CC BY
190
А.Н. Злобин
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ПЕРЕВОДЧЕСКАЯ МЫСЛЬ XVIII ВЕКА КАК ФРАГМЕНТ ПЕРЕВОДЧЕСКОЙ КАРТИНЫ МИРА В РЕТРОСПЕКТИВНОМ ДИСКУРСЕ
Следствием огромного влияния когнитивной парадигмы знания явилось выделение в пределах многих наук о человеке специального раздела, посвященного когнитивным исследованиям, в котором были увидены новые объекты анализа, новые аспекты существования и функционирования изучаемых сущностей, а, главное, новые возможности объяснения фиксируемых наблюдений и фактов. Синтез новых парадигм знания при изучении отечественной переводческой мысли восемнадцатого столетия, открывает новые возможности для исследования субъективно и объективно обусловленных подтипов ретроспективного дискурса.
Возникновение науки о переводе было обязано тому факту, что перевод является одним из древних и весьма популярных в настоящее время видов человеческой деятельности [Галеева 1997: 3] как профессиональной, так и любительской [Гар-бовский 2004: 4] и «... почти столь же древен, сколь и оригинальное творчество, и обладает историей столь же славной и сложной.» [Savory 1968: 37]. Однако, как справедливо отмечает Ю.Д. Левин, до сих пор еще не создана сводная история перевода и переводческой мысли, т.е. такая история, которая охватывала бы материал всех языков, всех литератур, всех времен, хотя такие попытки, разумеется, были [Левин 1963]. Имеются лишь отдельные монографии - книги и статьи, посвященные переводам на тот или иной язык в определенную эпоху, переводам произведений того или иного автора, деятельности отдельных переводчиков. «Очень многое еще не исследовано в этой области, а исследованное изучено далеко не равномерно. История перевода (по крайней мере в новое время, т.е. начиная с ХУ1-XVII вв.) изучалась преимущественно, если не исключительно, как история перевода художественной литературы» [Федоров 1968: 34]. «Следует признать, что некоторые разделы науки о переводе остаются недостаточно разработанными, многие важные проблемы - неосвещенными, многие факты - необъясненными... в общей истории перевода. осталось еще немало пробелов» [Семенец, Панасьев 1989: 3-4].
В современном переводоведении достигнуто понимание того, что сущность межъязыкового перевода в значительной мере определяется факторами культуры. К понятию культура можно подходить с различных точек зрения. Особенно значимым для нас представляется то, как структурируется это понятие в ключе переводческих исследований. Анализ теоретических работ показывает, что в последнее время транслатологи стали обращать особое внимание на перевод как
культурологическое явление. Широта взглядов, считает М.Я. Цвиллинг, способность подойти к этому явлению (переводу) с самых разных сторон, ... живой синтез взаимопроникающих и взаимооп-лодотворяющихся подходов. вот оптимальные требования к переводоведу в сегодняшних условиях [Цвиллинг 1999: 32-37].
Преимущества того или иного подхода становятся наиболее убедительными, когда в поле зрения исследователя оказываются одни и те же явления и когда взаимодействие подходов можно показать реально на анализе определенной совокупности фактов, т.е. по конечным результатам исследования. Обращение в данном случае к понятию парадигмы знания и признание необходимости взаимодействия разных парадигм является, по мнению Е.С. Кубряковой, целесообразным и обеспечило бы преемственность исследований, использование всего богатого опыта накопленного исследователями [Кубрякова 2003: 4].
Несмотря на серьезные успехи науки о переводе на пути от периферийной отрасли литературно-лингвистических исследований до широкого разветвленного междисциплинарного научного направления, описывающего и объясняющего фундаментальные аспекты переводческой деятельности, она так и не выработала общий методологический подход и общую эпистемологическую основу. В результате построение теоретических моделей перевода сводится исключительно к тавтологическому повтору все более и более сложных формальных и терминологических схем, в действительности ничего нового не обозначающих и не объясняющих [Сальмон 2002: 436]. В этой связи особое значение приобретает выделение В. Н. Комиссаровым в качестве приоритетных таких направлений исследований как изучение переводческой деятельности и историческое осмысление переводческих концепций [Комиссаров 1989: 3-14] и, как нам представляется, их переосмысление в свете новых парадигм знания -
когнитивной и культурологической, что и является темой нашей работы. Подобного мнения придерживаются и зарубежные исследователи: «Angesichts der sogenannten kognitiven Wende .. .ergibt sich auch fuer die Übersetzungswissenschaft die Notwendigkeit eines Umdenkens» [Stefanink, Balacescu 2004: 11].
