Научная статья на тему 'Отражение специфики культурного пространства пограничья в современной дальневосточной прозе'

Отражение специфики культурного пространства пограничья в современной дальневосточной прозе Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
148
30
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
FAR EASTERN FICTION / OPPOSITION SELF / OTHER / CULTURAL EXPERIMENT / LITERARY MYSTIFICATION / CULTURAL CONCEPT / JAPANESE REALIA / CONCEPTS OF POSTMODERNISM / ARTISTIC SYNTHESIS / GEOGRAPHIC AND CULTURAL BORDERLAND / ДАЛЬНЕВОСТОЧНАЯ ПРОЗА / ОППОЗИЦИЯ СВОЙ/ЧУЖОЙ / КУЛЬТУРНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ / ЛИТЕРАТУРНАЯ МИСТИФИКАЦИЯ / КУЛЬТУРНЫЙ КОНЦЕПТ / ЯПОНСКИЕ РЕАЛИИ / КОНЦЕПЦИИ ПОСТМОДЕРНИЗМА / ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СИНТЕЗ / ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ И КУЛЬТУРНОЕ ПОГРАНИЧЬЕ

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Яроцкая Юлия Александровна

Предметом исследования являются произведения двух современных писателей, чья жизнь связана с Дальним Востоком: Александра Белых и Бранки Такахаши. Оба автора профессиональные переводчики с японского языка. Используемые методы исследования: историко-литературный, историко-культурный, сравнительно-сопоставительный. Определено, какие феномены, относящиеся к миру чужой культуры, осмысляются авторами; каковы художественные приемы, позволяющие авторам создать органичный образ инокультурного мира; как, с точки зрения автора, происходит культурное взаимопроникновение в самобытных условиях географического пограничья

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The Specifics of Cultural Borderland in Contemporary Far Eastern Fiction

The study focuses on the works of two contemporary authors who connected their lives with the Russian Far East, Alexander Belykh and Biyanka Takakhashi. They are both professional translators from the Japanese language. The research methods are historical-literary, historical-cultural and comparative. The paper determines the phenomena of a different culture that the authors conceptualize; the literary techniques allowing them to create an organic image of another cultural world; the cultural interaction under the unique conditions of geographic borderland.

Текст научной работы на тему «Отражение специфики культурного пространства пограничья в современной дальневосточной прозе»

ЯРОЦКАЯ Юлия Александровна,

канд. филол. наук, доцент кафедры русского языка и литературы Восточного института - Школы региональных и международных исследований, ДВФУ (г. Владивосток) Электронная почта: ulita6@yandex.ru

УДК 82.3

Отражение специфики культурного пространства пограничья в современной дальневосточной прозе

дальневосточная проза, оппозиция свой/чужой, культурный эксперимент, литературная мистификация, культурный концепт, японские реалии, концепции постмодернизма, художественный синтез, географическое и культурное пограничье

Предметом исследования являются произведения двух современных писателей, чья жизнь связана с Дальним Востоком: Александра Белых и Бранки Такахаши. Оба автора - профессиональные переводчики с японского языка. Используемые методы исследования: историко-литературный, историко-культурный, сравнительно-сопоставительный. Определено, какие феномены, относящиеся к миру чужой культуры, осмысляются авторами; каковы художественные приемы, позволяющие авторам создать органичный образ инокультурного мира; как, с точки зрения автора, происходит культурное взаимопроникновение в самобытных условиях географического пограничья.

Дальневосточные прозаики часто обращаются к проблеме взаимопроникновения культур в условиях географического пограничья. В данной работе нас интересует культурное освоение чужого пространства через «путешествие» в чужой язык. Мы исследуем творчество 2 современных писателей и переводчиков, живущих сейчас на Дальнем Востоке: Александра Белых и Бранки Такахаши.

Пожалуй, самым известным произведением Александра Белых сейчас является роман «Сны Флобера» (2003 г.). В романе автор обращается к творчеству Бориса Пильняка, его «Рассказу о том, как создаются рассказы» (1926 г.), главным героем которого является японский писатель Тагаки. Рассказ Пильняка написан под впечатлением поездки в Японию в 1926 г.

Одна из героинь романа Белых - японка Марико Исида - представлена невесткой японского писателя Хидэо Тагаки, у которого первая жена была русская. В руки героя романа Ореста попадает текст романа на японском языке. Будучи студентом-японистом, он переводит этот роман на русский язык. Исида совершает путешествие в Россию, во Владивосток, где встретился Тагаки с будущей женой. Белых даёт название роману Тагаки («Моя русская жена»), который в тексте Пильняка названия не имеет [1, с. 66]. В романе Белых сказано, что

краеведам уже известен дом на Светланской, где до замужества жила Софья (эта информация распространилась во Владивостоке как достоверная) [1, с. 96], в Японии у Исиды есть дом, доставшийся ей от свёкра, где герой романа Орест находит фотографии Софьи и Тагаки [1, с. 99].

