CC BY
92
I. ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЕ СТАНОВЛЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ (ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ХХ В.)
М.В.ИЛЬИН
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ПОЛИТОЛОГИЯ: ОСМЫСЛЕНИЕ ТРАДИЦИИ
Задача осмысления той традиции, на которую может и должна опереться отечественная политическая наука, для российских политологов не просто актуальна. Это своего рода императив, непременное требование самого существования нашей научной дисциплины. И дело не только в прискорбном незнании многих научных достижений дореволюционного и советского периодов, но и в более отчетливом представлении внутренней логики и динамики - со всеми ее извивами - научного освоения политологической проблематики в старой России, в СССР, а затем в новой России.
ОСНОВЫ ТРАДИЦИИ
Одной из труднейших проблем самооценки всякой научной традиции является определение ее начала. Наука не возникает в окончательно готовом виде, а появляется в результате превращения различных форм знания в процессе приращения учености (advancement of learning). Оно достигается путем последовательного “надстраивания” друг над другом и тем самым “умножения” различных типов интеллектуального освоения практики. В сфере знания о политике это прежде всего обыденное знание, затем разного рода политические учения и, наконец, критическое знание, которое при достаточно высокой степени операционализации процедур и формализации критериев критической самопроверки может быть признано наукой. Логика приращения учености ставит науку в зависимость от освоения донаучных форм знания. Это означает, что осмысление отечественной политической науки немыслимо без обращения к истокам интеллектуальной традиции, из
которой она вырастает. Анализ основ данной традиции позволяет узнавать и в действиях политиков, и в построениях идеологов, и в наших собственных интеллектуальных конструкциях архетипы или своего рода когнитивные матрицы (духовные комплексы) осмысления политики, постоянно воспроизводящиеся в истории философской, политической и, шире, общественной мысли нашей страны.
Приходится с сожалением признать, что выявлению и анализу базовых когнитивных матриц политического мышления уделялось и до сих пор уделяется совершенно недостаточное внимание. Исключения, которые составляют работы М.Б.Плюхановой, Н.В.Синицыной, В.Н.Топорова, А.Л.Юрганова, И.С.Чичурова и материалы пятитомного сборника “Из истории русской культуры”, если отмечать публикации лишь последнего десятилетия, только подтверждают правило. Дело в том, что данные работы, как и более ранние сочинения историков, филологов и правоведов, описывают и анализируют отдельные яркие примеры подобных архетипов, как правило, в контекстах, далеких от развития политической мысли и практики. В сочинениях по истории политической и правовой мысли дается, как правило, общая характеристика памятников в хронологической череде их следования друг за другом. Никто, таким образом, не предпринимает попыток выявить “навязчивые идеи” и сквозные проблемы, решение которых каждый раз по-новому как раз и образует политическую историю вкупе с интеллектуальной традицией, питающей формирование отечественной версии политической науки.
Без выявления основных архетипов и их модификаций в истории политической мысли мы не просто становимся Иванами, не помнящими родства, но и рискуем оказаться в ситуации, когда не ведаем, что творим. Можно ли, например, разобраться в хитроспле-тениях споров западников и славянофилов, азийцев и евразийцев, интернационалистов и националистов без выяснения генеалогии идеи “присвоения и освоения чужого”, начиная с легенд о призвании варягов и об испытании вер? Можно ли понять смысл нынешних упований на особый российский постмодерн без уяснения идеи “опережения старых молодыми”? Без прослеживания того, как сменяли друг друга версии данной идеи от илларионовской гордости подвигом Владимира Святого до ленинской мысли о советах как самой передовой форме демократии?
К идее экспорта политического порядка извне (легенда о призвании варягов) и/или его двусмысленного принятия/завоевания (испытание вер Владимиром), ускоренного развития “молодой” Руси
(Илларион), может быть добавлен архетип подвига прокладывания пути (былина об Илье Муромце), жертвенного служения (подвиг Бориса и Глеба), чудесного покрова, спасающего Русь, сосредото-чения в Руси, а затем в России чистых (идеальных) форм жизне-деятельности (Филофей) (ЭТО ОДИН АРХЕТИП? Кстати, кое-что любопытное есть в работе Фаины Гримберг. “Рюриковичи”...(М.: Московский лицей, 1997).
