CC BY
201
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
УДК 930.1(09)+947.043(045)
Н.В. Халявин
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ НОВЕЙШЕГО ВРЕМЕНИ О РОЛИ ЦЕРКВИ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ НОВГОРОДА ВЕЛИКОГО
Рассматривается история изучения советскими и современными историками роли церкви в Великом Новгороде до присоединения его к Московскому государству.
Ключевые слова: отечественная историография, Новгород Великий, церковь, архиепископ.
В политической истории Великого Новгорода церковь играла исключительную роль, а престол Святой Софии был главным символом всей земли-волости. Между тем при всей исследовательской привлекательности этого сюжета историография новгородской церкви развивалась весьма неровно, значительный интерес именно к церковной истории Новгорода, заметный в последнее время, - непосредственное тому подтверждение, указывающее на существующие лакуны в изучении данной темы.
Дореволюционная историография церковной истории Новгорода заслуживает отдельного разговора. Не пытаясь охватить в одной статье необъятного, скажу только, что в трудах дореволюционных историков были намечены основные направления исследования новгородской церкви: ее политический статус, роль владычной кафедры, экономическое положение дома Святой Софии, изучение материальных и документальных церковных древностей1.
В первые годы советской власти интерес к новгородской церкви, казалось бы, совсем исчез, во всяком случае специальных работ, связанных с этой проблематикой, просто не появлялось. Н.А. Рожков довольно подробно рассмотрел историю Новгорода, но практически не обратил внимания на церковный институт2. Другой основоположник марксистского подхода к русской истории, М.Н. Покровский еще использовал дореволюционный тезис, признавая, что «представлять себе падение Новгорода вне связи с церковной политикой совершенно невозможно», что Иван III присоединил Новгородскую землю, восстанавливая пошатнувшееся там православие, но подробно на «церковной политике» не останавливался, сведя, в конце концов, все московско-новгородские столкновения к борьбе за рынки3.
Благодаря работам Б. Д. Грекова исследование политической истории средневекового Новгорода все больше склоняется к линии изучения взаимоотношений князя и республиканских властей4, большое значение приобретает выявление природы классовых противоречий в Новгороде. Об особой роли новгородского архиепископа теперь мало кто вспоминает: лишь несколько строк посвящает этому сюжету И.М. Троцкий, заметивший, что бурная и напряженная общественная жизнь, которой Новгород жил с 20-х гг. XII в., политическая нестабильность, связанная с изгнанием в 1136 г. князя Всеволода Мстисла-вича, позволили новгородцам найти в церкви недостающую опору и придать церковным иерархам особый статус. «Отсутствие постоянной княжеской династии создавало предпосылки для чрезвычайного усиления общественной роли такого, например, церковного иерарха как новгородский архиепископ»5. Подобная же оценка новгородского владыки содержалась в статье Г.Е. Кочина6 и работе В.Н. Бернад-ского, который отмечал, что церковь являлась огромной силой в новгородском обществе и полномочия архиепископа не ограничивались церковными пределами, но все-таки реальная власть находилась не у церковного главы, не у князя, и даже не у веча, а у Совета господ7.
Все эти краткие замечания, касавшиеся роли церкви в Новгороде, были лишь второстепенными сюжетными линиями в трудах, не имевших непосредственного отношения к церковной истории. Положение отчасти спасала лишь работа Н.М. Никольского, посвященная истории Русской Церкви вообще, но дававшая довольно четкую, хотя и краткую характеристику положения новгородской святительской кафедры и особенностей местного культа8.
В начале 1940-х гг. Д.С. Лихачев выпустил статью, посвященную идеологической борьбе Москвы и Новгорода в ХГУ-ХУ вв.9 Нельзя сказать, чтобы эта тема совсем не затрагивалась в работах советских историков - некоторые намеки на новгородско-московскую борьбу как борьбу двух разных идей, двух разных образов жизни можно было найти в работах по культуре Древней Руси и Новгорода. В 1920-е гг. это труды А.И. Некрасова и К.К. Романова, но у одного автора все сводится к превалирующему влиянию Новгорода как старого духовного и культурного центра на Москву10, а у другого -вся идейная борьба выражается в разнице школ живописи, архитектуры, бытовых вкусов княжеской
Москвы и боярского Новгорода11. В 1930-е гг. можно отметить разве что исследование М.Н. Сперанского «Из старинной новгородской литературы», где автор, переводя политическую борьбу Новгорода с Москвой в идеологическую сферу, останавливал внимание на противостоянии московской и новгородской церкви и на стремлении последней к полной независимости от московского церковного центра, путем попытки стать в прямые и непосредственные связи с Константинополем12.
Появление статьи Д.С. Лихачева в 1941 г. лишь намечало направление дальнейших исследований этого ученого в области новгородско-московских отношений с позиций идеологического противостояния двух русских земель. Великая Отечественная война внесла свои коррективы в творческие планы историка, и главные его работы, посвященные названной теме, вышли уже в послевоенные годы.
Обращаясь ко времени становления Новгородской республики, Д.С. Лихачев замечал, что «в характеристике событий XII в. (имелся в виду 1136 г. - Н.Х.) недостаточно внимания уделяется церковной политике Новгорода в это время и роли в ней новгородского епископа Нифонта»13. Дело в том, что в 1145 г. Киев покинул митрополит Михаил, и вместо него было решено посадить митрополита из русских - Климента (что и сделали в 1147 г.). Нифонт, новгородский епископ, выступал против, в чем поспешил заверить Константинополь и за что пострадал, когда его вызвали в Киев и заточили в Печерском монастыре. Из монастыря он был вызволен Юрием Долгоруким, занявшим Киев в 1149 г. и придерживавшимся в церковном вопросе византийской ориентации. Где-то в это же время Нифонт получил от Константинопольского патриарха титул архиепископа. Этот шаг византийцы сделали, видимо, для того, чтобы дать новгородскому владыке некоторую независимость от киевского русского митрополита. Нифонт был главой новгородской церкви в 1136 г., он был последним новгородским епископом, которого прислал на эту кафедру киевский митрополит, после его смерти должность главы новгородской церкви становится выборной. По мнению Д.С. Лихачева, «реформа церковного управления Новгорода была, по видимому, продумана и установлена знатоком церковного законодательства Нифонтом, который очевидно и завещал провести ее в жизнь при первом же случае, то есть сразу после своей смерти. Такое объяснение устраняет хронологический разрыв между избранием первого епископа и временем вероятного политического переустройства Новгорода. Установление новых порядков в новгородской церкви лежит, таким образом, в связи с установлением нового политического строя в Новгороде, в котором новгородская церковь с этой поры начала играть главенствующую роль»14.
