CC BY
144
Раздел II
РЕЛИГИОЗНЫЙ ДИСКУРС В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ И ПУБЛИЦИСТИКЕ
УДК 80
А. Е. Ваненкова
соискатель каф. русской классической литературы и славистики Литературного института им. А. М. Горького; e-mail : [email protected]
ОТРАЖЕНИЕ ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ В РУССКОЙ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ПУБЛИЦИСТИКЕ XVI ВЕКА
Статья посвящена отражению эсхатологических представлений средневековой Руси в публицистических сочинениях XVI в. на примере произведений Ивана Пересветова, Ивана Грозного и Андрея Курбского. Историософские концепции публицистов рассматриваются в контексте эсхатологических ожиданий XVI в. Особое внимание уделяется их представлениям о Страшном Суде и роли Московского царства в предшествующих ему событиях.
Ключевые слова: эсхатология; древнерусская литература; публицистика XVI в.; категории древнерусской культуры; публицистика Ивана Пересветова; сочинения Ивана Грозного; сочинения Андрея Курбского.
A. E. Vanenkova
Ph.D. Student, Russian Classical Literature and Slavistics Department, Maxim Gorky Literature Institute
ESCHATOLOGICAL IDEAS IN THE OLD RUSSIAN PUBLICISM OF THE XVITH CENTURY
The article is concerned with the eschatological ideas of the Old Russian publicism of the XVIth century. The historiosophical and eschatological views of Ivan Peresvetov, Ivan the Terrible and Andrey Kurbsky reflected in their works are researched in the context of the awaiting of the Day of Judgment in the XVIth century with the emphasis on their ideas of the Last Account and the role of Russia in the events preceding the Second Coming.
Key words: eschatology; Old Russian literature; the publicism of the XVIth century; categories of Russian culture; works by Ivan Peresvetov; Ivan the Terrible and Andrey Kurbsky.
С принятием христианства на Руси представление о Страшном Суде было воспринято как завершение всего исторического процесса. На протяжении многих веков эсхатологические ожидания играли
важную роль в мировоззрении людей и находили свое отражение в произведениях различных жанров древнерусской литературы. Идеи и образы, связанные с концом света, можно увидеть и в публицистике XVI в., в которой можно выделить три наиболее разработанные историософские концепции, принадлежащие Ивану Пересветову, Ивану IV и Андрею Курбскому.
Эсхатологические идеи, отразившиеся в произведениях публицистов XVI в., были созвучны с выраженной старцем Филофеем идеей Москвы как Третьего Рима, последнего христианского царства перед Страшным Судом. После падения Константинополя назначением Московского царства должно было стать сохранение истинной христианской веры и спасение душ живших в нем людей. Публицисты того времени размышляли о том, как этого добиться, как нужно править этим царством, и каким должен быть истинный православный царь.
Отправной точкой в концепции Ивана Пересветова становится осмысление падения Константинополя. Для Ивана Пересветова захват Византии турками - это наказание за человеческие грехи, и здесь он мыслит в рамках традиционной христианской историософии, рассматривающей различные бедствия, как наказание за людские прегрешения. В «Сказании о книгах» и «Сказании о царе Константине» он подробно останавливается на причинах, повлекших за собой падение города. В «Сказании о книгах» в ответ на молитвы патриарха Анастасия голос с небес объясняет ему, что захват Византии турками служил для наказания и исправления греков [5, с. 81], а в «Сказании о Константине» Иван Пересветов подробно останавливается на том, какие именно действия царя и вельмож привели греков к печальному концу. Он обличает чиновников, которые, заботясь лишь о собственной выгоде, обманывали царя Константина, неспособность которого противостоять им также, по мнению публициста, явилась одной из причин падения Византии [2, с. 32-35]. В своих челобитных к царю Ивану IV Пересветов неоднократно возвращается к этой теме.