Герои, которые, возможно, в творчестве Пильняка имели реальных прототипов, о которых пока можно говорить только гипотетически, обретают возможность выхода за рамки литературного текста. Постмодернистская концепция уничтожения границ между искусством и жизнью, воплощённая в «Снах Флобера», вынужденно была использована в новом эксперименте автора: публикации романа «японского писателя» Дзиро Хираока «Утопая в облаках» (2006 г.): «Перевод с японского Александра Вялых» (это подлинное имя писателя, которым он подписывает свои переводы, как писатель он подписывается псевдонимом Белых). После нескольких неудачных попыток опубликовать собственные тексты, Белых предлагает издательству якобы «перевод

1 С согласия с японского», который охотно был принят к публикации1. Автор соз-

А. Е. Бе™^ при- даёт роман, героями которого являются русская девушка, живущая

водятся сведения, 1 1 1 тт

полученные в ходе во Владивостоке, и японец, влюблённый в неё. Действие романа про-

личной беседы. исходит во Владивостоке. Белых создаёт «биографию японского писателя». Автор наделяет выдуманного им Дзиро Хираока чертами собственной профессиональной биографии [9, с. 143]. В журнале перед текстом помещён графический портрет «Дзиро Хираока», роман опубликован под рубрикой: «Страна Восходящего Солнца. Литература Японии» [9, с. 143]. В предисловии к роману «переводчик» пишет: «В представленном произведении меня интересовал не столько герой, родственный некоторым жалким и смешным персонажам русской литературы, и не столько сюжет как таковой, сколько возможности соединить два противоположных метода повествования - говоря условно, восточного и европейского» [9, с. 143]. Высказывание соотносимо с фразой из описания романа Тагаки, сделанного Пильняком в «Рассказе о том, как создаются рассказы»: «Японская мораль не стыдится обнажённого тела, естественных человеческих отправлений, полового акта; с клиническими подробностями был написан роман Тагаки, - русским способом размышлять размышлял Тагаки о времени, мыслях и теле своей жены» [4, с. 57]. Здесь также соседствуют и сливаются «два метода»: натуралистический, согласно Пильняку, находящий объяснение в морали Японии, и реалистический, основанный на размышлении, воспринятый Тагаки из русской литературной традиции. Поскольку Белых на самом деле пишет о своём романе, очевидно, что он ставит перед собой экспериментальную задачу: создать «переводной» текст с ощутимым национальным колоритом в области поэтики. Задача создания «чужого» текста для Белых в этом случае была не нова - все герои его романа «Сны Флобера» - сочинители. Новой является задача создания оригинального текста, который должен выглядеть как перевод. Актуализируется исследовательский потенциал дальневосточного текста: объектами исследования являются язык и литературная поэтика Японии.

Белых более полно отвечает на вопрос, заданный японцами Пильняку, и действительно пишет роман от имени японского писателя. Писатель придуман, но роман написан.

Таким образом восполняется нехватка творческих взаимодействий между русской литературой Дальнего Востока и японской литературой.

Следующий эксперимент Белых был вполне сознательной мистификацией. Сам он объяснил, что попробовал «заполнить культурную лакуну», когда создал и опубликовал «Поэзию царства Бохай» (2007 г.)2. Истоки мистификации можно обнаружить в романе Белых «Сны Флобера». Герой романа Орест, находясь на острове Рейнеке, слушает рассказ Марго о поэте Бохайского царства Тайтее [1, с. 26], в летнем доме семьи своей возлюбленной находит книгу «История Бо-хайского царства» [1, с. 43], Исида показывает ему старинное зеркало с орнаментом, пришедшим из Бохайского царства [1, с. 99]. Вновь представив себя как переводчика, теперь уже древней поэзии, автор принял поздравления по случаю «замечательного открытия», поскольку о бохайской поэзии до этой публикации было известно только то, что она, вероятно, была. В предисловии к публикации стихов Белых пишет: «Поэты не умирают, и стихи их не исчезают. Моё увлечение японской древностью, её поэзией, в том числе личностью придворного поэта Сугавара Митидзанэ, мучительно погибшего в ссылке, куда он был отправлен по ложному донесению, но затем оправдан, а впоследствии обожествлён как бог-покровитель японской поэзии, привело меня к открытию имени бохайского поэта Хайтэя и внезапному поэтическому откровению, когда его стихи в один зимний вечер зазвучали для меня на русском языке, которому в некотором роде по прихоти исторических обстоятельств суждено было стать наследником древней культуры Бохай на территории современного российского Приморья» [5, с. 263]. Далее автор называет свой перевод «художественным откровением» [5, с. 263]. Исходным посылом для автора, видимо, является высказанная ещё в «Снах Флобера» и повторённая в предисловии мысль о бессмертии поэтов и поэзии. Необычная посмертная судьба Сугавара Митидзанэ (845-903 гг.), посмертное воплощение которого именуется Тэндзин - «небесный бог» [2, с. 91], вероятно, вдохновила автора на создание цикла стихов. Историческая справка, данная автором в предисловии к стихам, выглядит столь убедительно и «научно», что слова «поэтическое откровение» воспринимаются как метафора. Однако они являются столь же точным описанием процесса создания стиха, как точны и приведённые сведения о японском поэте. В области преемственности для Белых актуальна не национальная принадлежность поэта, но то, что у него с «бохайским поэтом» общая родина. Родина, в данном случае - не государство, а географическое пространство.