Д.С. Лихачев замечал, что эта главенствующая политическая роль была присуща новгородской церкви на всем протяжении существования Новгорода с 1136 г. и до присоединения его к Москве, зачастую являясь поводом для возникновения стычек между Новгородом и великими князьями, как, например, в 90-е гг. XIV в., когда новгородцы отказали в суде московскому митрополиту, одновременно угрожая Москве перекинуться в латинство и посылая жалобы в Константинополь. Только захват Торжка войсками великого князя вынудил новгородцев к покорности. В XV в. образование двух митрополий - московской и киевской - дало новгородцам широкое поле для выманивания уступок у московских великих князей.
Обращаясь к этому сюжету, Д. С. Лихачев проанализировал политику новгородского архиепископа Евфимия II, получившего поставление не в Москве, а в Смоленске у киевского митрополита Герасима. По словам историка, это было время, когда «новгородское боярство обращалось к прошлому Великого Новгорода, чтобы в нем найти опору в борьбе против Москвы»15. Такое обращение к прошлому выражалось в массовом восстановлении Евфимием II старых церквей, установлении «культа «преждеотошедших» новгородских архиепископов» и в составлении в 1432 г. «Софийского временника», давшего новую историческую концепцию, ставящую в центр русской истории историю Великого Новгорода16.
Интересно сравнение Д. С. Лихачевым политики Евфимия II с политикой другого новгородского архиепископа - Ионы, возглавлявшего новгородскую кафедру в 1458-1471 гг., когда падение Новгорода было уже неизбежным и его можно было разве что только отсрочить. Иона искусно лавировал между интересами новгородского боярства и московского великого князя. Помимо поездок в Москву в целях заступничества за Новгород, он установил в самом Новгороде почитание Сергия Радонежского, даже выстроил ему церковь, учредил культ Михаила Клопского (ярого сторонника великокняжеской стороны). Впрочем, эти меры не помогли Новгороду, и он, в конце концов, поменял свой вече-
17
вой уклад на московские порядки .
В 1940-е гг., помимо Д.С. Лихачева, к изучению роли церковников в истории Новгорода обращался и Б.А. Рыбаков, посвятивший им несколько строк в своем выдающемся труде «Ремесло Древней Руси». Он заинтересовался Василием Каликой - новгородским архиепископом, поставленным на кафедру из среды простого духовенства (из попов церкви Козьмы и Демьяна). По мнению историка, связь Калики с простыми ремесленниками - кузнецами, на чьей территории находилась его церковь, была очевидна, а это доказывает, что Василий Калика являлся на своем посту «выразителем интересов «черных людей», новгородского посада, и, следовательно, время его архиепископства (1329-1352 гг.) было временем усиления роли посада в политической жизни Новгорода18.
Середина XX столетия не отличилась какой-либо историографической активностью в плане изучения новгородской церкви. Под привычное еще с дореволюционных времен положение о выдающейся роли новгородского архиепископа теперь подводилось определенное экономическое обоснование. Так
В.Т. Пашуто писал, что в Новгороде «исполнительная власть принадлежала боярской верхушке (архиепископ, посадник, тысяцкий)... Во главе исполнительной власти оказался местный архиепископ - богатейший землевладелец, к которому перешли значительная часть правительственных земель и доходов киевского князя» (после 1136 г. - Н.Х.)19. Такое положение новгородского архиепископа позволяло говорить о выдающемся значении церковных институтов в новгородском обществе.
В работе 1959 г. «Новгород Великий. Очерки истории культуры Новгорода XI-XVII вв.» Д.С. Лихачев в основном повторял те идеи, что уже были высказаны в его предыдущих публикациях. Отметив, что «нигде в других городах и княжествах древней Руси церковь не была так тесно связана с государственной жизнью, как в Новгороде», и что «это значение новгородская церковь приобрела, став на сторону бояр и купцов против новгородского князя и активно вмешиваясь в народные волнения середины XII века», историк вновь изложил свою версию о практически одновременном установлении принципа вольности в князьях и начале выбора новгородского архиепископа силами местного общества. В русле прежних построений автора осталась и оценка правления новгородского архиепископа Евфимия II как времени антимосковских, сепаратистских устремлений новгородской святительской кафедры и противопоставление политики Евфимия II деятельности другого новгородского архипастыря - архиепископа Ионы, искавшего компромисса с Москвой20. С тех же позиций, что и Д.С. Лихачев, говорил о деятельности новгородских архиепископов Евфимия и Ионы В.Н. Бернадский, оценивая действия первого из них соответственно как проявление новгородского сепаратизма и противостояния Москве, а второго -как поиск компромисса в новгородско-московских отношениях21.
Новым явлением для историографии 1950-х гг. стала разработка темы церковных ересей, тесно связанных с новгородчиной. В этом русле лежали исследования, представленные трудами Н.А. Казаковой, Я.С. Лурье и А.И. Клибанова.
Обратившись к идеологии стригольничества, Н.А. Казакова пришла к выводу о классовой природе этого явления. По ее словам, «зарождение и распространение ереси именно в Новгороде и Пскове было обусловлено особенностями их исторического развития. Высокая степень развития феодальных отношений и вместе с тем яркий расцвет ремесла и торговли, экономическое и политическое господство класса феодалов и в то же время значительная роль посадского населения в жизни обеих феодальных республик, вечевой строй, вовлекавший в политическую борьбу демократические слои населения, - все эти своеобразные черты исторического развития Новгорода и Пскова обусловили необычный размах классовой борьбы, бушевавшей в этих городах. Особенности исторического развития Новгорода и Пскова определили также высокий уровень новгородско-псковской культуры, придали этой феодальной в своей основе культуре черты известного демократизма и создали, таким образом, благоприятные условия для распространения идей еретичества и вольномыслия»22.
В другой работе - совместном с Я.С. Лурье труде «Антифеодальные еретические движения на Руси XIV - начала XVI в.», Н.А. Казакова закрепляла эти выводы, отмечая исключительную роль церкви в новгородской истории («нигде на Руси связь церкви с государством не была так сильна, как в Новгороде») и то, что «политический сепаратизм господствующих классов Новгородской земли находил выражение в стремлении к установлению независимости новгородской церкви от митрополичьей власти». Авторы работы приходили к выводу, что именно демократизм новгородского общества сделал возможным появление в Новгороде церковной ереси. В совместном труде подчеркивалось, что ересь стригольников расценивается авторами как одна из форм классовой борьбы в средневековом городе - они называли ее «другой распространенной формой (помимо восстаний. - Н.Х.) революционной оппозиции против феодализма» 23.
А.И. Клибанов, помимо классовой борьбы увидел в стригольничестве и «руку Москвы», наводившую собственные порядки в вольном городе и поддерживавшую еретиков. «В обстановке политической борьбы между Новгородом и Москвой, перераставшей в военные конфликты, Москва особенно была заинтересована в движениях, ослаблявших политическое единство Новгорода»24. Впрочем, это был частный момент, главное историографическое «приобретение» заключалось в том, что вышеперечисленные труды по истории новгородского еретичества надолго закрепили в исторической литературе оценку этого явления сквозь призму классовой борьбы в феодальном обществе.
