CC BY
25DOI: 10.12731/2070-7568-2016-3-93-105 УДК 327.56
ОТ «ВОЙНЫ ЦИВИЛИЗАЦИЙ» К ДИАЛОГУ КУЛЬТУР - КОНЦЕПЦИЯ С. ХАНТИНГТОНА И РОССИЯ В КООРДИНАТАХ ИНФОРМАЦИОННОГО ОБЩЕСТВА НАЧАЛА XXI ВЕКА
Морозов И.Л.
В статье проводится анализ современных международных конфликтов в рамках концепции «Столкновения цивилизаций» Самюэля Хантингтона. Автор отмечает, что многое из прогнозов С. Хантингтона сбылось и действительно наметились новые разделительные линии человеческой цивилизации по религиозно-культурному принципу. Однако наметилась и другая тенденция - диалог культур, проводником которой может выступить современная Россия, накопившая тысячелетний опыт взаимодействия различных этносов, конфессий и культур в рамках единого государства.
Научная цель - поиск модели мирного взаимовыгодного диалога культур в рамках современной глобальной международной системы.
Методология исследования - системный метод, теория «Столкновения цивилизаций», компаративный метод, системно-информационный анализ.
Ожидаемые результаты - рекомендации по оптимизации современного межкультурного диалога в рамках глобальной международной системы.
Область применения результатов - внешняя политика России, публичная дипломатия, программы «мягкой силы» по формированию положительного образа России за рубежом.
Ключевые слова: Хантингтон; столкновение цивилизаций; культура; диалог; постмодерн; информация; глобализация; Россия.
from «WAR OF CIVILIZATIONS» TO DIALOGUE OF CULTURES - THE CONCEPT
OF HUNTINGTON S. AND RUSSIA IN THE COORDINATES OF THE INFORMATION SOCIETY IN THE EARLY TWENTY-FIRST CENTURY
Morozov I.L.
The article analyzes contemporary international conflicts within the concept of the "Clash of civilizations " of Samuel Huntington. The author notes that many of the predictions of Samuel Huntington came true and indeed there has been a new dividing line in human civilization on religious and cultural principle. However, there has been another trend - the dialogue of cultures, a conductor who can speak of modern Russia, has accumulated thousand-year experience of interaction between different ethnic groups, religions and cultures within a single state.
The scientific goal is to search for the model of a peaceful and mutually beneficial dialogue of cultures in the modern global international system.
Methodology - systematic method, the theory of the "clash of civilizations", comparative method, system and information analysis.
Expected outputs - recommendations on optimization of modern intercultural dialogue in the framework of the global international system.
The scope of the results - Russia's foreign policy, public diplomacy, programs of "soft power" on formation ofpositive image of Russia abroad.
Keywords: Huntington; clash of civilisations; culture; dialogue; postmodern; information; globalization; Russia.
Постмодерн как стадия эволюции человечества, трансформировал ключевые параметры цивилизации, в том числе и в геокультурной, информационной сферах [13, p. 18-45], в идеологии. Последнее проявилось в том, что рационалистические идеологические доктрины, претендую-
щие на универсализм, в новом формате перестают работать как эффективное информационное оружие или приводят к непредсказуемым для своих адептов последствиям. Ярчайшим примером является судьба классического марксизма к концу ХХ века. Как отмечал американский социолог Ф. Фукуяма: «Ирония состоит в том, что коммунистические общества стали приобретать постоянно растущий горизонт желаний... не приобретая средств удовлетворения этих желаний» [8, с. 214]. То есть в данных структурах можно констатировать победу фактора экономической апатии над политической мобилизацией. Но в политическом тупике пребывают и те силы, которые пытаются следовать фашистско-националистическим идеологиям (см. напр. работы проф. И.Н. Тарасова по националистическим движениям современной Европы [7, с. 55-57; 6, с. 70-81]). Протест-ные идеологемы, адепты которых сумели вовремя сделать шаг в сторону иррационализма, учета местных культур и верований (мексиканский са-патизм, российский национал-большевизм образца 90-х годов ХХ века), оказались более адаптивными в условиях меняющегося мира, но к настоящему времени тоже теряют своих последователей.