Такахаши - сербская писательница, филолог-японист, в силу семейных обстоятельств сейчас живёт в Токио. Несколько лет жила во Владивостоке с супругом-дипломатом. Во Владивостоке в 2008 г. вышла её первая и пока единственная книга рассказов «Первые 37» [8]. Рассказы в этой книге публикуются в авторском переводе на русский и японский языки (также опубликованы тексты на сербском). Писательница склонна объяснять «многоязычие» своего творчества тем, что ей необходимы читатели там, где она живёт в определённый момент времени.

В частности, в электронном письме автору статьи она пишет: ««Русский поезд, женский вагон» написан ещё в 2000 году, в Минске,

2 С согласия А. Е. Белых, приводятся сведения, полученные в ходе личной беседы.

3 Здесь и далее цитаты из электронных писем приводятся с согласия Б. Такахаши.

но я не успела его перевести до выхода «Первых 37». Писан он на сербском языке <...>. «Девушка на качелях» - свежая вещь, из конца прошлого года. Писана на японском языке, как и большинство рассказов, которые я пишу в последнее время (легче на японском написать, чем потом на японский переводить; исключение только «Нелепость», которую я писала на русском языке <...>.

А что касается языка написания «Выбора», то можно сказать просто: дневник Михаила на сербском, письма и дневниковые записи Наталии - на русском языке. А можно рассказать и сложно: о том, как я три месяца не могла решиться, на каком языке писать. Понятно было, что в итоге и этот рассказ будет и на сербском и на русском, что ломать голову смешно и даже глупо, и тем не менее, три целых месяца я не могла взять ручку и начать писать полностью завершённый в голове рассказ»3.

Текст последнего абзаца цитаты свидетельствует о том, что для автора при выборе языка написания важен не только язык читателя, но и язык героя. В рассказе «Выбор» (Такахаши Б. Выбор. 2010 г. Рукопись неопубликованного рассказа из личного архива автора. 20 с.) Михаил - серб, а Наталья - русская. Проблема текста - возможность суицида при неизлечимой болезни. Проблема смерти поставлена в определённом ракурсе: как переживание близкими ухода любимого человека. О замысле текста Такахаши написала автору данной статьи следующее: «Вот, что из реальной жизни послужило отправной точкой для этого рассказа: у моей немецкой подруги Антье на руках умирал родной брат. Она видела, как он мучается и говорила ему: «Ян, ты можешь уйти. Не беспокойся о маме с папой, расслабься... » Вот то, как она отпустила нежно любимого брата (они были погодки и привязаны друг к другу практически, как близнецы) - вот то осознанное расставание с близкими, которое меня (и не только меня) пугает, вот это я должна была «отработать» через повесть «Выбор»». В рассказе, главными героями которого являются сербы и русские, описана ситуация немецкой семьи и дано разрешение ситуации в русле национальных японских традиций.

Современный исследователь японской культуры А. Ф. Прасол пишет: «. японское население активно поддерживает идею эвтаназии - добровольного ухода из жизни при невозможности излечения <...>. По мнению социологов, в этом сказывается влияние японской этики, налагающей запрет на действия и поступки, которые создают трудности для окружающих.» [6, с. 318].