Начало 1960-х гг. было ознаменовано появлением «Новгородских посадников» В.Л. Янина -работы, ставшей, пожалуй, самым ярким исследованием новгородской истории в советской историографии. Этот труд, наполненный новаторскими идеями, стал катализатором для дальнейших исследований различных областей новгородского прошлого, в том числе и церковной истории.
Обращая особое внимание на новгородское боярство, В.Л. Янин писал, что их могущество, помимо присвоения княжеских полномочий, выражалось и в полной подконтрольности новгородской церкви. «Подбор кандидатов на новгородскую кафедру осуществлялся стоявшим у власти боярством. На протяжении всей истории республиканского Новгорода ни разу не отмечены какие-либо расхождения между классовой политикой архиепископа и классовой политикой стоявшего у власти боярст-ва»25. Правда, автор не указывал, как с полной подконтрольностью боярству согласуется обычай выборов новгородского архиепископа путем жеребьевки в Софийском соборе.
В «Новгородских посадниках» историк обращался к проблеме участия в государственных делах различных церковных институтов. В.Л. Янин отмечал, что «вопрос о роли в государственном управлении черного духовенства ... в литературе не затрагивался вообще». Ликвидируя обнаруженную лакуну, исследователь специально обратился к этой теме, придя к выводу, что свои особенности имел институт «новгородского архимандритства». Во-первых, новгородский архимандрит избирался на вече, во-вторых, срок пребывания на этой должности был ограничен, «третьей существенной особенностью новгородской архимандритии является то небывалое обстоятельство, что новгородские архимандриты, водворяясь по избрании в Юрьевом монастыре, не оставляли игуменства в тех обителях, откуда они избирались на этот высокий пост», поэтому, заключал В.Л.Янин, «новгородские архимандриты составляли категорию новгородских магистратов, а Юрьев монастырь был их резиденцией»26.
Новгородская церковная тематика активно разрабатывалась в 1970-е гг. во многом благодаря ученикам и сторонникам концепции В.Л. Янина. Так, Г.Г. Литаврин в совместной с В.Л. Яниным статье отмечал, что стремление Новгорода к самостоятельности выражалось и в желании новгородской церкви получить независимость от киевского митрополита. Обращаясь в своей работе ко времени архиепископа Нифонта, авторы пришли к заключению, что деятельность последнего «характеризует его не противником, а сторонником республиканских преобразований в Новгороде. Именно при нем был выработан статус независимого от Киева Новгорода, что произошло в тот момент, когда лишенный новгородцами власти князь Всеволод Мстиславич сидел под стражей на епископском дворе»27. Этот вывод явился ответом Б.А. Рыбакову, полагавшему, что церковного главу тоже вполне могли арестовать в 1136 г.28
А.С. Хорошев, согласившись с выводами В.Л. Янина относительно княжеско-боярских трений в Новгороде конца XII - начала XIII в., когда роль княжеской власти в Новгороде даже несколько повышается из-за стремления боярских группировок посадить на княжеский стол именно своего ставленника, обратил внимание на участие в этой борьбе и новгородской святительской кафедры. По наблюдению А. С. Хорошева, в это время «происходят такие быстрые смены владык, которые не характерны ни для предыдущего, ни для последующих периодов истории новгородского Дома Святой Софии. Отчетливо видно стремление князей закрепиться на новгородском столе не только опираясь на поддержку союзных боярских группировок, но и выдвижением на высшую церковную степень своих ставленников». Таким образом, выходило, что «церковь не имела к этому времени той силы, которая в последующие годы позволяла владыке активно вмешиваться в политические события, нередко диктуя свою волю»29.
Об относительной слабости новгородской церковной организации в тот период свидетельствует и замечание Я.Н. Щапова о живучести языческих институтов и слиянии языческого и христианского культов, которое наблюдалось в Новгороде в XII-XIV вв.30
У А.С. Хорошева в начале 1970-х гг. вышла еще одна статья, посвященная новгородской церкви, касающаяся на этот раз другого исторического периода, речь в ней шла о XV веке. Автор, рассмотрев
новгородскую канонизацию 30-40-х гг. XV в., пришел к выводу, что она была направлена на поддержку антимосковских настроений в новгородском обществе. По мнению А.С. Хорошева, если «слои простого люда... были заинтересованы в расширении и упрочении связей с Москвой, то посадничество, боярство, церковь стремились предотвратить включение города в состав русского государства». Таким образом, «возникла необходимость идеологического обоснования новгородского сепаратизма». Анти-московские настроения архиепископа Евфимия II проявлялись во всем, начиная с самого факта его по-ставления на кафедру не в Москве, а у киевского митрополита Герасима. А.С. Хорошев обратил внимание на канонизацию евфимиевского времени, которая «несла в себе четко выраженную политическую окраску, освящая тот период в истории города, когда новгородцы были “вольны в князьях”». В качестве примеров, подтверждающих такой вывод, А.С. Хорошев приводил открытие в 1436 г. мощей и канонизацию архиепископа Иоанна, установление в 1439 г. почитания «всех прежде бывших новгородских архиепископов», особо отмечая, что «архипастыри времени сближения новгородского боярства с северо-восточными владыками, не отвечавшие сепаратистским воззрениям новгородской олигархии середины XV века, не были включены в новгородские святцы» 31.
Выделение архиепископства Евфимия II в некий период усиления антимосковских настроений в Новгороде не было чем-то новым в историографии, оригинальной явилась попытка посмотреть на это время сквозь призму местной новгородской канонизации. Выводы А.С. Хорошева нисколько не противоречили, но дополняли традиционные представления о сепаратистских настроениях в новгородских летописях, о возврате при Евфимии II к новгородской «старине» в искусстве и архитектуре. В евфими-евском времени исследователи видели закат Новгородской республики. Как писал М.Х. Алешковский, «обращение к прошлому - не всегда признак творческой силы, в Новгороде XV в. оно символизирует бессилие боярства, его неспособность к политическим средствам борьбы с одолевающими вечевую систему противоречиями»32.
Рубеж 1970-1980-х гг. ознаменовался выходом в свет книги А.С. Хорошева «Церковь в социально-политической структуре Новгородской феодальной республики». Как явствовало из названия, объектом научного исследования стала церковь, что вполне отвечало велению времени, так как за весь советский период этому важнейшему институту новгородской политической жизни было посвящено лишь несколько разрозненных публикаций. Таким образом, после «Новгородских посадников» это был второй случай, когда из всей социально-политической структуры Великого Новгорода вычленялся какой-то отдельный элемент и через призму его эволюции рассматривалась политическая история Новгорода в целом. Правда, если в «Новгородских посадниках» содержание несколько выходило за рамки темы, то здесь тема была обозначена несколько шире, чем собственно содержание работы, которая в основном рассматривала историю «Дома Святой Софии» - новгородской архиепископии, а это далеко не вся новгородская церковь.
