В.Н. Шульгин
Историография П.А. Столыпина характеризуется давним противостоянием сторонников и противников дела этого последнего царского реформатора. Противники его аттестуют в диапазоне от «пигмея» политики до «отца» революции. Подчас забывается, что «аграрный компонент» столыпинской реформы не был самоцелью преобразователя. С опорой на фонд классической мысли рассматривается наследие Столыпина - одного из носителей отечественной цивилизационной альтернативы. Неслучайно гениальный В.В. Розанов после его убийства сказал: «П.А. Столыпин... начертал на своем знамени слова "национальная политика". И принял мучение за это знамя». Ему вторил Л.А. Тихомиров: «Завелся "раз в жизни" человек, способный объединить и сплотить нацию... и того убили!» Первостепенные отечественные мыслители избегали зауженного идеологизированного подхода, из оков которого до сих пор не могут вырваться многие историки, писатели и журналисты. Наличие их обличений свидетельствует, что мы еще не вышли из петербургско-революционного цикла истории, «заквашенного» западными идеологемами и до сих пор «разрываемся» между либеральными «правами человека» и марксовой «социальной революционностью». При этом Россия с ее духом народности и величием превращается в некую служебную функцию реализации ложных «идеалов». Столыпин не в ответе за то, что позднейшие политики не удержали русский имперский корабль на взятом им устойчивом курсе. Однако его уроки любви к отечеству и жертвенности во имя славы России не пропали даром, они могут и должны найти добрых подражателей.
Ключевые слова: историография, идеология, наука, самобытность, цивилизация, альтернатива.
Современное состояние историографии Столыпина характеризуется противостоянием сторонников и противников дела этого политика. Подчас спорящие забывают, что «аграрный компонент» реформы Столыпина был для него не самоцелью. Об этом и хотелось бы поразмышлять.
Печальнее всего, что в ряду невольных хулителей последнего реформатора Империи мы встречаем имена ученых-профессионалов. С.Г. Кара-Мурза, честный критик подражательности политической элиты, винит Столыпина за создание предпосылок Революции. Ученый-обществовед осудительно нарек Столыпина «отцом русской революции», хотя, впрочем, сам так полюбил революционный процесс, что назвал его «спасением корня России» [1]. Тут противоречие: если считать Столыпина «отцом» столь любезной революции, то отчего же его не полюбить? Очевидно, здесь проявляется стремление, может быть неосознанное, соединить несовместимое: православно-русский дух соборности и воспринятый автором революционный настрой большевизма, того большевизма, который воспользовался общинным духом крестьянства для своих целей, а затем «отплатил» тотальным, никогда невиданным на Руси закрепощением деревни. Видим нравственно ущербную попытку реабилитации практического марксизма при искренней попытке сохранить русский лик. И.Я. Фроянов, большой знаток Древней Руси, в недавнем интервью одной из наших православных ежедневных интернет-газет принялся противопоставлять, как он выразился, «великана Сталина и пигмея Столыпина». Довод у мэтра один, а именно: «Столыпин - либерал», который выступлением против крестьянской общины «больше навредил России». Столыпин якобы довел крестьянство «до кипения» и «тем самым подготовил то, что произошло в 1917 г.» На этом основании видный историк высказался против плана создания памятника Столыпину [2].
Признаем, что степень честности представителей современного российского политкласса, ратующих за увековечение памяти виднейшего политика позднепетровской Империи, действительно может обсуждаться. Однако эта дискуссия не должна бросать тень на образ Столыпина, жертвенно служившего законной верховной власти (совсем другой вопрос, что историческая царская власть еще в конце XVII в. исказила самобытные начала русской жизни, а затем мучительно пыталась справиться с неизбежно возникшей социально-культурной «асимметрией»). Профессору Фроянову, как и другим подобным критикам реформатора, мы вправе предъявить встречный иск: «Почему вы одновременно вменяете Столыпину Революцию и в то же время превозносите ее "советские" итоги?» [3].
