CC BY-NC-ND
40
Эмпирические исследования
УДК 159.9:316.36
Оценка виновности агрессора и жертвы в ситуации семейного насилия студентами-юристами
Елена В. Улыбина
Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, Москва, Россия, evulbn@gmail.com
Олег Г. Кравцов
Московский университет МВД России имени В.Я. Кикотя, Москва, Россия, kravtsovog@gmail.com
Сара Э. Аббасова
Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, Москва, Россия, sara.abbasova09@gmail.com
Аннотация. Исследование посвящено анализу вклада пола респондентов, веры в справедливый мир, знания о мнении окружающих и показателей гендерной идентичности в атрибуцию вины жене и мужу в ситуации семейного насилия. Выборка состояла из студентов-юристов, будущих работников правоохранительных органов. 261 респондент (161 юноша и 100 девушек) заполнили два опросника и получили описание ситуации физического насилия в семье, где варьировался пол агрессора и жертвы и варианты поддержки со стороны коллег - в одном случае женщины поддерживали жену, а мужчины мужа, в другом - наоборот. Результаты показали, что в атрибуции вины агрессору студенты и мужского и женского пола приписывают большую вину мужчине-агрессору, чем женщине-агрессору. Однако в ситуации приписывания вины жертве проявляется гендерный фаворитизм - респонденты приписывают персонажам своего пола меньшую вину, чем персонажам противоположного пола. Информация о мнении коллег персонажей не повлияла ни в одном случае на оценку вины у юношей, а у девушек оценка вины мужа зависела от мнения мужчин-коллег.
© Улыбина Е.В., Кравцов О.Г., Аббасова С.Э., 2018
Показатели гендерной идентичности и веры в личную справедливость вносят вклад только в атрибуцию вины слабого участника (жены и жертвы): вина слабого тем больше, чем больше субъект отмечает в себе маскулинные качества и чем ниже уверенность в справедливости мира по отношению к нему лично. Также обсуждаются ограничения и направления будущих исследований в области домашнего насилия.
Ключевые слова: семейное насилие, атрибуция вины, вера в справедливый мир, защитная атрибуция, гендерная идентичность, гендерный конформизм
Для цитирования: Улыбина Е.В., Кравцов О.Г., Аббасова С.Э. Оценка виновности агрессора и жертвы в ситуации семейного насилия студентами-юристами // Вестник РГГУ. Серия «Психология. Педагогика. Образование». 2018. № 4 (14). С. 59-80.
Evaluation of the guilt of the aggressor
and the victim in a situation of domestic violence by law students
Elena V. Ulybina
Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation, Moscow, Russia, evulbn@gmail.com
Oleg G. Kravtsov
Kikot Moscow University of the Ministry of the Interior of Russia, Moscow, Russia, kravtsovog@gmail.com
Sara E. Abbasova
Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation, Moscow, Russia, sara.abbasova09@gmail.com
Abstract. The study is devoted to analyzing an impact of the respondents' gender, belief in a just world, knowledge of the opinions of others and indicators of gender identification upon an attribution of guilt to a wife or husband in a situation of family violence.
The sampling consisted of law students - future law enforcement officers. A total of 261 (161 male and 100 female) respondents completed two questionnaires and read a description of a domestic dispute that ended in violence. In the scenario either the husband or the wife was the perpetrator of the physical violence and the colleagues' judgments varied - in one case women supported wife while men supported husband, in the other - the opposite. Results indicated that both female and male students tended to attribute greater guilt to the male perpetrator than to the female aggressor. However, in the situation of attributing guilt to the victim, same gender favouritism was demonstrated - the respondents blamed characters of their own sex less than those of the opposite one. Further, information about male colleagues' judgments increased ratings of husband blame only for female students. Finally, gender identification and belief in personal justice contributed only to the attribution of guilt of the physically weak participant (wife and victim). Results showed that the more students noted in themselves masculine qualities and less believed in personal justice the greater they blamed physically weak characters. The article also discusses the limitations and directions for future research on domestic violence.
Keywords: domestic violence, guilt attribution, belief in a just world, defensive attribution, gender identification, gender conformity
For citation: Ulybina EV., Kravtsov OG., Abbasova SE. Evaluation of the Guilt of the Aggressor and the Victim in a Situation of Domestic Violence by Law Students. RSUH/RGGU Bulletin. "Psychology. Pedagogics. Education" Series. 2018;4:59-80.
Введение
Семейное насилие представляет собой важную социальную проблему, решение которой осложняется неоднозначным отношением к жертвам общества в целом и работников правоохранительных органов в частности [1, 2]. К сожалению, жертвы домашнего насилия часто сталкиваются с недоверием, непониманием, отсутствием поддержки и оправданием преступника, что становится причиной как дополнительных страданий жертвы, так и затрудняет для жертвы возможность обратиться за помощью. И в этом контексте отношение сотрудников правоохранительных органов к жертве и агрессору приобретает особую значимость. Согласно анализу отечественных данных, три четверти пострадавших от семейного насилия не обращались в правоохранительные органы, так как не
были уверены в возможности получить помощь и защиту [3]. Более глубокое понимание не только того, как относятся к жертве и агрессору уже действующие сотрудники правоохранительных органов, но и те, кто только получает профессию, позволит определить направление усилий по улучшению ситуации [4].
Многочисленные исследования, посвященные изучению проблем атрибуции вины, показывают, что наблюдатели, решая вопрос о виновности жертвы, руководствуются не только знанием об обстоятельствах происшедшего, но и стремятся поддержать непротиворечивую и пригодную для адаптации картину мира. Одним из факторов, обеспечивающих поддержание непротиворечивой картины реальности, выступает вера в справедливый мир (ВСМ) [5], подталкивающая к приписыванию вины жертве, так как образ невинной жертвы противоречит картине справедливого устройства реальности. При этом шкала оценки справедливости мира по отношению к субъекту лично (ЛС) связана с показателями уверенности в себе и личным благополучием [6-8], а оценка справедливости мира по отношению ко всем вообще (ОС) коррелирует с негативным отношением к слабым и к жертвам неблагоприятных обстоятельств [9-11].
Однако в ситуации, когда человек ощущает сходство с жертвой, отношение к жертве опосредуется действием защитной атрибуции [12-14]. В этом случае уровень приписывания вины жертве обратно связан с ощущаемым сходством с жертвой и возможностью оказаться на месте жертвы.
Наибольшее количество исследований атрибуции вины при межгендерном взаимодействии связано с оценкой вины мужчины-агрессора и женщины-жертвы в ситуации изнасилования и насилия по отношению к интимному партнеру. Так, например, мужчины приписывают женщинам, жертвам агрессии со стороны мужчин, большую вину, чем женщины [15-23].