Экскурс в историю переводческой традиции необходим, поскольку историческая память хранит много поучительного. Поэтому приходится вновь и вновь обращаться к опыту прошлого; вопрошая прошлое, мы глубже понимаем настоящее. Опыт предшественников, вполне справедливо полагает Н.К. Гарбовский, «позволяет, прежде всего, увидеть неразрывную связь переводческой деятельности со всей жизнью общества, место и роль перевода в развитии цивилизации. Овладение этим опытом предохраняет от повторения ложных шагов, которые иногда совершали даже выдающиеся мастера своего дела в поисках решений труднейших проблем перевыражения смыслов, заключенных в знаниях другого языка, отражающих иное видение мира, иной опыт миросозерцания, иной ход суждений. Исторический опыт дает также возможность убедиться в том, что в переводе, в подходах к оценке качества перевода, верности и точности существуют цикличность и мода, что одни и те же решения в разные эпохи оцениваются противоположно, что переводческая практика всецело зависит от состояния словесности народа, на язык которого осуществляется перевод, от представлений общества о красивом и правильном. И, наконец, изучение опыта переводчиков прошлого показывает, что многие из современных проблем теории перевода поднимались неоднократно на протяжении всей истории этой деятельности, так и не получив окончательного разрешения» [Гарбовский 2004: 13].
Как известно, становление переводческого дела в России - это история создания переводных произведений и история их напечатания, это эволюция переводческой мысли (принципов перевода), это появление плеяды талантливых переводчиков с особым подходом к делу и многое другое. Отдельные попытки представить в целом историю перевода России [см. например Шор 1973] предпринимались неоднократно, однако вряд ли их можно считать полными и законченными. Только привлечение широких научных данных, тщательно проведенных наблюдений из области культуры, позволяет сделать предварительные выводы об истоках переводческого дела в России [Скибо 1999: 148]. Вместе с тем, мы считаем, что от поис-
ков рубежа, разделяющего древнюю русскую культуру и новую, нужно перейти к исследованию тех глубинных внутренних процессов, в результате которых осуществлялась эволюция культуры, сохранявшая определенное идейное и художественное единство [ср. Кочеткова 1988: 13].
«Народов искони передовых и искони отсталых нет, - писал Н.П. Конрад. - Все большие цивилизованные народы Востока и Запада имели в своей истории и полосы стремительного движения вперед, и движения замедленного, а то и вовсе приостановившегося, что приводило к временному отставанию» [Конрад 1966: 31-32]. Такой полосой стремительного движения вперед является для нас ХУШ в., который принято считать золотым веком российской истории, внесшим решающий вклад в развитие переводческой деятельности [Комиссаров 2000: 97]. Начало XVIII в. явилось в России периодом решительного переструктурирования старых и новых культурных стратов [Воробьев 2000: 35]. В целом XVIII в., по мнению Н.Д. Кочетковой, - это культурная эпоха замечательная во многих отношениях. В течение этого столетия Россия прошла несколько стадий, характерных для культурного развития наиболее передовых стран Европы [Кочеткова 1988: 5].
Культура, полагает Ю.М. Лотман, и перевод как факт культуры и факт языка, который тесно связан с культурой [Семенец, Панасьев 1989: 5], -это совокупность ненаследственной информации, которую накопляют, хранят и передают разнообразные коллективы человеческого общества, Понимание культуры как информации позволяет исследовать как отдельные этапы культуры, так и всю совокупность историко-культурных фактов в целом. Таким образом, весь материал истории культуры может рассматриваться с точки зрения определенной содержательной информации [Лотман 2002: 56-57].
