CC BY
64
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 33 (171). Философия. Социология. Культурология. Вып. 14. С. 66-70.
СУДЬБА РОССИИ В ФИЛОСОФСКОМ ДИСКУРСЕ ПРОБЛЕМЫ И ПЕСПЕКТИВЫ
«ОТЦЫ И ДЕТИ», ИЛИ БИНАРНОСТЬ АНДРОЦЕНТРИЗМА КАК ВНУТРЕННЯЯ ФОРМА РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ
В статье русская культура рассматривается в аспекте ее внутренней противоречивости, двойственности ценностно-смысловых доминант, обусловленных особенностями мужской ментальной предрасположенности и выявляемых в различных культурных феноменах.
Ключевые слова: русская культура, бинарность, стабильная противоречивость,
национально-русский менталитет, андрогенный характер культуры, объективирование, развитие, внутренняя форма.
Русскую культуру принято рассматривать как крайне поляризованную, антиномичную. Ряд исследований выявляют ее стабильную противоречивость, какой бы ее аспект ни исследовался: русская история, русский национальный характер, русское искусство, отдельное произведение или культура в целом в ее неразрывном единстве философской, научной, политической, правовой, религиозной, художественной сфер и этики1.
Внутренняя поляризованность русской культуры является как многообразные антитезы национального социокультурного единства: «европейское» и «азиатское», Восток и Запад, оседлое и кочевое, христианское и языческое, светское и духовное, западничество и славянофильство, коммунизм и антикоммунизм, большинство и меньшинство, федерация и империя, «все или ничего»2, «гнусная расейская действительность»3 и «русский космизм» и так далее.
Крайнюю поляризованность русской культуры и действительности высветил Н. Бердяев в работе «Судьба России» в канун револю-
ции 1917 г., при этом как «антиномичность России, ее жуткая противоречивость» было представлено и «бытие России», и ее душа, «русское самосознание»: «Противоречия русского бытия всегда находили себе отражение в русской литературе и русской философской мысли. Творчество русского духа так же двоится, как и русское историческое бытие»4.
О существенных свойствах национальнорусского менталитета Н. Бердяев писал в «Русской идее»: «Можно открыть противоположные свойства в русском народе: деспотизм, гипертрофия государства и анархизм, вольность; жестокость, склонность к насилию и доброта, человечность, мягкость; <.. .> обостренное сознание личности и безличный коллективизм; <...> искание Бога и воинствующее безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт»5.
Такие понятия, как «двоеверие», «двоемыслие», «двоевластие», «раскол»6, не вполне ясные и режущие слух иностранцу, для русского человека являются вполне понятными характеристиками российской действитель-
ности, культуры, истории. Эти своеобразные формы бытия русской души и русской культуры сохраняют свою жизнеспособность на протяжении всего исторического пути России, поскольку сохраняет стабильность сама стадия диалектического процесса развития, которую отображают эти внутренне бинарные формы культуры.
Каковы основные этапы становления именно таких форм отношения человека к миру в контексте русской истории? Очевидно, что двойственность ценностей, смыслов, установок выявляема уже на стадии древнерусской культуры. Сам процесс принятия христианства на Руси, производимый в значительной степени «сверху», нежели «снизу» (в отличие от процесса христианизации европейской культуры) обусловливал двоеверие, рационально невозможное примирение взаимоисключающих онтологических воззрений язычества и христианства (однако, заметим, двоеверие не только закрепилось в древнерусской культуре, но и продолжает существовать и проявлять себя в немыслимом сочетании языческих и православных традиций и по сей день). Процесс христианизации Руси не был однозначно простым: языческое сознание по-прежнему обнаруживало свою жизненность, например, в восстаниях волхвов в XI в., которые происходили одновременно с выработкой основ христианской нравственности. Позднее уже русский религиозный раскол выявил невозможность абсолютного единства даже внутри единой веры; затем петровские реформы, также внутренне противоречивые7 как попытка радикальной модернизации России «сверху» подвели итог синкретизму русской культуры, противопоставив светскую культуру с культом «пользы» культуре религиозной и ее ценностям (причем и в этой области нет абсолютного единства, и, в частности, противостояние идейных установок стяжательства и нестяжательства внутри единой церкви сохраняется по сей день). Тогда «патриархальная» Россия в историческое одночасье вступила в Новое время. Но этот решительный рывок, ставший возможным благодаря революционным и внутренне противоречивым начинаниям Петра, в свою очередь, нес новое колоссальное обострение противоречий в русской культуре, социальной действительности. В частности, во время петровской реформы осуществлялись «два процесса, параллельных один другому, но на-
правленных в обратные стороны»: с одной стороны, европеизация узкого высшего слоя общества, с другой - усиление «восточной деспотии, государства и углубление азиатского способа производства»8. Иными словами, в России вестернизация парадоксально выступала как средство ориентализации, а внешняя демократизация жизни служила укреплению абсолютизма восточно-деспотического типа.