И хотя Такахаши утверждает в своём письме: «На меня лично больше всего давят нестыковки между «ими» и «нами»», - имея ввиду «Труднопреодолимые разницы мировоззрения нас и японцев», однако она замечает: «<...> мне иногда наши (русские и сербские) люди говорят, что в моём поведении есть много японского, но я всегда была такой». Близкие индивидуальности компоненты «чужого» перестают ощущаться «чужим», присваиваются, однако распознаются в структуре личности посторонними, но принадлежащими к «своей» культуре, как «чужое».

В рассказе «Не совсем японская и не совсем любовная история» (2014 г.) проблематизируется культурный феномен наличия бездомных людей в развитой и благополучной Японии: «Когда идёт речь о Японии, все сразу представляют чистоту и благополучие. А те, кото-

рые знают, что и в Японии есть бездомные люди, думают, что они просто так, из каприза, захотели дистанцироваться от мира, они видят их кем-то вроде хиппи» (Такахаши Б. Не совсем японская и не совсем любовная история. 2014 г. Рукопись неопубликованного рассказа из личного архива автора. 30 с. С. 6]. В письме Такахаши пишет: «<...> я сидела с квадратными глазами, когда смотрела как прототип Судзу-ки в нескольких метрах от меня сооружает себе дом и переодевается. Этого человека я не знаю, но я видела его регулярно в парке, где играл Хиро. В отличие от бомжей, он всегда был хорошо одет, чист и гладко побрит - я в жизни не подумала бы, что он тут ночует».

Дом - один из центральных концептов в каждой этнической культуре. Однако в японской культурной традиции концепция дома весьма своеобразна. О людях, живущих в картонных коробках в Японии, пишет Белых в романе «Сны Флобера», он отмечает, что в Японии нельзя увидеть бродячих собак, но бездомных людей много [1, с. 114]. Пильняк утверждал, что лёгкость конструкций японских домов связана с частыми землетрясениями - лёгкий дом, состоящий из деревянного каркаса и бумажных перегородок, сохраняет жизнь своим владельцам и может быть быстро восстановлен, он называл дом японцев «шалашами» [3, с. 64]. О том, что дом в Японии не является «крепостью», местом, где можно уединиться, согреться в холодную погоду, пишет Прасол [7, с. 79]. Возможно, по этой причине японцы не реагируют на «голубые палатки» бездомных как на «потерю лица» их владельцами: в Японии бедные люди веками жили в очень ненадёжных домах, мало отличающихся от «голубых палаток» и картонных коробок. Но европейцы реагируют на этот культурный феномен очень остро, вероятно, в силу того, что дом для них - крепость, часть личности владельца.

В условиях дальневосточного культурного пограничья происходит трансформация понятия «чужой». Возможны два подхода к культуре вообще: природа (земля) формирует культуру, другой взгляд - культура формирует природу (землю). Писатели, к творчеству которых мы обращаемся в данной работе, создают образ Дальнего Востока. В их текстах это труднодоступная уникальная земля, на которой формируется необыкновенная культура. Здесь европеец теряет чувство превосходства над «туземцем» и убеждённость в безотносительной ценности своих знаний; здесь трансформируется понятие о «чужом», как о непостижимом и враждебном, в понятие о «чужом» как влияющем, возможном, становящемся частью «своего»; здесь стирается граница между «чужим» и «своим», жизнью и искусством, а предшественником в области творчества может рассматриваться гипотетический «бохайский поэт».

Литература

1. Белых А. Е. Сны Флобера // Рубеж, 2003, № 4. С. 7-122.

2. Боги, святилища, обряды Японии: Энциклопедия синто / Под ред. И. С. Смирнова; отв. ред. А.Н.Мещеряков; отв. секр. В.А. Федя-нина. (ОпеП:аНа е! С1а881еа: Труды Института восточных культур и античности; вып. 26). - М.: РГГУ 2010. 310 с.

3. Пильняк Б. А. Корни японского солнца. - М.: Три квадрата, 2004. 330 с.

4. Пильняк Б. А. Рассказ о том, как создаются рассказы. // Б. А. Пильняк Расплеснутое время: Романы, повести, рассказы. - М.: Советский писатель, 1990. С. 49-57.

5. Поэзия царства Бохай. В переложении А. Вялых. // Рубеж, 2007, № 7. С. 262-267.

6. Прасол А. Ф. Япония. Лики времени: менталитет и традиции в современном интерьере. - М.: Наталис, 2008. 360 с.

7. Прасол А. Ф. От Эдо до Токио и обратно: культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава. - М.: Астрель: CORPUS, 2012 г. 528 с.

8. Такахаши Б. Первые 37. - Владивосток: Морской государственный университет имени адмирала Г. И. Невельского, 2008. 210 с.

9. Хираока Д. Утопая в облаках // Рубеж, 2006, № 6. С. 143-169.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.