Высвобождающуюся мировоззренческую нишу стали стремительно заполнять политико-религиозные константы, причем в лидеры по скорости распространения быстро выдвинулся ислам. Как духовной базе целой цивилизации, исламу в этой связи не требуется глубокая идеологическая модернизация и «подгонка» под специфику текущего исторического момента. Ислам в политическом смысле проявляет себя как своеобразный каркас, который может соседствовать или даже временно вбирать в себя элементы конкурирующих идеологий, а затем вытеснять их.
В идеологическое поле исламских народов проникали концепты социализма, национализма, тренды модернизации (даже в вестернизирован-ном варианте), периодически активизировались агрессивные разновидности учения, адаптированные к войне с колониальными режимами. Все это странным образом уживалось с кораническими традициями и даже материализовалось в государственно-политическом плане. Например, в
попытках построения исламского социализма в Индонезии и ряде стран Ближнего Востока, средневекового общества времен Мухаммеда в Афганистане, государства-ядра панисламистской революции в Иране. Несмотря на то, что все фундаменталистские государственные проекты в итоге либо потерпели крах, либо пошли на смягчение позиций, вопрос об исторической перспективе Ирана остается открытым.
Однако обнадеживающим геополитическим фактором может являться то обстоятельство, что в силу исторических и культурных особенностей у исламского мира нет стержневой страны и в ближайшее время не появится, на что обратил внимание и С. Хантингтон, трактующий этот феномен как отрицательный [9, с. 3]. Основные претенденты на геополитическое лидерство в исламском мире имеют либо неудачное периферийное географическое положение, как Турция или Индонезия, либо относительную военно-экономическую ограниченность и духовную изоляцию, как шиитский Иран, либо блокированы сильным соседом, как Пакистан. Даже Саудовская Аравия, имеющая экономические, исторические и географические предпосылки к роли лидера-интегратора исламского мира, оказалась в двойственном положении - правящая династия исповедует ваххабизм, чуждый не только большинству мусульман, но и ассоциирующийся у граждан немусульманских государств с религиозным экстремизмом.
Исходя из описанной выше современной религиозной ситуации, Россия, выступая как третейский арбитр, политический посредник и поставщик новых промышленных технологий и вооружений, может стать для многих стран исламского мира как минимум «ситуативным лидером», которому делегируют функцию защиты политических и экономических интересов от притязаний со стороны неоколониальных амбиций атланти-стов. Разумеется, подобный сценарий был бы реализуем в случае серьезных подвижек в правящих элитах большинства исламских стран. Сейчас данные элиты скорее могут быть охарактеризованы даже не как нейтральные, а как прозападные по экономическим и отчасти политическим интересам. Соответственно, они прибегают к военной помощи США и других
государств НАТО, убирают с реальной политической повестки «палестинский вопрос», как теряющий актуальность на фоне стремительных процессов «цветных революций», гражданских войн и интервенций, охвативших Ближний и Средний Восток с началом XXI века.
Если прозападные элиты восточных стран будут когда-либо низложены народом и удастся избежать варианта, при котором власть переходит в руки непримиримых исламистов, отрицающих любые формы мирного сосуществования с иноверцами, Россия получит шанс к реализации изложенного выше проекта. Он хотя и содержит значительные риски, все же представляется для России более предпочтительным, чем превращение страны в западный антиисламский евразийский лимитроф. Россия должна хранить историческую память о судьбе Византии, ввиду своей недальновидной политики утратившуей политическую субъектность, оказавшейся полем соперничества между Западом и Востоком и в критический момент оставленной Западом без военной поддержки перед лицом турецкого вторжения. Католическая Европа руками Востока устранила с геополитической карты конфессионального конкурента.