Далее парадоксы культурно-исторического развития России в ХУШ в. и в первой половине XIX в. получили концентрированное выражение в явлении, именовавшемся «демократией несвободы», то есть «противоречивой связи верхов и низов». Русское самодержа-
~ ~ п
вие, «давящий аппарат русской империи»9, во всех своих социокультурных проявлениях выступало как централизующая сила, в то время как виднейшие представители русской культуры ХУШ в., выражавшие тенденции освобождения, обновления, динамичного развития, представляли силу децентрализующую.
В целом, «вся история России есть борьба между центростремительным, созидающим тяготением и центробежным, разлагающим: между жертвенной, дисциплинирующей государственностью и индивидуализирующимся, анархическим инсктинктом»10.
Очевидно, что на всех этапах становления и развития русской культуры формировалась бинарность11 (двойственность, двусостав-ность), отмечаемая как типологическая особенность русской культуры12, которую можно конкретизировать как напряженную противоречивость смыслов, как дихотомию (раздвоенность) внутренней формы.
Бинарность как тесное сближение взаимоисключающих противоположностей, не «снятие» противоречий, а преобладание внутренней борьбы над примирением, гармоническим единством, целостностью - как способ бытия русской души - объективирована, в том числе в художественном и философском творчестве классиков русской культуры:
A. Пушкина, Н. Гоголя, М. Глинки, П. Чайковского, И. Репина, И. Крамского, Ф. Тютчева, А Фета, Л. Толстого, Ф. Достоевского,
B. Соловьева. К. Леонтьева и других. В этом отношении очень показательны названия классических произведений: «Война и мир», «Преступление и наказание», «Без вины виноватые», «Волки и овцы», «Мертвые души», «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери» (известно, что А. С. Пушкин первоначальное на-
звание «Зависть» заменил на окончательный вариант «Моцарт и Сальери», обострив идею полярности индивидуальных мировоззрений героев), «Живой труп», «Горячий снег» и многие другие.
Бинарность, «парность» взаимоисключающих свойств национально-русского менталитета порождает не только постоянную нестабильность, как бы «запрограммированную» в культуре вариативность, разветвленность развития русской культуры (по принципу «бабушка надвое сказала»). Эта же самая двойственность менталитета русской культуры вырабатывает устойчивое стремление вырваться из плена дуальных противоречий, преодолеть внутренне-конфликтную бинарную структуру «скачком», «рывком», «взрывом» - за счет резкого, решительного перехода в новое, вовсе даже не подготовленное, неожиданное качество (отсюда эта склонность русского человека к бунту, восстанию, мятежу, перевороту, революции; отсюда такая богатая представленность этих близких по смыслу слов в русском языке, который, как известно, есть «дом бытия»). «Двоецентрие», то есть равно-представленность двух противоположных смысловых полюсов, сопряженных между собой в одно неразрывное целое, сочетающая в себе их глубокое внутреннее единство и в то же время не снимающая их абсолютной противоположности, закрепляется во всех сферах русской культуры и находит свое отображение в многообразных культурных формах на протяжении многовековой ее истории.
Таким образом, ядро русской культуры (смыслы, ценности, идеалы, установки) стало напоминать «двухжелтковое яйцо», по образному выражению И. В. Кондакова13, явив собою наличие двух противоположных по своему ценностно-смысловому содержаниию полюсов.
