CC BY
79Джаннатхан ЭЙВАЗОВ
Заместитель директора Института стратегических исследований Кавказа, ответственный секретарь журнала социально-политических исследований
«Центральная Азия и Кавказ» (Баку, Азербайджан).
ОТ ТРАДИЦИОННОГО ГОСУДАРСТВА К ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОМУ: О ВЗАИМОСВЯЗИ ГЕОПОЛИТИКИ И БЕЗОПАСНОСТИ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Резюме
В статье рассматриваются уровень и особенности влияния геополитических факторов на концептуализацию сферы безопасности в различных типах государств. В частности, автор придерживается мнения, что тенденция развития государств в направлении постиндустриализма сопровождается ослаблением воздействия на про-
цесс секьюритизации факторов, связанных с географией. Здесь же ставится вопрос о том, насколько стабильна эта тенденция, а также предпринимается попытка рассмотреть, что именно способно привести к реставрации доминантного значения геополитики в формировании восприятий безопасности в государствах глобализирующегося мира.
В в е д е н и е
Сегодня международная политическая система в целом и государство, как ее составной элемент, переживают серьезные изменения, в осмыслении которых принято оперировать понятием «глобализация». Эти трансформации не могли не затронуть формирующиеся в различных социумах восприятия своей безопасности и влияние на нее геополитических факторов. В классической интерпретации понятия «безопасность» и «геополитика» предстают настолько взаимосвязанными, что иногда трудно определить, где заканчи-
вается одно и начинается другое. И, возможно, если бы в мире не было глобализационных преобразований, то вопрос о взаимосвязи отмеченных понятий мог бы и не иметь столь большого значения. Однако сегодня (наряду с этими изменениями) на фоне традиционного представления о государстве появился и стремительно распространяется новый тип постиндустриального государства, взаимосвязь безопасности которого с геополитическими факторами отличается от того, что имеет место в традиционных государствах.
На первый взгляд это несходство предполагает процесс ослабления воздействия связанных с географией факторов на восприятия безопасности, складывающиеся в постиндустриальных обществах. Однако является ли данный процесс на самом деле устойчивым и необратимым? И что может лежать в основе «возврата» постиндустриального мира к классическому восприятию связи безопасности с геополитикой? Эти и другие вопросы, касающиеся особенностей развития в различных типах государств сферы безопасности, переживающей глобализационные трансформации международной системы, представляют собой ключевые реалии, рассматриваемые в данной работе.
География и безопасность
Размышляя о роли географии в обеспечении государствами своей безопасности, исследователь сталкивается с проблемой, вытекающей из исторической эволюции самих государств и, следовательно, их восприятия того, что есть безопасность. Не секрет, что процесс развития общественно-политической организации государства от доиндустри-альной к постиндустриальной модели проходил параллельно с изменениями в представлениях об угрозах его безопасности, а также о том, какую роль в активности последних играют особенности его географии. Конечно, во Франции эпохи Людовика XIV царили совершенно иные перцепции безопасности, нежели доминирующие в этом государстве сегодня. И такие параллели можно провести не только в отношении государств современной Европы, относительно благополучной в плане безопасности.
В сфере экзогенных факторов изменилась не столько география данных государств, сколько политическая составляющая их отношений с соседями. Можно найти немалое число теоретических объяснений того, что именно лежит в основе указанных перемен. Одни теоретические направления связывают это с интенсификацией и качественным изменением торгово-экономических контактов, а также отношений между государствами и развитием так называемой «комплексной взаимозависимости»1. Другие — с формированием межобщественных связей доверия, взаимного уважения, единства и «чувства сообщества» на базе внутреннего социально-политического, институционального и социально-ценностного развития государств2. С эмпирической точки зрения отмеченное больше относится к государствам/регионам, которые принято обозначать западными, точнее — составляющими западную цивилизацию. Сегодня наиболее наглядными примерами таких «эволюционировавших» региональных межгосударственных констелляций можно считать Западную Европу и Северную Америку. Хотя в целом эволюционные изменения в перцепциях безопасности и не могли обойти стороной государства других, менее «благополучных» регионов, однако в них (Южная Азия, Ближний Восток, Центральная Евразия) они не носили столь кардинального характера.