Данные идейные комплексы (их перечень может быть расширен) составили своего рода архетипическую проблематику и способы ее освоения в отечественной политической мысли и политологии. Без их учета невозможно адекватно понять и интерпретировать историю отечественной политической мысли, а главное - избежать дурной мифологизации, появления разного рода идеологически выпрямленных учений под маркой политической науки. Надо признать, что спонтанное воспроизведение архетипов, пусть даже при помощи вполне современных дискурсов типа постмодернистского, дает, как правило, интеллектуальные продукты, отвечающие либо обыденному мышлению, либо дополняющие его более или менее выраженными началами разного рода учений типа концепций ускоренного развития или пассионарного этногенеза.
Возникновение “начальных проектов русской предполито-логии”1 и переход на новый уровень приращения учености и знаний о политике следует связать с практическими задачами российской модернизации и с деятельностью блестящей череды мыслителей, которую открывают Н. М.Карамзин и М.М. Сперанский, а затем продолжают многие яркие мыслители. Вычленение политологи-ческой проблематики как особой сферы интеллектуального освоения охватывает практически весь XIX век. В этот период происходит постепенное повышение градуса рационализации и критической саморефлексии. Начинает складываться академическая политология.
РАННЯЯ АКАДЕМИЧЕСКАЯ ПОЛИТОЛОГИЯ СТАРОЙ РОССИИ
Благодаря интенсивной работе политических мыслителей, а также развитию российских университетов ко второй половине XIX столетия возникли условия для того, чтобы в России начала формироваться
1 Пивоваров Ю.С. Об “истоках и смысле” политической науки в России // Альманах “Форум 2000. На рубеже веков”. - М.: Весь мир, 2000. - С.229.
академическая политология. Первыми собственно политологическими трудами можно, вероятно, считать “Историю политических учений” Б.Н.Чичерина, издание которой началось в 1869 г., и книгу А.И.Стронина “Политика как наука” (1872). Вместе с тем надо признать, что ряд важных работ о политике появился уже с середины XIX в. Здесь следует упомянуть “Опыты по истории русского права” (1858) и книгу “О народном представительстве” (1866) того же Чичерина, труды
К.Д.Кавелина - “Взгляд на юридический быт древней России” (1847), “Мысли и заметки о русской истории” (1866) и др.
Становление ранней академической политологии было тесно связано с осуществлением сравнительных исследований, о чем свидетельствуют сочинения Б.Н. Чичерина, В.В .Ивановского и
A.И.Васильчикова. Однако особенно важным для становления не только российской, но и мировой сравнительной политологии стал небольшой по объему, но крайне богатый в теоретико-методологическом отношении труд М.М.Ковалевского “Историко-сравнительный метод в юриспруденции и приемы изучения истории права”. В этой работе 1880 г. было предложено использование генетического и стадиального методов, что открывало путь к разработке эволюционной морфологии или “естественной истории” общества. В русле подобных разработок лежали труды Л.И.Мечни-кова и Н.Я. Данилевского, которые существенно обогатили не только отечественную, но и мировую политологию. Политологическая проблематика успешно разрабатывалась специалистами в области политической истории - прежде всего работы
B.О.Ключевского, Н.П.Павлова-Сильванского, П.Г.Виноградова, П.Н.Милюкова и Г.В.Вернадского. Весьма содержательны были исследования правоведов и историков права - В.И.Сергеевича,
A.Д.Градовского, М.Ф.Владимирского-Буданова, В.Е.Вальденберга и М.А.Дьяконова.
Важным вкладом в развитие политологической традиции стала философия права и политики, представленная сочинениями Б.Н.Чичерина, П.И.Новгородцева, Б.А.Кистяковского, О.И.Петра-жицкого, И.А.Ильина и др.
Получает развитие социология политики, представленная работами М.М.Ковалевского, С.А.Муромцева, Н.К.Коркунова,
B.И. Сергеевича, а затем и П. А. Сорокина.
В начале XX столетия в отечественной политологии возникают новые направления, связанные с переменами в России и в мире. Среди них можно выделить изучение политических партий (М.Я.Острогорский,
Ю.С.Гамбаров, П.А.Берлин, В.М.Хвостов и др.) и электоральной статистики (В.Горн, А.Саликовский и др.).
В целом можно констатировать, что к началу XX столетия в России сложилась самобытная и вполне основательная традиция политических исследований. Их уровень вполне отвечал мировым стандартам. При этом отмечалась определенная неравномерность: отдельные направления (сравнительные исследования) или авторы (М.Я.Острогорский) можно признать задающими тон в мировой политической науке, тогда как другие отрасли политологии (институциональный анализ, изучение политических процессов и т. п.) были разработаны сравнительно слабо.