Российский топос исторически не несет в себе тех черт, которые делают несопоставимыми восточный и западный менталитеты. Для Запада характерен крайний индивидуализм, вторичность государственных интересов по отношению к личностным, культ великих героев как вершителей мировой истории на фоне пассивности и политической вторичности общего массива граждан, готовность к социальным революциям, ниспровержению культурно-исторических традиций, противоречивость и конфликтность как двигатель прогресса.
Восток, в свою очередь, всегда строился на понимании социальной гармонии как преемственности власти и традиций, медленной эволюции социально-политических институтов, абсолютизацией государственных интересов над личностными, готовностью пожертвовать скоростью процесса исторического развития в пользу сохранения социально-политической устойчивости. Синтез западных и восточных цивилизаций в обо-
зримом будущем невозможен. И если Запад будет упорствовать в попытках такого синтеза, это обернется катастрофой, прежде всего для самого Запада. Проникающие в западный ореол восточные субцивилизации не станут интегрироваться через модель американского «плавильного котла», но попытаются создавать параллельные культурные, экономические, а затем и политические структуры, которые, окрепнув, неизбежно бросят вызов приютившему их «хозяину». Как отмечает С. Хантингтон: «Даже наиболее развитые общества рано или поздно сталкиваются с угрозой дезинтеграции, упадка и гибели под напором более молодых и жестоких «варварских» сил» [10, с. 34].
Исламский регион с его запасами нефти представляет настолько большой интерес для опустошившей свои недра в ходе индустриализации и технических переворотов Европы, что с ее стороны будут предприняты все возможные попытки сохранения существующего расклада сил, политической раздробленности и линий конфронтации на Востоке. Однако захочет ли пробуждающийся как политический феномен ислам довольствоваться традиционной ролью поставщика углеводородного сырья для западной цивилизации? Тем более, что с Евро-Атлантикой ислам, в отличие от поликонфессиональной России, исторически не связывают никакие культурные традиции, никакой опыт совместного мирного созидательного сосуществования, лишь многовековая холодная и горячая вражда. С. Хантингтон с присущей ему откровенностью старается привлечь внимание к этим тревожным симптомам [9].
Надо отметить, что концепция С. Хантингтона приобрела «самостоятельную жизнь» в спектре рефлексии политиков и политологов и претерпела столь серьезные метаморфозы, что в итоге получилось нечто совсем иное, нежели излагал американский политолог. К примеру, С. Хантингтон скептически относился к дихотомии «Богатый Север vs Бедный Юг», заменяя ее культурно-цивилизационной парадигмой, но именно указанная дихотомия иной раз может быть воспринята современными учеными в его ранних работах [5].
Вызвавшая интеллектуальный ажиотаж, концепция «Столкновения цивилизаций» однако не легла в основу внешнеполитического курса США. Более того, она подпала под последовательную критику со стороны мирового научного сообщества. Критики обращали внимание на демонстрацию готовности консенсуса с Западом со стороны даже наиболее ортодоксальных исламских стран (Иран) и неизбежность смягчения радикальных лозунгов со стороны тех экстремистских исламских группировок, которые все же придут к власти, поскольку им придется ориентироваться не на популизм, а на диалог с ведущими державами. В отношении Ирана это подтвердилось - в 2013 году оставил президентский пост радикальный антизападник и антисемит М. Ахмади-Нежад, прославившийся эпатажными угрозами в адрес США и Израиля, а так же скандальными акциями типа конкурса карикатур на тему холокоста. Новый президент Ирана Хасан Рухани не только сумел восстановить диалог с западными державами по ряду стратегических вопросов, до и добиться снятия большей части экономических санкций, наложенных на страну из-за ядерной программы.
Анализируя события и последствия «Арабской весны» 2010-2015 годов, можно проследить тенденцию, согласно которой силовые акции США в исламском мире по подавлению наиболее экстремистских группировок, движений и поставторитарных режимов приводят к обратному эффекту, умножая кадровую численность боевиков-исламистов и расширяя площадь контролируемых ими территорий.