Начиналась работа с описания языческой реформы Владимира, в проявлениях которой А. С. Хорошев уже видел «тенденцию противостояния князя и Новгорода», так как «противопоставление городского требища (в Детинце. - Н.Х.) и великокняжеского религиозного центра явно подчеркивает инородность последнего». Само же насаждение культа Перуна шло из стремления князя выработать «всеобъемлющую идеологическую доктрину» как опору в «борьбе централизованной великокняжеской власти с племенной разобщенностью». В конечном итоге «всеобъемлющей идеологической доктриной» стало христианство, языческое капище в новгородском Детинце перешло в руки христианских проповедников, превратилось в «резиденцию новгородского святителя». На протяжении следующих полутора столетий история новгородской кафедры прошла при полной зависимости новгородских епископов от киевских митрополитов и «непрекращающемся сопротивлении народных масс упрочению новой религии». В целом же «роль церкви в период, предшествующий новгородскому выступлению 1136 года, скрыта за стеной молчания летописей» 33.
А. С. Хорошев придерживался схожей с Д. С. Лихачевым точки зрения на то, что «используя республиканские изменения в Новгороде, Нифонт (архиепископ, речь о времени после 1136 г. - Н.Х.) провел коренную церковную реформу в своей епархии. Именно с этого времени устанавливается своеобразная новгородская система избрания епископа на вече, фактически устранившая киевского митрополита от участия в выборах новгородского иерарха»34. В Новгороде складывается своеобразный боярско-владычный альянс.
В конце XII-ХШ в., когда усилились агрессивные устремления владимиро-суздальских князей, направленные на Новгород, и наступило «временное отступление от принципов государственного
устройства Новгорода... - вольность города в князьях была в значительной мере поколеблена. отчетливо проявляется стремление князей закрепиться на новгородском столе, не только опираясь на поддержку союзных боярских группировок, но и выдвижением на высшую церковную должность своих ставленников». Исходя из этого, А.С. Хорошев повторяет вывод, уже прозвучавший в его более ранней статье, что «в XII-XIII веках церковь пока лишь играла роль статиста на политической сцене, но статиста, достаточно трезво оценивавшего обстановку и умело подыгрывавшего тому или иному ведущему» 35.
Последующий период - 30-е гг. XIII-начало XIV в. - характеризуется исследователем как время формирования тесного союза новгородской святительской кафедры с боярством, заметного стремления «к расширению пределов независимости от митрополита, постепенного захвата позиций в государственном управлении». С 30-х гг. XIV в. наступает «эпоха расцвета олигархической феодальной государственности», «церковь в рассматриваемое время занимает ключевые позиции в политике и идеологии республики» 36.
Правда, для новгородской церкви этот период начался с чрезвычайного события - восемь месяцев, после того как архиепископскую кафедру покинул Моисей, Новгород жил без владыки. В конечном итоге на высшую церковную должность города был избран Василий Калика. Изучение этого обстоятельства привело в свое время Б.А. Рыбакова к выводу, что избрание бывшего козьмодемьянского попа новгородским архиепископом свидетельствует о росте влияния на политическую жизнь Новгорода демократических слоев населения, с некоторыми оговорками позицию Рыбакова поддержали Н.А. Казакова и Я.С. Лурье. Однако большая часть историков отнеслась к такой трактовке событий весьма критично37. А.С. Хорошев стоял на стороне последних. Он считал, что боярская направленность архиепископской политики бесспорна. Оценивая время архиепископства Василия в целом, А.С. Хорошев подчеркивал гибкость его руководства, направленного на нормализацию отношений с Москвой, политику веротерпимости, которая привела к движению стригольников. Саму ересь историк рассматривал, опираясь на работы Н.А. Казаковой и Я.С. Лурье, как форму классовой борьбы, так как она «подрывала самые устои существования» феодального строя38.
Историк заметил, что в конце XIV в. новгородско-московские отношения вновь ухудшаются, во многом из-за отказа новгородских церковников от митрополичьего суда. «Одновременно с “провинностями” новгородцев в церковной области подобные имели место в государственных отношениях с Москвой. Боярское правительство отказалось от выплаты “черного бора”. Церковно-боярский альянс продолжал крепнуть. Об этом же свидетельствовала и церковная позиция “усмирителя” классовой
борьбы»39.
А.С. Хорошев попытался проследить зависимость новгородской церковной политики от перемен, происходивших в посадничестве. В начале XV в. в результате очередной реформы посадничество «превращается в общебоярский орган - Совет господ», то есть «личина народного представительства была снята с государственных органов и высших должностных лиц. События первой четверти XV в. означали моральную смерть республиканской государственности» - церковь активизацией своей идеологической работы попыталась завуалировать всю резкость перемен. На страницах летописей появляется новая титулатура - «Великий Новгород». Ее появление, по мнению ученого, было несомненным политическим шагом, «в результате которого Новгородская феодальная республика стано-
40
вится на одну ступень иерархической лестницы с московским князем» .
К подобным мероприятиям, подогревающим новгородский патриотизм и сепаратизм, автор относит всю деятельность архиепископа Евфимия II, вновь рассматривая случаи обращения Новгорода к «старине» в архитектуре и искусстве и политическое значение новгородской канонизации евфими-евского времени. В последующий период, по словам историка, новгородские церковники отходят от
41
столь явного сепаратизма, переходя к политике компромисса с московскими властями .
Обращаясь на последних страницах своей работы к вопросу «кончанского принципа распределения церквей по соборам» и роли «новгородского архимандрита» в системе власти республики, А.С. Хорошев не приводит практически ничего нового, повторяя все то, что уже было сказано В.Л. Яниным42.
В заключении своей монографии ученый приходит к выводу, что «этапные моменты истории новгородской церкви хронологически совпадают с коренными преобразованиями новгородской государственности... Установление местного представительства на софийской кафедре - неизбежный итог борьбы Новгорода за “вольность в князьях”. Относительная церковная независимость епархии от митрополита была подготовлена в ходе борьбы за автономию республики. Усиление роли владыки
в светском государственном аппарате - явление, ставшее возможным лишь в ходе коренных преобразований республиканских органов управления в конце XIII - середине XIV века. Изменение структуры посадничества подготовило почву для внедрения владыки в светское судопроизводство республики и дальнейшей эмансипации новгородской церкви от митрополита. Ликвидация новгородских республиканских органов в 1478 году повлекла за собой уничтожение автокефалии новгородского свя-
43
тителя и переход его на положение простого иерарха в системе русской церковной организации» .
