CC BY
6РУССКО-ВИЗАНТИЙСКИЙ ВЕСТНИК
Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии Русской Православной Церкви
№ 1 (12) 2023
А. В. Маркидонов
Отец Павел Флоренский — христианский мыслитель эпохи великого кризиса
УДК 1(470)(091):27-1 DOI 10.47132/2588-0276_2023_1_75 EDN FUHAVI
Аннотация: В предлагаемом тексте рассматривается вопрос о характере религиозности отца Павла Флоренского и обращается внимание на некоторые исходные (отчасти, пред-богословские) посылки его богословия. Повышенный онтологизм религиозно-философского сознания русского христианского мыслителя в значительной мере обусловливается глубоким кризисом общеевропейской религиозности и может быть, в числе прочего, мотивирован апологетическим заданием — стремлением утвердиться в истине, радикально предшествующей человеческой рациональности и ей несоразмерной.
Ключевые слова: стилизация, архаика, новизна, «гносеология обращения», священное, страх Божий, онтологизм, рационализм, Церковь.
Об авторе: Александр Васильевич Маркидонов
Кандидат богословия, доцент кафедры богословия Санкт-Петербургской духовной академии.
E-mail: obventus@gmail.com
ORCID: https://orcid.org/0000-0001-5727-7076
Для цитирования: Маркидонов А. В. Отец Павел Флоренский — христианский мыслитель эпохи великого кризиса // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 75-81.
RUSSIAN-BYZANTINE HERALD
Scientific Journal Saint Petersburg Theological Academy Russian Orthodox Church
No. 1 (12)
2023
Alexander V. Markidonov
Father Pavel Florensky — Christian thinker of the era of the great crisis
UDC 1(470)(091):27-1
DOI 10.47132/2588-0276_2023_1_75
EDN FUHAVI
Abstract: The proposed text examines the question of the nature of Fr. Pavel Florensky's religiosity and draws attention to some of the initial (partly pre-theological) premises of his theology. The heightened ontologism of the religious and philosophical consciousness of the Russian Christian thinker is largely due to the deep crisis of pan-European religiosity and can be, among other things, motivated by an apologetic task — the desire to establish itself in the truth, radically preceding human rationality and disproportionate to it.
Keywords: stylization, archaic, novelty, "epistemology of conversion", sacred, fear of God, ontologism, rationalism, Church.
About the author: Alexander Vasilievich Markidonov
Candidate of Theology, Associate Professor of the Department of Theology, St. Petersburg Theological
Academy.
E-mail: obventus@gmail.com
ORCID: https://orcid.org/0000-0001-5727-7076
For citation: Markidonov A. V. Father Pavel Florensky — Christian thinker of the era of the great crisis.
Russian-Byzantine Herald, 2023, no. 1 (12), pp. 75-81.
«Выявление религиозных переживаний в форме архаического православия есть стилизация», — писал Н. А. Бердяев в своей остро критической по отношению к о. П. Флоренскому статье1. Имея в виду «Столп и утверждение Истины», Бердяев утверждает: «Нет (в этой книге. — А. М.) ничего простого, непосредственного, ни одного слова, прямо исходящего из глубины души. Такие книги не могут действовать религиозно...»2
Однако свести вопрос о характере духовности о. Павла Флоренского к «стилизации» было бы, на наш взгляд, упрощением. Хотя бы уже потому, что еще задолго до «Столпа и утверждения Истины» сам Флоренский в докладе-реферате «Догматизм и догматика» говорил об этой самой «жуткой мертвенности» (Н. А. Бердяев) — стилизации, схоластизации, безжизненной формализации в богословии: «Пересыхает горло, жжет все нутро, нестерпимей и нестерпимей распаляется томительная жажда по догматике. Но. взамен догматики мы имеем догматизм»3.
«Слишком чувствуются счеты с собой, — снова упрекает Бердяев, — бегство от себя, боязнь себя.»4
Но разве не как суд над нами совершается в нас вера, разве не требует она от нас все новых и новых усилий обращения — уже и после того, как мы уверовали? А ведь, как верно замечает по поводу «Столпа и утверждения Истины» о. Г. Флоровский в своей — тоже почти исключительно критичной — главе об о. Павле, «вся гносеология Флоренского почти сводится к проблеме обращения»5.