Влияние географии на процесс секьюритизации и соответствующее поведение государств хорошо иллюстрируют известные слова Н. Спайкмена: «География — это самый
1 См.: Keohane R.O., Nye J. Power and Interdependence. Third Edition. Boston: Longman, 2001. P. 21—22.
2 Об этом подробнее см.: Deutsch K. et al. Political Community and the North Atlantic Area. Princeton: Greenwood Press, 1957. P. 5.
фундаментальный фактор во внешней политике, поскольку он — наиболее постоянный»3. Относительная неизменность географических условий существования государств способствует устойчивости в восприятии обществом того, что является для него уязвимостью или угрозой, а также тех механизмов, к которым оно должно прибегнуть, чтобы предотвратить или снизить данные негативные факторы. В этом отношении трудно не согласиться с одним из тезисов, на котором строилась классическая геополитическая доктрина о различиях в политическом поведении островных (морских) и континентальных (сухопутных) держав, проявляющемся также и в противоборстве первых со вторыми4. Наглядно это выражается и в их ставках на различные компоненты вооруженных сил как основы обеспечения своей военной безопасности: островные (морские) государства традиционно делали главный упор на развитие военно-морских сил, континентальные — на сухопутной армии.
Безопасность для традиционного государства
Значение географии в формировании устойчивых перцепций безопасности и соответствующая секьюритизация5 угроз и уязвимостей, связанных с ней, — геосекьюритизация — разумеется, проявляют наиболее сильный характер именно при традиционной модели государства. Следовательно, отход социально-политической и экономической организации государства от традиционализма теоретически должен сопровождаться ослаблением геосекьюритизации.
В целом осмыслению процесса развития государства от традиционной модели к постиндустриальной, а также особенностей изменений в его восприятиях безопасности помогает типология, использованная Б. Бюзеном и О. Вивером, основанная на выделении трех видов (уровней развития) государств — «предсовременного», «современного» и «пост-современного»6.
«Предсовременное» государство отличается достаточной аморфностью самой государственной структуры подпадающих под него объектов. Поэтому в данном случае говорить о наличии достаточно централизованных и устойчивых перцепций национальной безопасности (в том числе связанных с географией) не приходится. Здесь речь может идти скорее о наборе представлений об угрозах, разделяемых обособленными внутренними
3 Spykman N.J. The Geography of the Peace. New York: Harcourt, Brace, 1944. P. 41.
4 X. Маккиндер в этом вопросе идет еще дальше, приписывая двум типам держав «врожденные» отличия в политическом режиме.
5 Феномен секьюритизации в его оригинальной трактовке — как процесс осмысления обществом/государством определенных явлений в качестве экзистенциональной угрозы своей безопасности — получил теоретическое развитие в работах представителей «Копенгагенской школы»: Оле Вивера, Барри Бюзена и др. (об этом подробнее см.: Buzan B., Weaver O., De Wilde J. Security. A New Framework for Analysis. London: Rienner Publishers Boulder, 1998; Weaver O., Buzan B., Kelstrup M., Lemaitre P. Identity, Migration and the New Security Agenda in Europe. London: Pinter, 1993, а также Buzan B., Weaver O. Regions and Powers. The Structure of International Security. Cambridge: Cambridge University Press, 2003 и др.).
6 В оценке социально-политического развития существующих государств Б. Бюзен и О. Вивер выделяют три типа — уровня: предсовременные — premodern states (особенности: низкий уровень внутренней социально-политической взаимосвязанности и организации государства, слабый правительственный контроль над территорией и населением); современные — modern states (особенности: сильный правительственный контроль над обществом, ограничительное отношение к открытости, священность суверенитета и независимости со всеми вытекающими атрибутами (включая территорию и границы), ставка на обеспечение самодостаточности, самопомощи и национальной идентичности); постсовременные — postmodern states (особенности: относительная умеренность в вопросах суверенитета, независимости и национальной идентичности, открытость в вопросах экономических, политических и культурных взаимоотношений с внешним миром) (об этом подробнее см.: Buzan B., Weaver O. Op. cit. P. 23—24).