После падения Византии - как в политическом, так и в духовном плане, - самым крупным и сильным православным царством оказалось Московское. В своей первой обращенной к Ивану Грозному челобитной Пересветов говорит о том, что все христиане теперь возлагают свои надежды исключительно на Московское царство и его царя, который должен установить в своем царстве Божью правду
и обеспечить спасение живущих в этом царстве людей. Большую часть текста этой челобитной занимают речи молдавского воеводы Петра, которые Пересветов как бы передает царю Ивану IV. От имени воеводы Петра царю даются советы о том, как именно нужно управлять царством, чтобы установить в нем правду Божью. Здесь Пересветов касается самых разных сфер, сопоставляя Московское царство с Византией и государством турецкого султана Магомета. Вновь и вновь он говорит о том, что падение Византии стало наказанием грекам за неправедную жизнь, государство Магомета выступает у Пересветова как в челобитной, так и в «Сказании о Магмете-султане» образцом жесткого, но справедливого правления, угодного Богу. Вот слова воеводы Петра о турецком султане:
Неверный царь богоугодная учинилъ, великую мудрость и правду въ царство свое ввелъ, по всему царству своему розослал в^рныя своя судия, пооброчивши ихъ ис казны своим жалованиемъ, ч^мъ имъ мочно прожити з году на годъ. А судъ дал полатный во все царство судити без противня, а присудъ вел^л имать на собя в казну, чтобы не искушалися и в гр^хъ не впали и Бога не разгн^вили1.
Однако султан изображается Пересветовым не только как справедливый, но и как жестокий правитель, которому не хватает христианской веры. В «Сказании о Магмете-салтане» описываются установленные им суровые законы и страшные казни преступников.
По мнению Пересветова, Иван IV должен был объединить в своем царстве веру, которая в нем уже есть, и справедливый закон, правду Божью. Только тогда оно станет тем царством, которое может хранить православную веру и в котором осуществится спасение человеческих душ в конце времен.
Сам царь Иван IV также не остался в стороне от размышлений о Страшном Суде и спасении души. На время его правления приходится новый пик эсхатологических ожиданий. Отчасти это было связано с тем, что архиепископ Геннадий Новгородский, составлявший по поручению митрополита Зосимы одну из пасхалий на восьмую тысячу лет от сотворения мира после того, как ожидавшийся в 7000 г. (т. е. в 1492 г.) конец света не состоялся, составил ее на 70 лет. Кроме того, в 1489 г. Димитрий Траханиот в своем трактате «О летах седьмой
1 Цит. по: [5, c. 62].
тысячи» указывал на сакраментальное значение числа «7». Отсюда можно было сделать вывод, что конец света может наступить в 7070 или 7077 гг. от сотворения мира (т. е. в 60-е гг. XVI в.) [8, с. 368-369].
Эти ожидания не могли не отразиться на историософских концепциях того времени и, в частности, на взглядах самого царя. Более того, можно утверждать, что у Ивана Грозного эсхатологические взгляды были тесно связаны с его представлениями о собственном назначении как царя, и во многом определяли его действия. Главным образом, это связано с устраиваемыми им ужасными казнями и созданием опричнины.
Исследователь А. Л. Юрганов обращает внимание на то, что в восприятии современников действия Ивана IV очень часто связываются со Страшным Судом. Также он проводит параллели между казнями и пытками, которые устраивал царь, и христианскими представлениями об адских мучениях и наказаниях, которым подвергнутся грешники на Страшном Суде. К примеру, большинство опричных казней так или иначе было связано с водой и огнем (очень часто людей топили в реке, поджигали, использовали кипящую воду), а образы огненной реки, озера или кипящих котлов были традиционными для древнерусских описаний адских мук. Также с образом огненной реки связывались мытарства, которые человеческая душа проходит после смерти [8, с. 362-363]. С этой точки зрения казни Ивана Грозного оказываются не просто изобретательной жестокостью царя, но обретают особый эсхатологический смысл.
Об историософских взглядах Ивана Грозного можно судить по его произведениям. Главным образом, это послания, которые царь писал для разных адресатов и по различными поводам. В первую очередь, это его переписка с Андреем Курбским.
Иван Грозный придерживается традиционного христианского взгляда на историю, согласно которому конечным итогом и целью всего исторического процесса является Страшный Суд.
Характерное для древнерусских книжников восприятие бедствий как наказания за грехи можно увидеть и у Ивана Грозного. В Первом послании Курбскому он излагает историю Греческого царства и отмечает, что его падение произошло из-за человеческих грехов: «Потом же Михаил Палеолог изгнал латин из царьствующаго града, и паки убо во убожестве царьство воздвигл, даже до лет царя Констянтина,
нарецаемого Дрогаса, при нем же, грех ради наших, народа христьян-сково, безбожный Магмет греческую власть погаси, и, яко ветр и буря зельняя, вся без вести сотвори» [4, с. 25]. История Византии используется Иваном Грозным в полемике с Курбским для защиты своих представлений о принципе самодержавной власти. Ссылаясь на большое количество библейских цитат и примеров, царь доказывает, что разделение власти и получение власти духовенством, в защиту которых выступает Курбский, противоречат Божьему промыслу и приводят государство к разорению.