Задаваясь напоследок вопросом, был ли Новгород теократической республикой, А. С.Хорошев дает отрицательный ответ, так как «экономическое и политическое могущество Дома Святой Софии безусловно, однако вся его политика в основе своей отвечала замыслам новгородского боярства»44. В основных чертах, те выводы, что содержались в работе 1980 г., А.С. Хорошев повторил и в исследовании 1986 г., которое было посвящено политической истории русской канонизации45.
Отдельная глава, посвященная новгородской церкви, содержалась в работе В.Ф. Андреева «Северный страж Руси». Историк давал четкое описание структуры новгородской церковной организации, подробно останавливался на роли архиепископа в религиозной и политической жизни вечевого города. В.Ф. Андреев отметил, что именно церковь была важным и, по всей видимости, единственным общественно-религиозным центром общины. Очерковый характер работы не предполагал особой дискуссионности представленных в ней выводов, однако следует сказать, что В.Ф. Андреев не согласился с предложенной В.Л. Яниным картиной независимого существования новгородского черного духовенства от владычной кафедры, отметив, что «тезис о неподчиненности монастырей владыке, думается, недостоверен»46.
В целом же, после выхода объемной монографии А.С. Хорошева о политической роли церкви в Новгороде Великом, работы историков, появлявшиеся в первой половине 1980-х гг., носили главным образом уточняющий характер. Так, например, В.Л. Янин, обращая внимание на крещение новгородцев и опираясь на данные археологии, говорил, что «это был сложный, трудный и длительный процесс, сопровождавшийся вооруженной борьбой, насилиями»47. К схожим выводам пришел Н.С. Гор-диенко: «Насильственное крещение с помощью меча и огня не пошло впрок вольнолюбивым и строптивым жителям Новгорода: новая религия не прижилась на новгородской земле не только в Х,
48
но и в XI веке» .
В отношении новгородской церкви периода боярской олигархии М.С. Корзун высказал традиционное для советской историографии мнение, что «новгородская церковная верхушка вела сепаратистскую политику»49. Как и раньше историки, обрисовывая настроения новгородской церкви последнего периода независимого существования Новгорода, обращались к сравниванию политики Ев-фимия II и архиепископа Ионы. Э.С. Смирнова в соавторстве с В.К. Лауриной и Э.А. Гордиенко, рассмотрев политику вышеназванных новгородских архиепископов сквозь призму развития новгородской живописи XV в., пришли к тем же выводам, что и А.С. Хорошев, исследовавший данный вопрос, анализируя новгородскую канонизацию. По мнению авторов коллективного труда о живописи Великого Новгорода XV в., Евфимий II всей своей деятельностью отстаивал новгородский сепаратизм, тогда как в миролюбивой и компромиссной политике архиепископа Ионы исследователи заметили даже и личностный мотив: «Миролюбие Ионы по отношению к Москве, пусть внешнее, объясняется не только политической ситуацией, но и личными обстоятельствами. Иона, осиротев, рос в семье Медоварцевых. Возможно, что эта семья вообще тяготела к Москве»50. Тот факт, что нарастание влияния Москвы в Новгороде XV в. наблюдалось не только в экономической, политической, культурной, но и идеологической сфере, отмечал в своей работе и другой знаток новгородского искусства - В.Н. Лазарев51.
Вместе с тем в историографии появляются работы, по-новому оценивавшие роль церкви и идеологической борьбы в Новгороде, отходившие от привычных стереотипов классового подхода к истории. Их появление связано со становлением нового направления в изучении истории Древней Руси вообще - школой И.Я. Фроянова.
В общей массе юбилейных работ, вышедших накануне празднования 1000-летия крещения Руси, выделялось коллективное исследование Г.Л. Курбатова, Э.Д. Фролова и И.Я. Фроянова, в котором, наряду с прочим, по-новому трактовался сам факт принятия христианской религии Новгородом. По мнению И.Я. Фроянова, автора очерка, посвященного христианизации Древней Руси, в 989 г. в Новгороде борьба шла не столько между новгородскими язычниками и посланниками христианского киевского князя, сколько между новгородской общиной и общиной Киева, посягавшей на новгород-
скую независимость. Как писал историк, «борьба в Новгороде 989 г. - это борьба не только религиозная, но и политическая, и, быть может, не столько религиозная, сколько политическая»52. Подтверждение тому, что новгородцы в 989 г. сопротивлялись не столько христианизации, сколько киевской полянской общине, И.Я. Фроянов находит, в частности, и в резком увеличении количества церквей, построенных в XII в., то есть в то время, когда Новгород приобрел полную независимость от киевских князей: «Со времени падения власти Киева христианизация Новгородской земли теряет политическую остроту, что содействовало ее оживлению, а это в свою очередь, нашло отражение в значительном расширении храмового строительства»53.
Несколько раньше коллективной монографии вышла статья И.Я. Фроянова, в которой рассматривались народные волнения 1227-1230 гг. в Новгороде, когда там появились волхвы, архиепископ Арсений был изгнан с кафедры, а многие боярские дома подверглись разграблению. Проанализировав эти события, ученый пришел к выводу, что в произошедших волнениях не было классовых антагонизмов - «они дают пример сложного переплетения бытовых потрясений, идеологической и социально-политической борьбы»54. Появление волхвов и изгнание Арсения - процессы взаимосвязанные. По мнению историка, волхвы сыграли активную роль «в пробуждении древних верований в сознании народа». В Новгороде в это время был голод, явившийся следствием плохой погоды. Прогоняя архиепископа с его кафедры, новгородцы «пытались пересилить беду с помощью языческого в своей основе средства - смены правителей. Борьба демократической части свободного населения за смену одних властителей другими не может быть отнесена к разряду классовой борьбы. Это борьба социально-политическая, в которой столкнулись различные группировки свободных людей Новгородской земли». В последовавших за изгнанием архиепископа грабежах И.Я. Фроянов видел «явление типичное для переходных обществ: борьбу старой коллективной собственности с развивающейся новой частной собственностью. Грабежи, о которых говорит летописец, есть своеобразное перераспределение богатств по принципу коллективизма, противодействие общины личному обогащению». Таким образом, еще раз подчеркивал историк, сводить происходившие в Новгороде в 1227-1230 гг. волнения «к классовой борьбе нет оснований. Это скорее борьба предклассовая, происходившая среди различных групп свободного населения»55.
В русле работ И.Я. Фроянова развивалось научное творчество его ученика А.В. Петрова. Он также обратился к одному из эпизодов социальной борьбы в Новгороде, переосмыслив суть происходивших в начале XV в. событий, известных в литературе как «восстание Степанки» - этому новгородскому конфликту А.В. Петров посвятил несколько публикаций56.
