CC BY
68ОТРАЖЕНИЕ СИСТЕМЫ МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИХ ЗНАНИЙ ОСЕТИН В ЯЗЫКЕ И ЕГО КОГНИТИВНОЙ
СТРУКТУРЕ
Е.Б. БЕСОЛОВА
Как известно, язык фольклора функционирует только в определенных стереотипных ситуациях, и именно фольклор в сравнении с другими источниками дает нам возможность глубоко проникнуть в духовный мир народа, в мир его образов и представлений, что связано с вскрытием внутреннего смысла, глубинной семантикой слов, соотнесенных с предметом, поверьем, обрядом.
Обнаружение глубинного значения слова, термина, концепта предполагает определенное мастерство в использовании фразеологии, пословиц и поговорок и других жанров фольклора для решения проблем отражения культуры народа в его языке, в частности - лексике. Здесь уместны, на наш взгляд, слова Б. Уорфа относительно того, что каждый язык не только по-своему неповторимым образом воссоздает природу и социальную действительность, но и закрепляет это неповторимое мировоззрение [1, 57]. Формой выражения концептуальной модели мира, представляющей уровень народного знания о внешнем мире, выступает языковая модель, воспроизведение и моделирование которой во всех звеньях лексической системы может помочь в реконструкции эволюции народного мышления. И здесь нельзя не согласиться с тем утверждением, что именно лексика более полно представляет характер мышления носителей языка, иерархию и структуру народного знания о тех или иных объектах.
Сведения о реалиях, их значении в жизни народа и форме выражения позволяют глубже проникнуть в логику самого знания, а их источниками выступают диалектные тексты и словари, содержащие слова,
обозначающие понятия материальной и духовной культуры народа с их вариантами, а также терминологические словари и специальные исследования по отдельным лексико-семантическим группам слов.
История осетинской лексикографии, как известно, начинается с XIX века и длится до сих пор, и в совокупности весь зафиксированный в словарях материал дает достаточно полное представление о лексическом богатстве осетинского языка.
Наравне с осетинской лексикографией развивается и осетинская лексикология. Наиболее значимы фундаментальные труды В. И. Абаева, которые явились прочной базой для последующих изысков лингвистов. Обзор статей осетинских языковедов, как по лексикографии, так и по лексикологии, содержится в работах Л. Б. Гацаловой и Л. К. Парсиевой [2, 2013; 3, 2013].
Этнографическая лексика осетинского языка представляет собой богатый и структурно организованный слой лексики, являющийся неотъемлемой частью осетинской общеупотребительной лексики, что дает возможность квалифицировать его и как терминологический, и как профессиональный. Заметим, что в исследовании отраслевой лексикологии значительно преуспели ученые Южной Осетии, и эти труды могли бы лечь, на наш взгляд, в основу «Сводного словаря отраслевой лексики осетинского языка».
В своих истоках этот пласт этнографической лексики восходит к древнейшему слою осетинского языка. Он отражает соответствующие исторические этапы в жизни осетинского народа, его материальную и духовную культуру, контакты с другими
народами, мировосприятие и мироощущения осетин. Этнолингвистический анализ выявил, что осетинский язык в разных формах существования и на разных этапах его истории влиял и продолжает влиять на историю осетин, что его категории и факты - лишь своеобразный способ постижения и проникновения в собственно-этнические процессы.
Прослеживание динамики развития словарного состава языка, фиксация исчезающих лексических единиц и их сохранение для последующих поколений важны как реальное отражение исторического наследия носителей языка. Здесь безусловный интерес представляют проблемы лексической семантики.
С позиций употребления слов, входящих в словарный состав осетинского языка, выделяется макролексика, в которой отражается и материальная, и духовная культура осетин.
По основным способам и принципам номинации лексико-семантические группы этнографической лексики осетинского языка распределяются на десять групп: 1. Номинация по материалу; 2. Номинации, связанные с формой, размером, способом строения, приготовления, обработкой реалий; 3. Номинация по морфологии места; 4. Номинация по функции; 5. Номинация по цветовым признакам (характерна для единичных групп); 6. Номинация, выражающая числовые и временные значения; 7. Номинация по свойству, качеству реалий; 8. Номинации, один из компонентов которых - название возраста или пола, родства человека; 9. Номинация по сходству действий, реалий; 10. Номинация, указывающая на результат действия по внешнему признаку.
В каждом из этих типов, естественно, могут быть выделены подтипы, виды, группы, подгруппы и т.д. номинаций. Вместе с тем, они могут быть подразделены в зависимости еще от дополнительных факторов. Этнографизмы, входящие в группу, могут получить наименования и по составу, и по способу приготовления, и по основным свойствам, приобретаемым в ходе приго-
товления и т.д. Очень часто наблюдается совпадение мотивирующего признака в разных и даже генетически далёких друг от друга языках. Этот факт объясняют сходством длительной общественной практики, позволяющим людям выделить из массы признаков один и тот же и положить его в основу номинации.