группировками, в роли стимулятора которых выступает в основном не внешний по отношению к существующим границам данного государства актор, а другая конкурирующая субнациональная группировка.
В отличие от предыдущего примера «современное» и «постсовременное» государства — в силу сформированности в физическом, институциональном и идейном планах государственной структуры — имеют достаточную централизованность и устойчивость в восприятии угроз национальной безопасности. Однако сила географических факторов, точнее — воспринимаемых угроз и уязвимостей, генерируемых географией, у этих типов государств, естественно, не является одинаковой.
Таким образом, «современное» государство значительно более склонно к геосекьюритизации. Это можно связать не только с обозначенными выше особенностями, которые одновременно рассматриваются внутри них в качестве необходимых приоритетов развития — суверенитет, независимость, территориальная целостность, самодостаточность. Здесь следует также учесть, что в большинстве случаев регионы, в которых присутствует «современное государство», как правило, «укомплектованы» государствами такого же типа. Иными словами, все они (по меньшей мере, большинство региональных государств) имеют одни и те же приоритеты своего развития и соответственно в своей деятельности стремятся к их достижению. Теоретически это приводит к следующей ситуации:
1. Для укрепления независимости, суверенитета и территориальной целостности указанные государства будут усиливаться (в том числе в военно-техническом плане), что, несомненно, будет способствовать развитию или обострению дилеммы безопасности в их взаимоотношениях. Ставка на поддержание закрытости соответствующих социумов от внешнего мира, точнее, друг от друга будет подпитывать при этом общую атмосферу недоверия и взаимных угроз, а также обострять существующую в их отношениях дилемму безопасности.
2. Ставка на меркантилистскую стратегию экономической безопасности будет ослаблять развитие экономической зависимости между государствами региона. Следовательно, не будет создан механизм «комплексной взаимозависимости», формирование которого, по мнению Р. Кеохейна и Дж. Ная, способствует уменьшению угрозы войны в отношениях между государствами7.
3. Политика усиления национальной идентичности, этническое и культурное обособление, ограничение этнокультурной мобильности в условиях этнической и/ или религиозной гетерогенности региона будут способствовать росту конфликтности — как внутри государств, так и (в большей степени) между ними.
В результате вырисовывается достаточно отчетливая картина: «современному» государству приходится мириться с участью существования в «Волцевском мире»8 — мире войны, баланса сил и самопомощи, то есть в мире, где внешние (военные) угрозы доминируют в повестке дня национальной безопасности. И в этих условиях, разумеется, начинает приобретать первостепенную важность то, с кем ты граничишь, достаточная ли у тебя территория для обеспечения необходимой глубины обороны, имеются ли естественные преграды, затрудняющие потенциальному противнику ведение агрессивной войны на твоей территории, есть ли выход к морю, а также многие другие «географические» вопросы.
7 См.: Keohane R.O., Nye J. Op. cit.
8 Об этом подробнее см.: Waltz K.N. Theory of International Politics. Boston: McGraw-Hill, 1979; idem. The Emerging Structure of International Politics // International Security, 1993, Vol. 18, No. 2. P. 44—79; idem. Structural Realism after the Cold War // International Security, 2000, Vol. 25, No. 1. P. 5—41.
Геополитические факторы безопасности для постиндустриальных государств
Кардинально отличающуюся картину предполагает (по меньшей мере теоретически) мир постиндустриальных или «постсовременных» государств. Рассматривая ее, исследователь, вероятно, столкнется со значительно большими проблемами, связанными с эмпирическим подтверждением своих теоретических перспектив, так как эта стадия развития — в отличие от доиндустриальной и индустриальной — далеко не завершена. Мир лишь сравнительно недавно начал входить в эпоху «постиндустриализма». Следовательно, оценка (в частности, влияния связанных с географией факторов на перцепции безопасности в постиндустриальном государстве, как и, в целом, особенностей этого типа, в отличие от двух предыдущих) будет носить относительно более теоретический характер.
