CC BY
339
гражданское право
удк 347.1 А.А. Суслов,
ББк 67.404.0. Иркутский институт (филиал) ВГУЮ
(РПА Минюста России) Иркутск, Российская Федерация
ОТКАЗ ОТ ПРАВОСПОСОБНОСТИ В гРАЖДАНСКОМ ПРАВЕ
РОССИИ
информация
О СТАТЬЕ
Пролог: журнал о праве / Prologue: Law Journal. —2017. —№ 1. ISSN 2313-6715. DOI: 10.21639 / 2313-6715.2017.1.2. Дата поступления: 25.01.2017.
АННОТАЦИЯ
Исследуется проблематика отказа от отдельных возможностей, включаемых в содержание правоспособности гражданина. Приводятся доводы о необходимости разграничения понятий «отказ от правоспособности» и «отказ от осуществления субъективных прав». Иллюстрируется непоследовательная судебная практика российских судов по данному вопросу. Предлагается считать невозможным отказ от правоспособности, но допустимым отказ от реализации отдельных способностей, включающихся в ее содержание.
ключевые слова
Правоспособность; отказ; осуществление субъективных прав; динамическая правоспособность.
библиографическое
ОПИСАНИЕ
Суслов А.А. Отказ от правоспособности в гражданском праве России // Пролог: журнал о праве / Prologue: Law Journal. — 2017. - № 1.
A.A. Suslov,
Irkutsk Institute (Branch), All-Russian State University of Justice, Irkutsk, the Russian Federation
waiver of legal capacity in civil law OF RUSSIA
PUBLICATION DATA Prologue: Law Journal. -2017.-№ 1.
ISSN 2313-6715. DOI: 10.21639 / 2313-6715.2017.1.2. Submission date: 25.01.2017.
ABSTRACT The article examines the problem of waiver of certain opportunities,
included into the content of a person's legal capacity. The author argues that there is a need to distinguish between such notions as «waiver of legal capacity » and «waiver of subjective rights implementation», and illustrates inconsistent judicial practice of Russian courts. The author considers the waiver of legal capacity to be impossible, however, the waiver of certain opportunities, included into legal capacity, is admissible.
пролог
KEYWORDS
Legal capacity; waiver; subjective rights implementation; dynamic legal capacity.
BIBLIOGRAPHIC DESCRIPTION
Suslov A.A. Waiver of legal capacity in civil law of Russia // Prologue: Law Journal. - 2017. - № 1.
Общеизвестный постулат, изложенный в ст. 22 ГК РФ о том, что отказ (полный или частичный) от правоспособности и дееспособности не допускается и является ничтожной сделкой, практически лишил науку гражданского права полноценного обращения к исследованию данного вопроса. Вместе с тем, в случаях прямо установленных законом, гражданское законодательство подобный отказ допускает. Одновременно с этим, почему то не акцентируется внимание на том, что ст. 22 ГК РФ касается правоспособности и дееспособности только граждан, а в других статьях основного источника гражданского законодательства отсутствует запрет на отказ от правоспособности и дееспособности в отношении иных участников гражданского оборота (в частности, юридических лиц). Соответственно, отказ от правовых способностей, включаемых в содержание правоспособности и дееспособности, возможен и требует, как минимум, анализа и оценки, а, как максимум, полноценного доктринального исследования для определения его признаков, сферы применения и особенностей.
Отказ от правоспособности — это, как и отказ от осуществления прав, определенные действия, направленные на самоограничение субъекта гражданского права. В силу определенных причин субъект гражданского права желает отказаться от правовых способностей, предоставленных ему законом, если закон ему это разрешает. Вместе с тем, в юридической литературе можно встретить достаточно эмоциональные утверждения по этому поводу. Так, А.В. Мыскин задаваясь вопросами о том, может ли человек добровольно отказаться от правоспособности или модифицировать ее, утверждает, что «...постоянное наличие в правовом арсенале физического лица категории правоспособности — это такой же объективный юридический закон, как и физический закон гравитации или биологический закон постепенного старения любого живого организма. Правоспособность — это не та юридическая конструкция, от которой можно отказаться, передать, совершить в отношении ее сделку, модифи-
цировать или приспособить под складывающиеся жизненные обстоятельства. В противном случае мы должны будем прийти к единственному выводу, что отказ от правоспособности или ее ограничение — это прямая потеря человеком качества субъекта гражданского права, потеря им черты юридической личности, наступление так называемой гражданской смерти. Потеря (ограничение) правоспособности — это превращение человека в бесправное существо, раба, объект оборота (товар), человека вне закона» [7].