В функционально-семантическом плане среди этнографизмов выделяются архаизмы, историзмы и неологизмы. Не обошли осетинский язык и различные нумеративы, обозначающие меру веса: джиранка «фунт», мжрт «мера сыпучих веществ, равна приблизительно четверти пуда», пут «пуд» (ср. совр.: грамм, килограмм, центнер и др.); а также устаревшие меры длины адыли «аршин», жлмжрин «мера длины от локтя до пальца», дисны «единица измерения длины, равная расстоянию от большого пальца до мизинца растянутой кисти руки», уылынг «расстояние между концами вытянутого большого и указательного пальцев», и др. (ср. совр.: сантиметр, дециметр, метр и др). Ср. соответствия из карачаево-балкарского языка: нумеративы, обозначающие меру веса: гёренке «единица меры веса около фунта»; батман «старая мера веса для сыпучих веществ», пуд и т.д.; старинные меры длины: къары «локоть»; къарыш «расстояние между концами вытянутого большого пальца и мизинца руки» [4, 12].
Приведенное свидетельствует о том, что в связи с развитием языка и общества появляются новые системы измерения, вытесняющие старые. Данное положение лишний довод в пользу следующего тезиса: чтобы понять лингвистическую суть каждого явления, каждого предмета, каждого слова родного языка, необходимо знать, как сложилось данное явление, какие этапы в своем развитии оно проходило, что же обусловило его современную форму и содержание.
В составе осетинской этнографической лексики выявляются как диалектизмы, так и регионализмы. Конечно же, архаизмы и историзмы стоят вне нормы современного языка, причем разъяснение историзмов носит толково-энциклопедический характер:
64 ИЗВЕСТИЯ СОИГСИ 14 (53) 2014
значение слова и есть объяснение самой реалии, обозначаемой этим словом; архаизмы же предусматривают лингвистическое толкование, состоящее из дефиниции слова и установления его современного синонима.
К примеру, В. И. Абаев пишет, что «обращаясь к птичьему царству, мы без труда выделяем здесь группу наименований, относящихся к древнейшему слою языка. Таково, во-первых, общее название пернатых маргъ, ср. др.-иран. та^На, др.-инд. *т^а-, перс. тыг£ «птица». Отсюда булжмжргъ / бормжлгъ «соловей», букв. «желтая птица»; диг. саумжлгъж «скворец», букв. «черная птица»; диг. дзумаргъ «горная индейка», «улар», букв. «зимняя птица» [5, 50].
К этому же пласту относит учёный и названия орла, ворона, вороны, журавля, дикой утки, перепелки, голубя, ласточки:
осет. цхргхс «орел» < кагк-а$, сагк-а$, букв. «куроед»; ср. согд. сатка$ «орел»;
осет. сынт / сунт «ворон» = памир. $опй «ворон»;
осет. халон «ворона» (ср. в иран. языках Припамирья хигп «ворона»);
осет. зырнхг «журавль», возводится к древнеиранскому *хытапа-ка, другое название для журавля хърихъупп / хъурродж звукоподражательного характера;
осет. ацц «дикая утка» безупречно отвечает древнеиндийскому Ш «водяная птица»; то же слово с назализованным а дало общеиндоевропейское название утки; ср. русск. утка < апН-ка;
осет. ухрцц / ухрццх «перепелка», «перепел» = др.-инд. уатНка;
осет. ххсинхг «голубь дикий», ср. др.-иран. ах$ата «синий»;
осет. зхрватыкк «ласточка», вероятно, < зжр-фадыг «желтоногая».
Названия некоторых птиц проникли из тюркских языков:
Хъхрццыгъа < тюрк. qaсэrga «ястреб»; дзжгъындзжг < балк. саgэnzik «сорока»; дудахъхъ < турец. tutaq «дрофа», «дудак»;
М&хъхъыл «стрепет» сопоставляется с чеченским maqqal «стрепет»; этим же именем в форме мжхъхъжл осетины называют ингушей, что является, несомненно,
отзвуком тотемистических представлений [5, 51]. В дигорском диалекте осетинского языка концепт стрепет звучит как сун-сунжг [6, 470].
Концепт «птица» в осетинском языке дифференцируется: по отношению к домашней птице принято говорить цъиу (-тж), а дикую называют хъжддаг (< лесной) маргъ (мжргътж). В «Русско-осетинском словаре» В. И. Абаева [7, 430] дано гнездо: пташка разг. цъиу, птенец цъиу, лжп-пын (маргъ), птица маргъ; певчие птицы за-раг мжргътж, птицеводство маргъдарынад, маргъдарын; птичий прилаг. маргъы-; птичка цъиу; птичник «помещение для домашней птицы» - кжркдон.