В общем движение к постиндустриализму сопровождалось как постепенным отходом от традиционных парадигм национальной безопасности, так и, разумеется, десекьюритизацией некоторых угроз и уязвимостей, на основе которых и формировались эти парадигмы. Наиболее важно то, что значительной десекьюритизации подверглась базовая в рамках традиционного подхода к безопасности угроза — военная агрессия, тогда как угрозы экономического, экологического и социо-культурного характера перешли в ранг первостепенных. Естественно, параллельно с такой ротацией в списке угроз произошли изменения и в восприятии уязвимостей. Ведь эти две категории не просто носят взаимосвязанный характер, но и формируют ключевые параметры оценки состояния национальной безопасности9.
Как правило, всякая угроза актуальна тогда, когда существует слабость или недоразвитость в рамках какого-либо сектора безопасности, то есть имеет место его уязвимость. Восприятие государством уязвимости обладает таким же стимулирующим его поведение эффектом, как и восприятие угрозы. Для типа «современного» — индустриального государства, оперирующего традиционными подходами, было вполне естественным в целях обеспечения своей безопасности прежде всего ликвидировать (или хотя бы минимизировать) возможность военной агрессии. Это, разумеется, предполагает также активность, направленную на уменьшение его уязвимости от внешней агрессии. К. Холсти, оперируя именно этим традиционным подходом, характеризует уязвимость как «потенциальную аллею для военного вторжения»10. Нетрудно прийти к выводу, что уязвимости военной безопасности в большей мере есть уязвимости, связанные с географией рассматриваемого государства, и активность, направленная на их уменьшение, основывается в первую очередь на концептуализации его географии.
У постиндустриальных государств, ввиду переноса акцентов с традиционных военных аспектов безопасности на экономику, экологию и социальный сектор, естественно, происходит смещение актуальности всех факторов (в том числе географических), определяющих состояние безопасности в военном секторе, в сторону детерминантов, влияющих на более секьюритизированные в данный момент секторы. К примеру, для Швейцарии — в плане безопасности — наличие сухопутного контакта с более сильными (по основным классическим параметрам национальной силы: территория, население, ресурсный и индустриальный потенциал и др.) государствами, а также существование труднопроходимых горных участков, затрудняющих возможную военную агрессию со стороны соседей, 100 или даже 50 лет назад воспринимались иным образом, нежели после перехода в постиндустриальную эпоху.
9 Cm.: Buzan B. People, States and Fear. An Agenda for International Security Studies in the Post-Cold War Era. Second Edition. Colorado: Lynne Rienner Publishers Boulder, 1991. P. 112.
10 Holsti K.J. International Politics, A Framework for Analysis. Sixth Edition. New Delhi: Prentice-Hall of Indio Private Limited, 1992. P. 84.
Важнейшую роль в десекьюритизации военного сектора безопасности постиндустриальных государств сыграло развитие и качественное преобразование экономики и политического режима. Постиндустриализм (наравне с другими изменениями экономического сектора) означал транснационализацию и детерриториализацию основных источников материального благосостояния государств, вступивших в эту стадию развития. Аналогичные трансформации произошли и в политических режимах данных государств: функциональная демократия превратилась для них в парадигму политического режима.
Развивая известный тезис о «миролюбивости демократий»11, Макс Зингер и Аарон Вилдавский предлагают весьма интересное объяснение того, почему постиндустриальные демократии, в отличие от традиционных индустриальных государств, менее склонны прибегать к агрессивным войнам: «Высокоразвитые (высококачественные) экономики также склонны к миролюбивости в связи с тем, что они предполагают значительное понижение важности некоторых вещей, за обладание которыми люди привыкли воевать друг с другом. Сегодня массовое богатство не связано с физическими ресурсами, которые можно было бы захватить или защищать от других; оно главным образом исходит из продуктивного поведения людей, из общества и культуры, которые поощряют продуктивные отношения. Страны становятся богатыми, главным образом учась, как развить подходы и отношения, способствующие тому, чтобы люди работали продуктивно... Одно очевидно: (для этих стран. — Дж.Э.) не имеет смысла жертвовать людьми во имя захвата территории или сырья, потому что люди (человеческий потенциал и его продуктивность. — Дж.Э.) несут в себе большую ценность»12. Естественно, для стран, развитие которых мотивировано преимущественно интересами обеспечения и приумножения благосостояния всего общества, как это имеет место в условиях функциональной демократии, и когда основным источником этого благосостояния не является то, что связано с обладанием каким-то географическим пространством, его защитой от нападения, расчетом и попытками снизить его уязвимость в военно-стратегическом отношении и др., влияние геополитических факторов на определение повестки дня безопасности значительно снижается.