Возвращаясь к вопросу об исторической эволюции отечественной переводческой мысли, следует отметить неразработанность этой проблемы, на что справедливо указывал еще Ю.Д. Левин (1963). Представленный им очерк развития переводческой мысли в России на протяжении двух веков представляет собой, как он сам признается, всего лишь предварительную и поневоле несколько схематичную попытку в этой области. История переводческого мастерства в нашей стране - область еще малоизученная, поэтому необходимо предпринять множество частных исследований как деятельности отдельных переводчиков, так и истории воссоздания на рус-
ском языке творческого наследия крупнейших иноязычных писателей. По мнению автора, для того чтобы эти исследования были успешными, они должны рассматривать изучаемые явления в исторической перспективе, в связи с историей русской литературы и в более широком плане, русской культурой вообще [Левин 1963: 63]. История перевода, таким образом, в значительной степени соприкасается с историей литературы и с историей культуры и более того, представляет собой явление культуры как таковое. Анализируя выходившие в то время подобные работы, он считал, что их авторы стремились во чтобы то ни стало доказать, что взгляды на перевод в те периоды истории русской литературы, которые ими исследовались, совпадали с нашими, современными. Поэтому необходимо именно их историческое осмысление. В противном случае вместо исторического осмысления явлений прошлого получается искаженная модернизированная картина, в которой все переводчики похожи друг на друга как две капли воды. Таким образом, полагает он, переводческая мысль лишается развития и принимает характер топтания на месте или движения по замкнутому кругу [Левин 1963: 6]. В дальнейшем получается, что теперь уже и переводческая мысль вписывается в историю русской литературы, поскольку «классицизм, романтизм, реализм и т.д. в разные эпохи определяли стиль как оригинальной литературы, так и переводной, причем это проявлялось не только в выборе произведений для перевода, но и в переводческих принципах» [Левин 1963: 6].
Как известно, и Киевская и Московская Русь имели богатую переводную письменность разнообразного содержания, но критических соображений о переводе от тех времен не сохранилось. Вот почему историю переводческой теории (мысли) мы начинаем с XVIII в. [Федоров 1960: 7]. Как уже отмечалось выше, XVIII в. явился «опытным периодом» в истории русского перевода [Алексеев 1931: 174] и именно к этому периоду относятся первые попытки сформулировать основные переводческие принципы или первые теоретические суждения о переводе [Федоров 1968: 53]. Примером тому служат открывавшие переводные книги «предисловия», «предуведомления» и обращения к читателю или метатексты [тексты о текстах Лотман 2002: 77; см. также Злобин 2004: 118], выступающие как субъективно обусловленный подтип ретроспективного дискурса. Следует отметить, что вообще XVIII в. можно было бы назвать веком переводческих предисло-
вий. Переводчики не только разъясняли, как они переводили предлагаемое на суд читателей сочинение, но и часто выступали апологетами самого содержания самого содержания, доказывая целесообразность его перевода, а иногда отстаивали право на существование целого литературного жанра, еще неведомого отечественной литературе или только развивающегося. Это явление отнюдь не уникально для русской литературы, но все же оно должно рассматриваться как переходное, характерное для периода становления [Семенец, Панасьев 1991: 187].
Необходимо указать на тот факт, что исследователи перевода XVIII в. уже обращались к переводческим персоналиям и анализу переводческих высказываний из предъизъяснений, предисловий, предуведомлений, рецензий, примечаний и т.п., правда, используя при этом различные подходы к их интерпретации. Так, например, Ю.Д. Левин отмечает, что большое место в предисловиях и примечаниях к переводам занимали вопросы лексики, и это заслоняло для многих переводчиков общие теоретические вопросы. Из переводчиков XVIII в. особая роль отводится им В.К. Тредиаковскому (1703-1769) как первому русскому ученому-филологу, более или менее последовательно разрабатывавшему теорию перевода, взгляды которого на проблему переводимости отличал оптимизм. Вместе с тем, Ю.Д. Левин считает недопустимым их современное осмысление или переосмысление, поскольку слова переводчиков относятся только ко времени Тредиа-ковского и не могут распространяться на дальнейшее развитие перевода [Левин 1963: 6]. Примером тому служит следующее высказывание: «... понятие «хорошего» перевода у Тредиаков-ского не следует модернизировать. Оно может быть понято только в связи с эстетическими принципами XVIII века» [Левин 1963: 10].Такая установка, на наш взгляд, препятствует более глубокому изучению переводческой мысли, придает ей архаичный характер и противоречат тому, что перевод как явление культуры может содержать и рудименты прошлого и ферменты будущего [Копанев, Беер 1986: 14]. Следует, однако, признать, что теоретические положения нельзя правильно понять без учета конкретно-исторических условий, в которых они были сформулированы, и переводческой практики, в поддержку которой они высказывались [КЛЭ 1968: 659].