Основное ядро названий птиц осетинского языка относится к раннему и устойчивому пласту лексического состава осетинского языка.
Маргъ «птица» (в сложных словах также мжргъ, мжлгъ: булжмжргъ, «соловей», диг. саумжлгъж «скворец» и др.) < иран. *т^а- «птица».
Лексема цъиу / цъеу - звукоподражательное слово (ср. цъиу-цъиу «щебетанье»), повторяющееся, с небольшими вариациями, во множестве языков. Стая птиц - бал, жрдонг, дзуг; лебединая стая - доныхъазты дзуг.
Аист. Цапля: ирон. къадз, урс кжсаглас, диг. (уорс) кжсалглас.
Абаев допускает заимствование къадз < груз. qanсa «цапля». Образование сложного слова кжсаглас < кжсаг «рыба» + ласын «тащить».
Альбатрос: ирон. альбатрос, денджы-зон маргъы мыггаг диг. денгизи маргъи муг-га, букв. перевод: вид морской птицы.
Баклан: ирон. баклан, кжсагхор сынт, денджызы сынт;
Букв. перевод: кжсагхор сынт < кжсаг «рыба» + хор (<хжрын «есть») + сынт «ворон»; денджызы сынт < денджыз «море» + сынт «ворон», т. е. морской ворон.
Бекас. Дупель: ирон. мжга, синон. хъ-жддзых (?); диг. состж мжга «коростель» (?).
В словаре Ф. М. Таказова состжмжга «коростель» - написание слитное [6, 467]. Один из примеров осетино-балкарских
схождений: балк. msga, mga «перепел» -осет. мжга «бекас». По мнению Абаева, «следует связать с перс. mag 1. «порода голубя», 2. «порода черных уток», баклан» [8, 81].
Буревестник: ирон. уадфидиужг (маргъ); диг. денгизи уарий.
Данное название морской птицы уадфидиужг (маргъ) образовано < космического явления уад «буря», «ветер» + фидиужг / федеужг «глашатай», «вестник». Полностью соответствует семантике русского слова буре-вестник. Оба компонента иранского происхождения.
Беркут: ирон. беркут, дурдзжргжс (егъау цжргжсы мыггаг); диг. дор-дзжргжс.
Образовано путём сложения слов дур / дор «камень» (старое отложение из кавказских языков) + цжргжс «орел» (слова иранского происхождения).
Бородач: ирон. саубоцъо цжргжс; диг. саубецъо цжргжс.
Сложное образование из определения с определяемым словом - чернобородый орел. Оба слова иранского происхождения.
Вальдшнеп: ирон. хъжды мжга, диг. гъждимжга.
Сложение хъжды мжга возводится к др.-иран. *gada + мжга «бекас». Описательное образование.
Воробей: ирон. сырддонцъиу, диг. жх-сжржцъеу.
Это название птицы осетины применяют то к жаворонку, то к воробью.
Букв. сжрддон «летняя» + цъиу «птица», т.е. летняя птица.
Фжлтжрд аджймаг - стреляный воробей.
Ворон: ирон. сынт, диг. сунт.
Иранского происхождения. Имеет надежные соответствия в восточно-иранских языках.
Ворона: ирон., диг. халон.
Абаев пишет, что «в названиях ворона и вороны в ряде языков, генетически или аре-ально связанных или несвязанных с осетинским, существуют трехсогласные основы, <.. .> а двухсогласный тип в каб., убых.
Звуковая близость в столь различных и территориально удаленных друг от друга языках объясняется, прежде всего, участи-
ем звукоподражательного и экспрессивного моментов» [9, 138], что свидетельствует о том, что в отдельных случаях имели место контакты между этими языками в прошлом.
Халон-хъжргжнжг - ворона - траурный вестник; ФЕ
Халон халоны цжст нж къахы - ворона вороне глаз не выклюнет. ФЕ
Грач. Галка: ирон. саухалон, цъиах; диг. цъах.
Относится к звукоподражательным словам; ср. цъах-цъах «крики», «гвалт». Считается, что, по всей видимости, подобного происхождения и перс. га%, «ворона», лезг. са£ «грач», «галка». Сложное образование саухалон < сау «черный цвет» + халон «ворона», букв. «черная ворона».
Глухарь: ирон. къуырмагарк; диг. къур-гарк.
Образовано сложением слов къуырма «глухой», идущего из кавказского субстрата (< сван. qurmanz «глухонемой») + общеиндоевропейское слово звукоподражательного характера карк «курица». Для дигор-ской формы къуру Абаев находит изоглоссу в груз. qru «глухой», причем на кавказской почве он выделяет чеч. ^оги, инг. ^огж, лезг. qtirti [10, 653].
Голубь (дикий): ирон. жхсинжг; диг. жхсинжнгж.