Действительно, уже в упомянутом выше раннем своем реферате П. А. Флоренский пишет: «Разве мы знаем Бога, как истинного, как основание всякой истины и всякой достоверности? И имеем ли мы со своей стороны какое бы то ни было отношение к Живому Центру нашей религии?»6
«Гносеологическое» не только неотделимо здесь от нашего «отношения к Живому Центру нашей религии», но в этом именно отношении и осуществляется.
Также точно и «историческое» (а устойчивый упрек Флоренскому в а-историз-ме — один из главных) — «историческое» — не в наличии количественной фактурно-сти истекшего и текущего (к каковой мало причастно, например, и монашеское сознание), а в чувстве времени, в способности проникать в смысл происходящего. И этого у о. Павла Флоренского не отнять: «Теперь более, нежели когда-либо, своевременно выяснить, — говорит он лет за десять до революционных потрясений, — как мы относимся к христианскому миросозерцанию. Думается, близок час, когда невозможно уже будет оставаться полу-христианином, полу-атеистом, „не холодным и не горячим", а только „теплым", тепловатым, когда придется волей-неволей решительно выясниться и стать либо за, либо против истинной свободы»7.
А его «архаика», его повышенное внимание к осязаемой онтологичности — культа, богословской мысли, в целом языка и речи и т. д., — как представляется, могут быть объяснены и правильно восприняты только в контексте того глубочайшего кризиса европейской христианской рациональности, который, в конце концов, разразился мировой войной. Ведь, например, импульсом для поворота к радикальной теологии К. Барта, отказавшегося от всякой аналогии (кроме аналогии веры) между Богом и тварью, Богом и обнаружившей фальшивость своих духовных оснований человеческой культурой, — импульсом для этого поворота стал факт подписания крупнейшими германскими учеными (в том числе А. Гарнаком) открытого письма в защиту
1 Бердяев Н.А. Стилизованное православие. URL: https://www.xpa-spb.ru/libr/-Florenskij-pro-et-contra-1996/266-Berdyaev-sÜizovannoe-pravoskvie-Florenskij.pdf?yscHd=ldkkbag2su342640228 (дата обращения: 17.01.2023).
2 Там же.
3 Флоренский П., свящ. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1. М., 1994. С. 558.
4 Бердяев Н. А. Стилизованное православие.
5 Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Paris., 1983. С. 495.
6 Флоренский П., свящ. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1. С. 559.
7 Там же.
военных действий Германии («Манифест девяноста трех» 4 октября 1914 г.)
«Умер бог» либеральной теологии, «бог» европейского христианства с его рационально-моралистическими иллюзиями, с его «психологизмом» и «историзмом», посредством которых, в частности, знание все более и более соревновало бытию. «То, чему нас учит пример христианства, которое благодаря влиянию историзиру-ющей обработки стало равнодушным и неестественным в ожидании того момента, пока доведенная до совершенства историческая, справедливая интерпретация не растворит его в чистое знание о христианстве и тем погубит его окончательно, мы могли бы наблюдать на всем, что обладает жизнью: именно, что оно перестает жить, раз его разрезали на части без остатка, и что оно влачит болезненное и мучительное существование, когда над ним начинают проделывать опыты исторического анатомирования», — писал Ф. Ницше в статье с характерным названием «О пользе и вреде истории для жизни»8.
Вот от этого знания о христианстве, отчужденного (может быть, и по самой природе рационального знания как такового) — отчужденного от опыта9 христианства, — от этого неизбывного релятивизма исторической науки — бегство Флоренского в платоническую обитель «непреложной истины»: «Легенда не ошибается, как ошибаются историки, — пишет он в работе «Первые шаги философии», — ибо легенда — это очищенная в горниле времени от всего случайного, просветленная художественно до идеи, возведенная в тип сама действительность»10.