Московское царство для Ивана Грозного - это оплот православной веры, государство, заключившее в себе наследие как древней Римской империи, где был рожден Христос, так и Византии, потерпевшей поражение от турок в наказание за грехи. В контексте историософских идей и эсхатологических ожиданий XVI в. Московское царство оказывалось последним православным царством, в задачу которого входило сохранение истинной православной веры до Второго Пришествия. Учитывая символику Опричнины, а также то внимание, которое в своих произведениях царь уделяет Страшному Суду, можно заключить, что он разделял эти взгляды.
Как и всякий христианин, царь видит основную цель человеческой жизни в спасении души. В своей полемике с Андреем Курбским он неоднократно обращается к теме последнего суда, на котором будет решаться окончательная участь человека. Курбского он не просто обвиняет в измене, но указывает на то, что тот погубил свою душу:
Почто, о княже, аще мнишися благочестие имети, единородную свою душу отверъгл еси? Что же даси измену на ней в день Страшнаго суда? [4, с. 8]
В своем Втором послании Курбскому, написанном уже через 13 лет после Первого, царь вновь призывает его подумать о спасении своей души:
А мы тебе написахом сия вся, не гордяся, ни дмяся - Бог весть; но к воспоминанию твоего исправления, чтоб ты о спасении душа своея помыслил [там же, с. 210].
Иван Грозный считал, что истинное правосудие будет совершаться не в этой жизни, а на Страшном Суде, поэтому он пишет, что хочет судиться с Сильвестром уже в будущем веке, т. е. после наступления
«конца света» [там же, с. 44]. Вполне возможно, царь считал, что до этого осталось совсем немного времени (послание написано в 1564 г., в непосредственной близости к связаным с эсхатологическими ожиданиями датам).
Вопрос о самодержавной власти вообще и о собственном назначении как православного царя, у Ивана IV также тесно связан с эсхатологией. В его представлениях о сущности и назначении собственной царской власти следует выделить два аспекта. С одной стороны, царь не считает себя лично безгрешным, превосходящим в этом отношении других людей. Он говорит о том, что так же грешен и немощен, как и все остальные люди:
Безсмертен же быти не мняся, понеже смерть Адамский грех, общедательный долг всем человеком; аще бо и перфиру ношу, но обаче вем се? яко по всему немощию, подобно всем человеком, обложен есмь по естеству. А яко же вы мудръствуете, еже свыше естества велите быти ми, - от ереси же всякой [4, с. 56].
С другой стороны, он придерживается традиционной христианской идеи богоданности царской власти, наиболее ясно выраженной у апостола Павла. Обращаясь к Курбскому в своих посланиях, Иван Грозный неоднократно указывает, что тот, противясь Богом данной царской власти, выступает не против лично царя, а против самого Бога, лишаясь тем самым возможности спасения души.
Свое назначение в качестве православного царя Иван Грозный видит не просто в управлении подданными, но в заботе о спасении их душ. Опираясь на цитаты из Священного Писания, Иван Грозный утверждает, что спасению души могут послужить не только милость, но и страх, и суровое наказание, поэтому людям надлежит повиноваться всякой власти, даже если она оказывается жестокой:
Тако же, яко же инде рече апостол Павел, иже ты сия словеса презрел еси: «Раби! послушайте господей своих, не пред очима точшо работающе, яко человекоугодницы, но яко Богу, и не токмо благим, но и строптивым, не токмо за гнев, но и за совесть» [4, с. 80].