Название дикого сизого голубя жхсинжг / жхсинжнгж < обозначения цвета жх-син «темно-серый», «восходящего к др.-и-ран. ахшта, старого иранского обозначения темно-серого или темно-синего цвета, частью вытесненное, частью существующее рядом с субстратным цъжх» [10, 220-221].
Производное от него название дикого голубя жхсинжг / жхсинжнгж употребительно по всей Осетии.
Горихвостка: ирон. буркъждзил цъиу; диг. боркъждзелж цъеу.
Сложное образование < бур / бор «желтый» + къждзил / къждзелж «хвост» + (цъиу / цъеу «птица»), букв. «желтохвостая птица».
Дрозд: ирон. нжмыгхор; диг. нжмугхуар.
Сложное образование, нжмыгхор / нжмугхуар < нжмыг / нжмуг «зерно», «ягода» + хор / хуар (< хжрын «есть»), букв. «зерноядный».
66 ИЗВЕСТИЯ СОИГСИ 14 (53) 2014
Дрофа, дудак: ирон. дудахъхъ, диг. ду-дахъ.
Заимствование из тюркского языка -Шйа^; а также: кабард. йийа^ вейнах. Ша^ todaq.
Дятел: ирон. хъждхой, син. хъждкъуыр; диг. гъждкъужр.
Сложное слово хъждхой < хъжд «дерево» + хойын «стучать». Имеет синоним хъждкъуыр < хъжд «дерево» + къуырын «ударять, стучать».
Жаворонок: ирон. хжрдмждзог цъиу; диг. гоппойцъеу, нигъули.
Сложное образование, хжрдмждзог цъиу < хжрдмж «вверх» + дзог (< цжуын «идти»), букв. «восходящая птица».
Термин гоппойцъеу < гоппой «хохолок» + цъеу «птица», букв. «птица с хохолком».
Журавль: ирон. зырнжг, хърихъупп; диг. хъуррой.
Осетинское название журавля зырнжг < zжr-nyg возводится В. И. Абаевым к древне-иранскому *гигапа-ка; другое название для журавля - хърихъупп / хъурродж - звукоподражательного характера.
Хърихъуппыты бал - журавлиная стая; хърихъуппы цыд - журавлиная походка.
Иволга: ирон. бурцъиу; диг. борцъеу.
Сложное образование, бурцъиу / борцъеу < бур / бор «желтый» + цъиу / цъеу «птица», букв. «желтая птица».
Индейка горная, улар: ирон. зым, диг. зум, зумаргъ, дзумаргъ.
Сложное образование < зум «зима» + маргъ «птица», букв. «зимняя птица». В иронском диалекте осетинского языка произошла утрата второго компонента в связи с тем, что улары зимой не улетают [9, 320]. Балкарское и карачаевское название горной индейки zumaruq - из осетинского языка.
Козодой: ирон. сжгъдуц, диг. сжгъдоц.
Сложное образование < сжгъ «коза» + дуцын «доить». Оба компонента иранского происхождения.
Кречет. Сокол: лацин (в основном в ди-горском диалекте).
Заимствование < тюрк. 1ас1п «сокол». Встречается во многих кавказских языках: авар. 1ас1п, дарг. 1аст, лак. 1аст, чеч. 1аст и др.
Кряква: ирон. хъхддаг бабыз; диг. гъхд-даг бабуз.
Производное < хъœддаг при помощи суффикса -аг и закономерным удвоением -д- + бабыз «утка» (заимствование < се-вернотюркского языка: ног., балк., карач. babus). Для дикой утки в осетинском языке сохранилось старое иранское название ацц.
Коршун: ирон. цъиусур; диг. цъеусор.
Сложное образование < цъиу «птица» + сурын «преследовать»; развитие семантики: «гнать» ■ «охотиться»; восходит к древнеи-ранской базе * saura-: * sur-, букв. «преследующий птицу».
Коршун-стервятник: ирон. хждмжл-хор; диг. хой.
Термин образован из слов: xœd- (означает, что действие, выражаемое второй частью, совершается самопроизвольно) + мœлын «умирать»= ххдмхл «падаль», «дохлятина» + хор < xœpbiH «есть», букв. «едящий падаль», «питающийся дохлятиной».
Кукушка: ирон. гакк-гукк; диг. гхггог.
Звукоподражательное слово, как в индоевропейских, угро-финских, тюркских, кавказских и других языках; напр., сван. gago, груз. guguli, авар. gigo, gigu, каб. k'agugw и пр.
Кулик: ирон. доны ацц; диг. дониуœрццœ.
Термин состоит из определения с определяемым словом - доны ацц «водяной ацц». Оба слова иранского происхождения.
Удвоение -цц в термине ацц объясним тенденцией осетинского языка к удвоению конечных согласных или отражать древнюю форму *atika, как уœрцц «перепёлка» из vartika <...> переход t в c (z) перед i - закономерен.