Однако наряду с более распространенными и более обсуждаемыми случаями агрессии мужчин по отношению к женщинам существуют и ситуации агрессии, в том числе физической, женщин по отношению к мужчинам. Изучение того, как воспринимаются эти ситуации, показало, что мужчинам-агрессорам приписывается большая вина, чем женщинам-агрессорам, а последствия агрессии в этом случае оцениваются как менее серьезные [24-30, 20]. Такое смещение может быть объяснено разницей в физических размерах и физической силе мужчин и женщин. Так, при сравнении вины агрессоров в парах мужчина-агрессор - женщина-жертва, мужчина-агрессор - мужчина-жертва, женщина-агрессор - жен-
щина-жертва и женщина-агрессор - мужчина-жертва уровень атрибуции вины агрессору был пропорционален физическому превосходству агрессора по отношению к жертве [27].
Оценивая степень вины персонажей в ситуации семейного насилия, люди ориентируются в том числе и на информацию о том, как отнеслись к ситуации окружающие. Исследования Соломона Аша показали, что мнение людей о реальности во многом зависит от мнений окружающих [31-33]. Так, в частности, знание о том, что близкие поддержали жертву насилия, оказывает влияние на собственное отношение к жертве респондентов, в этом случае отношение оказывается более благоприятным, чем тогда, когда респондентам сообщали о негативном отношении к жертве близких, или информация об отношении близких отсутствовала [34-36]. Это позволяет предполагать, что знание о поддержке или осуждении жертвы со стороны коллег тоже окажет влияние на отношение к жертве и агрессору респондентов. А так как значимым фактором ориентации на мнение группы выступает стремление не чувствовать себя изолированными, отличающимися от других [37], то можно предположить, что мнение представителей своей гендерной группы относительно вины участников межгендерной агрессии будет вносить больший вклад в оценку вины агрессора и жертвы, чем мнение противоположной гендерной группы.
Отношение работников правоохранительных органов к ситуации семейного насилия является одним из важнейших факторов, обеспечивающих жертвам семейного насилия возможность получить поддержку и защиту, что определяет значимость изучения отношения работников полиции к жертвам [38]. Гендерный аспект является одним из значимых аспектов организации работы с жертвами насилия со стороны интимного партнера. Необходимо учитывать как отношение сотрудников правоохранительных органов к жертвам мужчинам и женщинам, так и возможные различия мужчин и женщин сотрудников к этой ситуации и к оценке виновности агрессора и жертвы в зависимости от пола агрессора и жертвы.
Данные о гендерных различиях в отношении полицейских к жертвам насилия со стороны интимных партеров неоднозначны. Некоторые исследования показывают, что в случаях насилия в семье женщины-полицейские более отзывчивы, чем мужчины [39], в других работах различия в поведении мужчин и женщин-полицейских не обнаружены [40], но и у мужчин, и у женщин отмечаются различия в отношения к агрессорам и жертвам домашнего насилия в зависимости от пола агрессора и жертвы [24, 41, 42]. Офицеры полиции, как и другие люди, оценивают мужчин-агрессоров как
более опасных, чем женщин-агрессоров [24]. Аналогичная позиция была обнаружена и у студентов-полицейских [43], которые считали более серьезной агрессию мужчины по отношению к женщине, чем агрессию женщины по отношению к мужчине. Но гендерный фаворитизм со стороны студентов обнаружен не был.
Анализ литературы по проблеме позволил сформулировать следующие гипотезы:
- атрибуция вины агрессору осуществляется с позиций гендер-ного смещения, мужчине-агрессору приписывается большая вина, чем женщине-агрессору;
- в атрибуции вины жертве проявляется гендерный фаворитизм и жертве своего пола приписывается меньшая вина, чем жертве противоположного пола;
- мнение коллег своей гендерной группы вносит больший вклад в оценку вины персонажей, чем мнение коллег противоположной гендерной группы;
- показатели гендерной идентичности вносят больший вклад в атрибуцию вины жертве, чем показатели веры в справедливый мир (ВСМ).
Методы и выборка
В исследовании принимали участие 261 человек в возрасте от 17 до 23 лет, из них 100 девушек, студенты Московского университета МВД России им. В.Я. Кикотя.
Для измерения выраженности веры в справедливость использовалась «Шкала веры в справедливый мир» [44], позволяющая измерить выраженность веры в справедливость для себя лично (ЛС) и веры в общую справедливость мира (ОС). Опросник состоит из 13 утверждений, 7 из которых составляют шкалу ЛС, примеры утверждений: «Как правило, жизнь ко мне справедлива», «Я верю, что обычно получаю то, что заслуживаю»; а 6 - шкалу ОС - «Я считаю, что, по большому счету, люди получают то, что заслуживают», «Я уверен, что справедливость всегда побеждает несправедливость». Согласие с утверждениями оценивается по 7-балльной шкале Лайкерта.
Для измерения гендерной идентичности и выраженности фемининности и маскулинности использовалась методика «Маскулинность, фемининность и гендерный тип личности» [45], включающая в себя набор из 27 личностных прилагательных. Респондентов просили оценить выраженность каждого из качеств
у типичной женщины, типичного мужчины и у себя лично и желательность каждого качества для себя по шкале от 1 - «совершенно не выражено» до 7 - «выражено в максимальной степени» и, для последнего случая, 1 - «совершенно нежелательно» до 7 - «крайне желательно».
На основе ответов респондентов по этой методике рассчитывались следующие показатели: идентичность с образом типичной женщины и типичного мужчины как корреляции оценок образа Я с образом типичной женщины и типичного мужчины, самооценка - как корреляция образа Я с оценкой желательности качеств, привлекательность образов типичной женщины и типичного мужчины - как корреляции образов типичной женщины и типичного мужчины с оценкой желательности качеств, фемининность и маскулинность - как суммы фемининных и маскулинных личностных характеристик.
Участники знакомились с виньеткой:
А. и П. женаты три года. Однажды на вечеринке муж П. приревновал жену к знакомому, с которым та танцевала, и, когда они пришли домой, стал обвинять ее в легкомысленном поведении. Жена А. возражала, завязалась ссора, муж не сдержался, ударил ее, А. упала, ударилась о косяк двери и разбила лоб до крови. На следующий день, когда А. пришла на работу с синяком на лбу и рассказала о случившемся коллегам, мнения разделились. Мужчины решили, что А. сама виновата, зная вспыльчивый характер П. и его ревность, ей нужно было вести себя осмотрительнее, а дома не спорить и стараться сгладить ситуацию. Женщины же полагали, что виноват П., он в любом случае не имел права поднимать руку на жену.