Вероятно, следует согласиться с тем, что без наделения лица правоспособностью, не существует и субъекта гражданского права. Поэтому отказаться от всех способностей, включаемых в ее содержание, невозможно и это, действительно, приведет к тем последствиям, о которых пишет исследователь. Вместе с тем, как представляется, отказ от отдельных способностей в составе правоспособности вполне возможен, если это разрешено законом. Подобный жесткий подход, действительно «... защищает граждан от неправомерных или мошеннических действий иных лиц, которые могут принуждать граждан каким-либо образом ограничивать себя в правоспособности...» [2].
Другое дело, что найти примеры того, в каких случаях закон разрешает гражданам ограничить правоспособность, практически не удалось. Приводимые в ряде работ ситуации нельзя назвать удачными, поскольку авторы смешивают понятие «отказ от прав», «отказ от осуществления прав» и «отказ от правоспособности».
Так, В.А. Хохлов справедливо утверждает, что обязанность не разглашать сведения об используемой партнером технологии не ведет к ограничению правоспособности, поскольку здесь лишь добровольно устанавливается порядок ведения дел. Таким образом, правовед проводит разницу между возможностями и их реализациями уже в рамках конкретных субъективных прав, принадлежащих субъектам и тех гипотетических (абстрактных) возможностей, которые заложены в содержании правоспособности [13].
пролог
В качестве иллюстрации относительного действия принципа недопустимости самоограничения правоспособности А.В. Мыскин называет ст. 1007 ГК РФ, нормы об акционерном соглашении, а также широко обсуждаемой позиции Президиума ВАС, высказанной в 2011 г.1 Ситуации, зафиксированные в ст. 1007 ГК РФ и Информационном письме Президиума ВАС РФ, значительно схожи. Заключается договор, в рамках которого субъект отказывается от определенных возможностей, которые выражаются в возможности заключать конкретные договоры или совершать определенные действия, которые есть у иных участников аналогичных правоотношений. Так, в ст. 1007 закреплено, что: «Агентским договором может быть предусмотрено обязательство принципала не заключать аналогичных агентских договоров с другими агентами, действующими на определенной в договоре территории, либо воздерживаться от осуществления на этой территории самостоятельной деятельности, аналогичной деятельности, составляющей предмет агентского договора».
Примером ограничения правоспособности лица Ю.С. Харитонова приводит безотзывную доверенность [12]. Кроме того, С.Ю. Чашкова иллюстрирует случаи ограничений для суррогатной матери, которые она добровольно на себя принимает (отказывается от них), что может выражаться в запрете на прерывание беременности (при отсутствии к этому медицинский показаний), на ведение ею половой жизни, употребление спиртных напитков, курение, а также употребление в пищу некоторых продуктов питания и т.п. [14]. Традиционно проблема ограничения правоспособности обсуждается применительно к завещаниям под усло-
1 Речь идет о ситуации, когда в кредитном договоре заемщик согласился отказаться от заключения договоров поручительства, по которым он выступал бы поручителем по обязательствам третьих лиц, а также не предоставлять свое имущество в залог как по своим обязательствам, так и по обязательствам третьих лиц. Суд не посчитал это отказом от правоспособности, отметив, что «... при этом действия, которые обязался не совершать заемщик, в достаточной степени конкретизированы, а обязанность не совершать их - ограничена временными рамками. Кроме того, принятие заемщиком на себя такого рода обязанностей было связано с получением им имущественного блага — кредита, причем без предоставления какого-либо обеспечения». См., «Обзор судебной практики разрешения споров, связанных с применением положений Гражданского кодекса Российской Федерации о кредитном договоре»: Информационное письмо Президиума ВАС РФ от 13.09.2011 № 147 // СПС «КонсультантПлюс».
вием2. Некоторые из приведенных примеров не относятся к теме статьи, поскольку не касаются отказов от правовых возможностей напрямую, хотя и могут быть рассмотрены с данного ракурса.
Перед нами несколько правовых ситуаций. В одних речь идет об отказе от осуществления отдельных правомочий уже возникших субъективных прав. В других — о принятии на себя обязанности «что-то не делать», бездействовать (не заключать конкретных договоров, не совершать определенных фактических действий) как неких обеспечительных мер, направленных на гарантирование исполнения основного обязательства перед кредитором. При этом речь не идет о ситуации принятия на себя обязательства отказа от заключения всех без исключения договоров, что, безусловно, должно расцениваться как отказ от базового элемента правоспособности, в содержание которой, согласно ст. 18 ГК РФ входит совершение любых непротиворечащих закону сделок и участие в обязательствах. Однако, отказ от заключения отдельных видов договоров, на определенный срок, связанный со сроком действия этого договора, уже есть не ограничение правоспособности, а отказ от правомочий субъективных прав в уже возникших правоотношениях. Указание на наличие подобной возможности в ст. 1007 ГК РФ следует рассматривать лишь как примерный перечень обязанностей, которые может взять на себя сторона, заключая подобный договор.