Можно сделать вывод, согласно которому разрозненный и погруженный во внутренние противоречия исламский мир, сталкиваясь с широкомасштабной внешней угрозой, если и не консолидируется на уровне политических элит, то радикализируется на уровне рядовых граждан, что ведет к становлению интернациональных исламистских террористических движений. Первым с данным феноменом столкнулся Советский Союз, вводя в 1979 году войска в Афганистан. Имея качественное превосходство в вооружении и обученную по опыту Второй мировой войны
кадровую армию, для СССР оказалось невозможным установить военно-политическую гегемонию над этой исламской страной. Слишком высокими оказались для Советского Союза материальные и людские потери при переходе сопротивления местного афганского населения к партизан-ско-диверсионным методам войны. Последующий уход СССР из региона оставил «не у дел» десятки тысяч профессиональных боевиков-исламистов, в том числе прославившегося впоследствии как лидера «Аль-Каиды» Усаму бен Ладена [12, р. 25-51; 15, р. 18-23; 16, р. 93-121].
Военные вторжения стран Запада в исламский мир так же «идут на пользу» террористическим движениям - стимулируют их интенсивность, расширяют число адептов, наполняют войну религиозно-политическим смыслом. Данную ситуацию мы сейчас наблюдаем на приеме «Исламского государства» (чья деятельность признана в России террористической и запрещена), захватившего за последние годы значительные территории Ирака и Сирии, взявшего под контроль анклавы в Ливии. Не исключено, что уровень кровавых потерь все же вынудит единственную сверхдержаву современного мира США окончательно оставить Багдад и Кабул так же, как она в свое время оставила Сайгон. Разница будет лишь в том, что на место павшего проамериканского южновьетнамского правительства пришел режим, основанный на политической идеологии социализма. С ним все же можно было осторожно и постепенно налаживать диалог и в чем-то урезонивать вьетнамскую активность через «большого брата» -СССР. А на место проамериканских сил на Ближнем и Среднем Востоке идут экстремистские религиозные режимы, практикующие терроризм, консенсус с ними невозможен.
Современные межцивилизационные конфликты имеют в том числе и психологическую подоплеку, как и экстремизм образца прошлого века [14, р. 193-198; 3, с. 164; 4, с. 45-49]. Однако в современные межциви-лизационные конфликты неизбежно вплетаются и экономические, социальные, духовные факторы. Глобальные и национальные политические процессы, происходящие в современном мире, подтвердили философ-
ско-футурологический прогноз о неизбежности перехода человечества к постиндустриальной фазе развития с ключевой ролью информационного фактора. Практика межгосударственного и внегосударственного (неструктурированные акторы политической игры типа сетевых экстремистских движений) противоборства полностью подтвердила гипотезу об информации как о новом ключевом факторе развития цивилизации и трансформаторе глобальных политических, социальных и экономических процессов.
Именно с рубежа XXI века уровень развития электронных систем интерактивной коммуникации и трансляции данных на массовые аудитории в режиме реального времени (в том числе включая глобальную сеть Интернет и различные национальные, ведомственные электронные информационные системы) получил стратегическое значение. Передовые государства успешно транслируют на весь мир свои информационно-культурные образы, составляющие основу стратегии «мягкой силы», тем же путем следуют и наиболее опасные террористические группировки [1, с. 225-228; 2, с. 93-100; 11, с. 61-70]. Информационное оружие становится определяющим фактором не только межцивилизационной конкуренции, но зачастую предрешает исход и самих военных кампаний в классическом понимании данного явления.
Учитывая данные трансформации информационно-коммуникативного пространства, уместно задуматься над вопросом о принципиальных изменениях форм и пределов политического манипулирования, применяемых современными государствами - международными технократическими гегемонами и порождаемыми ими транснациональными военными, политическими, финансовыми союзами по сравнению с тоталитарными режимами середины XX века. Классический тоталитаризм как разновидность политического режима базировался именно на реальной возможности правящей элиты фильтровать и искажать циркулирующую в политической системе информацию. В значительной степени это достигалось под угрозой применения репрессий в отношении ответственных
за информационную политику государственных служащих, причастных к работе в СМИ и на иных значимых информационных каналах.