Стремление к недопущению модернизации переводческой мысли XVIII в. послужило причиной тому, что высказывания переводчиков трак-
туются исследователями зачастую превратно. Так, к примеру, высказывание Тредиаковского из предуведомления от трудившегося в переводе с латинского политического романа И. Барклая «Ар-генида» - «Старался я.чтоб переводу моему быть вразумительну и иметь бы ему довольную ясность к угодности читателей» [Тредиаковский 1849: ЬХ], свидетельствующее об осознании переводчиком прагматических аспектов перевода, а именно прагматической нормы перевода как требования обеспечения прагматической ценности перевода [Комиссаров 1990: 231] укладывается в «прокрустово ложе» эпохи Просвещения и, как следствие, вывод о том, что это вызвано чисто просветительскими целями [Левин 1963: 12]. В ходе анализа переводческого наследия В.К. Тредиаковского Ю.Д. Левин приходит к выводу, что переводческая деятельность первого русского теоретика перевода, протекавшая в «опытный период», носила в основном также опытный характер. Необходимо только добавить, что его эксперименты проводились в пределах классицистической эстетики и поэтики [Левин 1963: 16]. Последнее утверждение, на наш взгляд, лишает переводческую мысль XVIII столетия права на самостоятельное существование, отрицая, таким образом, ее практическое значение для современной теории перевода и тем самым преемственность в развитии переводческой деятельности. Подобные оценки даются и другим переводчикам XVIII в., в частности А.П. Сумарокову (17181777) и В.И. Лукину (1737-1794).
Противоположную точку зрения высказывает А.В. Федоров, отмечая положительные, прогрессивные черты переводной литературы и переводческой мысли в России XVIII в. «Среди высказываний русских писателей-переводчиков XVIII в. о переводе, - подчеркивает он, - большое место занимают рассуждения о собственных переводческих опытах, содержащие обоснования принципа и метода передачи подлинника, в особенности предисловия А.Д. Кантемира и В.К. Тредиаковского к их переводам. Эти обоснования, как продолжает А.В. Федоров, - отличаются большой конкретностью, весь ход рассуждения связан в них с характером материала, подлежащего переводу, и обобщающие соображения возникают в связи с ним. Уже с первых моментов развития русской теоретической мысли в области перевода ее отличают принципиальность подхода к переводческим задачам и острота их постановки. Прежде всего, эти задачи рассматриваются как реально разрешимые и формулируются как задачи творче-
ские. Подтверждением тому служат слова В.К. Тредиаковского: «Переводчик от творца только что именем рознится», именно они определяют творческий характер отношения к переводу. Лучшие из числа русских писателей-переводчиков отказываются идти путем наименьшего сопротивления, путем облегченной передачи оригинала, отказываются жертвовать как достоинством родного языка, так и особенностями стиля переводимого автора [Федоров 1960: 8].
Характеризуя динамику развития русской переводческой мысли, А.В. Федоров пишет, что от общих и сравнительно простых вопросов (о вреде буквализма, о необходимости писать понятно), возникавших в начале при передаче технических, деловых и т.п. текстов, переводческая мысль переходит теперь к темам гораздо более сложным. В теоретических суждениях о переводе у русских писателей, критиков и переводчиков XVIII в. формулируются мысли об особом характере стоящих перед ними задач, о возможности преодолевать значительные трудности, внимание привлекается также и к особенностям стиля.
Нужно сказать, что сам А.В. Федоров не всегда последователен в оценке переводческих высказываний, кроме того, у него наблюдается разночтение одних и тех же слов переводчика, как это, например, имеет место при анализе предисловия В.К. Тредиаковского к «Езде в остров любви». Ср.: «.переводчик от творца только что именем рознится. Еще донесу вам больше: ежели творец замысловат был, то переводчику замысловатее принадлежит быть.» [Тредиаковский 1849: 649]. Это означало, по мнению А.В. Федорова, требование большей свободы в выборе и изобретении стилистических средств при соревновании с автором подлинника, стремление превзойти его (в соответствии с общими тенденциями эпохи классицизма), отсюда и признание за переводчиком такой же роли, как и за автором [Федоров 1968: 55]. Как видим, одни и те же слова В.К. Тредиаковского трактуются по-разному. В одном случае это творческий характер отношения к переводу, отказ жертвовать как достоинством родного языка, так и особенностями стиля переводимого автора, в другом - большая свобода в выборе и изобретении стилистических средств, соревнование с автором, т.е. фактически вольный перевод. К тому же интерпретация высказываний В.К. Тредиаковского дается с позиций эпохи классицизма, созвучных А.В. Федорову как теоретику и практику перевода художественной литературы [Алексеева 2000: 7].