Применительно к случаю, ставшему предметом рассмотрения Президиума ВАС, нельзя не добавить, что речь шла об индивидуальном предпринимателе, к чьей деятельности применяются правила ГК РФ, которые регулируют деятельность юридических лиц. В ст. 49 ГК РФ ни слова не говорится о невозможности отказа юридического лица от своей правоспособности, а лишь указывает, что юридическое лицо может быть ограничено в правах в случаях и в порядке, предусмотренных законом. Но ограничение прав и отказ от правоспособности или ее элементов — это две самостоятельные правовые категории. Видимо, именно об этом говорит А.В. Хохлов, когда указывает, что «... смешение в ограничениях правоспособности и ограничениях действия прав вызвано самой ст. 22 ГК РФ, с одной
2 Так, Т.П. Великоклад со ссылкой на ст. 22 ГК РФ полагает, что «... указание в завещании условий, которые могут повлечь ограничения прав и свобод граждан, ... таких, как необходимость для наследника по завещанию заключить или расторгнуть брак, поступить в институт, получить имущество по прошествии нескольких лет после смерти наследодателя, трудоустроиться и т.п., недопустимо» [4].
пролог
стороны, запрещающей ограничение правоспособности и дееспособности и, с другой стороны, говорящей о возможности "ограничения прав"» [13]. В ст. 22 ГК РФ об ограничении прав не говорится, а вот ст. 49 ГК РФ — упоминает напрямую.
В российской судебной практике никакой разницы между понятием отказа от осуществления права и отказа от правоспособности не проводится. Так, традиционно со ссылкой на ст. 22 ГК РФ отметаются положения соглашений, в которых собственник ограничивает свои возможности по распоряжению принадлежащего ему имущества. Причем речь идет не только о самоограничении в продаже принадлежащей вещи, но и в реализации иных возможностей, например, вселении третьих лиц. Так, собственник по условиям мирового соглашения, утвержденного Кировским районным народным судом г. Уфы, обязуется не производить продажу домовладения до его сноса и получения жилой площади в связи со сносом. Верховный Суд Республики Башкортостан со ссылкой на ст. 18 и 22 ГК РФ прямо указывает, что собственник «. в том числе при наличии мирового соглашения, не может быть лишен гарантированного Конституцией РФ права собственности и правомочий собственника по отчуждению своей доли в имуществе»3.
Косвенно (без прямой ссылки на ст. 22 ГК РФ) данная позиция представлена в решении Хабаровского краевого суда по делу № 33-8930, в соответствии с которым наследник, исполнивший завещательный отказ, подписал нотариально удостоверенное обязательство не вселять в квартиру других лиц без согласия на то истца. В нарушении данного обязательства, ответчик произвел вселение в квартиру членов своей семьи по истечении нескольких лет. Суд встал на сторону собственника, указав, что право собственника жилого помещения на вселение в него членов своей семьи предусмотрено ст. 30 ЖК РФ и не ограничивает права отказополучателя пользоваться этим же жилым помещением по завещательному отказу, фактически, проигнорировав самоограничение собственника по осуществлению своего субъективного права4.
3 «О прекращении права пользования жилым помещением, выселении и снятии с регистрационного учета из жилого помещения»: апелляционное определение Верховного суда Республики Башкортостан от 16 июня 2015 г. по делу № 33-10050/2015 // СПС «Консуль-тантПлюс».
4 Кассационное определение судебной коллегии
по гражданским делам Хабаровского краевого суда по делу № 33-8930 от 12 марта 2012 г. - URL: http:/https:// rospravosudie.com/court-xabarovskij-kraevoj-sud-xabarovskij -kraj -s/act-103855069/.
Еще одним примером, иллюстрирующим смешение данных понятий, является следующее решение. В договоры с использованием банковской карты было включено условие о запрете осуществления операций, связанных с предпринимательской деятельностью. Суд одновременно сослался на две статьи ГК РФ — ст. 22 и 858 (недопускающей ограничение прав клиента на распоряжение денежными средствами, находящимися на счете), сделав вывод о том, что данное условие ограничивает правоспособность потребителя и его право на распоряжение денежными средства-ми5. Невозможно одно и то же действие трактовать и как ограничение правоспособности и как ограничение прав.