Революция, а затем гражданская война привели к существенным деформациям и разрывам традиции приращения политического знания. Формируется политология изгнания, сохраняющая преемственность с академической политологией старой России, но пытающаяся обрести новый облик и найти новую проблематику. Одновременно в Советской России возникает альтернативный как старой академической традиции, так и “белогвардейщине” подход к осмыслению политики. Однако о полном разрыве преемственности говорить не приходится. Работа продолжается в духе традиции потаенного знания “лишних людей”, декабристов, разночинной интеллигенции и пролетарских революционеров. Появляется своего рода криптополитология советской эпохи.
КРИПТОПОЛИТОЛОГИЯ СОВЕТСКОЙ ЭПОХИ
В условиях Советской России, а затем СССР происходила прогрессирующая идеологизация политических исследований, предпринимались последовательные усилия по приданию им партийного характера. Однако и на этом фоне осуществлялась ценная работа по приращению знания о политике, несмотря на то, что политология как самостоятельная отрасль знания не была официально признана. В результате пришлось заниматься политическими исследованиями “тайным” образом, под маркой других, признававшихся правящим режимом дисциплин - истории, юриспруденции, марксистской философии и т. п.
Для осуществления политических исследований использова-лись различные стратегии. Среди них наиболее типичными были четыре. Первые три по форме вполне ортодоксальны: классовый подход к
политике; применение марксистского диалектического метода в политическом анализе; критика буржуазных политических исследований. Четвертая стратегия заключалась в разработке некой “экзотической” новации, которую при необходимости можно было выдать за апсіїїа огШо^хіае - служанку ортодоксального обществоведения.
Стратегия “новации”. Новаторская концепция тектологии (организационной науки) была предложена А.А. Богдановым еще накануне революции. Первое издание двух частей его труда “Всеобщая организационная наука (тектология)” осуществилось в 1913 и 1917 гг. Затем эта работа обновлялась и ее третье издание вышло в трех томах в 1925-1929 гг.
Богданов кладет в основу своих научных построений элементы-активности. При их сочетании может возникать “организационное сложение” или “организационное вычитание”. Соответственно выделяются и способы организации активностей: их концентрация (эгрессия), распространение (дегрессия) и связывание (ингрессия). Богданов считал, что “структурные отношения могут быть обобщены до такой же степени формальной чистоты схемы, как в математике отношения величин” (т.3, с.209). Однако общие методологические установки и даже скорее прозрения, созвучные во многом системному и структурно-функциональным подходам, были лишь намечены и развития, к сожалению, не получили.
Особым направлением исследований стала разработка
проблематики НАУЧНОЙ организации труда. Весьма ценными были исследования, осуществленные А.К.Гастевым, О.А.Ерманским, П.М. Керженцевым и др.
В числе таких творческих направлений в первую очередь следует упомянуть фактически целую новую парадигму изучения общественноэкономической динамики, которая сформировалась на основе
предложенных Н.Д.Кондратьевым способов учета ритмов и циклов развития. С формационно-стадиальным подходом марксизма эту парадигму роднит, во-первых, ее экономоцентризм и общая аксиоматика исторического материализма, во-вторых, создание общего рисунка ритмической основы истории, на которой удобно и логично
конституировать формации, а также стадии и этапы развития.
Значительный вклад в изучение форм “социальной динамики” и в сравнительную политологию внес Н.А.Рожков. В своем труде о русской истории в сравнительно-историческом освещении он предложил, например, концепцию муниципального феодализма, которая, безусловно,
обладала высокой эвристичностью и заслуживает новой переоценки с позиции современных достижений сравнительной политологии.
В стратегию “новации” отчасти вписывалось изучение новых или специфических явлений, например, фашизма в Италии и затем в Германии, а также парафашизма в странах “санитарного кордона” -прежде всего в Польше и Венгрии. Такие авторы, как Г. В. Сандомирский, Д.А. Магеровский, С. Слободский, И. Дворкин, М.А. Аржанов и другие исследователи, ввели в оборот ценный материал. Некоторые их наблюдения и оценки могли бы представлять интерес не только для историков, но и для компаративистов нашего времени, изучающих дисфункции модернизации и сбои в процессах демократизации.
Уже в 20-е и 30-е годы зарождается страноведение. Появля-ются содержательные работы по Китаю и ряду стран Востока, анализируются политические процессы в развитых капиталисти-ческих странах.