Это вопрошание о мнимом «революционере Столыпине» тем более уместно в связи с тем, что В.И. Ленин однозначно связывал фигуру реформатора с контрреволюцией. После подавления первой революции Ленин, скрывавшийся в эмиграции, даже подумывал перенести свою деятельность по подготовке «земшарного» переворота в США (его соратник Троцкий туда и переехал до Февраля 1917 г.). Ленин, по сути, скрипя зубами, стал признавать победу Столыпина в деле замирения России и негодовал против появившегося в социал-демократии реформистского течения «ликвидаторов», снимавших с повестки дня задачу подготовки революции. Итак, до самого убийства Столыпина Ленин скорбел, что премьер одерживал общеполитическую победу, ослаблявшую боевую социал-демократию и действительно пресекал революционную перспективу [4].
Об охранительстве Столыпина говорили и представители более правых флангов радикализма, которые, правда, любили не только революционность («освободительное движение»), но и саму Россию. Так, правый кадет В.А. Маклаков критиковал однопартийцев, прежде всего П.Н. Милюкова, за ликвидацию «традиционной власти» в феврале 1917 г. Дело Столыпина, по Маклакову, было совершенно незаменимо, поскольку оно соединяло «историческую власть» с окончательным гражданским освобождением страны. Для кадетов же было характерно «чисто интеллигентское непонимание своей страны». Трагедией обернулось их «вышучивание» естественной мысли, что России нужно развиваться в рамках законного царского строя. Маклаков писал, что противники нигилизма кадетов потому и «привязали свою ладью к Столыпину», что понимали положительные возможности «консервативного конституционализма», открывшегося со столыпинской III Думой. Именно эту необходимость синтеза исторической верховной власти с передовой свободолюбивой земщиной понял Столыпин, что и выдвинуло его при блестящих организаторских талантах на самый верх государства. Маклаков был прав, считая «историческую власть» России единственно приемлемой, полагая что «Россия могла войну выиграть и что революция не была неизбежной». В этом суждении главным доводом была сильная фигура Столыпина, которому дала жизнь старая царская Россия. Маклаков писал, соглашаясь с корреспондентом: «... будь Столыпин вместо Горе-мыкина, Штюрмера и пр., картина была бы иная» [5].
Впрочем, не только радикалы разных тонов как действующие политики точно опытно знали о контрреволюционности Столыпина. Об этом говорили и лучшие представители национальной мысли, задолго до Маклакова предвидевшие ужасы неизбежной гражданской войны, которой чревата «освободительная» эйфория, если она победит законную власть.
B.В. Розанов так сказал о спасительном «народном» курсе Столыпина после его трагической гибели: «П.А. Столыпин крупными буквами начертал на своем знамени слова "национальная политика". И принял мучение за это знамя». В Столыпине ценили «не программу, а человека. вставшего на защиту, в сущности, Руси». «Дела его правления никогда не были партийными, групповыми, не были классовыми или сословными; разумеется, если не принимать за "сословие" - русских и за "партию - самое Россию"; вот этот "средний ход" поднял против него грызню партий, их жестокость; но она. была бессильна, ибо все-то чувствовали, что злоба кипит единственно оттого, что он не жертвует Россию - партиям» [6].
За стремление к величию России Столыпина высоко ценили и П.Б. Струве, И.А. Ильин,
C.Н. Булгаков, Л.А. Тихомиров. А ведь это в совокупности - первейшие имена национальной
России! Так, бывший «народоволец» Л.А. Тихомиров писал в своем дневнике уже незадолго до предчувствуемой им революции: «Загубила... эта никуда не годная "интеллигенция", ничего не знающая, кроме "прав человека и гражданина", да жалованья на партийной, общественной и казенной службе <...> Завелся "раз в жизни" человек, способный объединить и сплотить нацию, и создать некоторое подобие творческой политики - и того убили!» Уникальность Столыпина была в том, что «это был ум с характером гениальности» (выделено мною - В.Ш) [7].
Во всех высказываниях всего этого круга первостепенных мыслителей обращает на себя внимание на отсутствие у них зауженного классового, идеологического подхода, из оков которого до сих пор не могут вырваться современные критики Столыпина. Россия давно поняла, что миссия Столыпина была общенациональной, а его до сих пор иные обществоведы воспринимают лишь как неудачливого политика-аграрника. Так еще до Революции 1917 г. русская мысль заговорила о Столыпине, как выдающемся политике, стремившемся разрешить глобальную проблему модернизации России без ущерба для ее самостояния, главным залогом которого является законная власть, которой присягнул народ. Так ставили вопрос еще Карамзин в «Записке о Древней и Новой России» и Пушкин в «Борисе Годунове», произведениях, написанных, соответственно, за сто и восемьдесят пять лет до трагического выстрела террориста, оборвавшего земную жизнь Столыпина. Беда нашей политической и общественной элиты (царской, интеллигентской, да и советской) в том, что она не желала слышать мудрых предостережений национальных деятелей. Хотелось бы, наконец, прекратить воспроизводство этого хронического порока российских верхов.