Царь не считает, что может с абсолютной уверенностью судить о виновности или невиновности того или иного человека, но, по его мнению, казненный безвинно оказывается мучеником и душа его в перспективе вечности обретает спасение. Поэтому Иван Грозный и вопрошает Курбского:
Се бо есть воля Господня - еже, благое творяще, пострадати. И аще праведен еси и благочестив, почто не изволил еси от мене, строптиваго владыки, страдати и венец жизни наследити? [там же, с. 10]
В основе этих взглядов Ивана Грозного лежит так называемая идея «царской жертвы», которая восходила к мученичеству князя Дмитрия Донского и страстотерпцев Бориса и Глеба, а в книжности XVI в. разрабатывалась, в частности, Ермолаем Еразмом [2, с. 183-184]. В Первом послании Курбскому царь говорит о своей готовности пострадать за свой народ и даже принять мученическую смерть:
На род же християнский мучительных сосудов не умышляем, но паче за них желаем противу всех врагов их не токмо до крови, но и до смерти пострадати. Подовластных же своих благих благая подаваем, злым же злая приноситца наказания, не хотя, ни желая, но по нужди, их ради злаго преступления, и наказание бывает [4, с. 67].
Однако для Ивана Грозного царская жертва предполагает не только мученичество, но и готовность погубить собственную душу ради спасения душ подданных. Те, кого он казнил, обретут спасение, он же будет отвечать за свои зверства и казни на Страшном Суде. Иван Грозный осознает, что на его совести много грехов, его творчество, особенно позднее, проникнуто покаянными мотивами.
Иван Грозный полагал, что именно в его царстве, где он правит данной Богом властью, будет возможно спасение, своих противников же он считал отпавшими от Бога и даже обратившимися против Него. Андрей Курбский, главный оппонент царя, был с этим не согласен и в своих сочинениях представил собственный взгляд на вопросы эсхатологии.
Наряду с проблемами свободы воли, природы человека и государственной власти, важное место в сочинениях Курбского занимает историософия, тесно связанная с эсхатологией. Историософские взгляды Курбского находят свое отражение, главным образом, в его переписке с Иваном Грозным, а также в его «Истории о великом князе Московском».
Как и Иван Грозный, Андрей Курбский в духе традиционной русской книжности рассматривает исторические события в контексте Божьего промысла. Для него бедствия и военные поражения - это наказание за грехи, а победы - награда за благочестие. В послании старцу Вассиану Муромцеву Андрей Курбский представляет свое видение
истории христианских стран и места Московского царства в мировом историческом процессе. Сначала он обращается к восточным странам и указывает на то, что все они оказались под властью нехристианских народов в наказание за грехи, затем говорит о западных странах, которые, как он пишет, уклонились в различные ереси и стали врагами истинной веры [7, стб. 391-393]. И, наконец, он переходит к русскому народу, который, последним обратившись в христианство, стал хранителем истинной веры и благочестия:
Мы же убогия, отъ древнихъ родовъ мало и познаваемыя, во единомъ угле вселенныя живуще, и на посл^докъ века благодатию Христовою не отъ д^лъ призвани, ни отъ добродетели познани, но отъ неизм^римаго Его благодатнаго человеколюбия призвани быхомъ въ Его достояние, яко же Ему обычаи бе искони человеческому роду даромъ премногое милосердие простирати... [7, стб. 393]
Однако он идет дальше в своих рассуждениях и пишет о том, что и Московское царство не смогло исполнить свое предназначение, так как его жители пали жертвой дьявольских соблазнов. Результатом сатанинских козней, по Курбскому, стали такие беды, поразившие царство, как неправедный суд, грабеж, обнищание множества людей, в том числе и воинского сословия, ростовщичество, недостойное накопление богатств среди духовенства, непомерные налоги, жестокие казни и многое другое. Все это и сподвигает людей на такие крайние меры, как побег или даже самоубийство:
Бедно видение и умиленъ позоръ! Таковыхъ ради неистерпимыхъ мукъ овымъ безъ вести бегуномъ ото отечества быть; овымъ любезныя дети своя, исчадия чрева своего, въ вечныя работы продавти; и овымъ своими руками смерти себе умышляти, удавлению и быстринамъ речнымъ и инымъ таковымъ себе предавати; ото многия горести душамъ помрачатися естественому ихъ збытству [там же, стб. 298].
Главным же виновником этих бедствий для Курбского становится царь Иван IV, с личностью, образом жизни и действиями которого он связывает как успехи Московского царства, так и обрушивающиеся на него бедствия.