Схожий подход к анализу переводческой мысли «осьмнадцатого столетия», ее основных черт и особенностей мы обнаруживаем у Д.З. Го-циридзе и Г.Т. Хухуни (1986). Характеризуя особенности, присущие русским переводам XVIII столетия, авторы учитывают следующие моменты: состояние русского языка рассматриваемой эпохи, сознательное стремление следовать определенным (в основном классицистическим) принципам передачи иноязычного текста и индивидуальный творческий потенциал того или иного переводчика. Для обоснования своих выводов ими используются также отдельные высказывания переводчиков, например, об имеющем место сочетании буквального перевода с комментариями и объяснениями, целесообразность которого, по их мнению, аргументируется А. Д. Кантемиром (17091744) в предисловии к переводу «Писем / Посланий» Горация [Гоциридзе, Хухуни 1986: 100,102]. Отмечая важность наличия требований, сформулированных по отношении к переводу адъюнктом Академии, автором грамматики русского языка В.Е. Адодуровым - «.Чтобы перевод:
1) полностью совпадал с оригиналом;
2) был изложен четко и без грамматических ошибок;
3) не нарушал языковых норм, чтобы чтение его не вызывало досады и не легко было догадаться на каком языке написан оригинал» [Дерюгин 1985: 9], исследователи вместе с тем считают, что эти требования могли трактоваться различными авторами по-разному, да и у одного и того же переводчика обнаруживается неоднозначное понимание сущности и задач перевода, как это наблюдается в деятельности В.К. Тредиа-ковского [Хухуни 1990: 88].
Господство классицизма, как уже указывалось, также оказывало свое влияние на теоретические взгляды и практическую деятельность тогдашних русских переводчиков. Воздействие классицистических принципов на перевод (сказы -вающееся в первую очередь в области перевода художественного) видят, прежде всего, в том, что интерес к иностранному автору выражался в неуклонном стремлении ассимилировать его всеми способами своей литературе, склонении его на наши нравы [Гачечиладзе 1972]. Отмечая утверждение к концу XVIII в. нового отношения к переводу и переводимым авторам, в результате которого не склонение на наши нравы, а воспроизведение индивидуального стиля писателя становится задачей переводчика [Серман 1963: 364], Д.З. Гоциридзе и Г.Т. Хухуни, тем не менее, даже
и не пытаются сделать свои выводы, а просто ссылаются на имеющуюся в специальной литературе оценку развития русского перевода XVIII столетия. Согласно этой оценке, перевод трактуется только как явление литературное. Поэтому «русская переводческая мысль и русская переводческая практика XVIII в. были целиком подчинены общелитературным задачам. Переводчик рассматривался как равноправный участник литературного движения. В литературном сознании XVIII в. перевод и собственно литературное творчество нерасторжимы» [Серман 1963: 372].
Немаловажную роль в изучении переводческой мысли XVIII в. играет и сам факт признания ее эволюции. Так, например, Семенец О.Е и Па-насьев А.Н. обращают внимание на то, что в XVIII в. уже встречаются рассуждения по поводу переводов теоретического свойства - случайные и разрозненные высказывания, подобно тем, которые делались, например, Максимом Греком, сменились целыми декларациями с глубоким осмыслением задач и подходов к переводу. Тем не менее, в результате анализа развития перевода в России XVIII в., при котором опять же используются фрагментарные высказывания переводчиков из метатекстов того времени, авторы приходят к спорному для них самих же выводу, об отсутствии какой-либо единой концепции и каких-либо ведущих осмысленных принципах перевода в тогдашней России. В качестве ведущего, но не обоснованного теоретически, а применяемого интуитивно, выделяется принцип пословного перевода [Семенец, Панасьев 1991: 312]. К сожалению, его использование не иллюстрируются никакими примерами из переводческих предисловий, используемых в данной работе. Более того, попытка разграничить пословный и дословный перевод представляется нам неудавшейся, поскольку, хотя и при пословном переводе переводчик стремится передать все присутствующее в оригинале, но делает это, в основном сообразуясь с законами принимающего языка, расширяя, или реже сокращая текст, но стремясь при этом не потерять слов оригинала [Семенец, Панасьев 1991: 312]. И здесь же при анализе высказываний переводчика Хрущева находим: позиция выражена с достаточной ясностью - переводчик, прежде всего, озабочен поиском смысла, а не пословным следованиям оригиналу; пословность дает тот же оригинал только русскими буквами, что, по мнению переводчика, будет неудобочитаемо [Семенец, Панасьев 1991: 186]. Таким образом, мы получаем туже самую «дословность», при которой
сохраняется жесткая привязка к каждому слову и даже синтаксису оригинала [Семенец, Панасьев 1991: 312] и, конечно, в такой трактовке она никак не могла выступать в качестве ведущего принципа перевода, что подтверждают и слова из предисловия Хрущева к переводу «Похождений Телемаковых» (1724) - «.переводил я не от слова в слово.» [Семенец, Панасьев 1991: 186]. Ср.: дословный перевод - механическая подстановка слов языка перевода вместо слов исходного языка; пословный перевод - перевод слово в слово [см. Нелюбин 2003: 50,161].