Здесь намеренно обращено внимание на ошибочные суждения ученых, и не идет речь об аналогичных утверждениях журналистов. Все они свидетельствуют, что мы еще не выбрались из революционного цикла отечественной истории, заквашенного революционными идеологе-мами. Посему до сих пор многие среди нашей интеллигенции разрываются как буриданов осел между либеральными «правами человека» и марксовой «общественной собственностью». При этом сама Россия с ее славой и величием превращается в некую служебную функцию для реализации сих «идеалов», которые на деле никакими идеалами не являются. В них идея смешивается с идеологией, как набором отвлеченных утверждений, рожденных умом обмирщенного европейца, а затем некритически воспринятых его русскими адептами, которые до сих пор понять не могут, что «нам ничего этого не надо». У нас есть своя великая земля, а мы распыляем свое богатство по миру, скупая недвижимости в Лондоне и т.п., не вкладываясь в собственные города и веси под флер новых глобалистских идеологем. Столыпин же руководствовался любовью к своему отечеству, выполняя завет Достоевского, призвавшего завершить правительственное «чужебесие» и начать собственную народную политику.
Цитируя Священное Писание, Столыпин призвал II Думу ценить законность верховной власти, скрепляющей великое государство, подчеркнул правомерность ее граждански-свободных инициатив, являющихся капитальным достоянием всех: «Остановитесь, господа, на том соображении, что государство есть один целый организм и что если между частями организма, частями государства начнется борьба, то государство неминуемо погибнет и превратится в "царство, разделившееся на ся"». Столыпин, как типичный консерватор-самобытник, стремившийся к органическому, естественному развитию гражданской свободы, выступал, таким образом, против механического конструирования «неизвестной государственности». Именно поэтому он ополчился на планы радикальных аграрных ломок, отрицательно оценивая кадетский аграрный план: «Предлагается. взять и разделить все 130 000. поместий. Государственно ли это? Не напоминает ли это историю тришкина кафтана. Господа, нельзя укреплять больное тело, питая его вырезанными из него самого кусками мяса <...>. В этом смысл государственности, в этом оправдание государства, как одного социального целого» [8].
Приведенные высказывания политика показывают, что главным для политика было сохранение Христианской государственности как общей спасительной рамки, в которой всегда
жила православная Россия. Аграрные преобразования были для него пусть основным, но лишь средством политики, направленным на осуществление высшей цели - укрепления нравственного единства Великой России. Ключевым для уяснения всеобъемлющего credo Столыпина является его первая программная речь во второй Думе. Он осветил «руководящую идею правительства» страны, «находящейся в периоде перестройки». Сказав о том, что «по воле Монарха отечество наше должно превратиться в государство правовое» и, в частности, раз и навсегда решить проблему окончательного торжества гражданской свободы в деревне, он дал понять, что частные проявления этого курса нельзя путать с его общей основой. Главная цель реформ не сводится к аграрному переустройству. Именно эта мысль проходит красной линией через все выступление Председателя правительства. Столыпин заявил: «Государство, не может отойти от заветов истории, напоминающей нам, что во все времена и во всех делах своих русский народ одушевлялся именем Православия, с которым неразрывно связаны слава и могущество родной земли». Премьер подчеркивал, что Россия не должна изменять своему главному духовному устою, на котором зиждется государственность. Он говорил, что правительство это «твердо» установило: «многовековая связь русского государства с христианской церковью обязывает его положить в основу всех законов о свободе совести начала государства христианского, в котором Православная Церковь как господствующая пользуется данью особого уважения и особою со стороны государства охраною». Заканчивая речь, Столыпин подчеркнул, что возрождение «великой нашей родины» возможно только при условии, что Государственная Дума принимает сложившуюся государственность и «чисто русское» правительство, «сознающее свой долг хранить исторические заветы России».