«Энергетическая безопасность» — новая «увязка» геополитики и безопасности
Конечно, в высшей степени опрометчиво считать, что политически интерпретированная география, точнее — геополитика, сегодня полностью перестала влиять на
11 Объяснения, данные М. Зингером и А. Вилдавским этому тезису, включают и другие пункты, связанные с особенностями социально-политического развития и атрибутами политического режима. Авторы выделяют четыре таких пункта: 1. «...в условиях демократии важные государственные решения отражают настроения и чаяния населения, а большинство не желают войн.»; 2. «.характер поведения и отношения к проблемам, обеспечивающий успех в условиях демократии, формирует лидеров, сильная сторона которых — использование политических методов. Опыт таких лидеров обычно подсказывает им, что необходимо искать ненасильственные методы урегулирования конфликтов»; 3. «.в условиях демократии весьма трудно заставить меньшинство делать то, с чем оно резко не согласно. Демократическая система требует высокой степени единодушия, когда надо принимать решения, затрагивающие все население страны, а именно к таким относится решение о вступлении в войну»; 4. «.поскольку нужны сильные чувства, чтобы достичь единства, необходимого для согласия на ведение войны, демократическая общественность обычно поддерживает только войны, направленные против стран, которые она считает чуждыми и презренными» (Singer M., Wildavsky A. Why the Great Democracies Will Stay Democratic // Democracy in the 1990s. A Special Issue of Global Issues in Transition, January 1994, No. 6. P. 28).
12 Singer M., Wildavsky A. The Real World Order, Zones of Peace/Zones of Turmoil. Revised Edition. Chatham, New Jersey: Chatham House Publishers, 1996. P. 17—18.
формирование в постиндустриальных государствах представлений о безопасности, но то, что ее воздействие на указанный процесс значительно уменьшилось, является очевидным.
Вместе с тем для постиндустриального государства политизация и секьюритизация географии остаются темами, скорее «приоткрытыми», нежели «закрытыми на засов». И своего рода связующим звеном здесь (уже в краткосрочном плане) окажется, вероятнее всего, энергетика, точнее — обеспечение доступа к источникам энергии, в первую очередь к нефти и газу, хотя в данном контексте правильнее говорить не только о государствах, перешагнувших рубеж постиндустриализма. Энергетика в целом становится все более ощутимым фактором как для безопасности, так и для геополитики. Однако для государств с преимущественно традиционными обществами такое «энергетическое обогащение» содержания геополитики и безопасности социально-политически менее ощутимо, нежели для постиндустриальных. Не секрет, что основные запасы указанных ресурсов сосредоточены в государствах, далеких от постиндустриальной модели. И (по меньшей мере) пока уровень развития человеческого потенциала в постиндустриальных государствах, о котором пишут вышеупомянутые М. Зингер и А. Вилдавский, не достиг технологий создания рентабельных альтернативных источников, борьба за традиционные энергоисточники, а значит, и за географические пространства, на которых они расположены, не может обойтись без участия этих государств.
Разумеется, детерриториальность в основных источниках национального богатства, присущая постиндустриальным обществам, делает их менее чувствительными к вопросам географии по сравнению с индустриальными. Однако в реальности это достоверно при условии стабильности доступа данных обществ к ключевым ресурсам потребления, производство которых в постиндустриальном мире по тем или иным причинам невозможно. Энергетика же остается одним из важнейших «физических ресурсов», от которых богатство постиндустриальных государств все же продолжает существенно зависеть, и по мере естественного истощения и в силу невосполнимости этих ресурсов отмеченная зависимость растет. Очевидно и то, что энергетика сохраняет свою традиционную территориально-географическую основу, а стабильность доступа постиндустриальных обществ к данному ключевому в плане экономической безопасности ресурсу требует не только активной внешнеэкономической деятельности, но и геополитической активности, то есть активности, направленной на достижение устойчивого политического контроля над соответствующими геополитическими пространствами.
