CC BY
51
ИНТЕГРИРОВАННЫЙ ПОДХОД К ИЗУЧЕНИЮ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ПЕРЕВОДЧЕСКОЙ МЫСЛИ В РЕТРОСПЕКТИВНОМ ДИСКУРСЕ
А. Н. Злобин, доцент кафедры теории речи и перевода МГУ им. 77. 77. Огарева
Следствием огромного влияния когнитивной парадигмы знания явилось выделение в пределах многих наук о человеке специального раздела, посвященного когнитивным исследованиям, в котором были увидены новые объекты анализа, новые аспекты существования и функционирования изучаемых сущностей, а главное, новые возможности объяснения фиксируемых наблюдений и фактов. Автором доказывается, что синтез новых парадигм знания при изучении отечественной переводческой мысли XVIII столетия открывает новые возможности для исследования субъективно и объективно обусловленных подтипов ретроспективного дискурса.
В последнее время наука о переводе делает серьезные успехи на пути от периферийной отрасли литературно-лингвистических исследований до широкого разветвленного междисциплинарного научного направления, описывающего и объясняющего фундаментальные аспекты переводческой деятельности. Однако несмотря на это, она так и не выработала общий методологический подход и общую эпистемологическую основу. В результате построение теоретических моделей перевода сводится исключительно к тавтологическому повтору все более и более сложных формальных и терминологических схем, в действительности ничего нового не обозначающих и не объясняющих. В этой связи особое значение приобретает выделение учеными в качестве приоритетных таких направлений исследований, как изучение переводческой деятельности и историческое осмысление переводческих концепций, а также, добавим, их переосмысление в свете новых парадигм знания — когнитивной и культурологической, что и является темой нашей работы.
С учетом современных достижений новых парадигм знания особый интерес вызывает переводческая специфика картины мира, представленная в различных типах дискурса. Вслед за Л. М. Бондаревой будем трактовать это понятие в качестве комплексного феномена, обладающего диалектическим характером и совмещающего в себе динамику и статику, будучи одновременно процессом и результатом этого процесса. В подобном контексте, отмечает автор, правомерно
говорить о существовании ретроспективного дискурса, представляющего собой специфический ментально-когнитивный процесс, предполагающий реконструкцию речевым субъектом фактов и обстоятельств из сферы прошлого и находящий свое адекватное отражение в подавляющем большинстве фикциональ-ных и достаточно репрезентативном множестве нефикциональных текстов. Основной отличительной особенностью ретроспективного дискурса служит тот факт, что эксплицированная в нем картина мира всегда является фрагментом уже пережитой и ушедшей в прошлое фикци-ональной/нефикциональной действительности1.
К ретроспективно ориентированным нефикциональным текстам относится и рассматриваемый нами материал истории культуры, а именно историографические тексты, т. е. совокупность исследований, посвященных определенной эпохе и теме, а именно изучению отечественной переводческой мысли XVIII столетия как фрагмента переводческой картины мира. Представляется целесообразным отметить, что при обращении к совокупности нефикциональных ретроспективно ориентированных текстов чрезвычайно важным фактором оказывается характер интеграции процесса реконструкции прошлого в сферу индивидуального авторского сознания. Иными словами, нужно знать, относится ли изображаемое к области лично пережитого — это субъективно обусловленный подтип ретроспективного дискурса — или оно есть составляющая общечеловече-
© А. Н. Злобин, 2005
скои историческом действительности — объективно обусловленный подтип ретроспективного дискурса'.
Во втором случае изучение исторической эволюции отечественной переводческой мысли, реконструкция прошлого возможны только на основе имеющихся в распоряжении речевого субъекта фактов и данных, полученных им в процессе анализа существующих в фонде общечеловеческого знания источников.
Относительно вопроса об изучении исторической эволюции отечественной переводческой мысли следует отметить неразработанность этой проблемы, на что справедливо указывал еще Ю. Д. Левин. Созданный им очерк развития переводческой мысли в России на протяжении двух веков представляет собой, как он сам признается, всего лишь предварительную и поневоле несколько схематичную попытку в этой области. История переводческого мастерства в нашей стране — область еще малоизученная, поэтому необходимо предпринять множество частных исследований как деятельности отдельных переводчиков, так и истории воссоздания на русском языке творческого наследия крупнейших иноязычных писателей. По мнению автора, для того чтобы эти исследования были успешными, они должны рассматривать изучаемые явления в исторической перспективе, в связи с историей русской литературы и, в более широком плане, русской культуры вообще3. История перевода, таким образом, в значительной степени соприкасается с историей литературы и с историей культуры, более того, она представляет собой явление культуры как таковое.