Форма доны арц - неправильна: является итогом народноэтимологического осмысления забытого ацц [10, 27].
Куропатка: ирон. хуыргарк; диг. хур-гарк.
Сложное образование из двух слов: хуыр «песок» +карк «курица», букв. «песчаная курица». Термин состоит из определения с определяемым словом.
Ласточка: ирон. зœрватыкк; диг. зœрба-туг, зœрбатуккœ.
Осет. зжрватыкк «ласточка», вероятно, < *zwr-fatyg < *zara-pavuka-. Первая часть zar- сближается с названием куропатки в ряде иранских языков и имеет, по В. И. Аба-еву, звукоподражательную природу со значением «издавать звуки», «щебетать» и др. Вторая часть fatyg < *pat-, pav- «летать», означает «летающая», «птица». Отсюда z«r-fatyg букв. «щебетунья птичка» [9, 305].
Фыццаг зжрватык - первая ласточка.
ФЕ
Лебедь: ирон. доны хъаз; диг. донихъаз.
Осетинское название лебедя образовано из двух слов: дон «вода» + хъаз «гусь» (тюркского происхождения, вошло во многие языки Кавказа, заимствование было отмечено уже в аланском языке). Термин состоит из определения с определяемым словом - доны хъаз, букв. «водяной гусь».
Урс доны хъаз - белый лебедь. ФЕ
Хъазхъуыр - с лебединой шеей. ФЕ
Малиновка: ирон.чъырттым; диг. чъирттун.
Термин чъырттым / чъирттун означает: «пестрая» птица; «желтая и певучая» птичка. Возможно, замствование из тюркского qar «чириканье». В. И. Абаев пишет, что «наращение тым / тун (<дым / дун «хвост») могло произойти на осетинской почве под влиянием bürdym «желтохвост» [10, 653].
Орел: ирон., диг. цжргжс.
Иранское слово, относится к древнейшему слою осетинского языка. Исходная форма *karkasa- с буквальным значением «куроед». Хищная птица.
Мадхл цжргжс - ирон. орлица (составной термин).
Мадтжл цжргжс - диг. орлица (составной термин).
Павлин: ирон. мжлхъ; диг. малхъ.
По Абаеву, мжлхъ / малхъ, скорее всего, вариация иранского слова мхлгъ, маргъ «птица».
Перепелка, перепел: ирон. ужрцц; диг. ужрццж.
Иранское слово из древнейшего слоя осетинской лексики. Восходит к *warti (ka-). Интересно дополнение: «В шутливом названии ужрцц-былдыхъхъ имеем во вто-
рой части не звукоподражание <...>, а тюркизм; ср. татар. Ьэ^эЫэк «перепел» [9, 91].
Попугай: ирон. тути; диг. тотий.
Из персидского языка, где ШИ «попугай».
Рябчик: ирон. дзыгъуыргарк; диг. дзугъ-ургарк.
Сложное образование из двух слов: дзыгъуыр / дзугъур «пестрый, конопатый» + карк «курица», букв. «пестрая курица». Термин состоит из определения с определяемым словом.
Синица: ирон. дзывылдар, дзыбылдар; диг. дзубулдар (Ф. М. Таказов дает иной перевод: «трясогузка» [6, 261]).
Образование сложное <дзывыр, дзыбыр «соха» + дар «правящая», букв. «правящая сохой», «пахарка». Оба компонента относятся к старому скифскому наследию.
Снегирь: ирон. митмитгжнаг; диг. метметгжнагж, метметцъеу.
Термин образован посредством словосложения; к слову митмит, полученному в результате повторения имени существительного мит «снег» + гжнаг < кжнын с помощью суффикса -аг, букв. «снег-снег говорящий».
Скворец: ирон. сауцъиу; диг. саумжл-гъж.
Термин образован сочетанием имени прилагательного сау в значении определения с именем существительным цъиу / мжл-гъж, букв. «черная птица» (мжлгъж=маргъ).
Сойка: ирон. хиуа; диг. хъеуа.
По В. И. Абаеву, это возможное заимствование < груз. сxik'vi «сойка». Направление развития: сxik'va ■ *xixwa■xiwa [9, 205].
Сова, филин: ирон. уыг; диг. уг.
В ИЭСОЯ [9] на с. 113 уыг уг переводится и как «сова», и как «сыч». Слово-существительное звукоподражательного характера.
Сокол: ирон. уари; диг. уарий.
Хотя это заимствование неотделимо от грузинского Ьап «сокол», происхождение его иранское. Грузинская форма с начальным Ь-, по Абаеву, отражает персидскую форму. Осетинскую форму ученый предлагает возвести «к *wаrigan. Когда значение композита перестало осознаваться, конечное ^ап отпа-
68 ИЗВЕСТИЯ СОИГСИ 14 (53) 2014
ло и осталось wari. <...> Переходная форма *warig отложилась в осетинском фамильном имени Warig-a-tœ «Соколовы», отмеченном в районе аула Коби» [9, 50].