Репрессивный ресурс советского тоталитаризма был не столько самодовлеющим параметром системы, сколько «обслуживающим фактором» в отношении всех ее сегментов, в частности, перманентная угроза и отсутствие чувства личной безопасности у работников СМИ и иных коммуникационных субъектов. На смену приходят системы управления человеческим ресурсом в информационном потоке, при которых ключевые работники СМИ материально и статусно мотивированы государством и крупными финансовыми корпорациями на формирование искаженного политико-смыслового поля в восприятии аудитории и выполняют эту работу добровольно и охотно, отбросив моральные принципы и социальные обязательства перед гражданским обществом. К сожалению, с этим негативным феноменом сейчас приходится сталкиваться как странам Запада, так и современной России.
Список литературы
1. Бородина С.Н., Васильчук Е.О. Роль субкультур в социальной мобильности молодежи в постсоветских обществах // Теория и практика общественного развития. 2012. № 4. С. 225-228.
2. Васильчук Е.О. Социокультурное содержание молодежного политического радикализма и экстремизма на Украине // РоНШоок. 2014. № 3. С. 93-100.
3. Грачев С.И., Морозова А.С. Терроризм: действительность и будущность // Современная наука и инновации. 2015. № 4 (12). С. 161-165.
4. Грачев С.И., Гасымов О.А., Попов А.С. Идеология как определяющий компонент террористической активности и антитеррористической политики // Вестник Казанского юридического института МВД России. 2013. Т. 1. № 12. С. 45-49.
5. Суслонов П.Е., Исаев А.А., Кислов А.Г. и др. Антропология деструктив-ности. Коллективная монография. Екатеринбург: Уральский юридический институт Министерства внутренних дел Российской Федерации, 2012. 214 с.
6. Тарасов И.Н. Европейское единство: испытание Востоком // Международные процессы. 2007. Т. 5. № 13. С. 70-81.
7. Тарасов И.Н. Правый радикализм и факторы ксенофобских социальных практик в Венгрии // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4: История. Регионоведение. Международные отношения. 2015. № 6. С. 55-62.
8. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М.: ООО «Издательство АСТ», 2004. 588 с.
9. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М.: ООО «Издательство АСТ», 2003. 603 с.
10. Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М.: ООО «Издательство АСТ»: ООО «Транзиткнига», 2004. 635 с.
11. Харыбин А.Н. Террористические акты как тактика Исламского государства и последствия для российской внешней политики // Наука Красноярья. 2016. № 1 (24). С. 61-70.
12. Al-Zayyat M. The Road to Al-Qaeda: The Story of Bin Laden's Right-Hand Man. Sterling, Virginia: Pluto Press, 2004. 137 p.
13. Cyberterrorism and Information War / Patrick Hess ed. by. New Dehli: Anmol Publications Pvt. Ltd, 2002. 277 p.
14. Goldman E. The psychology of political violence // The terrorism reader. A historical anthology. London: Wildwood House, 1979. P. 193-198.
15. Heymann P.B. Terrorism, Freedom, and Security: Winning Without War. Cambridge, Massachusetts: The MIT Press, 2003. 210 p.;
16. Laqueur W. No End To War: Terrorism in the Twenty-First Century. New York: Continuum, 2003. 288 p.
References
1. Borodina S.N., Vasil'chuk E.O. Rol' subkul'tur v sotsial'noy mobil'nosti molo-dezhi v postsovetskikh obshchestvakh [The role of subcultures in social mobility of young people in post-Soviet societies]. Teoriya i praktika obshchestvennogo razvitiya, 2012, no. 4, pp. 225-228.
2. Vasil'chuk E.O. Sotsiokul'tumoe soderzhanie molodezhnogo politicheskogo ra-dikalizma i ekstremizma na Ukraine [Socio-cultural content of the youth political radicalism and extremism in Ukraine]. PolitBook, 2014, no. 3, pp. 93-100.