То же самое политик говорил в своем знаменитом выступлении 10 мая 1907 г. во II Думе. Столыпин сказал: «Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия!» Столыпинский курс подавления революции и обеспечения свободной связи народа с землей-кормилицей, одобренный царем, привел к ликвидации тогдашнего государственного бессилия. В народе укрепилась вера в законную власть и ее силу, а это всегда залог подлинного развития. Главная ценность для Столыпина - это Историческая Россия, поэтому никакие юридические и социальные доктрины, стремящиеся к демонтажу многовекового здания, не могут считаться истинными. Никакой «тонкий» юридизм не должен становиться хитроумным орудием разрушения - вот основной смысл слов Председателя правительства. Столыпин в Думе изрек свои знаменитые слова: «Бывают, господа, роковые моменты в жизни государства, когда государственная необходимость стоит выше права и когда надлежит выбирать между целостью теорий и целостью отечества» [9]. Это было честно заявленное стремление Столыпина «противопоставить силу» противоправительственному революционному течению. Оно опиралось на давно понятую отечественной мыслью истину о сверхправовом характере Русского Царства, созданного «божественным соизволением» [10].
Славянофилы и почвенники, столь печаловавшиеся за свободу общественную, были убеждены в правде сильной царской власти. И.С. Аксаков заметил: «Русский народ, образуя русское государство, признал за последним, в лице царя. неограниченную свободу государственной власти...» как «залог внутреннего мира» [11]. Позднее Розанов сильно сказал об этом же. В «Опавших листьях» он писал: «Государство есть сила. Это его главное. Поэтому единственная порочность государства - это его слабость» [12].
Сказанное свидетельствует, что курс Столыпина, опиравшийся на веру в сверхправовую силу законного Христианского царства, полностью соответствовал русским народным представлениям о необходимом и возможном в политике. Этого духа народности нам сегодня как раз более всего и недостает. Это главная наша беда. Не случайно современный русский писатель вполне традиционно в духе великих предшественников назвал эту проблему «госу-
дарственной недостаточностью» [13]. От нее мы вновь страдаем и ждем сегодня решительного «нового Столыпина».
Суммируем. Современные «патриотические», равно и западническо-либеральные нападки [14] на Столыпина являются недоразумением, отражением того, что либеральная или марксистская историческая методология, к сожалению, еще не канула в лету. Именно последняя выставляет на первое место «объективные причины» исторического процесса и суживает деятельность Столыпина до рамок лишь «аграрной политики». Зашоренный взгляд на Столыпина, искажающий его общенациональный облик, является частным случаем ошибочных воззрений на природу революции. До сих пор она с подачи идеологов, последователей Маркса или Милюкова, воспринимается как следствие социально-экономических или политических «противоречий» царской России. Тот капитальный факт, что она явилась следствием страстных устремлений новой безбожной пассионарной интеллигентской элиты, рвавшейся сесть на законное царское место, до сих пор сознается слабо. «Воля к власти» новых групп людей - это самостоятельный фактор в политике, о котором хорошо знали Достоевский, Розанов и Столыпин, наряду с их современником немцем Ницше (или еще ранее Макиавелли), но до сих пор не ведают многие журналисты и даже ученые, все еще ищущие «классовые» корни революционных перемен.
Конечно, Столыпин не может быть освобожден от исторической критики. Он, видимо, хотя и был лично религиозным человеком, недооценивал всю глубину духовного падения царской России, которая в лице правящих слоев, да и в среде простого люда в массе своей отвернулась от Бога и «изменила вере» [15]. Отсюда недостаточное внимание премьера к нуждам господствующей Церкви и проблеме возрождения Патриаршества, то есть к чисто духовным проблемам, воздействовавшим на народ и общество. Поэтому можно ставить вопрос о не вполне сбалансированном его курсе с преимущественным этатизмом и умаленным вниманием к общественным и социо-культурным проблемам. Но вся эта ретроспективная критика для нас, «крепких задним умом», не должна затушевывать главного. Столыпин показал наличие в старой России национальных сил, стремившихся к ее возрождению на собственных исторических основах. Именно поэтому сегодняшний исследователь вправе изучать проблему русской цивилизационной альтернативы и большой роли Столыпина в ее наметившимся торжестве задолго до 1917 г.