Соловей: ирон. булœмœргъ; диг. борœмœлгъœ.
Термин образован сочетанием имени прилагательного бур (œ) / бор (œ) «желтый» в значении определения с именем существительным маргъ / мœлгъœ «птица», букв. «желтая птица» (мœлгъœ=маргъ).
Сорока: ирон. дзœгъындзœг; диг. дзœгъ-индзœг, гœркъœрагœ.
Слово-существительное звукоподражательного характера (дзœг-дзœг).
Сыч: ирон. сидахъхъ; диг. седагъ.
Заимствование из тюркских языков.
Тетерев (самец): ирон. саугарк; диг. сау-гарк, къудургарк.
Тетерка (самка тетерева): ирон. бургарк, диг. боргарк.
Термин саугарк образован сочетанием имени прилагательного сау «чёрный» в значении определения с именем существительным карк «курица», букв. «черная курица». Наименование вызвано оперением самцов: «оно в общем - черное, голова, шея и нижняя часть спины - синяя, на крыльях белая перевязь, нижнее оперение хвоста -чисто белого цвета» [11, 179].
Термин бургарк / боргарк образован сочетанием имени прилагательного бур (œ) / бор (œ) «желтый» в значении определения с именем существительным карк «курица», букв. «желтая курица».
Удод: ирон. дыгоппон; диг. гоппойцъеу.
В первой части сложного слова дыгоппон ды- означает «два-, дву-»; гопп - «хохолок, хохол (у птиц)», а -он - суффикс, что дает букв. значение: «птица с двумя хохолками», «птичка с двумя головками» или же «хохлатка, хохлатая».
Утка дикая, кряква: ирон. ацц, хъœддаг бабыз; диг. аццœ, гъœддаг бабуз.
Производное < хъœддаг при помощи суффикса -аг и закономерным удвоением -д- + бабыз «утка» (заимствование < се-вернотюркского языка: ног., балк., карач. babus). Для дикой утки в осетинском языке сохранилось старое иранское название
ацц. Удвоение -цц в термине ацц объясним тенденцией осетинского языка к удвоению конечных согласных или отражать древнюю форму *аЫка, как ужрцц «перепёлка» из уангка <...> переход t в с (г) перед г - закономерен.
Ушан: ирон. хъусой; диг. гъосой.
Термин хъусой образован от глагольной основы хъусын «слышать», восходящей к общеиранской основе *gaus, при помощи суффикса -ой, означает обладание определённым качеством, свойством или признаком: хъусын «слышать»^ хъус «ухо» + суффикс -ой■ хъусой «ушастый», «ушан» из-за того, что перья на задней части их головы удлинены, приподнимаются над остальными и образуют так называемые уши.
Фазан: ирон. саугарк, сындзыуасжг; диг. синдзиуасжнгж.
Концепт сындзыуасжг / синдзиуасжн-гж - сложное слово, включает в себя слова: в первой части сындз «терновник», «колючка» + уасжг «петух», букв. «петух терновника», или же «певун терновника», «колючки петух» или «певун колючек». Известно, что фазаны избегают густых и высокоствольных лесов, предпочитают им колючие кустарники, сознавая свою слабость и беспомощность против сильных животных.
В «Осетинско-русском словаре» [12, 365] дается также определение саугарк, который образован сочетанием имени прилагательного сау «чёрный» в значении определения с именем существительным карк «курица», букв. «черная курица».
Филин: ирон. ололи; диг. тоймон.
Термин ололи заимствован из грузинского языка.
Приведенные наименования для филина мы взяли из «Большого русско-осетинского словаря» Л. Б. Гацаловой и Л. К. Пар-сиевой [13, 637].
В «Осетинско-русском словаре» [12, 365] для филина и совы дано общее название уыг. Это же название для филина мы нашли в «Русско-осетинском словаре» В. И. Абаева [7, 553]. По поверьям осетин, крик совы - предвестник смерти.
Цесарка: ирон. цицыр; диг. цецур.
Заимствование из груз. скап «цесарка». Но восходит к лат. савзаг «цезарь» ■ «цесарская курица».
Чиж: ирон. дзылы; диг. дзили.
Название крапивника, чижа; перс. ¿эШШа, др.-инд. ]НШка- «кузнечик». Сопоставление также и с груз. гШ «комар».
Ястреб: ирон. хъжрццыгъа; диг. хъжрц-цигъа.
Восходит к тюркскому qarсэga (0, qarсiga ({), балк. qэrtсэga «ястреб». В. И. Абаев пишет, что «не исключено, что слово по происхождению является иранским, из ^ка^а-gan-, *karсa-gan- буквально «истребитель кур» [8, 294].