Однако это «двухжелтковое яйцо» ценностно-смыслового ядра русской культуры, на наш взгляд, отчетливо носит мужской, андрогенный характер, то есть соотносится с мужской предрасположенностью в характере мышления и системы ценностей. В силу этого явно преобладающие мужские очертания присущи всем человеческим дерзаниям, свершаемым в русской культуре.
Характеризуя культуру и стиль мышления Европы, Р. Тарнас писал, что «человек» западной традиции - это вечно мятущийся герой-мужчина; «мужественная предраспо-
ложенность, скрытая в эволюции западного мышления, - пусть она чаще всего оставалась неосознанной - тем не менее, не просто была типична для этой эволюции, но, скорее, явилась ее сущностной составляющей»14. Эволюцией западного мышления и всей западной культуры двигало героическое побуждение сформировать самостоятельное и разумное человеческое «я», исторгнув его из стихии первоначального единства с природой (эта преобразующая мужественность сказалась на всех основополагающих религиозных, научных, философских воззрениях западной культуры). Однако для этого мужскому сознанию понадобилось потеснить и подавить женское, и в целом эволюция западного мышления была основана на подавлении женского начала - на подавлении нерасчлененного унитарного сознания; это было последовательное отрицание anima mundi, цельности бытия, некоего всеприсутствия таинства и неоднозначности, воображения, эмоций, интуиции, инстинктов тела, природы, женщины - словом, всего того, что мужское начало в своих проекциях отождествило с «другим», «инаковым»14.
В контексте нашей статьи и относительно русской культуры представляется особенно важным этот аспект проявления мужского начала - отрицание «инакового». Как было представлено выше, в русской культуре именно поляризованность как противостояние «инаковому», как отрицание «инаковости» прослеживается постоянно на всех этапах ее развития и во всех формах бытия индивидуального духа, во всех возможных сферах социокультурной действительности. Однако в контексте русской действительности под отрицание подпадает не только то, что Р. Тарнас связывает с женским началом, но и то, что представляется как «иное мужское», как оппозиция «сатурнианского» начала и «прометеевского»15, или, в знакомой нам со школьной скамьи терминологии, по-русски, как оппозиция «отцов и детей».
Таким образом, мы считаем, что наличие двух противоположных по своему ценностносмысловому содержанию полюсов, предопределивших внутреннюю поляризованность русской культуры, обусловлено особым характером свойственного ей андроцентризма, несущего «дважды» отрицание: и инаковости женского начала, и инаковости мужского. Это объективировано в дихотомии внутренней
формы наиболее значимых и показательных произведений русской культуры, обнаруживается и в «парности» взаимоисключающих свойств национально-русского менталитета, и в извечной проблеме «отцов и детей».
Итак, действительность русской жизни и ее образ, русская культура как форма отображения этой реальности формировалась как отношение взаимоисключающих полюсов, кричащих противоречий, сосуществующих, то есть взаимодействующих, а точнее, яростно взаимодействующих вне диалектического снятия противоречий, а как бы в длящейся ситуации «кануна» грядущего снятия противоречий.
Возможно, это чувство вечного «кануна» (кануна рая, коммунизма, благоденствия капитализма, всеобщего мира на земле, светлой жизни и т. д.) объясняет ту прерывность во времени, которая характерна для русского мировосприятия и которая фиксируется в современных компаративистских исследованиях. Так, отмечается, что для России характерно такое восприятие времени, когда времена разорваны, не пересекаются, настоящее много меньше прошлого (нашей великой истории) и будущего (нашего прекрасного будущего)16. Исследования выявляют, что настоящее в восприятии человека, принадлежащего к русской культуре, никак не связано с прошлым и будущим. Думается, конфликт «отцов и детей» и есть по сути разрыв поколений, разорванность времен. Причем настоящее выступает, в одной системе координат, как время «детей», пришедших на смену «отцам», а в другой, - как время «отцов», на смену которому с неизбежностью грядет время «детей». Но и в том, и в другом случае времена разорваны и противопоставлены друг другу в силу непримиримости ценностей, смыслов и установок поколений «отцов» и «детей». При этом будущее представляется как качественно иное и более совершенное состояние (с позиций диалектики новый уровень развития), однако словно бы никак не связанное с предыдущим уровнем, как результат скачка, переворота, революционной трансформации, как результат резкого свержения власти «отцов», отрыва от настоящего. Видимо, в силу этого, настоящее воспринимается как несовершенный «канун», и многие реалии русской действительности несут это ощущение временности, «преходящности», русский быт и бытие обретает характер вечных «времянок». Отсюда извечное желание сбросить, решительно обно-
вить, разрушить «весь мир насилья» прежних форм действительности.