Если у Ивана Грозного военные успехи - свидетельство богоу-становленности его собственной власти и богоугодности Московского царства, то Андрей Курбский ставит все важные события
в зависимость от духовно-нравственного состояния и благочестия царя. В Третьем послании к Ивану Грозному он пишет:
А мог бы еси и воспомянути на то, яко во время благочестивых твоих дней вещи тобе по воле благодати ради Божии обращалися за молитвами святыхъ и за избранным советомъ нарочитых синглитов твоих, и яко потом, егда прельстили тя презлые и прелукавые ласкатели, погубни-ки твои и отечества своего, яко и что приключилося и яковые язвы, от Бога пущенные, глады, глаголю, и стрелы поветренные, и последи мечь варварский, мститель закона Божия, и преславутаго града Москвы внезапное сожжение, и всея Руские земли спустошение, и что наигорша-го и срамотънейшаго - царьские души опровержение и в бегство плечь царьских, прежде храбрых бывших, обращение, яко нецыи зде намъ поведают, аки бы, хороняся тогда от татар по лесомъ, со кромешники твоими, вмале гладом не погиб еси! [3, с. 108]
Как в посланиях к царю, так и в «Истории князя Московского», Андрей Курбский говорит о том, что успех сопутствовал Ивану IV только в тот период, когда он вел благочестивую жизнь и прислушивался к своим верным советникам, протопопу Сильвестру и Алексею Адашеву. Когда же он отвернулся от них и поверил отвращающим его от богоугодного пути льстецам, на Московское царство обрушился гнев Божий. Главной темой первой части «Истории князя Московского» становится превращение Ивана IV из благочестивого богоугодного царя практически в гонителя православной церкви и мучителя христиан.
Курбский, однако, не ограничивается идеей божественного воздаяния за грехи царя, фигура Ивана Грозного и все происходящее в Московском царстве приобретает у него эсхатологический смысл. Царь и его сторонники для Курбского не просто грешники, но прислужники самого дьявола. В «Истории князя Московского» он прямо об этом говорит, сравнивая новых советников царя с язычниками:
О воистинну новое идолослужение, и обещание и приношение не балвану Аполонову и прочимъ, но самому Сатоне и б^сомъ его; не жертвы воловъ и козловъ приношяще, влекомые насилиемъ на заколе-ние, но самые души свои и телеса самовластною волею, сребролюбия ради и славы мира сего ослепше, сия творяще! И сице первие царьское честное и воздержанное жительство разоряютъ, презлые и окаянные! [7, стб. 268]
Опричные казни и другие творящиеся в царстве зверства он рассматривает как признак близящегося Страшного Суда, а царя изображает практически предтечей антихриста.
Особенно это видно в мартирологе, второй части «Истории князя Московского», посвященной мученикам, жертвам опричного террора. Эта часть была написана позже первой, в самый разгар опричнины, и царь в ней предстает уже исключительно в образе кровожадного апокалиптического зверя, а опричники описываются как бесовское войско. Например, рассказывая о расправе в одном из селений, Курбский пишет:
Егда же уже взорвало и розметало не токмо тую храмину, но и другие близъ стоящие, тогда онъ со всеми кромешники своими, яко воистин-ну беснои съ неистовящимися, со всемъ онымъ полкомъ дияволскимъ, все велегласно возопивше, яко на брани супостатовъ, и аки пресветлое одоление получиша, всеми уздами конскою скоростию расторганыхъ телесъ християнскихъ зрети поскочиша [7, стб. 300-301].
Царя в этой части он постоянно называет «зверем» или «змеем», используя характерные для Откровения Иоанна Богослова образы.
Во многих сочинениях Курбского можно найти подтверждение его уверенности в том, что последние времена уже наступили. Так, предисловие к «Новому Маргариту», сборнику своих переводов Иоанна Златоуста, он начинает со слов:
В летехъ осмые тысещи века зверинаго, яко глаголется въ Апока-липси, вожделеютъ человецы смерти, и бежитъ отъ нихъ смерть. Таковые намъ приключишася за грехи наша! Чтожъ такое и которая вина сицевымъ? [6, с. 269]
Характеризуя деяния царя и его прислужников, он пишет:
Мню, иже человекъ бы сего зла человекомъ не возмогъ сотворити, но самъ дьяволъ, рыскающе якъ левъ ярящийся прелютейше на народъ христианский, разрешенъ уже будуще отъ темницы своея и пущенный на прельщение языковъ, имея ярость велию. Змий онъ превеликий, имеюще брань со святыми и возвышающе опашъ свой на высоту, низла-гающе съ небеси третину звездъ небесных, то есть человековъ нарочи-тыхъ и властелей христианскихъ, въ высокихъ догматехъ и в жительстве священнолепномъ, последи же раазслабившихся, и славу мира сего възлюбившихъ и волею своею подъ его власть покорившихся, низложилъ на землю, то есть въ волю его живыхъ уловилъ и действуетъ уже ими
елико хощетъ, яко сосуды своими, Богу попущающему по неизречен-нымъ судьбамъ его; а избранныхъ своихъ Богъ, до конца претерп^вшихъ, зд^ искушающе, аки злато въ горнил^ [6, с. 272-273].