При рассмотрении основных подходов к переводу в России XVIII в., которые четко проявляются в творчестве наиболее выдающихся переводчиков того времени В.К. Тредиаковского, М.В. Ломоносова и А.П. Сумарокова, Сдобникова В.В. и Петрова О.В также упоминают пословный перевод, но уже дают ему несколько иную оценку. «XVIII в., отмечают они, - это век борения двух противоположных тенденций, подходов - пословного (буквалистского перевода) и вольного перевода. Особо отмечается факт обращения к светскому переводу в петровскую эпоху, что привело к появлению нового подхода, который пропагандировался самим царем [Сдобников, Петрова 2001: 11]. Для иллюстрации этого нового подхода служит предисловие Симона Кохановского к своему переводу книги Юста Липсия - «Увещания и приклады политические», где указывается: «Я. предвозвещаю в преддверии последующих повестей. что не слово в слово переведены, но смотрел бы, что самая истинная сила истории не изменена есть» [см. Семенец, Панасьев 1991: 184]. Сам факт формулирования переводчиком своего кредо в форме предисловия к переводу является, по мнению авторов, свидетельством того, что новая традиция не была сильной и ведущей, но все же ее отстаивало достаточно большое количество переводчиков. Им противопоставляются другие переводчики, отстаивавшие максимально близкое в переводе следование оригиналу, например, Гавриил Бужинский, который, переводя книгу Пуддендорфа, строго следовал за автором, ничего не прибавляя, не убавляя, т. к. он хотел остаться лишь переводчиком. Данное стремление следовать авторской программе, на наш взгляд, не означает буквального копирования. Поэтому оно вполне укладывается в рамки современной конвенциональной нормы перевода и продиктовано именно теоретическими, а не, как считают исследователи, морально-этическими соображениями, поскольку в целом XVIII в. проходил под знаком
выработки как теоретических, так и практических подходов к переводу [Сдобников, Петрова 2001: 12]. О формировании нового подхода говорят и П.И. Копанев и Ф. Беер: «.в России XVIII в. бытуют дословный перевод и его некоторые теоретические осмысления, ведется интенсивная борьба за собственно перевод и его теорию, но преобладает все-таки теория и практика вольного перевода.» [Копанев, Беер 1986: 38].
Некоторые современные исследователи перевода не придают особого значения отечественному переводу и переводческой мысли XVIII века, упоминая, как правило, только известный указ Петра I о переводе, где он требует «внятной» передачи переводимого содержания, и создание в 1735 г. «Русской ассамблеи», впервые объединившей профессиональных переводчиков России. Среди задач Ассамблеи выделяются, прежде всего, подготовка переводчиков, разработка правил и принципов перевода, критическая оценка качества представленных переводов, которые, к сожалению, не получают должного внимания, освещения и осмысления в работе [см. Поршнева 2002: 10]. Результатом подобного отношения к истории переводческой мыследеятельности становится недооценка профессии переводчика и ее особой специфики. Как следствие, констатирует И. С. Алексеева, «. и на обывательском, и на интеллигентном уровне повсеместно царит убеждение в том, что достаточно хорошего знания языка, чтобы хорошо переводить» [Алексеева 2001: 3]. Мы вслед за В.Н. Комиссаровым считаем, что явление «естественного» перевода, безусловно, существует, и люди, владеющие иностранными языками, способны передавать содержание иноязычного текста, не получив никакой специальной подготовки в области перевода. У некоторых способность «естественно» переводить оказывается настолько развитой, что они могут переводить на вполне профессиональном уровне. Однако в большинстве случаев «естественный» перевод - перевод весьма неточный, не отвечающий требованиям, и поэтому является лишь предпосылкой к созданию подлинно профессиональной переводческой компетенции [Комиссаров 1997: 10].