Историк отошел от привычных оценок событий 1418 г. с позиций классовой борьбы, отметив, что они «представляют собой один из наиболее ярких, если не самый яркий пример перерастания личного конфликта в городскую усобицу в силу традиционных отношений вражды и соперничества между древними частями Новгорода»57. Что касается участия новгородской церкви в этом конфликте, то А.В. Петров проанализировал роль архиепископа Семиона в его усмирении. По мнению исследователя, «летописцы не просто “по должности” проявляли повышенный интерес к деятельности владыки. Они видели в этих событиях борьбу христианского начала с языческими пережитками»58. Подчеркивая особую роль церкви в примирении конфликтующих сторон, А.В. Петров обращался к нравственной стороне поступка Симеона, что отражало одну из тенденций, появившуюся в современной отечественной историографии в отношении церковно-исторических вопросов.
В постсоветской историографии все большее распространение получает отход от традиционных советских представлений о церкви как о непременной служанке господствующих классов. Все чаще появляются работы, содержащие не привычные для советской исторической науки оценки. Так, например, ересь стригольников была охарактеризована В.В. Мильковым как «патриархальное учение, идеалом которого была языческая старина»59 - оценка, возможно, спорная, но, во всяком случае, позволявшая диверсифицировать подходы к изучению стригольничества, отойти от однобокой характеристики ереси как проявления классовой борьбы в новгородском обществе в стиле марксистско-ленинской исторической науки. Мнения о языческих корнях стригольнического движения придерживается и другой современный исследователь - А.И. Алексеев60.
Новые идеи, касающиеся церковной истории Великого Новгорода, появляются и в других областях, казавшихся уже досконально изученными, с устоявшимися оценками. Так, Я.С. Лурье, говоря
об известном новгородском архиепископе Евфимии II, счел нужным заметить, что «нет никаких оснований видеть в Евфимии носителя “реакционного новгородского сепаратизма” ...Никакой направ-
ленности против Москвы или против великокняжеской власти в деятельности Евфимия II не обнаруживается»61 . Надо, впрочем, сказать, что на политику Евфимия II в новейшей историографии существует и традиционный взгляд. К примеру, Э.С. Смирнова говорит, что «правление архиепископа Евфимия II (1429-1458 гг.) - своеобразный период в истории новгородской политической и культурной жизни. Совокупность письменных свидетельств и сохранившихся памятников говорит о наличии определенной программы, ясно очерченной культурной политики. Ее опорными пунктами были прославление истории Новгорода, его древних князей, святителей, реликвий»62. Схожую точку зрения высказывает и В.Л. Янин, который считает, что антимосковская или уж во всяком случае патриотическая новгородская позиция Евфимия II очевидна, это отразилось, в частности, и «в длительном нежелании Московской митрополии хиротонисать новгородского владыку Евфимия II Лисицкого или же, напротив, в длительном нежелании владыки Евфимия хиротонисаться у московского митрополита»63. Мне кажется, что в данном случае традиционный подход к проблеме более обоснован и находит большую поддержку в источниках, чем новый взгляд на нее. В конце концов, тезис об антимосков-ской направленности деятельности архиепископа вполне логичен с учетом того, что евфимиевское время предшествовало присоединению Новгорода к Москве.
Традиционным историографическим сюжетом оставался вопрос о роли церковно-религиозного фактора в процессе присоединения Новгородской земли к Московскому государству. По мнению одного из крупнейших современных специалистов по эпохе Ивана III Ю.Г. Алексеева, «решительное поражение Новгорода (в 1471 году. - Н.Х.) означало разгром наиболее вещественного остатка старой политической системы феодальной раздробленности страны»64, а поход против Новгорода Ю.Г. Алексеев расценивал как поход не только против изменников государства, но и против отступников церкви, он «приобрел характер нравственного императива»65.
Продолжал настаивать на том, что оценки историков присоединения Новгорода к Москве не могут считаться достаточно обоснованными, так как базируются на «враждебных Новгороду источниках», Я.С. Лурье. Как писал историк, «видеть главную причину похода 1471 г. в новгородской “измене” и “латинстве” можно лишь в том случае, если следовать тенденциозной и противоречивой версии официального московского летописания»66.
Но эти замечания практически не повлияли на устоявшиеся в науке представления о роли церковного вопроса в московско-новгородском противостоянии. Во всяком случае, О.В. Мартышин в работе 1992 г. отмечал, что «с середины XIV в. отношения между духовными властями Москвы и Новгорода становятся напряженными, что тесно связано с растущей потенциальной угрозой для республики со стороны расширяющей свое влияние власти московских великих князей»67.
Из работ, касавшихся истории новгородской церкви и вышедших во второй половине 1980-х -начале 1990-х гг., следует отметить исследования Я.Н. Щапова. Он указал на заслуги В. Л. Янина в изучении новгородской церкви, особенно остановившись на том, что «новгородская организация черного духовенства изучена лучше других благодаря В. Л. Янину»68. Сам историк особое внимание уделил проблеме признания личностного характера титула новгородского архиепископа, во всяком случае, по отношению к Софийской кафедре XII в., что позволяло по-новому посмотреть на положение новгородской церковной организации в системе общерусской церкви, выявить степень ее «особности»69. Стоит упомянуть и кандидатскую диссертацию Т.В. Кругловой, которая была посвящена Псковской церкви, но, тем не менее, содержала в себе некоторые сведения и из истории новгородской владычной кафедры. В частности, тезис о том, что предпринятая новгородским духовенством попытка усилить контроль над Псковом путем учреждения должности владычного наместника в 1397 г. привела к обратным результатам и ослабила власть новгородского архиепископа в Пскове70.
В последнее время интерес к истории новгородской церкви заметно вырос, свидетельством чего является выход сразу нескольких крупных работ, так или иначе связанных с данной темой.
Новая оценка раннего существования новгородского христианства, обычно характеризуемого, вслед за Б.А. Рыбаковым, понятием «двоеверия» - симбиоза христианских и языческих верований, свойственного всему древнерусскому обществу, в том числе и новгородскому71, содержалась в появившейся в 2002 г. работе А.Е. Мусина «Христианизация Новгородской земли в IX-XIV веках. Погребальный обряд и христианские древности»72. Историк обратился к процессу становления Церкви в древней Руси и смены язычества христианством в IX-XIV вв., преимущественно на территории Новгородской земли. Однако, отказываясь от привычной трактовки характера древнерусского религиоз-
ного мировоззрения сквозь призму двоеверия, автор, на мой взгляд, пришел к несколько туманному
73
определению процесса христианизации, сопровождавшегося религиозным творчеством .
