CC BY
49
ОТРАЖЕНИЕ ЭСТЕТИЧЕСКИХ ВЗГЛЯДОВ В.С СОЛОВЬЕВА В
ТВОРЧЕСТВЕ И. ЛЕВИТАНА
Оболенская Ольга Николаевна
канд.филос. наук, доцент Нижегородского государственного педагогического
университета им. К. Минина, РФ, г. Нижний Новгород
E-mail: [email protected]
THE REFLECTION OF AESTHETIC VIEWS OF V.S. SOLOVYOV IN
I. LEVITAN'S OEUVRE
Olga Obolenskaya
candidate of Philosophical Sciences, Associate Professor of Minin Nizhny Novgorod
State Pedagogical University, Russia, Nizhny Novgorod
АННОТАЦИЯ
В статье исследуется воздействие философско-религиозных взглядов В.С. Соловьева, в основе которых созерцательное начало искусства выступает во взаимодействии с нравственным, на творчество И. Левитана. На примерах известных произведений показано влияние эстетических взглядов философа-мыслителя на мировосприятие художника, специфика левитановского созерцания.
ABSTRACT
In the article the influence of V.S. Solovyov's philosophical and religious views on I. Levitan's oeuvre is investigated, at the heart of which contemplative art origin acts in co-operation with ethic one. By the example of famous works the impact of aesthetic philosopher and thinker's views on the artist's world perception, the specificity of Levitan's contemplation is shown.
Ключевые слова: религиозная философия В.С. Соловьева; живопись И. Левитана.
Keywords: V.S. Solovyov's religious philosophy; I. Levitan's pictorial art.
В истории пейзажной живописи значение творчества И. Левитана трудно переоценить. Необычный характер его живописи традиционно определялся как «левитановский пейзаж настроения», что означало: «...пейзаж стал
рассматриваться не только как образ природы, но и как выражение душевного состояния» [2, с. 235]. Причем, безусловно, в этом проявился не только собственно живописный талант художника, но и, в первую очередь, его особое мировосприятие, «сознание связи с природой, связи не только физической, но и духовной» [3, с. 24]. Такая духовная связь с природой могла возникнуть только на почве глубокого понимания его внутренней жизни, философского смысла, что сумели почувствовать и его современники. Так, А. Бенуа писал: «Не одна красота форм трогала Левитана (напротив, к «классически» красивым местностям он оставался равнодушным...), а самая жизнь природы — то, что все живет и хвалит Создателя» [1, с. 79].
Следует отметить, что в самой этимологии этого слова — «на-строение» определенно усматривается связь его значения с уходящим в глубокую древность и по-разному осознававшимся различными культурами представлением о гармоническом строе мироздания, о присущей ему прекрасной «музыке сфер», о том, что «мир звучит и любовью постигается» [3, с. 66]. В этой связи, полагаем, что творчество И. Левитана являет собой яркий пример самобытного воплощения идеи созерцания, воспринимаемой во многом созвучно взглядам представителей русского религиозно-философского ренессанса на рубеже XIX—XX веков.
Это была эпоха пробуждения в России самостоятельной философской мысли, расцвета поэзии и обострения эстетической чувствительности. Основные философские открытия «Серебряного века» были сопряжены с напряженными исканиями Истины в русском искусстве. Никогда в истории отечественной культуры не было столь глубокого проникновения религиозно-философских идей в искусство. В центре философского развития находилось основанное Владимиром Сергеевичем Соловьевым в 70-х годах XIX в., направление — метафизика всеединства. Это направление стремилось выразить средствами философии одну из коренных интуиций русской духовности: убеждение в цельности и единстве, истинной связи и гармонии бытия.
Главной задачей своей философии В.С. Соловьев считал дарование человечеству новой жизни через соединение с Божественным началом посредством слияния Истины, Добра и Красоты. В своих эстетических трудах Соловьев выразил собственное понимание сущности искусства как предварения совершенной красоты, как изображения «какого бы то ни было предмета и явления с точки зрения его окончательного состояния, или в свете будущего мира...» [4, с. 134]. Такое высокое значение искусства, писал философ, «не есть произвольное требование, явствует из той неразрывной связи, которая некогда действительно существовала между искусством и религией» [4, с. 135].
В преодолении отчуждения между искусством и религией в философии и художественном творчестве эпохи рубежа XIX—XX веков актуализировалась идея созерцания. В эстетическом наследии В.С. Соловьева созерцательное начало искусства выступало во взаимодействии с нравственными постулатами. В основе искусства лежит созерцание «вселенской Красоты», о котором еще Платон поведал в своем «Пире».
Биографы И. Левитана отмечали заметное воздействие на него философии всеединства Соловьева. Особенно близки ему были представления о мистической связи человека с «мировой душой», прекрасными началами мироздания. На наш взгляд, следует подчеркнуть и очарованность Левитана православной верой, несмотря на то, что художник не принимал крещения. Так, например, в одном из писем из Ниццы в 1894 г. он писал Н.В. Медынцеву: «.Вы, вероятно, уже. сидите в своей семье... накануне светлого праздника — предвестника весны. Вероятно, через час раздастся благовест — о, как люблю я эти минуты, минуты, говорящие о жизни правды [3, с. 79].
Отдельная тема — образы православной храмовой архитектуры, опоэтизированные в живописи Левитана, возникающие на многих картинах художника: «У церковной стены» (1885), «После дождя. Плес» (1889), «Вечер. Золотой плес» (1889), «Над вечным покоем» (1894), «К вечеру» (1899).