В виньетках варьировался пол агрессора и жертвы и варианты поддержки со стороны коллег - в одном случае женщины поддерживали жену, а мужчины мужа, в другом - наоборот.
Респондентов просили оценить по 7-балльной шкале вину мужа и жены в происшедшем. О себе участники сообщали пол и возраст.
Изложение результатов
В таблице 1 представлена описательная статистика полученных данных. Юноши значимо старше девушек. Различия в приписывании вины агрессору, жертве, жене и мужу девушками и юношами незначимы.
Таблица 1
Описательная статистика данных
СТ5 СТ5
Девушки Юноши 1-уа1ие Р
Меап 81с1. Беу. Меап 81(1. Беу.
Возраст 18,511 1,008 19,176 1,321 -4,031 0,000
Вина жертвы 3,800 1,518 3,981 1,675 -0,881 0,379
Вина агрессора 5,350 1,226 5,006 1,477 1,948 0,053
Вина мужа 4,990 1,494 4,590 1,701 1,933 0,054
Вина жены 4,160 1,562 4,398 1,614 -1,170 0,243
Вера в личную справедливость 35,600 7,240 37,043 7,707 -1,505 0,134
Вера в общую справедливость 28,620 6,660 27,137 7,819 1,575 0,116
Сходство с типичной женщиной 0,419 0,355 -0,274 0,229 19,119 0,000
Сходство с типичным мужчиной 0,059 0,317 0,668 0,258 -16,930 0,000
Самооценка 0,575 0,269 0,745 0,217 -5,558 0,000
Желательность фемининных качеств 0,339 0,350 -0,272 0,228 16,938 0,000
Желательность маскулинных качеств 0,152 0,273 0,611 0,259 -13,478 0,000
Маскулинность 42,420 7,332 50,267 5,798 -9,588 0,000
Фемининность 46,150 7,701 37,168 7,453 9,346 0,000
м
со
<<
й т
ол
н
т
р:
3
т:
р;
х К
о м
О Щ
>
ОЛ ОЛ Р г; С
м р
Дисперсионный анализ уровня вины персонажей в зависимости от пола персонажей показал, что в целом по выборке мужу, независимо от его позиции в конфликте, приписывается большая вина, чем жене (Б = 9,552, п = 0,018, р = 0,002).
Дисперсионный анализ с повторным измерением атрибуции вины мужу и жене в зависимости от пола респондентов показал, что мужу приписывается большая вина, чем жене (Б = 8,787, п = 0,033, р = 0,003), а вклад пола респондентов не достигает уровня значимости (Б = 3,415, п = 0,013, р = 0,065). И девушки, и юноши приписывают мужу большую вину, чем жене, а девушки приписывают мужу большую, а жене - меньшую вину, чем юноши, но различия в оценке персонажей своего и другого пола не достигают уровня значимости.
Дисперсионный анализ вклада пола респондента и пола жертвы в атрибуцию вины жертве показал, что ни пол респондентов, ни пол жертвы не вносят вклад в атрибуцию вины жертвы, но взаимодействие факторов значимо (Б = 9, п = 0,034, р = 0,003). Респонденты приписывают жертве своего пола меньшую вину, чем жертве противоположного пола. А уровень атрибуции вины агрессору зависит и от пола респондентов (Б = 7,435, п = 0,015, р = 0,048), и от пола агрессора (Б = 10,998, п = 0,022, р = 0,017), но взаимодействие факторов незначимо, и юноши, и девушки приписывают мужу-агрессору большую вину, чем жене-агрессору.
Дисперсионный анализ вклада пола респондента и позиции в конфликте в атрибуцию вины мужу показал, что вклад пола респондентов значим, девушки приписывают мужу большую вину, чем юноши (Б = 7,623, п = 0,029, р = 0,006), а мужу в позиции агрессора респонденты тоже приписывают большую вину, чем в позиции жертвы (Б = 52,420, п = 0,169, р = 0,000), взаимодействие факторов незначимо. В атрибуцию вины жене пол респондентов вклад не вносит, жене в позиции жертвы приписывают меньшую вину, чем в позиции агрессора (Б = 35,414, п = 0,121, р = 0,017), и взаимодействие факторов значимо (Б = 5,223, п = 0,019, р = 0,023), юноши и девушки различаются в оценке вины жены жертвы (Б = 7,031, п = 0,044, р = 0,009), но не различаются в оценке вины женщины-агрессора. Девушки приписывают жене-жертве меньшую вину, чем юноши.
При оценке вины персонажей с учетом позиции в конфликте ген-дерный фаворитизм проявляется по отношению к мужу и по отношению к жертве. В подвыборке девушек агрессору-мужу приписывается большая вина, чем агрессору-жене (Б = 6,445, п = 0,061, р = 0,013), мужу-жертве - большая вина, чем жене-жертве (Б = 7,608, п = 0,072, р = 0,007). В подвыборке юношей различия атрибуции вины и агрессору, и жертве в зависимости от пола персонажей незначимы.
Дисперсионный анализ с повторным измерением в подвыборке, оценивающей вклад пола респондентов в атрибуцию вины агрессору и жертве в ситуации жены-жертвы и мужа-агрессора, показал, что пол респондентов не вносит значимого вклада в атрибуцию вины, агрессору приписывается большая вина, чем жертве (Б = 54,417, П = 0,261, р = 0,000), но взаимодействие пола респондентов и позиции персонажей в конфликте тоже значимо (Б = 8,395, п = 0,052, р = 0,004). Девушки приписывают жене-жертве меньшую вину, чем юноши, а агрессору-мужу - большую вину, чем юноши. А в ситуации мужа-жертвы и жены-агрессора значимо только различие между виной жертвы и агрессора (Б = 19,031, п = 0,156, р = 0,000), а вклад пола респондентов и взаимодействие пола респондентов и пола персонажей в атрибуцию вины агрессору и жертве незначимы.
Гендерный фаворитизм проявляется только в ситуации оценки вины более слабой жертвы, жертвы-женщины, которой юноши приписывают большую, а женщины - меньшую вину. В ситуации оценки агрессии со стороны физически слабого персонажа по отношению к физически более сильному персонажу различия в оценках юношей и девушек незначимы.