Но это — как и погружение в «архаику» во всем другом — не только «бегство», но и чаяние грядущей новизны, предчувствие грядущей подлинности на развалинах разрушенного рационализма. Ведь «пред бесконечностью вторгающейся отовсюду иррациональности, — пишет П. А. Флоренский, — всякая конечная рациональность
Священник Павел Флоренский с семьей
перед своим отъездом на фронт Первой мировой войны, 1915 г.
8 Ницше Ф. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 1. С. 201. Ср. наблюдение современного философа: «Культ истории был самым мощным из квазирелигиозных образований, появившихся в Западной Европе со времени ренессансного титанизма... Он представлял собой последнюю форму и стадию в развитии концепции Бога, имманентного миру, этого главного выражения религиозной секуляризации» (Соловьев Э. Ю. Категорический императив нравственности и права. М., 2005. С. 302).
9 Заметим, что в рационалистической философии и опыт понимается только как «опыт движения сознания», как, например, в гегелевской «Феноменологии духа», этой «науке об опыте сознания».
10 Флоренский П., свящ. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2. М., 1996. С. 83.
оказывается чистым нулем. Мы живем над пучиною огненной лавы, лишь прикрытою тоненькой корочкой „опознанного"; какая беспечность рассчитывать на спокойствие рационалистического мировоззрения!»11 И далее: «.Шаг за шагом неумолимо идущее разрушение рационализма во всех областях, по всем линиям, во всех основах, наконец, разочарование в естествознании как системе жизнепонимания и т.д. и т.д. — все это разве не показывает наступление чего-то нового, совсем нового, — что уже было старым»12.
Вот она — формула «архаизма», а если угодно и христианского «историзма», у о. Павла Флоренского. Подлинно новое, действительно обновляющее, не может не восходить к истокам, не укореняться в истине, древность которой совпадает с непреложностью.
Таково Слово Божие, всегда новое в своей неисчерпаемости и непостижности. Когда-то сщмч. Игнатий Богоносец на апелляцию к древности как критерию истины отвечал: «Но для меня древнее — Иисус Христос, непреложное древнее — Крест Его, Его смерть и воскресение.»13 П. А. Флоренский отвечает апеллирующим к «новизне», но ответ его по существу созвучен сщмч. Игнатию: подлинно новое — это обновленное в истине, непреложность которой совпадает с древностью.
«Разрушение рационализма», кризис рационально-моралистически адаптированной религиозности разворачивает освобожденное, но часто и опустошенное сознание человека кризисной эпохи к тайне Откровения, скорее даже — к Откровению как тайне.
Именно во время войны, почти одновременно со «Столпом и утверждением Истины» о. П. Флоренского, писалась книга Рудольфа Отто «Священное». Универсальную категорию религиозного сознания автор пытается описать здесь не как то, что может быть выражено с помощью понятий (а следовательно и — не как «категорию»), но как невыразимое до конца захватывающее переживание.
«Священное», освобожденное от рационально-этической схематизации, возвращенное из сферы культурного отчуждения (или отчуждения в культуру) к своей иррациональной первичности, — Р. Отто называет нуминозным. А одной из самых значимых характеристик «нуминозного» является в книге Р. Отто некое mysterium tremendum — таинство, заставляющее трепетать. Страх, ужас сопровождает встречу с нуминозным, свидетельствуя о непредсказуемости божества, о его радикальной несоизмеримости с возможностями нашего восприятия и уж тем более — совершенной «недоступности его для понятийного постижения»14.
«Для обозначения момента, вызывающего нуминозный tremor (трепет, ужас), — пишет Р. Отто, — на первое место выходит то „свойство" numen, которое играет важную роль в нашем Священном Писании и которое своей загадочностью и непостижимостью доставило много трудностей как интерпретаторам, так и вероучителям. Речь идет об orge, гневе Яхве, который и в Новом Завете встречается вновь как orge theoy. <.> Прежде всего, во многих местах Ветхого Завета ощутимо, что этот „гнев" не имеет ничего общего с нравственностью. <.> Гнев „непредсказуем" и „произволен". Тому, кто привык мыслить божество только в рациональных предикатах, это должно казаться капризностью и произволом. Но такую точку зрения решительно отвергли бы набожные люди библейских времен: им это никак не казалось преуменьшением достоинства, но естественным выражением и некоторым моментом самого „священного", казалось чем-то совершенно неустранимым. И с полным на то правом»15.