Как известно, и Киевская, и Московская Русь имели богатую переводную письменность разнообразного содержания, но критических соображений о переводе от тех времен не сохранилось. Вот почему историю переводческой теории (мысли) мы начинаем с XVIII в. Это столетие явилось «опытным периодом» в истории русского перевода, и именно к нему относятся первые попыт-
ки сформулировать основные переводческие принципы или первые теоретические суждения о переводе. Примером тому служат открывавшие переводные книги предисловия, предуведомления, обращения к читателю, или метатексты, выступающие как субъективно обусловленный подтип ретроспективного дискурса. Следует отметить, что вообще XVIII в. можно было бы назвать веком переводческих предисловий. Переводчики не только разъясняли, как они переводили предлагаемое на суд читателей сочинение, но и часто выступали апологетами самого содержания, доказывая целесообразность его перевода, а иногда отстаивали право на существование целого литературного жанра, еще неведомого отечественной литературе или только развивающегося. Это явление отнюдь не уникально для русской литературы, но все же оно должно рассматриваться как переходное, характерное для периода становления.
Необходимо указать на тот факт, что исследователи перевода XVIII в. уже обращались к переводческим персоналиям и анализу переводческих высказываний из предисловий, предуведомлений, рецензий, примечаний и т. п., используя при этом различные подходы к их интерпретации. Так, например, Ю. Д. Левин отмечает, что большое место в предисловиях и примечаниях к переводам занимали вопросы лексики, и это заслоняло для многих переводчиков общие теоретические вопросы. Из переводчиков XVIII в. особая роль отводится им
В. К. Тредиаковскому (1703—1768) как первому русскому ученому-филологу, более или менее последовательно разрабатывавшему теорию перевода, взгляды которого на проблему переводимости отличал оптимизм. Вместе с тем Ю. Д. Левин считает недопустимым их современное осмысление или переосмысление, поскольку слова переводчиков относятся только ко времени Тредиаков-ского и не могут распространяться на дальнейшее развитие перевода4.
Стремление к недопущению модернизации переводческой мысли XVIII в.
послужило причиной того, что высказывания переводчиков нередко трактуются исследователями превратно. Так, например, высказывание Тредиаковского из предуведомления к переводу с латинского политического романа И. Барклая «Аргенида»— «Старался я... чтоб переводу моему быть вразумительну и иметь бы ему довольную ясность к угодности читателей»,— свидетельствующее об осознании переводчиком прагматических аспектов перевода, а именно прагматической нормы перевода как требования обеспечения прагматической ценности перевода, укладывается в прокрустово ложе эпохи Просвещения, что позволяет Ю. Д. Левину сделать вывод о чисто просветительских целях Тредиаковского. Этот же исследователь утверждает, что переводческая деятельность первого русского теоретика перевода, протекавшая в «опытный период», носила в основном также опытный характер. Необходимо только добавить, что его эксперименты проводились в пределах классицистической эстетики и поэтики6. Последнее утверждение, на наш взгляд, лишает переводческую мысль XVIII столетия права на самостоятельное существование, отрицая, таким образом, ее практическое значение для современной теории перевода и преемственность в развитии переводческой деятельности. Подобные оценки даются и другим переводчикам XVIII в., в частности А. П. Сумарокову (1717— 1777) и В. И. Лукину (1737—1794).