Все вышеизложенное позволяет сформулировать некоторые выводы. Если происходит отказ от возможностей, закрепленных в рамках конкретного правоотношения, такой отказ является детализацией обязанностей конкретной стороны обязательства, то тогда можно вести речь только об отказе от осуществления отдельных правомочий в рамках возникшего субъективного права.
Никаких сомнений в подобной характеристике не должно возникать в том случае, если субъективное право уже возникло, а его обладатель принимает решение ограничить осуществление своих отдельных правомочий путем отказа от них. Никакого ограничения правоспособности в данном случае не происходит. Иначе можно говорить о том, что передача вещи в аренду, наем или ссуду — то же ограничение правоспособности, поскольку собственник за плату или даже безвозмездно отказывается от отдельных возможностей, включаемых в содержании его субъективного права.
Такая же логика применима и к договорам, в рамках которых сторона отказывается от указанных возможностей. Однако здесь видна определенная доктринальная проблема. Стороны лишь планируют заключить договор и согласовывают его условия, субъективных прав еще не возникло, договорное правоотношение отсутствует. Получается, что включение в договор обязанностей, связанных с отказом стороны от совершения определенных действий, не может считаться отказом от прав, поскольку не состоялся тот юридический факт, благодаря которому права бы возникли. Вместе с тем, очевидно и то, что возможность согласования условий данно-
5 Постановление ФАС Северо-Западного округа от 30 авг. 2011 г. по делу № А66-8547/2010 // СПС «Кон-сультантПлюс».
пролог
го конкретного договора, с данным конкретным контрагентом в целях планирования содержания определенного договорного обязательства уже лишается признаков абстрактности, которыми характеризуется правоспособность. Реализуя ее, участник предполагаемого правоотношения, наделен набором конкретных правовых возможностей, принадлежащих не всем и каждому, а персонально данному субъекту.
Реализуя ее, участник предполагаемого правоотношения, наделен набором конкретных правовых возможностей, принадлежащих не всем и каждому, а персонально данному субъекту. Так, М.М. Агарков (а вслед за ним, развивая и уточняя данную теорию, и В.А. Белов) характеризуют такую ситуацию как состояние динамической правоспособности [1; 3, с. 58-60]. Именно элементы этих правовых возможностей в данном случае ограничиваются субъектом по собственному усмотрению, а не элементы статической правоспособности. Нельзя не отметить, что на существование и правомерный характер подобных отказов обращали внимание и дореволюционные исследователи. В частности, Д.И. Мейером отмечалось: «Встречается иногда такой прием: для обеспечения верителя в счет совершения действия, составляющего предмет договора, должник тем же самым договором обязывается воздерживаться от других действий, которые могут быть несовместимыми с действиями — предметом права верителя. Например, А заключает договор займа и в обеспечение своего верителя одновременно обязывается не заключать других займов» [6, с. 181].
Следовательно, все более очевидным становиться понимание того обстоятельства, что принятие на себя стороной обязательства не заключать определенные договоры не должно отрицаться судебной практикой. Тем более, когда речь идет о том, что принятие таких обязательств является следствием предоставления данному лицу определенных выгод и преференций, а часто служит определенным способом обеспечения исполнения основного обязательства. Еще Е.А. Флейшиц указывала, что под недопустимым ограничением правоспособности согласно ст. 22 ГК РФ следует понимать такие ограничения гражданской правоспособности, которые выходят за пределы обычных в обороте сделок этого рода и не временно суживают пользование тем или иным элементом правоспособности, а подрывают такой элемент в целом [11].
Вместе с тем, есть еще один важный практический момент, связанный с обоснова-
нием допустимости или не допустимости отказов от возможностей заключения отдельных договоров. Речь идет о доступности этой информации для всех третьих лиц. Указание ГК РФ на то, что разрешить отказаться от правоспособности может только закон, преследует не только цель защиты самого субъекта, который может быть ущемлен в своем правовом статусе, но и всех третьих лиц, которые исходят из того, что содержание правоспособности незыблемо. Соответственно, заключая договор с гражданином, у его контрагента не появляется никаких сомнений в наличии такой способности в содержании правоспособности и действительности заключаемого договора.
Возникает вполне закономерный вопрос: если отказ от заключения каких-либо договоров считать допустимым, то как расценивать те договоры, которые были заключены с нарушением требований о самоограничении правоспособности? Являются ли они действительными? Как представляется, сегодняшний уровень правоприменения, не создает никаких сложностей для разрешения данного вопроса. Безусловно, такие договоры действительны. Самоограничения, наложенные на себя стороной договора, касаются только их участников. Лицо, нарушившее обязательство по отказу от заключения отдельных договоров, несет ответственность перед своим контрагентом в рамках конкретных договорных обязательств. Подобное поведение может являться основанием для досрочного расторжения договора в одностороннем порядке, взыскания неустойки и влечь для нарушителя иные негативные последствия. Аналогичная практика давно известна и нашла отражение в легальном закреплении института эстоппе-ля (п. 3 ст. 432 ГК РФ).