Для оценки вклада в атрибуцию вины жертве информации о том, как на ситуацию отреагировали окружающие, был использован дисперсионный анализ, включающий факторы пола жертвы и пола респондентов, который показал, что вклад мнения коллег значим (Б = 4,645, п = 0,018, р = 0,032), взаимодействие пола респондентов и пола жертвы значимо (Б = 8,726, п = 0,033, р = 0,003), вклад остальных факторов и их взаимодействие незначимы. Анализ вклада перечисленных факторов в атрибуцию вины агрессора показал, что вклад пола респондентов значим (Б = 4,591, п = 0,018, р = 0,033), пола жертвы значим (Б = 4,361, п = 0,017, р = 0,036), вклад мнения коллег и взаимодействие факторов незначимы.
Дисперсионный анализ оценки вины жертвы девушками в зависимости от мнения коллег и пола жертвы показал, что вклад пола жертвы значим (Б = 7,068, п = 0,068, р = 0,009), вклад мнения коллег значим (Б = 4,627, п = 0,045, р = 0,034), взаимодействие факторов незначимо. Если мужчины считают, что виноват муж, а женщины -что виновата жена, то в этом случае девушки приписывают мужу большую вину, чем в ситуации, когда мужчины обвиняют женщин, а женщины - мужчин. Дисперсионный анализ оценки девушками вины агрессора в зависимости от мнения коллег и пола агрессора показал, что вклад пола агрессора значим (Б = 5,826, п = 0,057, р = 0,018), вклад мнения коллег незначим, взаимодействие факторов незначимо. Дисперсионный анализ оценки девушками вины мужа в
зависимости от мнения коллег и роли в конфликте показал, что вклад роли в конфликте значим (Б = 28,223, п = 0,227, р = 0,000), вклад мнения коллег незначим, взаимодействие факторов значимо (Б = 5,970, п = 0,059, р = 0,016). В атрибуцию вины жены в зависимости от роли в конфликте и мнения коллег значимый вклад вносит только позиция в конфликте (Б = 34,040, п = 0,262, р = 0,000), вклад мнения коллег незначим, взаимодействие факторов незначимо. В подвыборке юношей вклад мнения коллег в оценку вины жертвы, агрессора, жены и мужа незначим, взаимодействие факторов незначимо.
Для проверки относительного вклада пола респондентов, позиции персонажей в конфликте, мнения коллег, показателей ВСМ и показателей гендерной идентичности в атрибуцию вины жертве, агрессору, мужу и жене был использован множественный регрессионный анализ с прямым пошаговым включением. Возможность использовать номинативную переменную «пол» в регрессионном анализе обеспечилась обозначением женщин-респондентов как 1, а мужчин как 0, пол жертвы - женщина - 1, мужчина - 0, коллеги поддерживают представителя своего пола - 1, коллеги поддерживают представителя противоположного пола - 0.
Множественная линейная регрессия с пошаговым включением показывает, что вина жены объясняется ролью в конфликте: (в = -0,328, I = -5,628, р = 0,000), уровнем ЛС (в = -0,142, I = -2,382, р = 0,018), фемининностью (в = -0,131, I = -2,192, р = 0,029) и маскулинностью (в = 0,328, I = 2,068, р = 0,040). Объем объясняемой дисперсии И2 = 0,156. В атрибуцию вины мужу вносят вклад только позиция в конфликте (в = 0,428, I = 7,553, р = 0,000) и пол респондентов (в = 0,159, I = 2,787, р = 0,006), объем дисперсии И2 = 0,048. В атрибуцию вины жертвы вклад вносит сходство с образом типичного мужчины (в = 0,170, I = 2,451, р = 0,015) и, с обратным знаком, ЛС (в = -0,160, I = -2,156, р = 0,032), объем дисперсии И2 = 0,049. А атрибуция вины агрессору объясняется полом агрессора (в = 0,145, I = 2,305, р = 0,022) и полом респондентов (в = -0,133, I = 2,139, р = 0,033), объем дисперсии И2 = 0,041.
Обсуждение результатов
Анализ полученных результатов подтвердил гипотезу о существовании предвзятости по отношению к мужчинам при атрибуции вины в ситуации семейного насилия. В целом по выборке, без учета пола респондентов и позиции персонажей в конфликте, мужу приписывается большая вина, чем жене. Это соответствует ранее по-
лученным данным, согласно которым при физическом конфликте неравных по возможности обороняться участников большая вина приписывается тому, кто сильнее физически.
Гендерный фаворитизм, атрибуция меньшей вины участнику своего пола, у респондентов проявлялся по отношению к жертве -жертве своего пола респонденты приписывали значимо меньшую вину, чем жертве противоположного, а агрессору-мужчине и юноши, и девушки приписывают большую вину, чем агрессору-женщине, что воспроизводит результаты, полученные в других исследованиях.
Сравнение вины агрессора и жертвы в зависимости от пола жертвы и пола респондентов, в ситуациях мужа-агрессора и жены-агрессора, выявило, что агрессору приписывается большая вина, чем жертве, во всех случаях, но в ситуации жены-агрессора и мужа-жертвы девушки приписывают обоим персонажам несколько большую вину, чем юноши, а в ситуации мужа-агрессора юноши приписываю жене-жертве значимо большую вину, а агрессору меньшую, чем девушки. Юноши показали склонность в большей степени обвинять жену, жертву агрессии со стороны мужа, чем девушки, а агрессору приписывать меньшую вину, чем девушки.
Анализ показал, что гендерная предвзятость в отношении мужчин проявляется только по отношению к мужу-агрессору, которому и юноши, и девушки приписывают большую вину, чем женщине-агрессору, а при оценке как мужчины-жертвы, так и женщины-жертвы действует гендерный фаворитизм и жертве своего пола респонденты приписывают меньшую вину, чем жертве противоположного пола. Гендерный фаворитизм в большей степени проявляется у девушек, чем у юношей. Если юноши приписывают жене и мужу равную вину, без учета позиции в конфликте, то для девушек вина мужчины значимо выше вины жены и в роли агрессора, и в роли жертвы. Можно предположить, что девушки, будущие сотрудники правоохранительных органов, как и другие женщины, в большей степени сочувствуют женщинам, ощущая их более уязвимое положение в конфликтах с мужчинами, обладающими большей физической силой. Меньшее проявление гендерного фаворитизма у юношей связано, вероятно, с тем, что они чувствуют меньшую уязвимость и с меньшей вероятностью могут идентифицировать себя с мужем как жертвой семейного насилия.
При анализе атрибуции вины персонажам в ситуациях агрессора-мужа и жертвы-жены в одном случае и жены-агрессора и мужа-жертвы в другом было обнаружено, что гендерный фаворитизм проявляется только в ситуации более сильного агрессора. В этом случае юноши и девушки приписывают персонажам своего пола
меньшую вину, чем персонажам противоположного. А при оценке вины участников конфликта, в котором агрессор слабее жертвы, гендерные различия респондентов незначимы.