В интересующем нас аспекте наибольший интерес, на наш взгляд, представляют замечательные полотна И. Левитана «Тихая обитель» (1890) и
«Вечерний звон» (1892). На передвижной выставке 1891 г. картина Левитана «Тихая обитель» была воспринята как главное ее событие, а имя художника стало знаменитым. Современников Левитана подкупало не только мастерское воссоздание золотой предзакатной поры в окрестностях скромного русского монастыря. «Художник насытил изображение сладким и грустным чувством «покоя и воли», просветленной созерцательности и какой-то праздничной, благостной тишины» [3, с. 63].
Тонкий ценитель И. Левитана А.П. Чехов сумел почувствовать и даже отразить в своем творчестве присутствие в этой картине надмирного начала. Речь идет о повести Чехова «Три года», героиня которого, Юлия Сергеевна, размышляет о впечатлениях, полученных на выставке от поразившей ее картины (в ее описании угадывается произведение Левитана): «На переднем плане речка, через нее бревенчатый мостик, на том берегу тропинка, исчезающая в темной траве... А вдали догорает вечерняя заря ... и захотелось ей идти, идти и идти по тропинке; и там, где была вечерняя заря, покоилось отражение чего-то неземного, вечного» [5, с. 65—66].
И. Левитану удалось сквозь тихое, любовное созерцание русского мира прийти к проникновению в таинственный смысл бытия (чувство тайны рождается из «спрятанности» монастыря за лесом). Истина, открывшаяся художнику, предстала прекрасной, светлой, торжественной, позолоченной солнцем, как оклады русских икон. Это произведение Левитана, как нам представляется, явило некую убедительную иллюстрацию суждениям В.С. Соловьева, писавшего: «... существующее ныне искусство, в величайших своих произведениях схватывая проблески вечной красоты в нашей текущей действительности и продолжая их далее, предваряют, дают предощущать нездешнюю, грядущую для нас действительность и служат, таким образом, переходом и связующим звеном между красотою природы и красотою будущей жизни» [4, с. 134].
Дальнейшее углубление духовных откровений, несомненно, было дано Левитану при создании картины «Вечерний звон», продолжающей основную
тему «Тихой обители». Это полотно столь же сердечно созерцательно, как и предыдущее. Однако здесь торжественнее и полнозвучнее выражена тема прекрасного «неземного, вечного». Воистину художнику уже многое открылось, и белый монастырь уже не спрятан за лесом, а гордо выступает из него. И доминирует в картине небо, именно высокое, прекрасное небо, в нежных переливах тонов. Река же, в своей зеркальной глади отражающая небо, теперь просторней и полноводней; изгиб ее уводит взгляд вдаль и одновременно сообщает картине черты плавной закругленности, символизирующей гармонический круг мироздания, а мотив зеркального отражения сообщает изображению ощущение бездонности.
По сравнению с «Тихой обителью» созерцательное начало здесь более активно. И там зрителей увлекает за собой тропинка, ведущая к монастырю, мостик через речку. Но здесь, в «Вечернем звоне», есть еще тема благовеста, светло и одухотворенно призывающего к себе, а активность созерцательной устремленности к средоточению прекрасного в стройном храме выражена фигурками людей, в лодке переправляющихся к монастырю. Призывно выглядит у края картины тропинка, мостик-причал и две пустые лодки с лодочником, ждущие каждого желающего.
Усложненность авторского мировосприятия видится здесь в том, что теперь перед нами не мостик, легко связывающий между собой тропинки на разных берегах, а именно переправа, рубеж, отдаляющий один мир, здешний, дольний, пустынный, закрытый тенью, от прекрасного, сияющего во славе золотого заката мира, устремленного своими крестами-куполами к миру горнему. Вместе с тем, эта тема рубежа смягчается присутствующим в картине центростремительным началом, влекущим по широкой дороге за рекой в распахнутые настежь ворота вверх к монастырю, выше которого в композиции картины только небо.
В этой связи нельзя не согласиться с исследователем творчества художника В. Петровым, считающим: «...вряд ли было бы преувеличением сказать, что порой в его реалистических пейзажах, и, быть может, более всего в
«Вечернем звоне», в задумчивой красоте, тишине, теплом золоте, мягкой лазури и празелени колорита, текучести линейной основы, вдруг ощущается совершенно определенное родство с образом высшего смысла мироздания, универсального всеединства, некогда воплощенным Андреем Рублевым в его гениальной иконе, созданной, «дабы воззрением на святую Троицу побеждался страх ненавистной розни мира сего, побеждало начало любви», слияние с солнечным кругом бытия» [3, с. 79].
Таким образом, рассматривая тему специфики левитановского созерцания, следует отметить, что его творчество во многом отражало представления В.С. Соловьева, считавшего, что «художественному чувству непосредственно открывается в форме ощутительной красоты то же совершенное содержание бытия, которое философией добывается как истина мышления, а в нравственной деятельности дает о себе знать как безусловное требование совести и долга» [4, с. 287]. Полагаем, что глубина и значимость идеи созерцания в русской ментальности поистине всеохватна и дает основание для осмысления ее проявления во всей истории русской культуры и искусства.
Список литературы:
1. Бенуа А. Русская школа живописи. Изд. Товарищества Р. Голике и А. Вильборг. Вып. 1. СПб., 1904. — 96 с.
2. Богемская К. Пейзаж. Страницы истории. М., ГАЛАРТ, 1992. — 336 с.
3. Петров В. А. Исаак Левитан. СПб., Художник России, 1993. — 199 с.
4. Соловьев Вл. Общий смысл искусства //Соловьев Вл. Стихотворения. Эстетика. Литературная критика. М., Книга, 1990. — 574 с.
5. Чехов А. Три года //Чехов А. Полн. Собр. Соч. В 30 т. Т. 9. М., Наука, 1977. — 541 с.