В 2003 г. появилась монография А.В. Петрова «От язычества к святой Руси». Непосредственного отношения к истории новгородской церкви она не имела, поскольку основное внимание в ней уделялось изучению древнерусского вечевого уклада на новгородском материале. Но несмотря на то что работа задумывалась как исследование социально-политической истории, религиозно-культурная проблематика приобрела в ней самостоятельный аспект. В частности, обращаясь к «усобным браням» и их примирению в первой четверти XV в., А.В. Петров повторяет выводы, известные по его прошлым работам, усиливая акцент на том, что эффективность вмешательства новгородского архиепископа, прекратившего общегородской конфликт 1418 г., являлась «примером торжества христианского начала и христианской морали смирения и всепрощения, символизируемых Симеоном, над языческой мстительностью, сопряженной с «поганскими» нравами, проявившимися в традиционной для Новгорода междоусобице сторон»74.
Самым, пожалуй, заметным событием в области изучения новгородской церкви в последнее время стала защита кандидатской диссертации О.В. Кузьминой «Церковь и политическая борьба в Новгороде в XIV-XV вв.» и выход ее же монографии «Республика Святой Софии», в которой автор в научно-популярной манере излагает выводы, содержавшиеся в диссертационном исследовании. Обращаясь к новгородской церкви последних двух веков существования республики, О.В. Кузьмина изучила ее структуру и включенность в систему политической власти Новгорода, подтвердив уже знакомый по трудам А.С. Хорошева тезис об отсутствии здесь теократической формы правления, обратила внимание на демократизм церковной сферы Новгорода, предопределенный социальнополитическим устройством самой земли, отметила особую миротворческую роль владыки, благодаря чему в XV в. новгородцы считали высшим достижением несостоявшуюся войну, конфликт, разрешенный «за столом переговоров», а не на поле битвы. Важным выводом, к которому пришла О.В. Кузьмина, стало то, что благодаря утверждению Афонского устава в XV в. обладатели архиепископского сана становятся более богомольцами, чем политиками, больше интересуются вопросами утверждения христианства, нежели насущными проблемами своей паствы, теряя свое реальное влияние на городские дела под натиском боярства75.
Столь успешное в научном отношении обращение к истории новгородской церкви XIV-XV вв. позволяет надеяться, что и более ранний период ее существования найдет свое отражение в комплексном исследовании. Во всяком случае, исходя из состояния отечественной историографии по церковной новгородской проблематике, к этому есть все предпосылки.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См., напр.: БолховитиновЕ.А. Исторические разговоры о древностях Великого Новгорода. М., 1808; Томилин А. Великоновгородская святительская кафедра в историческом значении. СПб., 1851; Макарий (Булгаков). История русской церкви Макария, епископа Харьковского. 2-е изд. СПб., 1868. Т. 4; Беляев И.Д. История Новгорода Великого от древнейших времен до его падения. Рассказы из русской истории. М., 1869. Кн. 2; Никитский А.И. Очерки внутренней истории церкви в Великом Новгороде. СПб. 1879; Голубинский Е.Е. История русской церкви. М., 1880-1900. Т. 1-2; Тихомиров П.И., прот. Кафедра новгородских святителей со времени введения христианства в Новгороде (992 г.) до покорения его державе Московской (1478 г.). Новгород, 1891. Т. 1; Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси. СПб., 1913; Греков Б.Д. Новгородский Дом святой Софии (Опыт изучения организации и внутренних отношений крупной церковной вотчины). СПб., 1914 и др.
2 Рожков Н.А. Русская история в сравнительно-историческом освещении (основы социальной динамики). 3-е изд. М.; Л., 1927-1930. Т. 1-2.
3 Покровский М.Н. Русская история с древнейших времен. М., 1933. Т. 1. С. 135, 136, 139.
4 Греков Б.Д. Революция в Новгороде Великом в XII веке // Учен. зап. РАНИОН. Ин-т истории. М., 1929. Т. 4.
5 Троцкий И.М. Опыт анализа первой Новгородской летописи // Изв. АН СССР. VII сер. Отд. общ. наук. 1933. № 5. С. 340, 341.
6 Памятники истории Великого Новгорода и Пскова: сборник документов. М.; Л., 1935. С. 18.
7 БернадскийВ.Н. Господин Великий Новгород: Очерки по истории Новгорода. М.; Л., 1936. С. 84.
8 Никольский Н.М. История русской церкви. М., 1930.
9 Лихачев Д. С. Идеологическая борьба Москвы и Новгорода в XIV-XV веках // Исторический журнал. 1941. №6. С. 43-56.
10 Некрасов А.И. Великий Новгород и его художественная жизнь. М., 1924. С. 5, 53, 95.
11 Романов К.К. Псков, Новгород и Москва в их культурно-художественных взаимоотношениях // Изв. Рос. акад. истории материальной культуры. 1925. Т. 4. С. 213, 218, 219.
12 Сперанский М.Н. Из старинной новгородской литературы XIV века. Л., 1934.
13 Лихачев Д.С. «Софийский временник» и новгородский политический переворот 1136 года // Исторические записки. 1948. Т. 25. С. 245.
14 Там же. С. 250.
15 Лихачев Д. С. Национальное самосознание Древней Руси: Очерки из области русской литературы ХІ-Х'УТІ вв. М.; Л., 1945. С. 83.
16 Там же. С. 84-87. К признакам чествования новгородской старины Д. С. Лихачев относил так же культ новгородского архиепископа Иоанна, мощи которого были обретены в 1436 г., установление специального церковного поминовения всех прежних новгородских святителей, культ Варлаама Хутынского.
17 Там же. С. 91.
18 Рыбаков Б.А. Ремесло Древней Руси. М., 1948. С. 767-774.
19 Пашуто В. Т. Героическая борьба русского народа за независимость (XIII в.). М., 1956. С. 64.
20 ЛихачевД.С. Новгород Великий: Очерк истории культуры Новгорода ХКХ'УИ вв. М., 1959. С. 24, 64-66, 71, 72.
21 БернадскийВ.Н. Новгород и Новгородская земля в XV в. М.; Л., 1961. С. 242-269.
22 Казакова Н.А. Идеология стригольничества - первого еретического движения на Руси // Труды отдела древнерусской литературы. 1955. Т. 11. С. 105.
23 Казакова Н.А., Лурье Я.С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV - начала XVI в. М.; Л., 1955. С. 20, 31.
24 Клибанов А.И. Реформационные движения в России в XIV - первой половине XVI в. М., 1960. С. 125.
25 Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 1962. С. 334.
26 Его же. Из истории высших государственных должностей в Новгороде // Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран: сборник статей к 70-летию академика М.Н. Тихомирова. М., 1963. С. 118-124.
27 Литаврин Г.Г., Янин В.Л. Некоторые проблемы русско-византийских отношений в IX-ХV вв. // История СССР. 1970. № 4. С. 46.
28 Рыбаков Б.А. Первые века русской истории. М., 1964. С. 174.
29 Хорошев А.С. Участие новгородской церкви в политической жизни (1200-1230 гг.) // Новое в археологии: сборник статей, посвященный 70-летию А.В. Арциховского. М., 1972. С. 245-248.
