CC BY
4как не могло показаться умным. История с портретом примечательна для нас тем, что в ней соединяются Екатерингоф и имена Милорадовича и Хвостова. Она вполне отвечает содержанию и духу пушкинской эпиграммы. Кроме того, общая полемичность «надписи» по отношению к хвостовской оде позволяет и здесь видеть «ответ» стихотворцу, несколько «перебравшему» в своих похвалах генерал-губернатору: «Трофеем новым, мирным, ясным Он в Петрограде славен стал...» и т. д.24
«Надпись к воротам Екатерингофа», как видим, тесно связана с пушкинским творчеством, полностью вписывается в него. Для четырех стихов здесь слишком много чисто пушкинских параллелей и ассоциаций, исключающих принадлежность эпиграммы другому лицу.
А. В. Кулагин
Хвостов Д. И. Поли. собр. стихотворений. Т. 2. С. 139.
«ОТВЕТ КАТЕНИНУ»
Стихотворение это написано 10 ноября 1828 г. в Малинниках и напечатано в «Северных цветах» на 1829 г. История его создания хорошо известна. С точки зрения скрытого в нем яда политической и личной полемики двух поэтов стихотворение подробно проанализировано Ю. Н. Тыняновым.1
В. В. Виноградов вскрыл контрастно-ироническое течение смыслов, скрытое в намеках цитаты из стихотворения Державина «Философы пьяный и трезвый»:
Не пью, любезный мой сосед!2
В последующие годы стихотворение это принято воспринимать как нечто уже изученное и объясненное: обычно читателя просто отсылают к упомянутым трудам Ю. Н. Тынянова и В. В. Виноградова как к полному и достаточному комментарию. И это естественно. Но, на наш взгляд, стихотворение это стоит того, чтобы к нему вернуться, поскольку таит в себе важные оттенки смысла, не отмеченные вниманием исследователя.
Нам бы хотелось предложить взглянуть на это стихотворение под иным углом зрения; включить его в более широкий контекст
1 Тынянов Ю. Н. Архаисты и Пушкин // Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. М., 1968. С. 73—85.
2Виноградов В. В. О стиле Пушкина // Литературное наследство. М., 1934. Т. 16—18.С. 153—155.
пушкинского творчества, соотнесенного с литературой европейской. Ю. Н. Тынянов говорил о теме зависти, которая найдет продолжение в «Моцарте и Сальери», как об arrière pensée этого стихотворения.3 Эта мысль очень глубокая и верная: ведь замысел «Моцарта и Сальери» относится к 1826 г., т. е. в пору создания «Ответа Катенину» уже живет в творческом сознании Пушкина (А Катенину эта «Маленькая трагедия» не даст покоя до конца его дней).4 Но нам видится в этом стихотворении скрытая полемика по другому поводу — и ключ к ней дан в последней строке стихотворения Катенина:
И тихую беседу нашу
Бейронским пеньем огласишь.5
В этом «бейронском пенье» принято видеть намек на вольнолюбие, дающий простор для глубоких полемических толкований этого произведения.6 Но, на наш взгляд, в этом стихотворении очень чувствуется влияние «британской музы небылиц»; здесь предмет полемики — еще и сам Байрон, и в его лице «новая» английская поэзия, которая как раз в это время становится особенно близка и необходима Пушкину.7 Отношение к Байрону, как спустя несколько десятилетий отношение к самому Пушкину, было пробным камнем, дающим понятие о принадлежности литератора к определенному лагерю. Для иллюстрации отношения Катенина к английскому поэту приведем несколько его высказываний из писем к Н. И. Бахтину. 25 апреля 1825 г.: «Пушкина же отрывки из будущей поэмы „Цыгане" не по моему вкусу. Еще некто Языков затеял поэму „Разбойники", еще Рылеев поэму „Наливайко", и во всех трех все какие-то сорванцы, головорезы, забияки — словом, преразвратный народ. Прибавьте, что к ним стараются привлечь сильное участие, любовь и почтение. От этого ложного понятия выходит только, что все они холодны до смерти, слабы, не страшны и ничтожны, а всему виноват Бейрон, суди его бог».8 20 мая 1828 г.: «Он (Delavigne. — О. Д.) теперь слишком прилепился к вещи без сомнения весьма хорошей, La Liberté, но все одно и то же надоест. Я не хочу, чтобы поэзия была каким-то политическим орудием, она по свойству своему выше всего этого и не должна себя подчинять другим расчетам. Он же вдруг что-то пристрастился к Бейрону и как бы подражает, правда, опять что лучшему Бейронову творению „Child-Harold", но, мне кажется, и то лишнее; кто имеет свое дарование, как С. Delavigne, не имеет
'Тынянов Ю. Н. Архаисты и Пушкин. С. 84.