В Откровении Иоанна Богослова говорится, что перед Страшным Судом дьявол будет освобожден из темницы («Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы...» [1, с. 1343]), и Курбский считает, что это уже произошло, и дьявол, которого он часто называет змеем и драконом, используя образы Откровения, уже действует в Московском царстве и по всему миру, прельщая власть имущих и даже целые народы и обрекая праведников на мучения. В послании к Вассиану Муромцеву он также повествует об этом, ссылаясь на Второе Послание апостола Павла к Фессалоникийцам, в котором говорится об антихристе, который будет царствовать и отвращать людей от истинной веры:
Благовременно днесь рещи ангеловъ гласъ, ко Громову сыну речен-нои: горе, горе живущимъ на мори и на земли, яко разр^шенъ бысть сатана отъ темницы своея на прельщение ихъ, им^я в себ^ ярость велию. Воистину разрешенъ есть по всему уже, излиялъ ярость свою на в^рныя, излиялъ есть, и прелстилъ страны многия, и прелыцаетъ по вселеннеи, и отступлению отъ Бога языки научаетъ. И слыши Павла къ Солуняномъ в^щающа во 2 послании [7, стб. 390-391].
Концепция «царской жертвы» Ивана Грозного, таким образом, не находит отклика у Андрея Курбского. Для него единственный судья -Христос, который будет вершить суд в последние времена. Курбский уповает именно на Страшный Суд, упрекая царя в том, что тот возомнил себя бессмертным и имеющим право судить людей, подобно Богу. В своем Первом послании к царю он вопрошает:
Али ты безсмертен, царю, мнишися, и в небытную ересь прельщен, аки не хотя уже предстати неумытному судие, надежде христьянской, богоначяльному Исусу, хотящему судити вселенней в правду, паче же не обинуяся прегордым гонителем, и хотяще истязати их до влас прегрешения их, якоже словеса глаголют. Он есть - Христос мой, седяще на престоле херувимстем одесную величествия в превысоких, - судитель межу тобою и мною [3, с. 8].
На примере произведений публицистов XVI в. можно увидеть, как традиционная христианская концепция Страшного Суда приобретает
особые черты, отражая особенности мировоззрения каждого из авторов. Так, Иван Пересветов рассуждает в первую очередь о том, как нужно управлять православным царством, чтобы добиться гармоничного сочетания «веры» и «правды», а в сочинениях Ивана Грозного и Андрея Курбского важнейшую роль играет именно тема Страшного Суда. Оба они считали, что живут в последние времена, однако у каждого было собственное видение роли русского царя и Московского царства в предшествующих Страшному Суду событиях.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. - М. : Издание Московской патриархии, 1988. - 1376 с.
2. Каравашкин А. В. Русская средневековая публицистика: Иван Пересветов, Иван Грозный, Андрей Курбский. - М. : ПРОМЕТЕЙ, 2000. - 418 с.
3. Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским / текст подг. Я. С. Лурье и Ю. Д. Рыков. - Л. : Наука, 1979. - 429 с.
4. Послания Ивана Грозного. - М.- Л. : Изд-во Академии наук СССР, 1951. - 551 с.
5. Ржига В. Ф. И. С. Пересветов - публицист XVI в. - М. : Синодальная типография, 1908. - 84 с.
6. Сказания князя Курбского / Н. Устрялова. - 3-е изд. - СПб. : Типография Императорской Академии Наук, 1868. - 458 с.
7. Сочинения князя Курбского. - Т. I. Сочинения оригинальные // РИБ. -Т. XXXI. - СПб., 1914. - 698 с.
8. Юрганов А. Л. Категории русской средневековой культуры. - М. : МИРОС, 1998. - 447 с.