Противоположную точку зрения высказывает А. В. Федоров, отмечая положительные, прогрессивные черты переводной литературы и переводческой мысли в России XVIII в. Среди высказываний русских писателей-переводчи-ков того времени о переводе, подчеркивает он, большое место занимают рассуждения о собственных переводческих опытах, содержащие обоснования принципа и метода передачи подлинника, в особенности предисловия А. Д. Кантемира и В. К. Тредиаковского к их переводам. Эти обоснования, продолжает
А. В. Федоров, отличаются большой кон-
кретностью, весь ход рассуждения связан в них с характером материала, подлежащего переводу, и обобщающие соображения возникают в связи с ним. Уже с первых моментов развития русской теоретической мысли в области перевода ее отличают принципиальность подхода к переводческим задачам и острота их постановки. Прежде всего эти задачи рассматриваются как реально разрешимые и формулируются как задачи творческие. Подтверждением тому служат слова В. К. Тредиаковского: «Переводчик от творца только что именем рознится», именно они определяют творческий характер отношения к переводу. Лучшие из числа русских писателей-пере-водчиков отказываются идти путем наименьшего сопротивления, путем облегченной передачи оригинала, отказываются жертвовать как достоинством родного языка, так и особенностями стиля переводимого автора7.
Характеризуя динамику русской переводческой мысли, А. В. Федоров пишет, что от общих и сравнительно простых вопросов (о вреде буквализма, о необходимости писать понятно), возникавших вначале при передаче технических, деловых и т. п. текстов, переводческая мысль переходит теперь к темам гораздо более сложным. В теоретических суждениях о переводе у русских писателей, критиков и переводчиков XVIII в. формулируются мысли об особом характере стоящих перед ними задач, о возможности преодолевать значительные трудности, внимание привлекается также и к особенностям стиля.
Нужно сказать, что сам А. В. Федоров не всегда последователен в оценке переводческих высказываний, кроме того, у него наблюдается разночтение одних и тех же слов переводчика, например при анализе предисловия В. К. Тредиаковского к «Езде в остров любви». Ср.: «...переводчик от творца только что именем рознится. Еще донесу вам больше: ежели творец замысловат был, то переводчику замысловатее принадлежит быть...». По мнению А. В. Федорова, это означает требование большей свобо-
ды в выборе и изобретении стилистических средств при соревновании с автором подлинника, стремление превзойти его (в соответствии с общими тенденциями эпохи классицизма), отсюда и признание за переводчиком такой же роли, как и за автором8. Как видим, одни и те же слова В. К. Тредиаковского трактуются по-разному. В одном случае это творческий характер отношения к переводу, отказ жертвовать как достоинством родного языка, так и особенностями стиля переводимого автора, в другом — большая свобода в выборе и изобретении стилистических средств, соревнование с автором, т. е. фактически вольный перевод. К тому же интерпретация высказываний В. К. Тредиаковского дается с позиций эпохи классицизма, созвучных
А. В. Федорову как теоретику и практику перевода художественной литературы9.
Сходный подход к анализу переводческой мысли «осьмнадцатого столетия», ее основных черт и особенностей мы обнаруживаем у Д. 3. Гоциридзе и Г. Т. Хухуни. Характеризуя особенности, присущие русским переводам XVIII столетия, они учитывают такие моменты, как состояние русского языка рассматриваемой эпохи, сознательное стремление следовать определенным (в основном классицистическим) принципам передачи иноязычного текста и индивидуальный творческий потенциал того или иного переводчика. Для обоснования своих выводов авторы также используют отдельные высказывания переводчиков, например о сочетании буквального перевода с комментариями и объяснениями, целесообразность которого, по их мнению, аргументируется А. Д. Кантемиром (1708—1744) в предисловии к переводу «Писем / Посланий» Горация10. Отмечая важность соблюдения требований, сформулированных по отношению к переводу адъюнктом Академии, автором грамматики русского языка В. Е. Адоду-ровым, —«...чтобы перевод: 1) полностью совпадал с оригиналом; 2) был изложен четко и без грамматических ошибок; 3) не нарушал языковых норм, чтобы чтение его не вызывало досады и не
легко было догадаться, на каком языке написан оригинал»11, — исследователи вместе с тем считают, что эти требования могли трактоваться различными авторами по-разному, да и у одного и того же переводчика обнаруживается неоднозначное понимание сущности и задач перевода, как это наблюдается в деятельности В. К. Тредиаковского12.