30 Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси XI-XIV вв. М., 1972. С. 46.
31 Хорошев А.С. Из истории борьбы Новгорода против Москвы (местная канонизация 30-40-х гг. XV в.) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. История. 1971. № 6. С. 54-61.
32 Алешковский М.Х. Архитектура и градостроительство Новгорода и Пскова как источник для изучения их социальной истории // Реставрация и исследование памятников культуры. М., 1975. Вып. 1. С. 29.
33 Хорошев А.С. Церковь в социально-политической системе Новгородской феодальной республики. М., 1980. С. 10-21.
34 Там же. С. 31.
35 Хорошев А.С. Участие новгородской церкви... С. 241-246.
36 Его же. Церковь в социально-политической системе... С. 55-57.
37 Рыбаков Б.А. Ремесло Древней Руси. С. 770-774; Казакова Н.А., Лурье Я.С. Указ. соч. С. 36; Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства в XIV-XV вв.: Очерки социально-экономической и политической истории Руси. М., 1960. С. 501, 502; Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 334-336.
38 Хорошев А.С. Церковь в социально-политической системе. С. 75.
39 Там же. С. 79-85
40 Там же. С. 87, 88.
41 Там же. С. 89-91, 104. Взгляды А.С. Хорошева на этот счет были уже известны по статье 1971 г. (см.: Хорошев А.С. Из истории борьбы. С. 54-61.).
42 Ср.: Янин В.Л.: Из истории высших государственных должностей в Новгороде. С. 118-124; Его же. Очерки комплексного источниковедения средневекового Новгорода: учеб. пособие. М., 1977. С. 136-148; Хорошев А.С. Церковь в социально-политической системе. С. 112-121.
43 Хорошев А.С. Церковь в социально-политической системе. С. 196.
44 Там же. С. 197.
45 Хорошев А.С. Политическая история русской канонизации (XI-XVI вв.). М., 1986. С. 65, 137, 138.
46 Андреев В.Ф. Северный страж Руси: Очерки истории средневекового Новгорода. 2-е изд, доп. и перераб. Л., 1989. С. 98-116.
47 Янин В.Л. Как и когда крестили новгородцев? // Наука и религия. 1983. № 11. С. 31.
48 Гордиенко Н.С. «Крещение Руси»: факты против легенд и мифов. Л., 1984. С. 84.
49 Корзун М.С. Русская православная церковь на службе эксплуататорских классов: X в. - 1917 г. Минск, 1984.
С. 56, 57.
50 Смирнова Э.С., Лаурина В.К., Гордиенко Э.А. Живопись Великого Новгорода XV в. М., 1982. С. 18, 90.
51 Лазарев В.Н. Новгородская иконопись. М., 1981. С. 5-42.
52 Курбатов Г.Л., Фролов Э.Д., Фроянов И.Я. Христианство: Античность. Византия. Древняя Русь. Л. 1988. С. 251.
53 Там же. С. 252.
54 Фроянов И.Я. О событиях 1227 - 1230 гг. в Новгороде // Новгородский исторический сборник (далее - НИС). 1984. Вып. 2 (12). С. 108, 109.
55 Там же. С. 112, 113.
56 Петров А.В. О новгородских событиях 1418 г. // Исторический опыт русского народа и современность. Мав-родинские чтения. СПб., 1994. С. 70-73; Его же. «Усобная брань» 1418 г. и владыка Семион // Прошлое Новгорода и Новгородской земли: тезисы докладов и сообщений науч. конф. 15 ноября 1994 г. / отв. ред. В.Ф. Андреев. Новгород, 1994. С. 52, 53; Его же. «Оусобица бысть в Новегороде, и смири владыка Семионъ» (о борьбе новгородских сторон 1418 г.) // Вестн. С.-Петерб. ун-та. 1995. Сер. 2. Вып. 1. 1995. С. 9-25.
57 Его же. О новгородских событиях 1418 г.. С. 73.
58 Его же. «Оусобица бысть»... С. 17.
59 Мильков В.В. Учение стригольников // Общественная мысль: исследования и публикации. М., 1993. Вып. 4. С. 43.
60 Алексеев А.И. Ересь стригольников: вольнодумцы или колдуны? (этимологический аспект) // Исследования по русской истории. С.-Петербург; Ижевск, 2001. С. 184-195.
61 Лурье Я. С. Две истории Руси XV в.: Ранние и поздние, независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. СПб, 1994. С. 135.
62 Смирнова Э.С. Лицевые рукописи великого Новгорода. XV век. М., 1994. С. 62.
63 Янин В.Л. Из истории новгородско-московских отношений в XV в. // Отечественная история. 1995. № 3. С. 150.
64 Алексеев Ю.Г. Государь всея Руси. Новосибирск, 1991. С. 81.
65 Его же. Москва и Новгород накануне Шелонского похода // НИС. 1989. Вып. 3 (13). С. 81.
66 Лурье Я. С. Летописные известия о победе над Новгородом в 1471 году // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1991. Т. 22. С. 156.
67 Мартышин О.В. Вольный Новгород: Общественно-политический строй и право феодальной республики. М., 1992. С. 212.
68 Щапов Я.Н., Соколова Е.Н. Архимандрития в древнерусском городе // Церковь, общество и государство в феодальной России. М., 1990. С. 43.
69 Щапов Я.Н. Государство и церковь Древней Руси X-XIII вв. М., 1989. С. 66.
70 Круглова Т.В. Церковь и духовенство в социальной структуре Псковской феодальной республики: автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1991. С. 10.
71 Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М., 1981; Его же. Язычество Древней Руси. М., 1987.
72 Мусин А.Е. Христианизация новгородской земли в IX-XIV веках. Погребальный обряд и христианские древности. СПб., 2002.
73 Там же. С. 227.
74 Петров А.В. От язычества к Святой Руси. Новгородские усобицы (к изучению древнерусского вечевого уклада). СПб., 2003. С. 281.
75 Кузьмина О.В. Церковь и политическая борьба в Новгороде в XIV-XV вв.: автореф. дис. ... канд. ист. наук. Великий Новгород, 2007; Её же. Республика Святой Софии. М., 2008.
Поступила в редакцию 21.01.09
N.V. Khalyavin, candidate of history, associate professor
Views on the role of church in the political history of Novgorod the Great in the modern national historiography
The article is devoted to researching by Soviet and modern Russian historians the role of church in Novgorod the Great before its joining Muscovy.
Keywords: home historiography, Novgorod the Great, church, archbishop.
Халявин Николай Васильевич, кандидат исторических наук, доцент ГОУВПО «Удмуртский государственный университет»
426034, Россия, г. Ижевск, Ул. Университетская, 1 (корп. 2)
Е-mail: nivakha@gmail .com