Отдельным направлением исследований становится изучение “экзотических” - удаленных во времени и пространстве явлений. Это прежде всего Восток вообще, но особенно политическая история стран Азии. Ценными были исследования форм политической организации кочевников Евразии. Работы Б.Я. Владимирцова, А.Н. Бернштама, А.И. Артамонова, Б. Д. Грекова, А.Ю. Якубовского и ряда других историков дали много для понимания того, как возникали “кочевые империи”, как они трансформировались и распадались.
Куда более сложным в конъюнктурном отношении, но не менее продуктивным было изучение политических институтов Древней Руси и особенно становление государственности. Необходимо отметить, что и историческая наука, и политология дореволюционной поры предложили целый ряд интерпретаций политической организации Древней Руси - от утверждений об исконности самодержавного синдрома до представлений о федеративном единстве древнерусских земель с различными в основном княжеско-вечевыми структурами власти в каждой из них. Предпринимались и попытки проследить общие принципы феодальной организации на основании сравнений или аналогий с Западной Европой. Доставшаяся советской науке в наследство мозаика мнений нуждалась в научной критике. Требовалось выявить и характер взаимодействия различных форм политической организации, и логику их развития. Формационная модель марксизма оказалась весьма кстати.
В 20-е годы началась дискуссия о начале феодализма на Руси и о характере дофеодальных политических отношений. В этой дискуссии участвовали такие ученые, как Н.А. Рожков, М.Н. Пок-ровский,
С.В. Юшков, А.Е. Пресняков, Н.Л. Рубинштейн, М.Н. Ти-хомиров. Спор шел в основном о времени появления и о характере феодальных институтов власти, их связи с дофеодальными - племенными, территориальными и дружинными структурами господства.
В 30-е годы дискуссия существенно видоизменилась. Сказа-лись внешние по отношению к науке факторы. Вдобавок к репрессиям против отдельных ученых (“академическое дело”) и общему идеологическому диктату произошло прямое партийное вмешательство в трактовку политической истории. Оно было осуществлено сначала в виде руководящих указаний И.В. Сталина в речи на Первом всесоюзном съезде колхозников-ударников в феврале 1932 г., а затем в форме так называемых “Замечаний по поводу конспекта учебника по истории СССР”, подписанных И.В. Стали-ным, А.А. Ждановым и С.М. Кировым и датированных 8 августа 1934 года. В этих и других документах и указаниях прямо предпи-сывалось выводить феодализм из рабовладения, сокрушенного “революцией рабов”.
Утверждение марксистско-ленинской формационной догма-тики в 30-е годы существенно деформировало дискуссию, но не прекратило ее. Она перешла в план обсуждения вопросов, связанных с тем, когда и в какой форме родоплеменные отношения сменяются рабовладельческими, а затем феодальными. Тон в дискуссии задавал Б. Д. Греков, который на протяжении двух десятилетий, с 1933 по 1953 г., выдвинул несколько различных версий перехода к феодализму, а также характера рабства на Руси. Заслугой Б. Д. Грекова было то, что его труды позволили перевести проблему в план обсуждения деталей и нюансов подобного перехода. Тем самым догматический тезис о “революции рабов” был вынесен за скобки, а специалисты получили возможность обсуждать характер и способы функционирования отдельных институтов в структур господства. Это позволило выступить с неортодоксальных позиций прежде всего С.В. Юшкову, а также Н.Л. Рубинштейну, С.В. Бахрушину, В. А. Пархоменко и ряду других.
Сходное положение сложилось и в изучении политических институтов древности. Усилия В. В. Струве помогли продолжить и даже интенсифицировать изучение пространственных и временных вариаций политических институтов на Древнем Востоке за счет признания формальных рамок рабовладения и феодализма. На практике это вело к расширительным трактовкам рабовладения и феодализма, когда под эти крайне условные рубрики можно было не просто подводить самые разнообразные формы зависимости и господства, но относительно
свободно изучать исторические и эволюционные связи между ними. Фактически обсуждение навязанного извне, по существу, казалось, схоластического вопроса о соотношении рабовладения и феодализма на Востоке не только в древности, но и в последующие времена, вылилось в ряд весьма содержательных дискуссий. В их ходе сталкивались различные подходы, предлагались концепции, которые и сейчас могут быть полезны для политологов, изучающих несовременные формы организации власти.
Стратегия классового подхода также оказалась в целом оправданной. Новый взгляд на политику и, соответственно, новые идеи, а также данные были получены благодаря разработке категории классовой борьбы. В числе зачинателей следует отметить С.И. Солнцева. С 20-х по 50-е годы было немало сделано для уяснения социально-классовой основы функционирования многих политических институтов. Достаточно сослаться на изучение социального состава представительных органов в работах А.К. Дживилегова, В.Н. Рутенбурга, В.В. Стоклицкой-Терешкович, Д.Б. Левина, Е.В. Гутновой,
Н.А. Хачутурян и других исследователей.
