Научная статья на тему 'ОТ ЛИТЕРАТУРЫ К ФИЛОСОФИИ'

ОТ ЛИТЕРАТУРЫ К ФИЛОСОФИИ Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
73
11
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Журнал
Versus
Ключевые слова
ВАЛЬТЕР БЕНЬЯМИН / ЛИТЕРАТУРА / ПОЭЗИЯ / АВТОРЕФЕРЕНЦИЯ / ФИЛОСОФИЯ / ТРАУЕРШПИЛЬ

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Каминская Юлиана

Статья представляет возможные пути к филологическому освоению впервые переведенной и малоизвестной работы Вальтера Беньямина «Значение языка в трауершпиле и трагедии». Опираясь на ключевую проблематику фрагмента, связанную с выразительными возможностями языка, и сосредоточив внимание на особенностях необычной философской речи, удается рассмотреть текст как часть традиции поэтического говорения в духе Мишеля де Монтеня. Отголоски читательских впечатлений Беньямина, связующих произведения Шекспира и Гёте с наследием поэтов-экспрессионистов, свидетельствуют о своеобразном осмыслении философом словесной стороны собственных размышлений. Поразительно органичное слияние факторов «как сказано?» и «о чем сказано?» в тексте Беньямина продемонстрировано точечным анализом отдельных фраз, подкрепленным обращениями к современной теории поэзии. Балансируя на границах философии, литературы и филологии, Беньямин нацелен на создание оптимальных условий для языка, традиционно стремящегося к демонстрации максимума своих возможностей в художественной сфере. Такая ориентированность философа обусловливает принципиальную родственность его раннего фрагмента и актуальных сегодня элементов истории словесности - от размышлений Фридриха Шлегеля «О непонятности» и Генриха фон Клейста «О постепенном вызревании мысли в речи» до знаменитой формулы Иосифа Бродского «поэт - средство или инструмент языка» и наиболее широких представлений о литературной коммуникации, формирующих современное экспериментальное творчество. В результате наследие Беньямина оказывается хорошо работающей призмой, позволяющей рассматривать, как в искусстве ХХ и начавшегося ХХI веков многолико воплощаются болезненное ощущение недостаточности вербальных ресурсов и острая потребность в разнородных попытках поэтическими средствами изучить и расширить пределы выразительных возможностей речи.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

FROM LITERATURE TO PHILOSOPHY

The article presents the possible paths to the philological development of the first translated and little-known work of Walter Benjamin The Role of Language in Trauerspiel and Tragedy. Based on the key problematics of the fragment, associated with the expressive possibilities of language, and by focusing on the features of the unusual philosophical speech, it is possible to consider the text as part of the tradition of poetic speaking in the spirit of Michel de Montaigne. The resonance of readers’ impressions of Benjamin, connecting the works of Shakespeare and Goethe with the legacy of expressionist poets, speaks to the philosopher’s unique understanding of the verbal side of his own reflections. A striking organic fusion of the factors “how is it said?” and “about what is said?” in Benjamin’s text is demonstrated by a selective analysis of individual phrases supported by appeals to the modern theory of poetry. Balancing on the borders of philosophy, literature, and philology, Benjamin aims to create the optimal conditions for language, traditionally striving to demonstrate the maximum extent of his capabilities in the artistic sphere. Such an orientation of the philosopher determines the fundamental similarity of his early fragment and the elements of the history of literature that are relevant today - from reflections of Friedrich Schlegel “On Incomprehensibility” and Heinrich von Kleist “On the Gradual Construction of Thoughts During Speech” to Joseph Brodsky’s famous formula “the poet is the means or instrument of language” and the broadest ideas about literary communication that form modern experimental creativity. As a result, it turns out that Benjamin’s legacy is a well-functioning prism that allows us to consider how the painful feeling of insufficient verbal resources and the acute need for diverse attempts, through poetic means, to study and expand the expressive possibilities of speech are manifested in art of the XX and early XXI centuries.

Текст научной работы на тему «ОТ ЛИТЕРАТУРЫ К ФИЛОСОФИИ»

От литературы к философии

Юлиана Каминская

Юлиана Каминская. Санкт-Петербургский государственный университет (СПбГУ), Санкт-Петербург, Россия, y.kaminskaya@spbu.ru.