Господство классицизма, как уже говорилось, также оказывало свое влияние на теоретические взгляды и практическую деятельность тогдашних русских переводчиков. Воздействие классицистических принципов на перевод (сказывающееся в первую очередь в области перевода художественного) исследователи видят прежде всего в том, что интерес к иностранному автору выражался в неизменном стремлении ассимилировать его всеми способами со своей литературойг склонении его на наши нравы. Отмечая утверждение к концу XVIII в. нового отношения к переводу и переводимым авторам, в результате которого не склонение на наши нравы, а воспроизведение индивидуального стиля писателя становится задачей переводчика, Д. 3. Гоциридзе и Г. Т. Хухуни, тем не менее, даже и не пытаются сделать свои выводы, а просто ссылаются на имеющуюся в специальной литературе оценку развития русского перевода XVIII столетия. Согласно этой оценке перевод трактуется только как явление литературное: «.. .русская переводческая мысль и русская переводческая практика XVIII века были целиком подчинены общелитературным задачам. Переводчик рассматривался как равноправный участник литературного движения... В литературном сознании XVIII века перевод и собственно литературное творчество нерасторжимы»13.
Немаловажную роль в изучении переводческой мысли XVIII в. играет сам факт признания ее эволюции. Так, например, О. Е. Семенец и А. Н. Панасьев обращают внимание на то, что в XVIII в. уже встречаются рассуждения по поводу переводов теоретического свойства — случайные и разрозненные высказывания, подобные тем, которые де-
лались, например, Максимом Греком, сменились целыми декларациями с глубоким осмыслением задач и подходов к переводу Тем не менее в результате анализа развития перевода в России XVIII в., при котором опять же используются фрагментарные высказывания переводчиков из метатекстов того времени, авторы приходят к спорному для них самих же выводу об отсутствии ка-кой-либо единой концепции и каких-либо ведущих осмысленных принципов перевода в тогдашней России. В качестве ведущего, но не обоснованного теоретически, а применяемого интуитивно, выделяется принцип пословного перевода. К сожалению, его использование не иллюстрируется никакими примерами из переводческих предисловий, рассматриваемых в данной работе. Более того, попытка разграничить пословный и дословный перевод представляется нам неудав-шейся, поскольку, хотя при пословном переводе переводчик и стремится передать все присутствующее в оригинале, но делает он это, в основном сообразуясь с законами принимающего языка, расширяя или, реже, сокращая текст, стремясь при этом не потерять слов оригинала. Здесь же, при анализе высказываний переводчика Хрущева, находим: позиция выражена с достаточной ясностью — переводчик озабочен поиском смысла, а не пословным следованием оригиналу; пословность дает тот же оригинал только русскими буквами, что, по мнению переводчика, будет неудобочитаемо. Таким образом, мы получаем ту же самую «дословность», при которой сохраняется жесткая привязка к каждому слову и даже синтаксису оригинала, и конечно, в такой трактовке она никак не могла выступать в качестве ведущего принципа перевода, что подтверждают и слова из предисловия Хрущева к переводу «Похождений Телемаковых» (1724): «.. .переводил я не от слова в слово...»14. (Ср.: дословный перевод — механическая подстановка слов языка перевода вместо слов исходного языка; пословный перевод — перевод слово в слово15.)
При рассмотрении основных подходов к переводу в России XVIII в., которые четко проявляются в творчестве наиболее выдающихся переводчиков того времени В. К. Тредиаковского, М. В. Ломоносова и А. П. Сумарокова,
В. В. Сдобников и О. В. Петрова также упоминают пословный перевод, но уже дают ему несколько иную оценку. XVIII в., отмечают они, — это век борения двух противоположных тенденций, подходов —пословного (буквалистского перевода) и вольного перевода. Особо отмечается факт обращения к светскому переводу в Петровскую эпоху, что привело к появлению нового подхода, который пропагандировался самим царем1*, В качестве иллюстрации этого нового подхода служит предисловие Симона Кохановского к своему переводу книги Юста Липсия «Увещания и приклады политические», где указывается: «Я... предвозвещаю в преддверии последующих повестей... что не слово в слово переведены, но смотрел бы, что самая истинная сила истории не изменена есть»1,7. Сам факт формулирования переводчиком своего кредо в форме предисловия к переводу является, по мнению авторов, свидетельством того, что новая традиция не была сильной и ведущей, но все же ее отстаивало достаточно большое количество переводчиков. Им противопоставляются другие переводчики, отстаивавшие максимально близкое в переводе следование оригиналу, например Гавриил Бужинский, который, переводя книгу Пуддендорфа, строго следовал за автором, ничего не прибавляя, не убавляя, так как хотел остаться лишь переводчиком.