3. Grachev S.I., Morozova A.S. Terrorizm: deystvitel'nost' i budushchnost' [Terrorism: reality and future]. Sovremennaya nauka i innovatsii, 2015, no 4 (12), pp. 161-165.
4. Grachev S.I., Gasymov O.A., Popov A.S. Ideologiya kak opredelyayushchiy kom-ponent terroristicheskoy aktivnosti i antiterroristicheskoy politiki [Ideology as a defining component of terrorist activity and counter-terrorism policy]. Vestnik Ka-zanskogoyuridicheskogo institutaMVDRossii, 2013, V. 1, no 12, pp. 45-49.
5. Suslonov P.E., Isaev, A.A., Kislov A.G. i dr. Antropologiya destruktivnos-ti. Kollektivnaya monografiya [Anthropology of destructiveness. Collective monograph]. Ekaterinburg: Ural'skiy yuridicheskiy institut Ministerstva vnu-trennikh del Rossiyskoy Federatsii, 2012. 214 p.
6. Tarasov I.N. Evropeyskoe edinstvo: ispytanie Vostokom [European unity: a test of East]. Mezhdunarodnyeprotsessy, 2007, V. 5. no 13, pp. 70-81.
7. Tarasov I.N. Pravyy radikalizm i faktory ksenofobskikh sotsial'nykh praktik v Vengrii [The radical right and xenophobic factors of social practices in Hungary]. Vestnik Volgogradskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya 4: Istoriya. Regionovedenie. Mezhdunarodnye otnosheniya, 2015, no 6, pp. 55-62.
8. Fukuyama F. Konets istorii iposledniy chelovek [The end of history and the last man]. M.: OOO «Izdatel'stvo AST», 2004. 588 p.
9. Khantington S. Stolknovenie tsivilizatsiy [The clash of civilizations]. M.: OOO «Izdatel'stvo AST», 2003. 603 p.
10. Khantington S. Kto my? Vyzovy amerikanskoy natsional'noy identichnosti [Who are we? The Challenges to America's National Identity]. M.: OOO «Izdatel'stvo AST»: OOO «Tranzitkniga», 2004. 635 p.
11. Kharybin A.N. Terroristicheskie akty kak taktika Islamskogo gosudarstva i posledstviya dlya rossiyskoy vneshney politiki [Terrorist acts as a tactic of the Islamic state and the consequences for Russian foreign policy], Nauka Kras-noyar 'ya, 2016. no. 1 (24), pp. 61-70.
12. Al-Zayyat M. The Road to Al-Qaeda: The Story of Bin Laden's Right-Hand Man. Sterling, Virginia: Pluto Press, 2004. 137 p.
13. Cyberterrorism and Information War. Patrick Hess ed. by. New Dehli: Anmol Publications Pvt. Ltd, 2002. 277 p.
14. Goldman E. The psychology of political violence. The terrorism reader. A historical anthology. London: Wildwood House, 1979, рр. 193-198.
15. Heymann P.B. Terrorism, Freedom, and Security: Winning Without War. Cambridge, Massachusetts: The MIT Press, 2003. 210 p.;
16. Laqueur W. No End To War: Terrorism in the Twenty-First Century. New York: Continuum, 2003. 288 p.
ДАННЫЕ ОБ АВТОРЕ Морозов Илья Леонидович, доктор политических наук, профессор кафедры государственного управления и политологии Волгоградского филиала РАНХиГС, профессор кафедры политологии ВолГУ
Волгоградский филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации; Волгоградский государственный университет ул. Гагарина, 8, г. Волгоград, 400131, Российская Федерация; просп. Университетский, 100, Волгоград, 400062, Российская Федерация politkon@mail.ru
DATAABOUT THE AUTHOR Morozov Ilya Leonidovich, Doctor of Political Sciences, Ph.D., Professor in the Department of Government and Politics; Professor in the Department of Politics
Volgograd branch of the Russian Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation; Volgograd State University
8, Gagarina Str., Volgograd, 400131, Russian Federation; 100, Univer-sitetskiyAve., Volgograd, 400062, Russian Federation politkon@mail.ru