Ситуация, в которой проявляется гендерный фаворитизм, характеризуется одновременно большей силой агрессора, соответствием традиционным представлениям о гендерной иерархии и праве мужчин на насилие и большей, по распространенному мнению, частотностью. Возможно, в этом случае девушки в большей степени идентифицируют себя с жертвой, а юноши - с агрессором, что и определяет стремление снизить вину представителю группы идентичности. Можно также предположить, что более распространенная ситуация агрессии со стороны мужчины, обычно более физически сильного, чем жена, ощущается девушками как более опасная. А отсутствие различий в атрибуции вины персонажам со стороны юношей и девушек в другой, в менее распространенной и менее обсуждаемой ситуации агрессора-жены и жертвы-мужа, возможно, определяется тем, что девушки в меньшей степени идентифицировали себя с агрессором, а юноши - с жертвой. Но это предположение нуждается в дальнейшей проверке.
Анализ показал ограниченное влияние информации об отношении мужчин и женщин-коллег персонажей на атрибуцию вины персонажам. При этом у юношей мнение окружающих в атрибуцию вины персонажам не вносит вклад ни в одном случае, а у девушек в атрибуцию вины мужу вносит вклад мнение мужчин. Если коллеги-мужчины сочли виновным мужа, а коллеги-женщины - жену, то девушки приписывают мужу большую вину, чем в ситуации, когда женщины сочли виновным мужа, а мужчины - жену. Возможно, мнение мужчин о виновности мужа воспринимается девушками как своего рода экспертное относительно мужчин в целом. Необходимо проверить, характерен ли данный эффект только для будущих сотрудников правоохранительных органов, либо для женщин в целом. Возможно, большая ориентация у девушек, будущих сотрудников правоохранительных органов, на мнение мужчин отражает их меньшую, по сравнению с коллегами мужчинами, уверенность в себе, что было отмечено в предыдущих исследованиях [46, 47].
Анализ вкладов пола респондентов, позиции персонажей в конфликте, отношения коллег, гендерной идентичности и показателей веры в справедливый мир в атрибуцию вины агрессору, жертве, жене и мужу позволяет говорить о различиях в характере атрибуции вины более сильного и менее сильного участника конфликта. Вина мужа и вина агрессора объясняются только тем, занимает ли муж позицию агрессора или жертвы и полом респондентов. Юноши
приписывают мужу и агрессору меньшую вину, чем девушки. А вот в атрибуцию вины жене и жертве вносят вклад, кроме роли в конфликте и пола жертвы, и показатели гендерной идентичности, и вера в справедливость мира для себя. Уровень атрибуции вины жене объясняется позицией в конфликте, меньшей выраженностью фемининных и большей выраженностью маскулинных качеств у респондентов и обратно связан с верой в личную справедливость -респонденты, уверенные в том, что мир справедлив лично к ним, приписывают жене меньшую вину. Вклад пола респондентов незначим, вклад мнения коллег незначим. Вина жены тем больше, чем ниже уверенность, что мир справедлив по отношению к респондентам лично, чем меньше они отмечают в себе фемининные и чем больше маскулинные характеристики. Вина жертвы прямо связана со сходством с типичным мужчиной и обратно - с верой в справедливость мира для себя лично, жертва виновата тем больше, чем выше сходство с мужчиной и чем менее справедлив мир по отношению к субъекту. Вклад пола респондентов, пола жертвы и мнения коллег незначимы.
Гипотеза о вкладе ОС в атрибуцию вины жертве не подтвердилась. Респонденты, вопреки предсказанию на основе ранее полученных результатов о связи обвинения жертвы с верой в общую справедливость мира, приписывают более слабому участнику конфликта тем большую вину, чем меньше верят в то, что мир справедлив по отношению к ним, что они лично получают в жизни то, что заслуживают. Можно предположить, что эта связь уточняет действие защитной атрибуции по отношению к женщинам и по отношению к жертвам. В этом случае вина слабого тем больше, чем больше субъект чувствует свое сходство с группой мужчин, отмечает в себе маскулинные и не отмечает фемининные качества, и чем меньше ощущает, что мир по отношению к нему справедлив. Результаты соответствуют действию гендерного фаворитизма и веры в справедливость.
Полученные результаты позволяют говорить о значимости вклада гендерных факторов в атрибуцию вины участникам ситуации семейного насилия у будущих работников правоохранительных органов. Так, в частности, девушки-юристы проявляют больший гендерный фаворитизм по отношению к участникам семейного конфликта, чем юноши. Это может иметь как позитивные следствия и от девушек можно ожидать большего сочувствия женщине-жертве, чем от мужчины, так и негативные, так как гендер-ный фаворитизм может быть основой предвзятости. Необходимо дальнейшее исследование проявлений гендерного фаворитизма
в оценках вины как участников семейного насилия, так и других преступлений. Прямая связь атрибуции вины слабому участнику конфликта с выраженностью показателей маскулинной идентичности у юношей, обучающихся по юридическим специальностям, требует анализа на устойчивость и проверки выраженности этой связи как у студентов, так и у работающих профессионалов.
На данный момент можно порекомендовать более глубокое обсуждение вопросов отношения к жертвам семейного насилия на занятиях.
Выводы
Юноши и девушки различаются в атрибуции вины жертве и не различаются в атрибуции вины агрессору. Жертве своего пола приписывается меньшая вина, чем жертве противоположного, агрессору-мужчине приписывается большая вина, чем агрессору-женщине. Атрибуция вины девушками дифференцирована в зависимости от пола агрессора - мужу большая, чем жене, а атрибуция вины юношами не зависит от пола агрессора и жертвы. Мнение коллег персонажей оказывает влияние на девушек при атрибуции вины мужчине, девушки следуют мнению коллег персонажей.
Показатели гендерной идентичности и веры в личную справедливость вносят вклад в атрибуцию вины слабого участника (жены и жертвы), а в атрибуцию вины сильного участника (мужа и агрессора) не вносят. Приписывание вины слабому тем больше, чем ниже идентификация со слабым и чем ниже уверенность в справедливости мира по отношению к субъекту.
Ограничения исследований
Выборка не уравнена по возрасту, юноши значимо старше девушек. В силу относительно небольшой выборки в исследовании не было использовано условие, включающее информацию о мнении коллег без упоминания пола коллег, и условие, не включающее информацию о мнении коллег. В дальнейших исследованиях необходимо в качестве отдельной переменной учитывать и собственный опыт пережитого семейного насилия, который может вносить вклад в идентификацию с жертвой или агрессором, и атрибуцию вины жертве и агрессору.