Данное стремление следовать авторской программе, на наш взгляд, не означает буквального копирования. Поэтому оно вполне укладывается в рамки современной конвенциональной нормы перевода и продиктовано именно теоретическими, а не морально-этическими соображениями, как считают исследователи, поскольку в целом XVIII в. проходил под знаком выработки как теоретических, так и практических подходов к переводу18.
О формировании нового подхода говорят и П. И. Копанев и Ф. Беер: «...в России XVIII века бытуют дословный перевод и его некоторые теоретические осмысления, ведется интенсивная борьба за собственно перевод и его теорию, но преобладает все-таки теория и практика вольного перевода...»19.
Некоторые современные исследователи перевода не придают особого значения отечественному переводу и переводческой мысли XVIII в., упоминая как правило, только известный указ Петра I о переводе, требующий «внятной» передачи переводимого содержания, и создание в 1735 г. «Русской ассамблеи», впервые объединившей профессиональных переводчиков России. Среди задач Ассамблеи выделяются прежде всего подготовка переводчиков, разработка правил и принципов перевода, критическая оценка качества представленных переводов, которые, к сожалению, не получают должного внимания, освещения и осмысления20. Результатом подобного отношения к истории переводческой мыследеятельности становится недооценка профессии переводчика и ее особой специфики. Как следствие, констатирует И. С. Алексеева, «...и на обывательском, и на интеллигентном уровне повсеместно царит убеждение в том, что достаточно хорошего знания языка, чтобы хорошо переводить»21. Мы вслед за
В. Н. Комиссаровым считаем, что явление «естественного» перевода, безусловно, существует, и люди, владеющие иностранными языками, способны передавать содержание иноязычного текста, не получив никакой специальной подготовки в области перевода. У некоторых способность «естественно» переводить оказывается настолько развитой, что они могут переводить на вполне профессиональном уровне. Однако в большинстве случаев «естественный» перевод — перевод весьма неточный, не отвечающий требованиям, и поэтому он является лишь предпосылкой к созданию подлинно профессиональной переводческой компетенции22.
О том, насколько важное значение придавалось обучению переводу, свиде-
тельствует вышедший в 1771 г. первый коллективный труд профессоров Московского университета по дидактике и методике преподавания «Способ обучения», в котором самое значительное место отводилось преподаванию иностранных языков, что соответствовало духу времени. Здесь были свои ступени и этапы, среди которых находим перевод статей учителем и некоторыми учениками, разбор переведенной статьи «по правилам этимологическим», с грамматическим анализом, обсуждением грамматических форм и понятий, самостоятельный перевод и заучивание, «особливо, если оные в себе какое-нибудь нравоучительное наставление содержат», переписывание перевода в тетрадь набело, а затем обратный перевод на язык оригинала23. Такой подход к переводу несомненно способствовал формированию и логическому развитию переводческой мысли как расчлененной и структурированной целостности, о чем свидетельствуют высказывания переводчиков, поэтов и писателей, которые сами часто выступали в роли переводчиков, а также отзывы государственных деятелей, сохраненные для нас историей.
Заключая обзор научного материала по изучению отечественной переводческой мысли XVIII столетия, можно констатировать, что она рассматривается в основном в плане диахронии с установкой на недопущение ее модернизации, лишена права на самостоятельность, а деятельность носителей переводческой мысли считается скорее интуитивной, чем осмысленной. Иными словами, речь идет о проявленности переводческой мысли в форме эйдоса (как нерасчленен-ной целостности)24 или как о примитиве, который не членится на самостоятельные элементы, а дан человеку в целостном интуитивном восприятии2*. Кроме того, исследование ведется на небольшом по объему материале фрагментарного характера, на базе которого просто невозможно описать переводческую картину мира XVIII в. как упорядоченную совокупность знаний о переводе, сформировавшуюся в общественном, а также групповом и индивидуальном созна-
нии26, Изучение проявленности переводческой мысли XVIII в. в форме логоса (как расчлененной и структурированной целостности)27 в достаточно полном объеме с позиций ее ценностно-смысло-вой значимости в общей цепи событий рассматриваемого концепта времени с параллельным включением полученного знания в общую систему представлений о переводческой картине мира не проводилось.