Это означает, что подобное самоограничение не влияет на объем правоспособности лица, а такой договор может быть заключен, и он не будет дефектным. Однако, неисполнение обязанности (отказаться от заключения договора или совершения иных действий), взятой на себя в рамках конкретного договора, будет влечь наступление предусмотренных данным договором или законом последствий для лица, нарушившего условия данного соглашения.
Примеры из практики демонстрируют нежелание судов признавать подобные договоры ничтожными, однако, аргументация, которую выбирают суды, не корреспондирует с вышеприведенной.
Проиллюстрируем сказанное: К. и И. заключили с З. договор о сотрудничестве. По этому договору стороны объединили уси-
пролог
лия по развитию жилищного строительства и туристско-рекреационной деятельности на землях, расположенных в <...> и принадлежащих З. По условиям договора стороны обязались не вступать в договорные обязательства, касающиеся предмета договора, без письменного согласия участников договора. В нарушение данного условия К. и З. без согласия И. заключили договоры купли-продажи земельных участков, указанных в договоре о сотрудничестве. В связи с этим И. просил признать указанные договоры недействительными. В удовлетворении исковых требований было отказано.
Со ссылкой на ст. 22 и 209 ГК РФ и некоторые другие было указано, что собственник может быть ограничен в своем праве распоряжаться имуществом только в случае, если это допускает закон. Для спорных правоотношений подобного ограничения закон не содержит, поэтому по условиям договора о сотрудничестве не имеется оснований считать, что З. необходимо было получить согласие И. на распоряжение принадлежащим ей имуществом6.
Как видим, судом осуществлена указанная подмена понятий: тезис о том, что данный договор действителен, совершенно не должен основываться на утверждении, что первоначальный договор (договор о сотрудничестве) не мог предусматривать условие, ограничивающее собственника на определенный срок в распоряжении принадлежащей ему вещью, выразившемся в необходимости получать согласие на заключение сделки купли-продажи. И тот, и другой договор — должны считаться действительными, однако, обоснование этому должно быть другое.
Подводя итог вышесказанному, можно сформулировать следующие выводы.
— при наличии возникшего субъективного права, отказ от отдельных возможностей ни в коем случае не может рассматриваться как отказ от правоспособности и ссылки судов на ст. 22 ГК РФ являются грубым нарушением норм материального права;
— при отсутствии возникшего субъективного права и заключении договора, предусматривающего отказ от определенных правовых возможностей после его заключения, следует руководствоваться следующими доктринальными положениями.
Во-первых, подобный отказ является специфическим способом обеспечения основного обязательства. В цивилистической
6 Апелляционное определение Верховного суда Республики Бурятия от 12 авг. 2013 г. по делу № 332464/2013 // СПС «КонсультантПлюс».
науке давно не то что не отрицается, а, наоборот, усиливается тенденция к признанию существования непоименованных способов обеспечения исполнения обязательств. Авторы справедливо указывают, что: «В силу своей природы общественные связи имеют динамичный характер. Осуществление деятельности хозяйствующими субъектами приводит последних к необходимости ведения постоянного поиска наиболее эффективных вариантов своего поведения, использования неизвестных ранее гражданско-правовых конструкций, новых способов обеспечения» [10]. Как отмечал еще С.В. Пахман, «... повсюду ранее или позже изобретаются те или другие средства, которые... служат или побуждением к исполнению их, или даже полной гарантией исполнения» [9, с. 77-78].
Именно поэтому, включение в договор условий об отказах заключать другие (строго определенные) договоры можно признать непоименованным способом обеспечения исполнения обязательства.
Во-вторых, отказ касается отдельных возможностей, лишенных качества абстрактности, поскольку они не принадлежат всем и каждому, а только конкретному контрагенту, принимающему решение о заключении договора на тех или иных условиях. При этом конкретный и четко определенный перечень тех действий, от которых отказывается лицо, должен быть четко зафиксирован. Так, в юридической литературе отмечается, что по умолчанию ограничительные условия следует относить к обычным обязанностям с отрицательным содержанием, если существует определенность действий, от которых должна воздерживаться сторона договора [5].
В-третьих, такой признак правоспособности как неисчерпаемость, под которым понимается то, что она сохраняется в неизменном виде, несмотря на сколь угодно частые акты ее реализации, означает, что отказ от каких-то возможностей в составе правоспособности может рассматриваться не как отказ от правоспособности как таковой (что в принципе невозможно), а как отказ от реализации отдельных возможностей на определенный период времени [3, с. 57].