Спустя около полугода после выхода книги Рудольфа Отто, о. Павел Флоренский, как бы прорываясь из душно-уютного мира человеческой, «слишком человеческой»
11 Там же. С. 71.
12 Там же. С. 92.
13 Игнатий Антиохийский, сщмч. Послание к Филадельфийцам // Писания мужей апостольских. М., 2003. С. 361.
14 Отто Р. Священное. СПб., 2008. С. 11.
15 Там же. С. 30-31.
«нравственности» в грозное пространство живого религиозного опыта, напишет: «Любовь, любовь, любовь, и еще любовь. Повторяемое бесчисленное множество раз бесчисленным множеством тех, кто и не подходил к порогу религии, это таинственное слово потеряло всякий смысл. Но, как соединительная ткань, оно разрослось, заполнило собою всю область сознания наших современников и тем оттеснило оттуда все содержание религии. В этом священном слове истинным содержанием ныне стало: „НЕ-РЕЛИГИЯ", тайный смысл речей о любви всегда, более или менее сознательно, или полусознательно, есть жест вражды против религии. Благовидное перерождение религиозной ткани называется речами о любви»16.
Такой, очеловеченной в духе «гуманитарного альтруизма» «любви», утратившей свое грозное огненное существо, о. Павел Флоренский противопоставляет «страх Божий», остро переживая в этом исповедании страха разрыв с современной ему религиозностью: «„Приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас" (Пс 33:12). Вот слово несовременное, но что же делать: если угодно вам говорить о религии, деле существенно не современном, придется вам помириться и с этим несовременным, но своевременным, всегда своевременным словом „страх"»17. Ведь, если «в таинственных глубинах нашего существа всегда происходит попаление или освящение», то «на поверхности не оставлен ли человек своей тупости и своему легкомыслию? Страшная и попаляющая религия сводится к плоскости распятий-брелков, просфорочек, пасочек, херувимских с руладами иконочек, проповедочек, к одному из бесчисленных развлечений вас, скучающих бездельников и в особенности бездельниц. Ужели так-таки и нет на нас расправы?»18
Подлинная религия и подлинная религиозность, согласно Флоренскому, требуют обращения и обращенности — к тайне. «Столкновение же с нею — ожог и страх»19. Сравнительно с древними культами, «рассчитанный на большую восприимчивость, культ христианский умеряет трагическую глубину своих тайн более сдержанными и сухими формами: если бы огонь, клокочущий в Святой Чаше, являлся в формах, равносильных формам древних, никакая плоть не выдержала бы»20.
Таково введение о. Павла Флоренского в «философию культа», где, опять-таки преодолевая инерцию онтологически выхолощенной рациональности, мыслитель движется к опознанию духовно осязаемой, разрывающей ткань эмпирических покровов, онтологически и аксиологически первичной истины Невидимого. И на этом пути все метафорическое (соотнесенное по существу с поверхностью рационально-психологического опыта) истощается до предела: сравнение уступает место тождеству: «„Явися великий Господень Кресте, покажи ми зрак Божественный красоты твоея ныне достойна поклонника хвалы твоея, ибо яко одушевлену тебе и возглашаю и облобызаю". Ж. „Яко", ыд — союз не сравнения, а уравнения; сравн. „Достойно есть яко воистину блажити Тя Богородицу" (ыд а^п^ыд). „Яко огнем" значит не „как бы огнем", а „огнем", даже „по преимуществу огнем". „Яко" значит „то же и даже более". Поэтому выражение „яко одушевлену" значит: „ты одушевлен, даже более чем одушевлен". Следовательно, тут прямое признание Креста существом одушевленным, а не веществом»21.