Литература
1. Сошникова И.В., Шерпаев В.И. Насилие - социальная опасность семьи // Известия Уральского государственного экономического университета. 2012. Т. 5. Вып. 43. С. 137-141.
2. Gracia E., Garcia F., Lila M. Public responses to intimate partner violence against women: The influence of perceived severity and personal responsibility // The Spanish Journal of Psychology. 2009. № 12 (2). P. 648-656.
3. Ильяшенко А.Н. Основные черты насильственной преступности в семье // Социологические исследования. 2003. Т. 4. С. 85-90.
4. McPhedran S., Gover A.R., Mazerolle P. A cross-national comparison of police attitudes about domestic violence: a focus on gender // Policing: An International Journal of Police Strategies & Management. 2017. № 40 (2). P. 214-227.
5. Lerner M.J. The justice motive: Some hypotheses as to its origins and forms // Journal of personality. 1977. № 45 (1). P. 1-52.
6. DzukaJ., Dalbert C. The belief in a just world and subjective well-being in old age // Aging and Mental Health. 2006. № 10 (5). P. 439-444.
7. Dalbert C. The world is more just for me than generally: About the personal belief in a just world scale's validity // Social Justice Research.1999. № 12. P. 79-98.
8. Lipkusa I. M., Dalbert C., Siegler I.C. The importance of distinguishing the belief in a just world for self-versus for others: Implications for psychological well-being // Personality and Social Psychology Bulletin. 1996. № 22 (7). P. 666-677.
9. Begue L., & Bastounis M. Two spheres of belief in justice: Extensive support for the bidimensional model of belief in a just world // Journal of personality. 2003. № 71 (3). P. 435-463.
10. Begue L., Charmoillaux M., Cochet J., Cury C., De Suremain F. Altruistic behavior and the bidimensional just world belief // The American journal of psychology. 2008. 121. P. 47-56.
11. Sutton R.M., Douglas K.M. Justice for all, or just for me? More evidence of the importance of the self-other distinction in just-world beliefs // Personality and Individual Differences. 2005. № 39 (3). P. 637-645.
12. Chaikin A.L., Darley J.M. Victim or perpetrator?: Defensive attribution of responsibility and the need for order and justice // Journal of Personality and Social Psychology. 1973. № 25 (2). P. 268-275.
13. Muller R.T., Caldwell R.A., HunterJ.E. Factors predicting the blaming of victims of physical child abuse or rape // Canadian Journal of Behavioural Science / Revue canadienne des sciences du comportement. 1994. № 2. P. 259-279.
14. ShaverK.G. Defensive attribution: Effects of severity and relevance on the responsibility assigned for an accident // Journal of Personality and Social Psychology. 1970. № 14 (2). P. 101-113.
15. Brems C., Wagner P. Blame of victim and perpetrator in rape versus theft // The Journal of social psychology. 1994. № 134 (3). P. 363-374.
16. Grubb A., Harrower J. Attribution of blame in cases of rape: An analysis of participant gender, type of rape and perceived similarity to the / Aggression and Violent Behavior. 2008. № 13 (5). P. 396-405.
17. Grubb A., Turner E. Attribution of blame in rape cases: A review of the impact of rape myth acceptance, gender role conformity and substance use on victim blaming // Aggression and Violent Behavior. 2012. № 17 (5). P. 443-452.
18. Hayes R.M., Lorenz K., Bell K.A. Victim blaming others: Rape myth acceptance and the just world belief // Feminist Criminology. 2013. № 8 (3). P. 202-220.
19. Langhinrichsen-RohlingJ., Shlien-DellingerR.K., HussM.T., Kramer V.L. Attributions about perpetrators and victims of interpersonal abuse: Results from an analogue study // Journal of Interpersonal Violence. 2004. № 19 (4). P. 484-498.
20. Sylaska K.M., Walters A.S. Testing the extent of the gender trap: college students' perceptions of and reactions to intimate partner violence // Sex roles. 2014. № 70 (3-4). P. 134-145.
21. Sakalh - Ugurlu N., Glick P. Ambivalent sexism and attitudes toward women who engage in premarital sex in Turkey // Journal of Sex Research. 2003. № 40 (3) P. 296-302.
22. Bruggen, van der M., Grubb A. A review of the literature relating to rape victim blaming: An analysis of the impact of observer and victim characteristics on attribution of blame in rape cases // Aggression and violent behavior. 2014. 19 (5). P. 523-531.
23. Yamawaki N., Ochoa-Shipp M., Pulsipher C., Harlos A., & Swindler S. Perceptions of domestic violence: The effects of domestic violence myths, victim's relationship with her abuser, and the decision to return to her abuser // Journal of Interpersonal Violence. 2012. № 27 (16). P. 3195-3212.
24. Cormier N.S., Woodworth M.T. Do you see what I see? The influence of gender stereotypes on student and Royal Canadian Mounted Police (RCMP) perceptions of violent same-sex and opposite-sex relationships // Journal of Aggression, Maltreatment & Trauma. 2008. № 17 (4). P. 478-505.
25. Feather N.T. Domestic violence, gender, and perceptions of justice // Sex Roles. 1996. № 35 (7-8). P. 507-519.
26. Harris R.J., Cook C.A. Attributions about spouse abuse: It matters who the batterers and victims are // Sex Roles. 1994. № 30 (7-8). P. 553-565.
27. Hamby S., Jackson A. Size does matter: The effects of gender on perceptions of dating violence // Sex Roles. 2010. № 63 (5-6). P. 324-331.
28. Poorman P.B., Seelau E.P., Seelau S.M. Perceptions of domestic abuse in same-sex relationships and implications for criminal justice and mental health responses // Violence and Victims. 2003. № 18 (6). P. 659-669.
29. Seelau S.M., Seelau E.P. Gender-role stereotypes and perceptions of heterosexual, gay and lesbian domestic violence // Journal of family violence. 2005. № 20 (6). P. 363-371.
30. Sorenson S.B., Taylor C.A. Female aggression toward male intimate partners: An examination of social norms in a community-based sample // Psychology of Women Quarterly. 2005. № 29 (1). P. 78-96.
31. Asch S.E. Studies of independence and conformity: I. A minority of one against a unanimous majority. Psychological monographs: General and applied. 1956. № 70 (9). P. 1-70.