Последний тезис не выдвигался ранее никем, хотя, особых доктринальных и законодательных препятствий к этому нет. Набор элементов правоспособности статичен, ее содержание едино для всех (различается лишь объем) и включает в себя возможности иметь права самого различного свойства. И если доктрина давно разграничивает понятия «правоспособность» и «реализация правоспособно-
пролог
сти» (по аналогии с субъективным правом и его осуществлением), то почему нельзя говорить об отказе от реализации правоспособности?
Ведь аксиоматичным является такой признак правоспособности физических лиц как ее неотчуждаемость, а все ученые едины во мнении, что ограничение и отказ от правоспособности — это исключительная и недопустимая по-сути вещь, что можно проиллюстрировать утверждением о том, что «... если рассматривать правоспособность физического лица как неотчуждаемое его свойство, неотчуждаемое в целом, а потому неделимое, напрашивается вывод: правоспособность гражданина невозможно ограничить даже на время, а, тем более, навсегда как в уголовном, так и в гражданском порядке. Ограничить можно лишь право, а не правоспособность» [8]. Именно поэтому, представляется уместным говорить о том, что отказ от правоспособности, действительно, недопустим, поскольку это противоречит сущности правоспособности7, а вот отказ от реализации правоспособности возможен, в случаях, установленных законом или соглашением сторон. При этом возникает вопрос о корректности формулировки ст. 22 ГК РФ, прямо допускающей отказ от правоспособности в случаях, установленных законом. Ведь субъект может не реализовывать отдельные, предоставленные ему законом, способности на протяжении всей своей жизни просто не совершая определенных действий, а может отказаться от реализации отдельных способностей на конкретный период, получив за это определенные выгоды (как правило, имущественного характера) или используя отказ в качестве гарантии исполнения основного обязательства.
Таким образом, под отказом от правоспособности должны пониматься ситуации, при которых субъект отказывается от абстрактной возможности, принадлежащей всем и каждому, как от неделимого объекта. Отказ от правоспособности недопустим и исключе-
7 Отказ от правоспособности влечет прекращение существование субъекта не только юридически, но и фактически. Примером этого является ситуация, обсуждаемая в Нидерландах. Речь идет о совместном письме министра юстиции и главы Минздрава страны, направленном в парламент Нидерландов, в котором предлагается разрешить «... людям, которые пришли к обдуманному решению о том, что их жизнь завершена, ..., при наличии строгих и точных критериев, окончить свою жизнь способом, который они считают достойным». Предполагается, что законопроект об эвтаназии будет разработан к концу 2017 г. В обсуждении закона примут участие врачи, юристы, эксперты в области этики. — URL: http://www.ntv.ru/novosti/1672256/
ний из этого быть не может. А вот отказ от реализации правоспособности возможен в случае, если такой отказ не признается ничтожным в соответствии с требованиями закона. Отметим, что в нормах гражданского законодательства содержится немало примеров прямого законодательного запрета определенного рода отказов. И хотя в большинстве своем речь идет об отказе от субъективных прав (в том числе, корпоративных), а не от правоспособности, именно подобный законодательный прием, позволяет разрешить вопрос и об отказе от реализации правоспособности. Например, в ст. 67 ГК РФ закреплено, что участник хозяйственного товарищества или общества вправе требовать исключения другого участника из товарищества или общества (кроме публичных акционерных обществ) в судебном порядке с выплатой ему действительной стоимости его доли участия, если такой участник своими действиями (бездействием) причинил существенный вред товариществу или обществу либо иным образом существенно затрудняет его деятельность и достижение целей, ради которых оно создавалось, в том числе грубо нарушая свои обязанности, предусмотренные законом или учредительными документами товарищества или общества. При этом прямо зафиксировано, что отказ от этого права или его ограничение ничтожны. Еще одним примером может служить ст. 188 ГК РФ, в которой указано, что лицо, которому выдана доверенность, во всякое время может отказаться от полномочий, а лицо, выдавшее доверенность, может отменить доверенность или передоверие. Соглашение об отказе от этих прав ничтожно.
Суть частного права не в запретах, а в возможном предотвращении злоупотреблений и негативных для незащищенных участников отношений последствиях тех или иных действий. Введение запрета на отказ от правоспособности граждан продиктован, как представляется, именно этими соображениями: не дать возможности принудить более слабую сторону к заключению соглашений, на изначально невыгодных для себя условиях. Однако, как показывает, современное состояние развития общественных отношений и сложившаяся в данной области судебная практика, ст. 22 ГК РФ становится неким инструментом неоправданного вмешательства государства в частноправовые отношения: сужение правоспособности видится судами там, где ее просто нет. Если публичный порядок желает защитить участников путем запрета, он должен установить границы такого запрета и те конкретные действия, которые нельзя совер-
пролог
шать. В противном случае, гражданин имеет право совершить любые действия, в том числе и направленные на сужение реализации своих правовых способностей по собственному усмотрению, тем более, когда это продиктовано получением для него взаимных финансовых выгод.