У подобного рода сакральной онтологии есть свои богословские риски, и они должны быть выявлены и учтены в богословских исследованиях сочинений о. Павла Флоренского. Но понять религиозную природу этого онтологизма нельзя вне того конкретно-культурно-исторического контекста, где он противостоит многообразным формам номинализма. А в рационально-номиналистическом сознании не остается места вере (как «непосредственному знанию»): рано или поздно она ставится под вопрос.
16 Флоренский П., свящ. Философия культа. М., 2004. С. 27.
17 Там же. С. 28.
18 Там же. С. 46.
19 Там же. С. 47.
20 Там же. С. 41.
21 Там же. С. 32.
А. Ф. Лосев вспоминал: «В начале 30-х годов я. встретил в одном месте, не слишком официальном, бывшего ректора Духовной академии, епископа Феодора. <...> Я спросил: „Как Вы такого декадента и символиста, как Флоренский, поставили редактором 'Богословского вестника' и дали ему заведовать кафедрой философии?" — „Все знаю. Символист, связи с Вячеславом Ивановым, с Белым. Но это почти единственный верующий человек во всей Академии был!" — „Как так?" — „Судите сами. <...> Когда я стал ректором Академии и познакомился с тем, как ведется преподавание, со мной дурно было. Такой невероятный протестантский идеализм, хуже всякого тюбингентства"»22.
Можно было бы сделать поправку на возможный ригоризм еп. Феодора (Поздеев-ского), если бы ощущение глубокого кризиса в вере и богословии не было присуще, и, как мы видели, задолго до революционных потрясений, самому о. Павлу Флоренскому. Выход из этого кризиса, как показывает Флоренский, возможен лишь на путях уразумения тайны Церкви: «гносеология обращения» раскрывается и осуществляется в горизонте экклезиологии.
С. И. Фудель рассказывает, как однажды М. А. Новоселов, «человек очень сердечный и при этом любящий о. Павла, работающий с ним вместе по защите имяславия от нападок Синода, вдруг начал высказывать сомнение в церковной ценности его работ. Мне было 17 лет, я молчал, но вдруг волнение буквально толкнуло меня в разговор: „Как вы можете так говорить! О. Павел открыл нам Церковь". Я помню ободряющие глаза моего отца, и — сначала удивление, затем смущенную улыбку и наконец явное одобрение и на лице Новоселова: точно он только и ждал этого моего молодого протеста»23.
У нас есть реальные основания утверждать, что и в советское время (конца 60-х и в 70-е гг.) многие открывали для себя Церковь через книгу о. П. Флоренского, — на разной глубине — проходя путями его «гносеологии обращения».
Источники и литература
1. Бердяев Н.А. Стилизованное православие. URL: https://www.xpa-spb.ru/ libr/-Florenskij-pro-et-contra-1996/266-Berdyaev-stilizovannoe-pravoslavie-Florenskij. pdf?ysclid=ldkkbag2su342640228 (дата обращения: 17.01.2023).
2. Бибихин В.В. Алексей Федорович Лосев. Сергей Сергеевич Аверинцев. М., 2004.
3. Игнатий Антиохийский, сщмч. Послание к Филадельфийцам // Писания мужей апостольских. М., 2003.
4. Ницше Ф. О пользе и вреде истории для жизни // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. М. 1990. Т. 1.
5. Отто Р. Священное. СПб., 2008.
6. Соловьев Э. Ю. Категорический императив нравственности и права. М., 2005.
7. Флоренский П., свящ. Догматика и догматизм // Флоренский П., свящ. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1. М., 1994.
8. Флоренский П., свящ. Первые шаги философии // Флоренский П., свящ. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2. М., 1996.
9. Флоренский П., свящ. Страх Божий. Чтения о культе. Философия культа. М., 2004.
10. Флоровский Г. прот. Пути русского богословия. Paris, 1983.
11. Фудель С.И. Об о. Павле Флоренском. Paris, 1988.
22 Бибихин В.В. Алексей Федорович Лосев. Сергей Сергеевич Аверинцев. М., 2004. С. 68-69.
23 Фудель С.И. Об о. Павле Флоренском. Paris, 1988. С. 19-20.