Статья представляет возможные пути к филологическому освоению впервые переведенной и малоизвестной работы Вальтера Беньямина «Значение языка в трауершпиле и трагедии». Опираясь на ключевую проблематику фрагмента, связанную с выразительными возможностями языка, и сосредоточив внимание на особенностях необычной философской речи, удается рассмотреть текст как часть традиции поэтического говорения в духе Мишеля де Монтеня. Отголоски читательских впечатлений Беньямина, связующих произведения Шекспира и Гёте с наследием поэтов-экспрессионистов, свидетельствуют о своеобразном осмыслении философом словесной стороны собственных размышлений. Поразительно органичное слияние факторов «как сказано?» и «о чем сказано?» в тексте Беньямина продемонстрировано точечным анализом отдельных фраз, подкрепленным обращениями к современной теории поэзии. Балансируя на границах философии, литературы и филологии, Беньямин нацелен на создание оптимальных условий для языка, традиционно стремящегося к демонстрации максимума своих возможностей в художественной сфере. Такая ориентированность философа обусловливает принципиальную родственность его раннего фрагмента и актуальных сегодня элементов истории словесности — от размышлений Фридриха Шлегеля «О непонятности» и Генриха фон Клейста «О постепенном вызревании мысли в речи» до знаменитой формулы Иосифа Бродского «поэт — средство или инструмент языка» и наиболее широких представлений о литературной коммуникации, формирующих современное экспериментальное творчество. В результате наследие Беньямина оказывается хорошо работающей призмой, позволяющей рассматривать, как в искусстве ХХ и начавшегося XXI веков многолико воплощаются болезненное ощущение недостаточности вербальных ресурсов и ^з^трая потребность в разнородных попытках поэтическими средствами изучить и расширить пределы выразительных возможностей речи.

Ключевые слова: Вальтер Беньямин; литература; поэзия; автореференция; философия; трауершпиль.

Работа Вальтера Беньямина «Значение языка в трау-ершпиле и трагедии», действительно, не является литературоведческим исследованием, что не умаляет ее возможного значения в развитии филологической науки, ведь столь ценимое философом сознательное отклонение от предмета наблюдений и размышлений позволяет воспринять его в новом ракурсе и, соответственно, открыть признаки, едва заметные при более привычном видении вещей. Поэтому небесполезным представляется добавить к имеющимся переводам Беньямина на русский язык еще один небольшой «новый» текст, дополняя таким образом предшествующую работу целого ряда переводчиков: Ирины Алексеевой, Наталии Бакши, Александра Белобратова, Ивана Болдырева и Анны Глазовой, Евгения Зачевского, Елены Крепак, Артемия Магуна, Сергея Ромашко, Михаила Рудницкого, Галины Снежинской, Александра Ярина. В этом длинном, хотя и неполном списке легко разглядеть филологов, философов и литераторов, что вполне соответствует очертаниям поля, в пределах которого разворачиваются размышления Вальтера Беньямина, намеренно и последовательно отступавшего от типа письма, наиболее привычного для академической философии или филологии1.

В отступлениях Беньямина от узко понимаемого предмета рассуждений и принятого стиля изложения как часть давней традиции проступает изредка воплощающееся в философских трудах поэтическое начало, о котором писал Мишель де Монтень, отвечая на вопрос quo diversus abis?2:

Я блуждаю из стороны в сторону, но скорее по собственной прихоти, чем по неумелости. Мои мысли следуют одна за другой, — правда, иногда не в затылок друг другу, а на некотором расстоянии, — но они все же всегда видят друг друга хотя бы краешком глаза. <...> Я люблю бег поэзии, изобилующий прыжками и всякого рода курбетами. <...> О боже, до чего пленительны эти внезапные отклонения в сторону, это неиссякаемое разнообразие,

1. Исследование выполнено при поддержке гранта DFG-Kolleg-Forschungsgruppe FOR 2603 «Russischsprachige Lyrik in Transition. Poetische Formen des Umgangs mit Grenzen der Gattung, Sprache, Kultur und Gesellschaft zwischen Europa, Asien und Amerika» (2017-2021), Universität Trier.

2. Куда же ты отклоняешься? (лат.).

и они тем больше поражают нас своей красотой, чем более случайной и непредумышленной она представляется13.

Каждому читателю Беньямина знакомы неожиданные преобразования его мыслей, удивительные изгибы их хода, прыжки и пируэты, с отчетливостью напоминающие образно представленный Монтенем «бег поэзии».