Нельзя не задаться вопросом о том, почему законодатель так рьяно защищает «неразумных» (по мнению законодателя) участников гражданского оборота? В чем нарушаются права лица, если он взял на себя обязательство не заниматься предпринимательской деятельностью в течение пяти лет за соответствующее вознаграждение? Или не заключать других договоров займа, получив в этом случае кредит на выгодных условиях? Или не становится собственником мотоцикла в обмен на любые другие имущественные выгоды?
Представляется, что никаких ущемлений в данном случае не происходит, заключением таких договоров реализуется принцип свободы договора, отказа от правоспособности также нет. Есть самоограничение, выражающееся в отказе по собственной воле от реализации конкретных способностей, принадлежащих четко определенному участнику частноправовых отношений, сформулированное в
виде негативного обязательства. Именно конкретность обязательства является гарантией соблюдения прав лица, принимающего на себя обязанность не совершать определенные действия.
Более того, поскольку отказа от правоспособности не происходит, то и действия, совершаемые в нарушении взятого на себя обязательства, не являются дефектными. Лицо может начать заниматься предпринимательской деятельностью, заключить договор займа или купить себе мотоцикл — подобные возможности никуда не исчезли из содержания его правоспособности. Вместе с тем, он будет нести негативные последствия за неисполнение указанного обязательства (кредитор может потребовать досрочного исполнения, возврата ранее уплаченных сумм и др.).
В завершении отметим, что изучение данных вопросов не исчерпываются приведенными в статье аспектами. Не освещенным остался вопрос об отказе от правоспособности юридических лиц, неисследованным остается вопрос и об отказе от дееспособности, о котором также упоминается в ст. 22 ГК РФ. Данные проблемы представляют существенный научный интерес и нуждаются в дальнейшем осмыслении.
список использованной литературы
1. Агарков М.М. Обязательство по советскому гражданскому праву // Ученые труды ВИЮН. — М.: Юрид. изд-во НКЮ СССР, 1940. - Вып. 3. - 192 с.
2. Агешкина Н.А. Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации (часть первая от 30 ноября 1994 г. № 51-ФЗ). - Саратов: Ай Пи Эр Медиа, 2014. - 848 с.
3. Белов В.А. Гражданское право: учеб.: в 4-х т. - М.: Юрайт, 2013. - Т. 2: Общая часть. Лица, блага, факты. - 1093 с.
4. Великоклад Т.П. Правомочия завещателя на включение условий в завещание // Наследственное право. - 2013. - № 2. - С. 16-20.
5. Иванов О.М., Щербакова М.А. Комментарий к Федеральному закону «О потребительском кредите (займе)»: научно-практический (постатейный). - М.: Статут, 2014. - 767 с.
6. Мейер Д.И. Русское гражданское право: в 2-х ч. / редкол.: Ем В.С., Козлова Н.В., Корнеев С.М. и др. - М.: Статут, 1997. - Ч. 2. - 455 с.
7. Мыскин А.В. Два очерка из области цивилистики. - М.: Статут, 2015. - 72 с.
8. Никифорова М.А. Правоспособность и дееспособность физических лиц как субъектов гражданских прав. - иЯЬ: http://www.pravo.vuzlib.net/book_z643_page_4.html.
9. Пахман С.В. Обычное гражданское право в России. Юридические очерки: в 2-х т. - СПб.: Тип. 2 Отд. Собств. Е.И.В. Канцелярии, 1877. - Т. 1. - 462 с.
10. Сятчихин А.В. Российское законодательство о поименованных и непоименованных способах обеспечения обязательств: исторический экскурс // Вестник Пермского университета. Юридические науки. - 2014. - № 1. - С. 156-163.
11. Флейшиц Е.А. Торгово-промышленное предприятие в праве западноевропейском и РСФСР // Вестник гражданского права. - 2008. - № 2. - С. 151-224.
12. Харитонова Ю.С. Безотзывная доверенность в предпринимательской деятельности // Юрист. -2014. - № 20. - С. 42-46.
13. Хохлов В.А. Общие положения об обязательствах: учеб. пособие. - М.: Статут, 2015. - 288 с.