4 См. об этом: Воспоминания П. А. Катенина о Пушкине / Вступ. ст. и примеч. Ю. Оксмана // Там же. С. 619—656.
5 Катенин П. А. Избр. произведения. М.; Л., 1965. С. 185.
6 См. : например: там же. С. 686.
7 Не следует забывать, что именно с 1828 г., по мнению М. А. Цявловского, Пушкин свободно владеет английским языком. См.: Цявловский М.А. Пушкин и английский язык // Пушкин и его современники: Пг., 1948. T. V.C. 48—73.
8 Катенин П. А. Размышления и разборы. М., 1981. С. 260.
нужды плестись с благоговением по следам современника, сверх того, мне кажется еще, что Бейрон un méchant modèle».9 27 мая 1829 г.: «Прочел я В. Скотта жизнь Наполеона: какая дурная книга! Прочел Вронченки перевод „Гамлета" Шекспира; вряд ли он кого приманит; прочел и Пушкина „Полтаву": вещь не без достоинств, но лучшие места не свои: тут и Данте, и Гете, и Байрон, и Петров, и Ваш покорный слуга mis à contribution».10 В том же ряду и неприкрытая грубость выпада Катенина в послании к Пушкину:
И смело пить тому лишь можно, Кто сыном Фебовым рожден. Невинным опытом сначала Узнай — правдив ли этот слух. Младых романтиков хоть двух Проси отведать из бокала; И если, капли не пролив, Напьются милые свободно, Тогда и слух, конечно, лжив, И можно пить кому угодно.11
(Читай: все «младые романтики» не являются «сынами Феба»). На свой выпад он и получает столь же грубый ответ: совет одному, брошенному всеми, пожинать с похмелья лавр нищего Корнеля или сумасшедшего Тасса. Катенин оказался прав. Желая уязвить Пушкина упреком в подражательстве, он невольно лишний раз подтверждает мысль о том, что Пушкину как раз в эти годы особенно близки английские поэты. Катенин говорит в основном о Байроне. И действительно, тень Байрона постоянно присутствует в творчестве Пушкина этого периода. Но одержимый ревностью к ушедшему из жизни Байрону, который заслоняет для него всех, Катенин не видит или не хочет видеть новой серьезной опасности, тоже, впрочем, исходящей от современной английской поэзии. В 1828 г. Пушкин пишет заметку «О поэтическом слоге»: «В зрелой словесности приходит время, когда умы, наскуча однообразными произведениями искусства, ограниченным кругом языка условленного, избранного, обращаются к свежим вымыслам народным и к странному просторечию, сначала презренному. (...) ныне Wordsworth, Coleridge увлекли за собою мнения многих... Произведения английских поэтов (...) исполнены глубоких чувств и поэтических мыслей, выраженных языком честного простолюдина». Далее Пушкин говорит о том, что опыты Катенина и Жуковского были неудачны «не сами по себе, но по действию, ими произведенному», и определяет выражение из баллады Катенина «Убийца» «Гляди, гляди, плешивый» как «стих, исполненный истинно трагической силы» (а сама баллада может стоять наряду с балладами Бюргера и Саувея) (XI, 73). Не есть ли это свидетельство в пользу мысли о наличии «английской темы» в «Ответе Катени-
9 Там же. С. 283.
'О Там же. С. 291.
11 Катенин П. А. Избр. произведения. С. 185.
ну?» Ведь упоминание имени Катенина в заметке об английских поэтах едва ли случайно. Кроме того, «Ответ Катенину» (10 ноября) написан на том же листе, что и «Анчар» (9 ноября) и выписка из Кольриджа.12 Исследователями уже отмечалась связь между этими произведениями.13 Таким образом, когда Пушкин пишет «Ответ Катенину», он постоянно вращается в кругу тем и образов, характерных для английской романтической поэзии. И, может быть, строка «Пора мне нынче на покой» — это выражение тайного намерения последовать примеру поэтов-лейкистов удалиться от цивилизации, а не оставаться «в строях Парнаса» вместе с Катениным. Образы «Ответа Катенину» очень часто встречаются у поэтов «озерной школы». Прежде всего это образ кубка. В смысловую структуру этого образа подспудно входит символика смерти. Достаточно вспомнить Шекспира, Байрона, Кольриджа, Вильсона, Барри Корнуолла.