Именно такого рода особенности восхищали Беньямина в философских трудах его предшественников:

Изложение как обходной путь—вот в чем, пожалуй, и состоит методологический характер трактата. Отказ от непрестанного движения интенции — его первый признак. Мышление упорно то и дело принимается за работу заново, оно дотошно возвращается к самому предмету. Это постоянное прерывание, чтобы глотнуть воздуха, — самая подлинная форма существования созерцательности. Ведь следуя при рассмотрении одного и того же предмета по разным смысловым ступеням, она черпает силы для этого непрестанного возвращения к началу, получая в то же время и оправдание своего прерывистого ритма. Подобно тому как мозаичные изображения при всей их раздробленности на причудливые осколки сохраняют величественность, так и философское рассмотрение не страшится поры-вов\

Как один из подобных порывов, внезапно возникает в работе «Значение языка в трауершпиле и трагедии» образ Полония, с усердием рассуждающего о безумии Гамлета и слово за слово впадающего в пресловутое безумие. Искусно выстроенная сцена из второго акта трагедии представляет персонажа, одержимого речью, безудержно влекомого ее потоком. Речь эта принимает облики, предельно сообразующиеся с предметом разговора, что позволяет королеве воспринимать начавшийся монолог Полония как подобие художественного говорения, «искусства», не вполне уместного в заданной ситуации:

3. Монтень М. Опыты//Избр. соч.: В 3 т. М.: Голос, 1992. Т. 3. С. 200.

4. Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы. М.: Аграф, 2002. С. 6.

Полоний

Исход удачный — Светлейшие монархи, излагать, Что есть величество и что есть долг, Зачем день—день, ночь—ночь и время—время, То было б расточать ночь, день и время. И так как краткость есть душа ума, А многословье — бренные прикрасы, Я буду краток. Принц, ваш сын, безумен; Безумен, ибо в чем и есть безумье, Как именно не в том, чтоб быть безумным? Но это пусть.

Королева

Поменьше бы искусства.

Полоний

О, тут искусства нет. Что он безумен, То правда; правда то, что это жаль, И жаль, что это правда; вышло глупо; Но все равно, я буду безыскусен. Итак, ваш сын безумен; нам осталось Найти причину этого эффекта, Или, верней, дефекта, потому что Дефектный сей эффект небеспричинен. Вот что осталось, и таков остаток. Извольте видеть...5

Именно с момента отрицания Полонием художественности своих высказываний в ответ на нетерпеливое требование королевы: "More matter, with less art"6, все возможности серьезного и вдумчивого наблюдения за набирающим силу безумием оказываются исключены, речь персонажа вызывает явный комический эффект, не допускающий обратного движения.

Виртуозный шекспировский перевертыш, осью вращения которого становится реплика Гертруды об «искусстве», закономерно обратил на себя внимание Беньямина и оказался способен стать не только литературной иллюстраци-

5. Шекспир В. Трагедия о Гамлете, принце Датском//Полн. собр. соч.: В 8 т. Л.: Academia, 1936. Т. 5. С. 51-52.

6. Shakespeare W. Hamlet, Prince of Denmark. L.: J. M. Dent, 1897. P. 51.

ей его размышлений о печальной участи человека как создателя значений. Персонаж, речь которого непреложно обретает свойства предмета его говорения, обнаруживает окрашенную иронией близость к образу самого Беньямина, позволяющего предмету своих рассуждений находить явное воплощение в самой манере их изложения, особенностях формулирования, оборотах и словах, среди которых немало авторских неологизмов.

Осмысление Беньямином своеобразного языка собственных философских размышлений, равно как и фигура Полония7, нашли место в книге «Происхождение немецкой барочной драмы» (1925)8, выросшей из краткой работы «Значение языка в трауершпиле и трагедии». Изначально подкрепляя ход мыслей, раскрываемых в монографии, высказыванием Гёте о «науке как искусстве»9, выведенным в качестве эпиграфа к авторскому предисловию, философ пишет о проблеме изложения: «Если философия стремится соблюсти закон своей формы не как поясняющее наставление к познанию, а как изложение истины, то акцент должен приходиться на осуществление этой формы, а не ее антиципацию в системе». Он сосредоточивает внимание на словесном воплощении мысли, на «мыслительных осколках»10, определяющих «блеск изложения»11.

Очевидно, что в работе над собственными философскими текстами Беньямин руководствовался — обычно характеризующим поэтов — стремлением сложить из отдельных элементов, из «осколков», своеобразное словесное произведение, во всех отношениях представляющее собой то, о чем разворачивается повествование, стремлением приблизиться к оптимальному осуществлению мысли в тексте, к предельно возможному соответствию, даже более того — к поразительно органичному слиянию, факторов «как сказано?» и «о чем сказано?». Рассмотренная таким образом работа Беньямина «Значение языка в трауершпи-ле и трагедии» благодаря ее чрезвычайной сжатости выяв-

7. Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы. С. 126.

8. Книга содержит ряд обращений к тексту шекспировского «Гамлета», в том числе целую систему наблюдений, свидетельствующих о значительной роли этого произведения в процессе формирования Беньямина как философа. См.: Там же. С. 136-138.

9. Там же. С. 5.

10. Там же. С. 7.

11. Там же.