О том, насколько важное значение уделялось обучению переводу, свидетельствует вышедший в 1771 г. первый коллективный труд профессоров Московского университета по дидактике и методике преподавания - «Способ обучения», в котором самое значительное место отводилось преподаванию иностранных языков, что соответствовало духу времени. Здесь были свои
ступени и этапы, среди которых находим: перевод статей учителем и некоторыми учениками, разбор переведенной статьи «по правилам этимологическим», с грамматическим анализом, обсуждением грамматических форм и понятий, самостоятельный перевод и заучивание, «особливо, если оные в себе какое-нибудь нравоучительное наставление содержат», переписывание перевода в тетрадь набело, а затем обратный перевод на язык оригинала [Павловская 2003: 215-217]. Такой подход к переводу, несомненно, способствовал формированию и логическому развитию переводческой мысли как расчлененной и структурированной целостности, о чем свидетельствуют высказывания переводчиков, поэтов и писателей, которые сами часто выступали в роли переводчиков, а также отзывы государственных деятелей, сохраненные для нас историей.
Подытоживая рассмотрение отечественной переводческой традиции XVIII столетия, можно констатировать, что перевод рассматривается в основном в плане диахронии с установкой на «недопущение» его модернизации, лишен права на самостоятельность, а деятельность носителей переводческой мысли считается скорее интуитивной, чем осмысленной. Иными словами, речь идет о проявленности переводческой мысли в форме эйдоса (как нерасчлененной целостности) [Лосев 1990] или как о примитиве, который не членится на самостоятельные элементы, а дан человеку в целостном интуитивном восприятии [Жаботин-ская 2003: 144]. Приоритетным представляется изучение переводческой мысли XVIII в. в форме логоса (как расчлененной и структурированной целостности) [Лосев 1990] с позиций ее ценностно-смысловой значимости в общей цепи событий рассматриваемого концепта времени с параллельным включением полученного знания в общую систему представлений о переводческой картине мира.
Список литературы
Алексеев М.П. Проблема художественного перевода: Сб. трудов Иркутского Гос. ун-та. Т. XVIII. - Вып. 1. - Иркутск, 1931.
Алексеева И.С. Концепция полноценности перевода А.В. Федорова в современной теории и методике преподавания перевода // Университетское переводоведение. Вып.1. Мат-лы Всеросс. науч. конф. «Федоровские чтения» 27-28 окт. 1999 г. / СПбГУ - СПб.: Фил. ф-т СПбГУ, 2000.
Алексеева И. С. Профессиональный тренинг переводчика. - СПб., 2001.
Воробьев Ю.К. Латинский язык и отражение греко-римской мифологии в русской культуре XVIII века.: Дис. ... д-ра философ. наук. - М., 2000.
Галеева Н.Л. Основы деятельностной теории перевода. - Тверь, ТГУ: 1997.
Гарбовский Н.К. Теория перевода. - М.: Изд-во МГУ, 2004.
Гачечиладзе Г.Р. Художественный перевод и литературные взаимосвязи. - М.: Советский писатель, 1972.
Гоциридзе Д.З., Хухуни Г. Т. Очерки по истории западноевропейского и русского перевода. -Тбилиси, ТГУ, 1986.
Дерюгин А.А. В.К. Тредиаковский - переводчик. Становление классицистического перевода в России. - Саратов, 1985.
Жаботинская С.А. Концептуальный анализ: типы фреймов // На стыке парадигм лингвистического знания в начале XXI века: грамматика, семантика, словообразование: Мат-лы Междунар. конф. - Калининград: Изд-во КГУ, 2003.
Злобин А.Н. Опыт использования метатек-стов в культурологическом анализе перевода // Университетское переводоведение. Вып. 5. Мат-лы V Междунар. науч. конф. по переводоведению «Федоровские чтения» 23-25 окт. 2003 г. - СПб.: Филол. ф-т СПбГУ, 2004.
Комиссаров В.Н. Советское переводоведе-ние на новом этапе // Тетради переводчика. -Вып. 23. - 1989. - С. 13-14.
Комиссаров В.Н. Теория перевода (лингвистические аспекты). - М.: Высшая школа, 1990.
Комиссаров В.Н. Теоретические основы методики обучения переводу. - М.: Рема, 1997.
Комиссаров В. Н. Современное переводове-дение: Курс лекций. - М.: ЭТС, 2000.
Конрад Н.И. Запад и Восток. - М., 1966.
Копанев П.И., Беер Ф. Теория и практика письменного перевода. Ч. 1. Перевод с немецкого языка на русский. - Минск, Вышая школа, 1986.