32. Bond R., Smith P.B. Culture and conformity: A meta-analysis of studies using Asch's (1952b, 1956) line judgment task // Psychological bulletin. 1996. № 119 (1). P. 111-137.
33. Deutsch M., Gerard H.B. A study of normative and informational social influences upon individual judgment // The Journal of Abnormal and Social Psychology. 1955. № 51 (3). P. 629-636.
34. Anderson I., Lyons A. The effect of victims' social support on attributions of blame in female and male rape // Journal of Applied Social Psychology. 2005. № 35 (7). P. 1400-1417.
35. Brown A.L., Testa M. Social influences on judgments of rape victims: The role of the negative and positive social reactions of others // Sex Roles. 2008. № 58 (7-8). P. 490-500.
36. Pinciotti C.M., Orcutt H.K. Understanding gender differences in rape victim blaming: the power of social influence and just world beliefs // Journal of interpersonal violence. 2017. Jan.
37. Cialdini R.B., Goldstein N.J. Social influence: Compliance and conformity. Annu. Rev. Psychol. 2004. № 55. P. 591-621.
38. Ballucci D., Gill C., Campbell M.A. The power of attitude: The role of police culture and receptivity of risk assessment tools in IPV calls // Policing: A Journal of Policy and Practice. 2017. № 11 (3). P. 242-257.
39. Chu D., Sun I.Y. Female police officers' job-related attitudes: A comparative study of Taiwan and the United States // Women & criminal justice 2007. № 18 (1-2). P. 107-130.
40. Rabe-Hemp C.E. Female officers and the ethic of care: Does officer gender impact police behaviors? // Journal of criminal justice. 2008. № 36 (5). P. 426-434.
41. Finnegan H.A., Timmons Fritz, P.A., Horrobin B. Differential Effects of Gender on Canadian Police Officers' Perceptions of Stalking // Criminal justice and behavior. 2018. № 45 (4). P. 468-482.
42. Lockwood D., Prohaska A. Police officer Gender and Attitudes toward Intimate Partner Violence: How policy can eliminate stereotypes // International Journal of Criminal Justice Sciences. 2015. № 10 (1). P. 77-90.
43. Froberg S., Strand S. Police Students' Perceptions of Intimate Partner Violence in Same-Sex Relationships // Partner Abuse. 2018. № 9 (2). P. 181-201.
44. Нартова-Бочавер С.К., Подлипняк М.Б., Хохлова А.Ю. Вера в справедливый мир и психологическое благополучие у глухих и слышащих подростков и взрослых // Клиническая и специальная психология. 2013. Т. 3. С. 1-14.
45. Лопухова О.Г. Опросник «Маскулинность, феминность и гендерный тип личности» (российский аналог «BemSexRoleInventory») // Вопросы психологии. 2013. Т. 1. С. 147-154.
46. Cuadrado M. Female police officers: Gender bias and professionalism // American Journal of Police. 1995. № 14 (2). P 149-165.
47. Shelley T.O.C., Morabito, M.S., Tobin-Gurley J. Gendered institutions and gender roles: Understanding the experiences of women in policing // Criminal Justice Studies. 2011. № 24 (4). P. 351-367.
References
1. Soshnikova IV., Sherpaev VI. Violence - the social danger of the family. Izvestia Uralskogo gosudarstvennogo economicheskogo universiteta. 2012; № 1 (43). P. 13741. (In Russ.)
2. Gracia E., Garcia F., Lila M. Public responses to intimate partner violence against women: The influence of perceived severity and personal responsibility. The Spanish Journal of Psychology. 2009;12(2):648-56.
3. Iliyashenko AN. The main features of the violent crime in the family. Sociological studies. 2003;4:85-90. (In Russ.)
4. McPhedran S., Gover AR., Mazerolle P. A cross-national comparison of police attitudes about domestic violence: a focus on gender. Policing: An International Journal of Police Strategies & Management. 2017;40 (2):214-27.
5. Lerner MJ. The justice motive: Some hypotheses as to its origins and forms.Journal of personality. 1977;45 (1):1-52.
6. Dzuka J., Dalbert C. The belief in a just world and subjective well-being in old age. Aging and Mental Health. 2006;10 (5):439-44.
7. Dalbert C. The world is more just for me than generally: About the personal belief in a just world scale's validity. Social Justice Research. 1999;12:79-98.
8. Lipkusa IM., Dalbert C., Siegler IC. The importance of distinguishing the belief in a just world for self-versus for others: Implications for psychological well-being. Personality and Social Psychology Bulletin. 1996;22 (7):666-77.
9. Begue L., Bastounis M. Two spheres of belief in justice: Extensive support for the bidi-mensional model of belief in a just world. Journal of personality. 2003;71 (3):435-63.
10. Bègue L., Charmoillaux M., Cochet J., Cury C., & De Suremain F. Altruistic behavior and the bidimensional just world belief. The American journal of psychology. 2008;121:47-56.
11. Sutton RM., Douglas KM. Justice for all, or just for me? More evidence of the importance of the self-other distinction in just-world beliefs. Personality and Individual Differences. 2005;39 (3):637-45.
12. Chaikin AL., Darley JM. Victim or perpetrator?: Defensive attribution of responsibility and the need for order and justice. Journal of Personality and Social Psychology. 1973;25(2):268-75.
13. Muller RT., Caldwell RA., Hunter JE. Factors predicting the blaming of victims of physical child abuse or rape. Canadian Journal of Behavioural Science/Revue canadienne des sciences du comportement. 1994;26(2):259-79.
14. Shaver KG. Defensive attribution: Effects of severity and relevance on the responsibility assigned for an accident. Journal of Personality and Social Psychology. 1970;14(2):101-13.
15. Brems C., Wagner P. Blame of victim and perpetrator in rape versus theft. The Journal of social psychology. 1994;134(3):363-74.
16. Grubb A., Harrower J. Attribution of blame in cases of rape: An analysis of participant gender, type of rape and perceived similarity to the victim. Aggression and Violent Behavior. 2008;13(5):396-405.
17. Grubb A., & Turner E. Attribution of blame in rape cases: A review of the impact of rape myth acceptance, gender role conformity and substance use on victim blaming. Aggression and Violent Behavior. 2012;17(5):443-52.
18. Hayes RM., Lorenz K., Bell KA. Victim blaming others: Rape myth acceptance and the just world belief. Feminist Criminology. 2013;8(3):202-20.
19. Langhinrichsen-Rohling J., Shlien-Dellinger RK., Huss MT., Kramer VL. Attributions about perpetrators and victims of interpersonal abuse: Results from an analogue study. Journal of Interpersonal Violence. 2004;19(4):484-98.