Важные данные были получены историками социальных движений, в том числе и современных. Особенно полезной оказалась реконструкция истории утопических исканий и так называемого утопического социализма. В связи с этим особо следует отметить деятельность академика В.П. Волгина и издание серии памятников утопического социализма.
Даже обращение к внешне схоластическому теоретизиро-ванию по поводу перехода к бесклассовому обществу в работах Г.Е. Глезермана, П. С. Черемных, Ф. Ф. Чернова и ряда других представителей марксистско-ленинской теории оказалось на свой лад весьма продуктивным. Прочтение их работ в связи с практикой тотального господства сталинщины и в сопоставлении с одновременно осуществлявшимися на Западе исследованиями тоталитаризма позволяет современному политологу уяснить многие существенные черты логики как тоталитарной системы в целом, так и ее отдельных институтов, которые ускользают от идеологически мотивированных критиков тоталитаризма.
Отдельное направление теоретических дискуссий - обсуждение перспективы отмирания государства, а вместе с ним и права. Дискуссия о характере перехода к коммунистическому самоуправлению, разработка концепций общенародного государства, самоуправления трудящихся и
т.п. позволяли, пусть даже и косвенно, обратиться к вопросам демократического участия и контроля. Это направление исследований оказалось непосредственно связанным с еще одной базовой стратегией -разработкой исторического материализма как универсального учения в обществоведении.
В рамках данной стратегии следует выделить попытки развития диалектического метода в связи с изучением политики. Существенную работу в данном отношении проделали философы, среди которых прежде всего следует упомянуть М.А. Деборина и других представителей так называемого “меньшевиствующего идеализма” - Н.И. Карева,
Я.Э. Стэна, И.К. Луппола, Г.С. Тымянс-кого, И. Подволоцкого и др. Постановление ЦК ВКП(б) от 25 января 1930 г. “О журнале “Под знаменем марксизма” существенно ограни-чило разработку методологических вопросов, заставило многих представителей творческого марксизма, включая переехавшего в СССР Д. Лукача или уже упомянутого И.К. Луппола, сосредоточить-ся на изучении художественной литературы. В частности, Д. Лукач концентрирует усилия на разработке категории реализма в искусстве, что позволяет ему в косвенной форме обращаться к проблематике исторической значимости тех или иных форм и типов духовно-практического освоения действительности. Тем самым создавалась интеллектуальная база для противопоставления “реалистической” (демократической) политики
различным формам “нереалистич-ности” (антидемократичности).
Начиная с первых послереволюционных лет в целом довольно успешно, хотя и со своими подъемами и спадами, реализуется стратегия критики буржуазных политических исследований. Она позволяла добиться двойного результата. Во-первых, в научный оборот вводились идеи политологов зарубежных стран, сохранялись хотя бы опосредованные связи с мировой политической наукой. Во-вторых, развивались навыки критического анализа в кантовском смысле, что было принципиально важно для сохранения общего тонуса научности в обществоведении. Среди наиболее заметных в 20-е и 30-е годы сфер критики были евгеника, геополитика, теории демократии, прежде всего в их социал-реформистских версиях.
ДЕ-ФАКТО ПОЛИТОЛОГИЯ СОВЕТСКОЙ ЭПОХИ
В условиях демонтажа сталинщины существенно меняется отношение к науке. Изучение политики становится занятием уже не
потаенным, но и еще не вполне признаваемым. Это позволяет характеризовать данный этап приращения знания о политике как де-факто политологию.
Изменение условий научной работы не означало разрыва с уже сформировавшимися традициями. Напротив, в период со второй половины 50-х до второй половины 80-х годов воспроизводятся и одновременно преобразуются те же основные стратегии политичес-ких исследований, что были характерны для периода с начала 20-х до начала 50-х годов.
Стратегия “новации” связана с продвижением в практику исследований политической науки как таковой. Решающую роль здесь сыграли связи отечественных ученых с зарубежными коллегами, постепенно расширявшиеся на протяжении всего рассматриваемого периода благодаря членству СССР в Международной ассоциации политической науки (International Political Science Association - IPSA). Членство нашей страны в этой международной научной организации восходит к 1955 г., когда СССР был представлен Всесоюзным обществом культурной связи с заграницей, затем сменившим его Союзом советских обществ дружбы. С образованием в декабре 1960 г. Советской ассоциации политической науки возникла структурная основа для консолидации отечественной политологии.