14. Чашкова С.Ю. Свобода формирования условий договора о суррогатном материнстве как нетипичной договорной конструкции // Законы России: опыт, анализ, практика. - 2016. - № 2. - С. 58-64.
пролог
REFERENCE
1. Agarkov M.M. Obligation under Soviet civil law [Obyazatel'stvo po sovetskomu grazhdanskomu pravuj. Uchenye trudy Vsesoyuznogo instituta yuridicheskih nauk — Scientific works of the All-Union Institute of Legal Sciences. 1940. Volume 3. (In Russian).
2. Belov V.A. Civil law. A common part. Volume II. Persons, benefits, facts [Grazhdanskoe pravo. Obshchaya chast'. Tom II. Lica, blaga, fakty]. Moscow, 2011. 1093 p. (In Russian).
3. Velikoklad T.P. The powers of the testator to include conditions in the will [Pravomochiya zaveshchatelya na vklyuchenie uslovij v zaveshchanie]. Nasledstvennoe pravo — Inheritance law. 2013. Issue 2. (In Russian).
4. Ivanov O.M., Shcherbakova M.A. Commentary to the Federal Law «On Consumer Credit (Loan)» [Kommentarijk Federal'nomu zakonu «O potrebitel'skom kredite (zajme)]. Moscow, 2014. (In Russian).
5. Ageshkina N.A., Barinov N.A., Bevzyuk E.A. and etc. Commentary on the Civil Code of the Russian Federation. Part one of November 30, 1994 No. 51-FZ (itemized) [Kommentarij k Grazhdanskomu kodeksu Rossijskoj Federacii. CHast' pervaya ot 30 noyabrya 1994 g. № 51-FZ (postatejnyj)]. 2014. (In Russian).
6. Mejer D.I. Russian Civil Law [Russkoe grazhdanskoe pravo]. Moscow, Statut publishing, 1997. 455 p. (In Russian).
7. Myskin A.V. Two essays from the field of civil law [Dva ocherka iz oblasti civilistiki]. Moscow, 2015. (In Russian).
8. Nikiforova M. A. Legal capacity and capacity of individuals as subjects of civil rights [Pravosposobnost' i deesposobnost' fizicheskih lic kak sub»ektovgrazhdanskih prav]. Available at: http://www.pravo.vuzlib.net/ book_z643_ page_4.html. (In Russian).
9. Pahman S.V. Ordinary civil law in Russia. Juridical sciences [Obychnoe grazhdanskoe pravo v Rossii. Yuridicheskie nauki]. St. Petersburg, 1877. Volume 1. 462 p. (In Russian).
10. Syatchihin A.V. Russian legislation on named and unnamed ways of securing obligations: a historical digression [Rossijskoe zakonodatel'stvo o poimenovannyh i nepoimenovannyh sposobah obespecheniya obyazatel'stv: istoricheskij ehkskurs]. Vestnik Permskogo universiteta. Yuridicheskie nauki — Perm University Herald. Juridical sciences. 2014. Issue 1. Pp. 156-163. (In Russian).
11. Flejshic E.A. The commercial and industrial enterprise in the West-European and RSFSR law [Torgovo-promyshlennoe predpriyatie v prave zapadnoevropejskom i RSFSR]. Vestnik grazhdanskogo prava — Herald of Civil Law. 2008. Issue 2. (In Russian).
12. Haritonova Yu.S. Irrevocable power of attorney in business activities [Bezotzyvnaya doverennost' v predprinimatel'skoj deyatel'nosti]. Yurist — Lawyer. 2014. Issue 20. (In Russian).
13. Hohlov V.A. General on obligations [Obshchie polozheniya ob obyazatel'stvah]. Moscow, 2015. (In Russian).
14. Chashkova S.Yu. Freedom to form the terms of a surrogate motherhood contract as an atypical contractual constructions [Svoboda formirovaniya uslovij dogovora o surrogatnom materinstve kak netipichnoj dogovornoj konstrukcii]. Zakony Rossii: opyt, analiz, praktika — Russian Laws: experience, analysis, practice. 2016. Issue 2. (In Russian).
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ
Суслов Андрей Александрович (Иркутск) — соискатель ученой степени кафедры гражданского права и процесса Иркутского института (филиала) «Всероссийского государственного университета юстиции (РПА Минюста России)», (664011, г. Иркутск, ул. Некрасова, 4, e-mail: [email protected]).
INFORMATION ABOUT THE AUTHOR
Suslov, Andrey Alexandrovich — Doctoral Candidate, Department of Civil Law and Process, Irkutsk Institute (Branch), All-Russian State University of Justice (Nekrasov st., 4, Irkutsk, 664011, e-mail: andreysusl@ yandex.ru).
пролог