Ср. в «Ответе Катенину»:
Твой кубок полон не вином,
А упоительной отравой.
(III. Ш)
Тема отравления, столь релевантная для английской поэзии, может рассматриваться в этом стихотворении на разных уровнях:
1) в кубке настоящее вино, но оно отравлено; результат — смерть;
2) кубок — символический; отрава — поэзия; отрава смертельна, но упоительна; 3) отрава — поэзия Катенина.
Во всех случаях жертва знает о том, какой результат будет, если выпить предложенное питье. Цепочка выстраивается такая: кубок — вино — поэзия — отрава — блаженство — смерть. Подобную цепочку можно встретить неоднократно у английских романтиков. И у Пушкина в период, о котором идет речь, одной из любимых тем станет тема питья упоительной отравы: из чаши, во взоре любимой, в поцелуе, в стихах. Кульминации она достигнет в «Маленьких трагедиях», которые, как известно, насквозь пронизаны реминисценциями из английской поэзии. (Подчеркнем еще раз, что тема Моцарта и Сальери в период создания «Ответа Катенину» живет в творческом сознании Пушкина). Моцарт выпьет яд из «чаши дружбы», а в «Ответе Катенину» питье «упоительной отравы» пока осознается ментально, представляется в воображении: что случилось бы, если бы поэт выпил предложенный ему собратом-поэтом напиток. Поэт прекрасно представляет себе и упоение, и гибельность и отказывается, предлагая этот напиток в одиночестве пить тому, кто предлагает его Пушкину. В «Моцарте и Сальери»: «Постой! постой!.. Ты выпил!., без меня?» (VII, 132), — а в «Ответе Катенину»: «Ты выпей без меня».
См.: Рукописи Пушкина, хранящиеся в Пушкинском Доме. Научное описание / Сост. Л. Б. Модзалевский и Б. В. Томашевский. М.;Л., 1937. С. 43.
13 О связи стихотворения «Анчар» с «Ответом Катенину» см.: Виноградов В. О стиле Пушкина // Литературное наследство. Т. 16—18. С. 143—148. О влиянии поэзии Кольриджа на стихотворение «Анчар» см., например: Якубович Д. П. Заметка об «Анчаре» // Там же. С. 872.
В связи с английской поэзией релевантной представляется и тема тоста за здоровье.14 Достаточно вспомнить, что Моцарт произносит тост:
За твое Здоровье, друг...
(VII. 132)
— и пьет за здоровье отравителя.
А в «Ответе Катенину» отравитель просит жертву выпить за его здоровье и слышит очень трезвый ответ.
В «Ответе Катенину» Пушкину удается представить гибельную ситуацию во всех подробностях — и отодвинуть эту ситуацию от себя, даже суметь повернуть ее против отравителя. В последующие же годы герои Пушкина будут, прекрасно зная обо всем, что должно случиться, пить губительную отраву. Заметим в скобках, что и Катенин и Сальери ведут себя одинаково:
Сальери:
...Продолжай, спеши
Еще наполнить звуками мне душу...
(VII. 133).
Катенин:
Налив, тебе подам я чашу. Ты выпьешь, духом закипишь И тихую беседу нашу Бейронским пеньем огласишь.
Оба отравителя стремятся насладиться напоследок искусством отравленной жертвы.
В задачи данной статьи не входило давать подробный сопоставительный анализ и развернутое раскрытие положений, представленных здесь лишь тезисно. Нам хотелось лишь поставить проблему: взглянуть на это стихотворение, которое принято считать в основном политическим, с точки зрения конфликта творческого, поводом для которого послужила поэзия Байрона и английского романтизма.
О. Л. Довгий
14 Нам уже приходилось говорить, в каких случаях в стихах Пушкина звучат тосты за здоровье — и тоже в связи с английской поэзией. См., например: Довгий О. Л., Кулагин А. В. Стихотворение «Из Barry Cornwall» и его английский источник // Болдинские чтения. Горький, 1985. С. 144—155; Кулагина О. Л. Пушкин и Барри Корнуолл. Автореф. канд. дисс. М., 1990.