Именно тогда стали предприниматься попытки представить политологию как “новацию”. В середине 60-х годов молодое поколение обществоведов, прежде всего входившие в число консультантов ЦК КПСС Ф. Бурлацкий, Г. Арбатов, О. Богомолов, А. Бовин, Л. Делюсин, Ф. Петренко, Г. Шахназаров, Г. Герасимов, М. Титаренко и др., стали выступать за официальное признание политической науки в СССР. В самом начале 1965 г. в газете “Правда” появилась статья Ф. Бурлацкого, в которой обосновывалось создание самостоятельного научного направления “Политическая наука”. Данная инициатива была воспринята ортодоксами как нечто, противоречащее “официальному” марксизму. Уже летом того же, 1965 г. в газетном обзоре “Правды” предлагалось отказаться от названия “Политическая наука”, так как “все марксистские науки - политические”.
Формирование научного коммунизма и “партийной науки” в Высшей партийной школе (ВПШ), Академии общественных наук (АОН), Институте общественных наук (ИОН) и т.п. можно рассматривать как практический “ответ” на постепенное утверждение политологии в СССР. В литературе последних лет данное явление часто характеризуется как
негативное. Однако при всех недостатках научного коммунизма фактически он стал способом массового освоения политологической проблематики, новым способом реализации давней стратегии разработки исторического материализма.
Полномасштабное развертывание научного коммунизма и так называемой партийной науки в системе ВПШ, АОН, ИОН, ИМЭЛ и подобных им учреждений в 70-х и 80-х годах представляет собой весьма масштабное явление. Его научное значение требует тщательного анализа. Огульные оценки заведомо невозможны, так как внутренняя дифференциация и по направлениям, и по методам, и даже по отдельным научным коллективам (отделам, кафедрам и т.п.) была крайне высока, а результаты исследовательской деятельности в высшей степени разнородны и разноречивы.
Своего рода альтернативой историческому материализму стали в 60-е годы системные исследования. Они на свой лад воспроизводили стратегию развития универсальной научной методологии и в этом смысле продолжали истматовскую традицию. В качестве нововведения системные исследования вполне вписывались в традицию новаций. Более того, в рамках системных исследований были предприняты попытки возрождения тектологических исследований, а также организационной науки в версии 20-х годов.
В стратегию новаций вписалось также создание и распространение Л.Н. Гумилевым в 70-е и 80-е годы биоэнергетической теории этногенеза. Он начал свои исследования еще в 50-е годы с исторической географии народов степной Евразии. Постепенно экзотика и удаленность во времени объектов исследования (гунны, хазары и т.п.) перестали быть надежной защитой. Была выдвинута гипотеза об экологической детерминации этногенеза. Однако фактически продолжалось изучение исторической географии.
Не только установка на новации, но и иные исследовательские стратегии приносят полезные результаты. Прежняя стратегия классового подхода получает развитие и несколько видоизменяется. Анализ классовой структуры и ее связи с политическими процессами становятся более изощренными. Больше внимания начинает уделяться
промежуточным, например, мелкобуржуазным слоям, а также периферийным социальным группам.
Особенно плодотворным стало изучение новых отрядов рабочего класса. Оно успешно осуществлялось в различных научных центрах,
однако важнейший импульс данной работе придало создание Института международного рабочего движения АН СССР.
Другое возникшее в это же время (конец 60-х годов) учрежде-ние АН СССР - Институт конкретных социальных исследований - также продолжил традицию классового подхода. В центре его внимания оказались вопросы трансформации социальной структуры советского общества, что позволило перевести догматическую проблематику “отмирания государства” и “перехода к бесклассовому обществу” в русло критического анализа с использованием данных полевых исследований. Одновременно шло усвоение классики мировой обществоведческой теории (например, трудов М.Вебера, Т.Парсонса и др).
Еще одним каналом утверждения политологии стало развитие такого направления, как критика буржуазных политических теорий. Важнейший вклад был внесен учеными академических институтов. Критика постепенно становилась все менее ожесточенной и все более взвешенной. Большую популярность приобрели аналитические обзоры и рефераты. Это направление работы получило институциональную базу и мощное развитие с созданием в 1970 г. ИНИОН АН СССР.
В результате усилий отечественных политологов в 70-е годы в научный оборот вошли понятия “политическая система”, “политическая культура”, “политический процесс”, “лидерство и элита”, “теория принятия решений”, “теория международных отношений”.