Внутренняя поляризованность ценностносмысловых установок русской культуры предполагает и яростное взаимодействие взаимоисключающих полюсов, и активное стремление выхода на диалектически новый уровень. Однако снятия противоречий не происходит, и мы имеем его длящийся «канун», возможно, в силу того, что количественное накопление происходит в разных сферах действительности (как по горизонтали - географически, так и по вертикали - в разных социальных уровнях) неравномерно, и мера как диалектический предел, за которым количественные изменения порождают качественно новое состояние, оказывается не достигнута. В субъективном плане это порождает длящееся «брожение умов» («кипит наш разум возмущенный»), «кипение» энергии социума, причем, и со всей высокой продуктивностью - и в то же время бесполезностью отдельных свершений, и с динамизмом, нестабильностью, опасностью, творчеством, неустроенностью повседневности и грандиозными перспективами.
Таким образом, бинарность, стабильная внутренняя противоречивость русской культуры, в субъективном плане порождающая ощущение временности и длящегося «кануна», объективно детерминирована определенной стадией развития в пределах (вблизи) достижения меры как момента перехода количественных изменений в новое качество системы. В связи с этим бинарность внутренней формы русской культуры следует рассматривать не только как феномен, выявляющий специфически национальное своеобразие, но и как форму, объективирующую стадиальный момент развития русской культуры; иными словами, не только как национальную, но и как стадиальную черту ее развития, то есть и в специфически-национальном, и в диалектическом аспекте.
Примечания
1 Русская культура как обладающая стабильной противоречивостью рассматривается, например, в философских и культурологических исследованиях таких мыслителей, как Н. Бердяев, И. А. Ильин, Г. П. Федотов, Г. Д. Гачев, И. В. Кондаков и др.
2 Цит. по: Блок, А. А. Соч. : в 8 т. М. ; Л., 1962-
1963. Т. 6. С. 14.
3 Белинский, В. Г. Полн. собр. соч. : в 13 т. М., 1953-1959. Т. 11. С. 576 (Письмо В. Боткину от 10 декабря 1840).
4 Бердяев, Н. Судьба России. М., 1990. С. 10.
5 Бердяев, Н. Русская идея // О России и русской философской культуре : Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990.
С.44-45.
6 Очерки по истории мировой культуры / под ред. Т. Ф. Кузнецовой. М. : Языки рус. культуры, 1997. С. 453.
7 Плеханов, Г. В. История русской общественной мысли. М. ; Л., 1925. Кн. 1. С. 118.
8 Там же. С. 119.
9 Лифшиц, М. А. Очерки русской культуры. М., 1995. С. 64.
10 Ильин, И. А. Наши задачи. Историческая судьба и будущее России : Статьи 1948-1954 годов : в 2 т. М., 1992. Т. 1. С. 245.
11 Понятие бинарности разрабатывалось в трудах Ю. М. Лотмана, Б. А. Успенского, В. Н. Топорова, Вяч. Вс. Иванова, М. С. Уварова и др.
12 Кондаков, И. В. Введение в историю русской культуры. М. : Аспект Пресс, 1997. С. 61.
13 Там же. С.62.
14 Тарнас, Р. История западного мышления / пер. с англ. Т. А. Азаркович. - М. : КРОН-ПРЕСС, 1995.С. 375.
15 Там же. С. 434.
16 Hall, E. T. Hidden Differences. Doing Business with the Japaneze / E. T. Hall, M. R. Hall. N.Y., б/г. P. 114.