Таким образом, степень изученности переводческой мысли в России XVIII в. на настоящий момент развития истории перевода можно определить как недостаточную. Очевидно, что неизученные проблемы требуют переосмысления переводческого наследия XVIII в. в свете новых парадигм знания, учитывающих специфику субъективно и объективно обусловленных подтипов ретроспективного дискурса.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Бондарева Л, М. Языковая картина мира в ретроспективном дискурсе / Л. М. Бондарева.// Пелевинские чтения-2003 : межвуз. сб. науч. тр. Калининград, 2004. С. 176.
® Там же. С. 177, 179.
3 См.: Левин Ю. Д. Об эволюции принципов перевода : (К истории переводческой мысли в России)/ Ю. Д. Левин Ы Международные связи русской литературы. М. ; Л., 1963. С. 63.
4 Там же. С. 6.
* Там же. С. 12.
? Там же. С. 16.
7 См.: Федоров А. В. Русские писатели и проблемы перевода / А. В. Федоров // Русские писатели о переводе ( XVIII—XX вв.). Л., 1960. С. 8.
®Там же. С. 55.
9См.: Алексеева И. С. Концепция полноценности перевода А. В. Федорова в современной теории и методике преподавания перевода. / И. С. Алексеева // Университетское переводове-дение. Вып. 1 : Материалы Всерос. науч. конф.
«Федоровские чтения». 27—28 окт. 1999 Г. СПб.,
2000. С, 7.
10 См.: Гоциридзе Д. 3. Очерки по истории западноевропейского и русского перевода / Д. 3. Гоциридзе, Г. Т. Хухуни. Тбилиси, 1986. С. 100,102.
11 Цит. но. Дерюгин А А. В. К. Тредиаковский — переводчик. Становление классицистического перевода в России / А. А. Дерюгин. Саратов, 1985.
12 См .'.Хухуни Г. Т. Русская и западноевропейская переводческая мысль (основные тенденции развития до начала XX века) / Г. Т. Хухуни. Тбилиси, 1990.
™ Серман И. 3. Русская литература XVIII века и перевод / И. 3. Серман // Мастерство перевода : сб. М., 1963. С. 372.
и Цит. по: ('сменен О. Е. История перевода (Средневековая Азия. Восточная Европа XV—XVIII вв.) f О. Е. Семенец, А. Н. Панасьев. Киев, 1991.
® См.: Нелюбин Л. Л. Толковый переводческий словарь/Л. Л. Нелюбин. М., 2003. С. 50, 161.
См.: Сдобников В. В. Теория перевода/ В. В. Сдобников, О. В, Петрова. Н. Новгород,
2001. С. 11.
17 Цит. по: Семенец О. Е. Указ. соч. С, 184.
18 См,: Сдобников В. В. Указ. соч, С. 12.
19 Коттев П. И. Теория и практика письменного перевода. Ч. 1 : Перевод с немецкого языка на русский /П. И. Копанев, Ф. Беер. Минск, 1986. С. 38.
16 См.: Поритева Е. Р. Базовая лингвистическая подготовка переводчика : моногр. / Е. Р. Пор-шнева. Н. Новгород, 2002. С. 10.
21 Алексеева И. С. Профессиональный тренинг переводчика / И. С. Алексеева. СПб., 2001.
23 См.: Комиссаров В. Н. Теоретические основы методики обучения переводу / В. Н. Комиссаров. М., 1997. С. 10.
* См.: Павловская А. В. Образование в России : история и традиции : моногр. / А. В. Павловская. М., 2003. С, 215—217.
24 См.: Лосев А. Ф. Философия имени / А. Ф. Лосев. М., 1990.
ш См.: Жаботинская С. А. Концептуальный анализ : типы фреймов / С. А. Жаботинская // На стыке парадигм лингвистического знания в начале XXI века : грамматика, семантика, словообразование : материалы Междунар. конф. Калининград, 2003. С. 144.
•' ('м.: Попова З.Д. Язык и национальная картина мира / 3. Д. Попова, И. А. Стернин. Воронеж,
2002. С, 4.
27 См.: Лосев А. Ф. Указ. соч.
Поступила 22.02.05.