20. Sylaska KM., Walters AS. Testing the extent of the gender trap: college students' perceptions of and reactions to intimate partner violence. Sex roles. 2014;70(3-4): 134-45.
21. Sakalh-Ugurlu N., Glick P. Ambivalent sexism and attitudes toward women who engage in premarital sex in Turkey. Journal of Sex Research. 2003;40(3):296-302.
22. van der Bruggen M., Grubb A. A review of the literature relating to rape victim blaming: An analysis of the impact of observer and victim characteristics on attribution of blame in rape cases. Aggression and violent behavior. 2014;19(5):523-31.
23. Yamawaki N., Ochoa-Shipp M., Pulsipher C., Harlos A., Swindler S. Perceptions of domestic violence: The effects of domestic violence myths, victim's relationship with her abuser, and the decision to return to her abuser. Journal of Interpersonal Violence. 2012;27(16):3195-3212.
24. Cormier NS., Woodworth MT. Do you see what I see? The influence of gender stereotypes on student and Royal Canadian Mounted Police (RCMP) perceptions of violent same-sex and opposite-sex relationships. Journal of Aggression, Maltreatment & Trauma. 2008;17(4):478-505.
25. Feather NT. Domestic violence, gender, and perceptions of justice. Sex Roles. 1996:35(7-8):507-19.
26. Harris RJ., Cook CA. Attributions about spouse abuse: It matters who the batterers and victims are. Sex Roles. 1994;30(7-8):553-65.
27. Hamby S., Jackson A. Size does matter: The effects of gender on perceptions of dating violence. Sex Roles. 2010;63(5-6):324-31.
28. Poorman PB., Seelau EP., Seelau SM. Perceptions of domestic abuse in same-sex relationships and implications for criminal justice and mental health responses. Violence and Victims. 2003;18(6):659-69.
29. Seelau SM., Seelau EP. Gender-role stereotypes and perceptions of heterosexual, gay and lesbian domestic violence. Journal of Family Violence. 2005;20(6):363-71.
30. Sorenson SB., Taylor CA. Female aggression toward male intimate partners: An examination of social norms in a community-based sample. Psychology of Women Quarterly. 2005;29(1):78-96.
31. Asch SE. Studies of independence and conformity: I. A minority of one against a unanimous majority. Psychological monographs: General and applied. 1956;70(9): 1-70.
32. Bond R., Smith PB. Culture and conformity: A meta-analysis of studies using Asch's (1952b, 1956) line judgment task. Psychological Bulletin. 1996;119(1):111-37.
33. Deutsch M., Gerard HB. A study of normative and informational social influences upon individual judgment. The Journal of Abnormal and Social Psychology. 1955;51(3):629-36.
34. Anderson I., Lyons A. The effect of victims' social support on attributions of blame in female and male rape. Journal of Applied Social Psychology. 2005;35(7):1400-17.
35. Brown AL., Testa M. Social influences on judgments of rape victims: The role of the negative and positive social reactions of others. Sex Roles. 2008;58(7-8): 490-500.
36. Pinciotti CM., Orcutt HK. Understanding gender differences in rape victim blaming: the power of social influence and just world beliefs. Journal of Interpersonal Violence. 2017. Jan.
37. Cialdini RB., Goldstein NJ. Social influence: Compliance and conformity. Annual Review of Psychology. 2004;55:591-21.
38. Ballucci D., Gill C., Campbell MA. The power of attitude: The role of police culture and receptivity of risk assessment tools in IPV calls. Policing: A Journal of Policy and Practice, 2017;11(3):242-57.
39. Chu D., Sun IY. Female police officers' job-related attitudes: A comparative study of Taiwan and the United States. Women & Criminal Justice. 2007;18(1-2):107-30.
40. Rabe-Hemp CE. Female officers and the ethic of care: Does officer gender impact police behaviors? Journal of Criminal Justice. 2008;36(5):426-34.
41. Finnegan HA., Timmons Fritz PA., Horrobin B. Differential Effects of Gender on Canadian Police Officers' Perceptions of Stalking. Criminal justice and behavior. 2018;45(4):468-82.
42. Lockwood D., Prohaska A. Police officer Gender and Attitudes toward Intimate Partner Violence: How policy can eliminate stereotypes. International Journal of Criminal Justice Sciences. 2015;10(1):77-90.
43. Froberg S., Strand S. Police Students' Perceptions of Intimate Partner Violence in Same-Sex Relationships. Partner Abuse. 2018;9(2):181-201.
44. Nartova-Bochaver SK., Podlipnyak MB., Hohlova AU. Belief in a just world and psychological well-being among deaf and not deaf adolescent and adults. Klinicheskaya Ispecial'nayapsichologiya. 2013;3:1-14. (In Russ.)
45. Lopuhova OG. Questionnarie «Masculinity, femininity and gender personality type». (Russian analogue «Bem Sex Role Inventory»). Voprosy Psikhologii. 2013;1:147-54. (In Russ.)
46. Cuadrado M. Female police officers: Gender bias and professionalism. American Journal of Police. 1995;14(2):149-65.
47. Shelley TOC., Morabito MS., Tobin-Gurley J. Gendered institutions and gender roles: Understanding the experiences of women in policing. Criminal Justice Studies. 2011; 24(4):351-67.
Информация об авторах
Елена В. Улыбина, доктор психологических наук, профессор, Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, Москва, Россия; 119571, Россия, Москва, проспект Вернадского, д. 82, стр. 1; evulbn@gmail.com
Олег Г. Кравцов, кандидат психологических наук, доцент, Московский университет МВД России имени В.Я. Кикотя, Москва, Россия; 107061, Россия, Москва, Окружной проезд, д. 4; kravtsovog@gmail.com
Сара Эльчинкызы Аббасова, аспирант, Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, Москва, Россия, 119571, Россия, Москва, проспект Вернадского, д. 82, стр. 1; sara.abbasova09@gmail.com
Information about the authors
Elena V. Ulybina, Dr. in Psychology, professor, Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation, Moscow, Russia; bldg. 1, bld. 82, Vernadskii Avenue, Moscow, Russia, 119571; evulbn@gmail.com
Oleg G. Kravtsov, PhD in Psychology, associate professor, Kikot' Moscow University of the Ministry of the Interior of Russia, Moscow, Russia; bld. 4, Okruzhnoi driveway, Moscow, Russia, 107061; kravtsovog@gmail.com
Sara E. Abbasova, postgraduate student, Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation, Moscow, Russia; bldg. 1, bld. 82, Vernadskii Avenue, Moscow, Russia, 119571; sara.abbasova09@gmail.com