Период де-факто существования отечественной политологии отчетливо распадается на два этапа. Один охватывает время со второй половины 50-х до второй половины 70-х годов. Второй - конец 70-х и 80е годы. Первый этап характеризуется постепенным накоплением опыта, все более разнообразными модификациями традиционных стратегий политических исследований. Второй - относительной консолидацией политологии как сферы научной деятельности. Своего рода гранью между двумя этапами стали подготовка и проведение в Москве в августе 1979 г. XI Всемирного конгресса Международной ассоциации политических наук (МАПН).
Конгресс открывал и закрывал президент САПН Г.Х. Шахназаров. Он же выступил на конгрессе с докладом “Политические науки и современность”. Кроме него на конгрессе выступали вице-президент АН СССР академик П. Н. Федосеев, член Программного комитета конгресса В.С. Семенов и другие ученые, в частности, Г.А. Арбатов,
А.Г. Здравомыслов, Н.Н. Иноземцев, В.А. Виноградов, Д.А. Керимов, Ф.В Константинов, В.Н. Кудрявцев, Л.С. Мамут, В.С. Нерсесянц,
М.И. Куличенко, Г.В. Осипов, В.Е. Гулиев, О.А. Жидков,
В.В. Мшвениерадзе, Т.Т. Тимофеев, Ю.А. Тихомиров, Б.Л. Губман, М.Н. Руткевич, Р.Г. Яновский, М.Т. Иовчук, В.В. Лаза-рев,
Э.Н. Ожиганов, Р.Н. Исмагилова, А.О. Чубарьян, Ан.А. Громы-ко,
В.В. Журкин, М.А. Мильштейн, Г.И. Мирский, Н.А. Симония, Ф.М. Бурлацкий, А.А. Галкин, Г.Г. Дилигенский, Е.М. Примаков, Е.А. Амбарцумов, И.К. Пантин, О.В. Мартышин, А.Ф. Шульговский,
В.М. Сергеев, В.А. Туманов, Б.Н. Топорнин, В.Е. Чиркин и др.
К конгрессу были подготовлены многочисленные издания, включая сборники рефератов и переводов, которые позволили отечественным ученым лучше познакомиться с трудами своих коллег, составить представление об уровне мировой политической науки. Материалы конгресса были опубликованы в ежегоднике САПН “Проблемы политических наук” (М.: Наука, 1980). Доклады советских участников на одном из комитетов XI Всемирного конгресса МАПН были изданы в виде сборника “Ленин как политический мыслитель” (М.: Политиздат, 1981).
В ходе подготовки и проведения Конгресса 1979 г. советские политологи продемонстрировали достаточно высокий профессиональный уровень, а также получили новые возможности для сотрудничества с зарубежными коллегами. Однако “звездный час” политической науки в нашей стране настал лишь в годы перестройки, когда в ней возникла практическая потребность. Именно во второй половине 80-х годов политология из “науки для науки” стала наукой
“востребованной”, достижения которой необходимы для решения
«2
насущных задач сегодняшнего дня” .
В целом можно признать, что одной из общих особенностей политических исследований советской поры, как периода криптополитологии, так и де-факто политологии, был разрыв между крупномасштабными построениями, претендовавшими на объяснение глобальных или эпохальных явлений, и мелкомасштабными исследованиями повседневной политической практики (страноведческие работы, анализ “практики социалистического строительства”, критика антикоммунистических тезисов и т.п.). Подобный подход вел к тому, что отдельные события интерпретировались как прямое и непосредственное выражение всемирно-исторических закономерностей.
2 Политическая наука в России: Сборник обзоров. - М., 1993. - Вып. 1. С. 6.
В советской научной традиции были, однако, работы, связанные с анализом текущего политического процесса, осуществляемые в малом масштабе так называемого реального времени.
Были также и работы, интерпретировавшие процессы и явления несколько более крупного масштаба, например, существенные, но отнюдь не эпохальные повороты в развитии той или иной идеологии, какой-то стилистики политического поведения.
Важным результатом советского периода стало образование зачатков научных школ. Первая и неудачная попытка была предпринята с созданием в ИКСИ специального подразделения по политической науке. Интенсивная работа, начатая коллективом под руководством Ф.М. Бурлацкого, была, однако, вскоре свернута, а коллектив распался. Менее амбициозные проекты оказались более живучими и плодотворными. Это прежде всего школы А. А. Галкина в ИМРД, Г.Г. Дилигенского в ИМЭМО и Н.Н. Разумовича в ИНИОН.