Секьюритизация энергетической сферы в постиндустриальных обществах способствует ресекьюритизации географических факторов, следовательно, дальнейшее уменьшение мировых энергоресурсов будет содействовать реставрации значения традиционных геополитических компонентов в повестке дня безопасности постиндустриальных государств. Вполне вероятно, что эти процессы могут сопровождаться и ресекьюритизацией военных угроз и уязвимостей: если и не в классической, то во всяком случае в несколько более умеренной форме, например в «разбавленной» антитеррористической риторикой. Однако все ли постиндустриальные общества готовы вернуться к логике политического реализма с его военно-детерминированной моделью безопасности? Скорее нет, чем да!
Из всех таких обществ пока лишь США оказались способными добиться социальной мобилизации, достаточной для проведения активной военной стратегии, да и то с массой проблем, связанных с усилением антивоенных выступлений, экономическим спадом, усложняющимися политическими перипетиями между Конгрессом и исполнительной властью и др. Во всех остальных постиндустриальных странах десекьюритизация военного сектора оказалась настолько глубокой13, что возможность заново переориен-
13 Об этом, в частности, свидетельствует практика «участия» стран ЕС в коалиционных военных операциях на Балканах и Ближнем Востоке.
тировать их на устойчивое военное участие в «энергетически начиненном» геополитическом противоборстве, избежав при этом серьезных внутренних социально-политических кризисов, представляется весьма проблематичной.
Тем не менее международная практика глобализирующегося мира свидетельствует о растущей актуальности таких дефиниций, как «энергетическая геополитика» и «энергетические конфликты». Уже сегодня мы можем оперировать достаточным числом примеров, когда государство использует свои геополитические преимущества для реализации интересов энергетической безопасности (скажем, США на Ближнем Востоке), и наоборот: преимущества в энергетических факторах используются для соблюдения интересов геополитики (например, Россия на постсоветском пространстве). Такая модель поведения одних будет требовать соответствующего реагирования других, следовательно, и расширения сферы участников, что в итоге может привести к реставрации того «зловещего замкнутого круга» дилеммы безопасности, о котором говорил еще К. Волц14 и от которого государства едва начали отходить с развитием постиндустриальных обществ.
3 а к л ю ч е н и е
Сегодняшняя международная система, несмотря на проявляющиеся тенденции к развитию «единых глобализационных стандартов» для государств, все же сохраняет свое разнообразие. Пожалуй, это единственный в истории этой системы этап, на котором параллельно существуют традиционные для нашего представления доиндустриальные, индустриальные, а также новые (постиндустриальные) государства. Вместе с тем историческое движение государств к постиндустриализму сопровождалось существенными преобразованиями в сфере безопасности, а важнейшее из них было связано с переосмыслением традиционно доминантных геополитических факторов безопасности.
На начальных стадиях развития постиндустриальных обществ проявились тенденции к десекьюритизации, связанные с географией факторов, — наряду с заметным снижением актуальности угроз и уязвимостей военного характера. Ныне это остается (по меньшей мере, пока) одной из важнейших особенностей сферы безопасности постиндустриальных государств, отличающих их от традиционного государства. И, возможно, было бы уместно говорить об устойчивости данной тенденции, если бы не несколько «но»: необратимо сокращающиеся энергетические ресурсы планеты, рост их потребления в мире и стимулированная этим стремительная и всеобщая секьюритизация энергетических проблем. Государства, даже перешагнувшие границу постиндустриализма, еще не научились рентабельно замещать нефтегазовые резервы, составляющие основу современной энергетики. Непременная «территориальность» данных ресурсов придает растущей конкуренции за стабильный доступ к ним геополитические очертания — очертания, которые позволяют, по меньшей мере, по-новому осмыслить взаимосвязь безопасности и геополитики в движущемся к глобализации мире.
14 Waltz К.И. ТИеогу of 1Мегпайопа1 Ро1к^. Р. 186.