Политика только тогда успешна и победна, когда она народна. Это доказал наш замечательный герой, о котором шла речь. В этом смысле по масштабу личности его можно сопоставить с такими бесспорными «вершителями» истории нового времени, как американец Дж. Вашингтон или немец князь О. Бисмарк. Вашингтон буквально покорил Америку силой и величием поистине аристократического духа. Несмотря на огромное богатство, он возглавил борьбу за свободу, бросив на кон «все свое», и благородной решительностью поведя за собой тысячи и тысячи борцов за американскую самобытность. Неслучайно Дж. Адамс (тоже «отец-основатель США») пророчески заметил в 1775 г., что назначение Вашингтона главнокомандующим «будет иметь громадные последствия, цементируя колонии и обеспечивая им единство» [16]. Умел соединить дух народности и жертвенности Отто фон Бисмарк, подчеркивавший в конце жизни в своем выступлении перед студентами Йены, что только тот политик побеждает, кто может лучше других в своей деятельности воплотить назревшие устремления «великого народа» [17].
Мы, русские, горды сознанием того, что имеем в лице П.А. Столыпина исторического деятеля, конгениального двум вышеназванным. Они оказались на высоте положения в кризисные для их стран времена, сумев показать своим народам дорогу в будущее и повести их по ней, и не несут ответственность за тех своих более поздних соотечественников, которые забыли о духовном благородстве и жертвенности «отцов-основателей» и сроднились либо с идеологией, либо с мамоной, либо с гомерической пошлостью. Так и Столыпин не в ответе за то, что позднейшие политики не смогли удержать русский корабль на том устойчивом курсе, который придал ему Реформатор. Однако его уроки любви к отечеству и жертвенно-
сти во имя него не пропали даром, они могут и должны найти добрых подражателей в настоящем и будущем. Не будем разрубать единое тело родной истории, противопоставляя один его период другому. Гораздо честнее, патриотичнее и конструктивнее видеть ее единство, проблемы и достижения, извлекая полезные уроки для спасительного жертвенного действия во имя плодоносного будущего.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Кара-Мурза С.Г. Столыпин - отец русской революции. М., 2002. С. 244.
2. Оставляю в стороне проблему состояния крестьянской общины к началу XX в. Давно известно, что она непрерывно разлагалась под давлением развивавшихся внутреннего и внешнего рынков. Русские статистики отмечали ход этого естественного процесса и приходили к выводу о необратимом характере перехода крестьянства к новым формам самоорганизации, исключавшим земельные переделы, которые необоснованно боготворили социалисты, необоснованно отождествляя общинность с земельными переделами (см., напр.: Шульгин В.Н. Народничество и капитализм // Общественно-политические движения России XVIII-XX вв. Межвузовский сборник научных трудов. Самара, 1993. С. 50-57). Статистикам не приходило в голову винить Столыпина за то, что он конструктивно воспользовался тенденцией отмирания архаичной формы общины, не противясь ни кооперативной, ни земской самоорганизации крестьянства, на которые и сам сделал ставку.
3. Интервью И.Я. Фроянова [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://ruskline.ru/news_rl/2011/07/14/ velikan_stalin_i_pigmej_stolypin/
4. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 51, 246, 287, 316.
5. «Совершенно лично и доверительно!»: Б.А. Бахметев - В.А. Маклаков. Переписка. 19191951. Т. 3 (1923-1951). М., 2002. С. 366-367, 438-439, 440, 441.
6. Розанов В.В. Террор против русского национализма: Статьи и очерки 1911 г. М., 2005. С. 219, 273, 274-275 - курсив Розанова.
7. Дневник Л.А. Тихомирова: 1915-1917 гг. М., 2008. С. 332, 134.
8. Столыпин П.А. Нам нужна великая Россия: Полное собрание речей в Государственной Думе и Государственном Совете. 1906-1911 гг. М., 1991. С. 94-95.
9. Там же. С. 50-53, 62, 74-75, 96.
10. Киреевский И.В. Разум на пути к истине. М, 2002. С. 49-58 и далее.
11. Аксаков И.С. Отчего так нелегко живется в России? М., 2002. С. 462-463.
12. Розанов В.В. Сумерки просвещения. М., 1990. С. 488.
13. Ю.М. Поляков, главный редактор «Литературной газеты», писатель и публицист.
14. Этот лагерь общественности укоряет Столыпина за русский национализм.
15. Дневник Л.А. Тихомирова. С. 178.
16. McCullough D. 1776. New York, 2005. Р. 43.
17. Bismarck O. von. Dokumente seines Lebens. 1815-1898. Leipzig, 1989. S. 437.