Итак, приведенный материал выявил, что в наименованиях диких птиц встречаются, наряду с русизмами (чайкж, гагж, га-гарж, ибис, канарейкж, страус и пр.), заимствования из тюркских, адыгских и других кавказских языков.
Среди названий диких птиц значительное место занимают субстантивы, образованные от звукоподражательных основ: цъиу / цъеу; цъиах / цъах; гакк-гукк / гжггог; хърихъупп / хъуррой. Они в одних случаях редуплицируются, в других - присоединяют словообразовательные суффиксы:
Некоторые названия указывают на цвет оперения: булжмжргъ / бормжлгъ;саубоцъо цжргжс / саубецъо цжргжс; саухалон.
Встречаются названия, указывающие на места обитания птиц: сындзыуасжг; ден-джызон маргъы мыггаг; хъжды мжга; доны ацц.
Родо-половая дифференциация птиц в осетинском языке отсутствует, в большинстве случаев одно и то же название птиц используется для обозначения и женской, и мужской особи (исключением являются слова ворон и ворона).
В исключительных случаях пол птиц выражается лексическим способом: напр., сындзыуасжг; къуырмагарк; хуыргарк; дзы-гъуыргарк.
Общее название птиц маргъ является исконной, восходящей к древнему слою осетинского языка.
Название голубя в осетинском языке дифференцируется: домашний голубь име-
ет наименование бжлон, а дикий голубь -жхсинжг.
Понятие «ласточка» в осетинском языке передается самостоятельной исконной лексемой зжрватыкк < зжр-фадыг, налицо характерный процесс оглушения звонкой согласной -д-.
Самостоятельными исконными лексемами обозначаются также названия птиц, входящих в древнейший пласт осетинской лексики: цжргжс «орел», сынт «ворон», ха-лон «ворона», зырнжг «журавль», ацц «дикая утка», ужрцц «перепелка, перепел» и др.
В осетинском языке встречается также целый ряд названий птиц, образованных путем сочетания слов, указывающих:
1) на цвет оперения и других частей тела: жхсинжг < темно-серый, синий; буркъ-ждзил, букв. «желтохвостка»; урс доны хъаз «белая лебедь» (доны хъаз является составным термином = лебедь, а урс = определение по цвету); дзыгъуыргарк, букв. «пестрая курица»;
2) на двойственность: дыгоппон, букв. «птица с двумя хохолками»;
3) названия, связанные с оценкой птиц человеком: сырддонцъиу, букв. «летняя птица»; зым / зум, букв. «зимняя птица»; хъжд-даг бабыз, букв. «дикая утка»;
4) встречаются такие названия, в которых дифференциация пола с помощью оперения: саугарк, букв. черная курица - «тетерев-самец», и бургарк, букв. желтая курица - «тетерка, самка тетерева».
Ряд орнитонимов в иронском и дигор-ском диалектах обозначается разными словами, создавая тем самым синонимические пары: къадз и урс кжсаглас «аист; цапля»; саухалон и цъиах, цъах «грач; галка»; зыр-нжг и хърихъупп «журавль»; и др. Многие из них возникли в связи с параллельным употреблением названий исконного и иноязычного происхождения.
С названиями птиц связано многое в языковой и фольклорной картине мира осетин.
В фольклоре осетин ласточка «зжрва-тыкк» выступает в роли спасительницы людей; это одухотворенное и наделенное разумом, волей, речью и чувствами суще-
70 ИЗВЕСТИЯ СОИГСИ 14 (53) 2014
ство. В ее образе следует видеть древнейшее тотемное животное. Она - любимица Бога и людей, ей позволено вить гнездо в доме, что понимается осетинами как счастливое предзнаменование. Зжрватыкк считается добрым вестником, предвестником весны и благополучия. Будучи другом нар-тов, предостерегала их от грозящей опасности и несчастья. Она - глашатай Страны мертвых, где в ее обязанность входило объявлять о вновь умерших.
По легенде, раздвоенный хвост зжрва-тыкк - след зубов змеи, кинувшейся ей вслед, чье желание она отказалась исполнить. Причина повсеместного почитания зжрватыкк кроется «в вере древних в то, что в образе ласточки родные места посещают души умерших предков.» [14, 218]
В осетинских обрядовых плачах хъарджытж для изображения умершего или самой плакальщицы хъаржггжнжг главными образами являются традиционные - ласточка «зжрватыкк», кукушка «гакк-гукк», сокол «цжргжс».
К примеру, вопленица оплакивает девушку, уподобляя ее кукушке: Уа - кидаясь, да будешь кидаться Поверх черных дерев, вечно крича кукушкой: «Подай, подай мой наперсток, Мою люльку, мою прялку, мои ножницы...»