Кочеткова Н.Д. Введение // Русская литература XVIII в.: Исслед. сов. ученых. Хрестоматия. -Минск: Университетское, 1988.
Краткая литературная энциклопедия. - М., 1968. - Т. 5. (КЛЭ).
Кубрякова Е.С. и др. Краткий словарь когнитивных терминов. - М., 1996.
Кубрякова Е.С. Парадигмы лингвистического знания и их строение // На стыке парадигм лингвистического знания в начале XXI века: грамматика, семантика, словообразование. Мат-лы Меж-дунар. конф. - Калининград: Изд-во КГУ, 2003.
Левин Ю.Д. Об эволюции принципов перевода (К истории переводческой мысли в России) // Международные связи русской литературы. -М.-Л., 1963.
ЛосевА.Ф. Философия имени. - М., 1990.
Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. - СПб.: «Искусство-СПБ», 2002.
Нелюбин Л.Л. Толковый переводческий словарь. - М.: Флинта: Наука, 2003.
Павловская А.В. Образование в России: история и традиции: Монография. - М., 2003.
Поршнева Е.Р. Базовая лингвистическая подготовка переводчика: Монография. - Н. Новгород: Изд-во ННГУ им. Н.И. Лобачевского, 2002.
Сальмон Л. О перспективах развития пере-водоведения в рамках новейших научных направлений // Университетское переводоведение. Вып. 3. Мат-лы III Междунар. науч. конф. по переводове-дению «Федоровские чтения» 26-28 окт. 2001 г. -СПб.: Филол. ф-т СПбГУ, 2002.
Сдобников В.В., Петрова О.В. Теория перевода. - Н. Новгород: Изд-во НГЛУ им. Н.А. Добролюбова, 2001.
Семенец О.Е., Панасьев А.Н. История перевода. - Киев: Изд-во при Киевском ГУ, 1989.
Семенец О.Е., Панасьев А.Н. История перевода (Средневековая Азия. Восточная Европа XV-XVIII вв.) - Киев: Лыбидь, 1991.
Серман И.З. Русская литература XVIII века и перевод // Мастерство перевода: Сб. ст. - М., 1963.
Скибо В.Н. У истоков становления переводческого дела в России // Тетради переводчика. -М.: МГЛУ, 1999.
Тредиаковский В.К. Из преуведомления от трудившегося в переводе // Аргенида, повесть героическая, сочиненная Иоанном Барклаем, а с латинского на славяно-российский переведенная, от Василия Тредиаковского. Т. 1. - СПб., 1751. С. LX.
Федоров А.В. Русские писатели и проблемы перевода // Русские писатели о переводе (XVIII-XX вв.). - Л., 1960.
Федоров А.В. Основы общей теории перевода. - М.: Высшая школа, 1968.
Фесенко Т.А. Этноментальный мир человека: опыт концептуального моделирования: Авто-реф. дис. ... д-ра фил. наук. - М., 1999.
Хайрулин В.И. Культура в парадигме пере-водоведения // Тетради переводчика. - Вып. 24. -М.: МГЛУ, 1999.
Хухуни Г. Т. Русская и западноевропейская переводческая мысль (основные тенденции развития до начала XX века). - Тбилиси: Мецниереба, 1990.
Цвиллинг М.Я. Переводоведение как синтез знания // Тетради переводчика. - Вып. 24 - М.: МГЛУ, 1999.
Шор В.Е. Как писать историю перевода? // Мастерство перевода. - М., 1973. Сб. 9.
Savory Th. The Art of Translation. Lnd. 1968.
Stefanink B., Balacescu I. Kognitivistische Grundlagen uebersetzerischer Kreativitaet zur Ueberwindung kultereller Barrieren // Языки и транснациональные проблемы: Мат-лы I Междунар. науч. конф. 22-24 апр. 2004. Т. II. - INST (Вена, Австрия). М.-Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2004.
A.N. Zlobin
THE NATIONAL CONCEPT OF THE 18th CENTURY TRANSLATION
AS A COMPONENT OF THE WORLD PICTURE OF TRANSLATION IN A RETROSPECTIVE DISCOURSE
The great influence of a cognitive paradigm of knowledge resulted in appearing a special section of cognitive studies in the scope of the humanities, which made it possible to see new research objects for analysis and, which is most important, new opportunities for explaining the observed facts. The synthesis of the new paradigms of knowledge and those occurring in the study of the National Concept of Translation in the 18th century gives more prospects for research work over the retrospective discourse subtypes stipulated subjectively and objectively.