Несмотря на сложные условия, отечественные специалисты сумели получить ценные научные результаты. К сожалению, многие из важных работ оказались либо забыты, либо оттеснены на периферию внимания. Нет и целостного представления обо всем объеме политических исследований, осуществлявшихся в советское время. Необходимы анализ и комплексная оценка основных направлений исследований. Требуется вновь ввести в научный оборот те научные результаты, которые важны для сохранения и развития традиций отечественной политической науки.
ДЕ-ЮРЕ ПОЛИТОЛОГИЯ ПОСТСОВЕТСКОЙ ЭПОХИ
13 марта 1987 г. датировано Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР за №327, которое предписывало Государственному комитету СССР по науке и технике (ГКНТ СССР) совместно с Министерством высшего и среднего образования СССР, Академией наук СССР и с участием заинтересованных министерств и ведомств СССР “пересмотреть и утвердить номенклатуру специальностей научных работников, по которым должна проводиться подготовка докторов и кандидатов наук, в соответствии с новым перечнем специальностей по подготовке специалистов с высшим образованием и с учетом развития новейших направлений науки и техники”3.
3 Собрание постановлений правительства СССР (отдел первый) №24, 1987, с. 498, п.6.
После утверждения номенклатуры специальностей в ноябре 1988 г. и введения ее в действие в январе 1989 г. прошло около полутора лет, прежде чем состоялись первые защиты кандидатских и докторских диссертаций. В начале 1990 г. состоялись первые защиты докторских диссертаций. Докторами политических наук стали И.Г. Тюлин, Д.В. Ольшанский и Н.В. Жданов. В 1991 г. начались защиты и кандидатских диссертаций. Первые специализированные диссертационные советы были созданы в 1990 г. в Институте общественных наук при ЦК КПСС и при Уральском отделении АН СССР.
К самому началу 90-х годов относится и процесс создания первых кафедр политологии в университетах.
За прошедшие с тех пор десять лет наметились позитивные сдвиги. Достаточно назвать деятельность Московской высшей школы социальных и экономических наук, МГИМО и Европейского университета в Санкт-Петербурге. Немало сделано московскими политологами из институтов Российской академии наук, МГУ и ряда других московских вузов, хотя их возможности реализуется пока далеко не в полной мере. Существенно вырос потенциал петербургского (прежде всего факультетов философии и международных отношений Санкт-Петербургского университета), нижегородского и саратовского сообществ политологов. Серьезные заявки на превращение в “центры роста” сделали университеты Самары, Краснодара, Ростова-на-Дону, Перми, а также политологи Ульяновска. Результативные усилия предпринимают коллеги с Дальнего Востока и из Западной Сибири, прежде всего из Томска, Барнаула и Новосибирска. Продуктивно работают региональные ассоциации политологов Тулы и Рязани, Татарстана и Коми, сотрудники различных российских университетов.
В результате на базе некоторых университетских кафедр, а также отдельных групп исследователей наметилось формирование научных направлений, стали появляться работы, отвечающие общему уровню мировой политической науки. За последние годы возникли “среднее” (доктора наук) и “молодое” (новозащитившиеся кандидаты наук и аспиранты) поколения политологов, многие представители которых вполне способны создавать довольно качественную научную продукцию. Таким образом, на интеллектуальном рынке впервые за целые десятилетия появилось достойное предложение — знания о политике.
В то же время процессы формирования сообщества политологов в целом, отдельных научных направлений, а тем более школ дают очень
ограниченные результаты. Хотя уже появилась субстанция (даже группы исследователей и циклы работ), все еще не хватает формы (устойчивых способов взаимодействия, дифференциации и консолидации направлений, школ и т.п.). Другая не менее значительная область противоречий — в разрыве между теоретическим и эмпирическим аспектами науки, а также в смешении масштабов и предметных областей исследований.
В своем нынешнем виде отечественная политология далека от четкой структурированности и от ясности теоретико-методологических оснований. Более того, ее границы весьма расплывчаты, а собственно научное ядро все еще в должной мере не сформировано. Фактом остается высокая доля обыденного и нормативного, идеологизированного знания в нынешней российской политологии. На этом фоне процесс формирования отдельных научных дисциплин, направлений и школ оказывается сопряжен с немалыми трудностями. Однако неплохая в целом динамика развития политологических исследований и формирования инфраструктуры политологического сообщества позволяет надеяться на достойное продолжение в нынешних условиях традиций изучения политики в России.