[15, 48]
Образ кукушки в фольклоре стал «многовековой метафорой» [16, 181] несчастливой девичьей (женской) судьбы. Удивительно значение голоса кукушки: это знак женского одиночества и тяжелой жизни, это и жалоба и проклятие, это женский способ выражения горя (оплакивание злой судьбы); голос кукушки способен проникать за пределы мира живых; он является посредником между «этим» миром и миром «мертвых» [17, 6]. Но кукушка воспринимается и как воплощение души умершего, причем это верование нашло отражение и в самой погребальной обрядности и, прежде всего, в текстах обрядовых плачей. Голос кукушки воспринимается как символ оплакивания. Он принимает на себя основную нагрузку в выражении горя и становится средством общения с умершими.
Одним словом, кукушка являет собой и воплощение души усопшего, и плакальщицу хъаржггжнжг, оплакивающую утрату близкого человека.
Но эта символика настолько устойчива, что встречается в плачах до сих пор; ср. в плаче, записанном в 60-е гг. ХХ в.: Уалдзжги ржсугъд ку 'рхъжрдтжй, Ду тасжн къалеумж ужд бахизтж. Маргъи жвзагжй тасжн къалеужй дзорис, Уазал зумжг ку 'рцуджй, ехаржнги бунмж джхе ужд ласи [18, 172]. Как пришла краса-весна, Ты перешла на гибкую веточку. С этой веточки птичьим языком заговорила, Как наступила холодная зима, В трещинах ледника ты прячешься. Устойчивыми, постоянными формулами-пожеланиями богата вербальная часть осетинской традиционной обрядности. К примеру, во время обряда хызисжн («снятие платка-вуали») невесте желают: Как овца богата ягнятами, Как куропатка богата цыплятами, Как дерево богато корнями Чтобы была. [19, 15] Этнографическая лексика, как видим, отражает национально-культурную специфику языка, особенности членения вне-языковой действительности в языковой картине мира; она связана с особенностями традиционного быта, национальным самосознанием, материальной и духовной культурой народа, ведь «изучая язык в связи с культурой, в первую очередь, апеллируют к показаниям лексики» [20, 35].
Значимость подобных исследований хорошо иллюстрирует приводимая ниже цитата: «Связь языковой истории с историей народа делает язык историческим источником первостепенной важности. К различным выводам нелингвистического порядка (например, о древней социально-экономической структуре общества, его материальной и духовной культуре, географической локализации и т.п.) в силу сопутствующего им семантического компонента способны приводить лексические и отчасти грамматические конструкции» [21, 67].
1. Уорф Б. Отношение норм поведения и мышления к языку // Звегинцев В. А. История языкознания Х1Х-ХХ веков в очерках и извлечениях. М., 1965. Ч. II.
2. Гацалова Л. Б. К истории становления и развития осетинской лексикографии // Фундаментальные исследования. М., 2013. № 11 (часть 3).
3. Парсиева Л. К., Гацалова Л. Б. Краткий очерк истории осетинской лексикологии // Вестник Владикавказского научного центра. 2013. Т. 13. № 1.
4. Аппоев А. К. Этнографическая лексика карачаево-балкарского языка. АКД, Нальчик, 2003.
5. Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. М.-Л., 1949.
6. Тахъазти Ф. Дигорон-уруссаг дзурдуат. Дигорско-русский словарь. Дзжужгигъжу, 2003.
7. Абаев В. И. Русско-осетинский словарь/Под ред. М. И. Исаева. М., 1970.
8. Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Л., 1973. Т. 2.
9. Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Л., 1989. Т. 4.
10. Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. М.-Л., 1958. Т. 1.
11. Брэм А. Э. Жизнь животных. Птицы. М., 1992. Т. II.
12. Ирон-уырыссаг дзырдуат: Осетинско-русский словарь. 5-ое изд./Науч. ред. Т. А. Гуриев. Владикавказ, 2004.
13. Гацалова Л. Б., Парсиева Л. К. Большой русско-осетинский словарь. Владикавказ, 2011.
14. Осетинская этнографическая энциклопедия/Гл. ред. Л. А. Чибиров. Владикавказ, 2013.
15. Гатиев Б. Суеверия и предрассудки у осетин // ССКГ. 1876. Вып. IX.
16. Харченко В. К. Функции метафоры. Воронеж, 1992.
17. Никитина М. А. Образ-символ в традиционной народной культуре: русско-славянские взаимосвязи на материале фольклора о кукушке. АКД. СПб., 1999.
18. НА СОИГСИ. Ф. 366. П. 144.
19. Памятники народного творчества осетин/Сост. Т. А. Хамицаева. Владикавказ, 1992.
20. Чикобава А. С. Отраслевая лексика и научная актуальность ее изучения // ЕИКЯ. Тбилиси, 1975. Вып. II.
21. Климов Г. А. Вопросы методики сравнительно-генетических исследований. Л., 1971.
72 ИЗВЕСТИЯ СОИГСИ 14 (53) 2014