ляет особенности его письма, позволяя с ясностью наблюдать процессы самого наглядного воплощения предмета рефлексии в тексте на уровне синтаксических структур, словосочетаний и слов даже в пределах отдельно взятых предложений.

В этом отношении показательным можно счесть предложение, открывающее один из центральных абзацев текста: «Es durchdringen sich die beiden metaphysischen Prinzipien der Wiederholung im Trauerspiel und stellen seine metaphysische Ordnung dar: Cyklik und Wiederholung. Kreis und zwei» («В трауершпиле оба метафизических принципа повторения — цикл и повторение. круг и двоица — пронизывают друг друга и выражают метафизический порядок такой драмы»). Фраза, повествующая о том, как «пронизывают друг друга» «принципы повторения», и сама двоится, пронизанная парами семантически близких слов: beide «оба» — zwei «два» и Cyklik «цикл» — Kreis «круг», а также дважды повторяющимся словом metaphysisch12. Повторяется в относительно кратком предложении и само ключевое существительное Wiederholung — «повторение». Более того, синтаксическое построение фразы хранит в своей основе двоякость, поскольку обнаруживает два однородных сказуемых, соединенных союзом и, и опирается на очень характерный для поэтической речи так называемый синтаксический параллелизм, проявляющийся двумя рядами перечислений, — каждый из двух существительных, соединенных союзом и. Как будто воплощая в развернутой форме знаменитые строчки Хлебникова: «Так на холсте каких-то соответствий/Вне протяжения жило Лицо»"

12. Немецкий язык предоставляет возможность вынести ключевой элемент фразы durchdringen («пронизывать») в ее начало, предварив его частицей es в роли Platzhalter (дословно «удерживателя места»), заполняющей первое место в повествовательном предложении и таким образом позволяющей разместить глагол на необходимой ему второй позиции даже в условиях стилистически оправданной инверсии. Таким образом Бенья-мину удается сосредоточить внимание читателя на возвратном глаголе sich durchdringen «пронизывать друг друга» и, соответственно, дать направление дальнейшему восприятию предложения. В русском языке выведение сочетания «пронизывать друг друга» на начальную позицию оказывается не вполне уместным, однако в переводе удается дополнительно усилить подчеркивание «двоящейся» структуры фразы с помощью добавления заключительного слова драма, образующего добавочную пару близких по значению слов с начальным трауершпиль, чтобы сохранить и оттенить общий облик фразы.

13. Хлебников В. Бобэоби пелись губы...//Он же. Творения. М.: Советский писатель, 1987. С. 54.

(1908-1909) и подчеркивая исконно поэтическое начинание Беньямина, ряды перечислений вводятся двоеточием, которое в русском варианте невозможно сохранить, однако удается заменить дважды повторенным тире, обрамляющим ключевой синтаксический элемент.

Подобным образом рассмотренные фразы позволяют увидеть, как язык в тексте Беньямина достигает состояния, близкого к поэтической речи, которую его современник, австрийский поэт Гуго фон Гофмансталь в начале ХХ века назвал gesteigerte Rede, речью в превосходной степени14, обнаруживающей предельную выразительность. В этих словах поэт-символист, обладавший прекрасным филологическим образованием, отразил вывод, к которому его привели наблюдения за творческими процессами: яркость в сочетании с многозначностью, свойственная языку всей художественной словесности, оказывается максимальной в стихотворных строках, способных в самом сжатом облике воплотить самые обширные пласты представлений.

Позднее эта особенность поэтических произведений стала предметом детального изучения литературоведов-теоретиков и нашла наиболее полное и аргументированное отражение в вышедшей в 1999 году книге Ренате Хоман «Теория лирики», объединяющей результаты масштабных поисков новых определений поэзии, призванных охватить разнородные литературные произведения ХХ века—от классически ориентированных стихотворений до плодов самых радикальных экспериментов. Хоман, чтобы «современным образом отобразить специфику»" поэзии, рассматривает ее главным образом как сферу, в которой язык демонстрирует максимум собственных возможностей и создает условия для их осмысления". Представленный исследовательницей аспект рассмотрения словесности позволяет современному литературоведению наблюдать в пределах единого поля как привычные рифмованные, разделенные на строфы, соответственным образом ритмически организованные произведения, так и художественные явления, не обнаруживающие непосредственной связи с устоявшимися внешними критериями лирики. В результате выявляются общие осно-

14. Об этом см.: Knörrich O. Lexikon lyrischer Formen. Stuttgart: Kröner, 2005. S. 47.

15. Homann R. Theorie der Lyrik: Heautonome Autopoiesis als Paradigma der Moderne. Fr.a.M.: Suhrkamp, 1999. S. 14.

16. Ibidem.

вания, при всех разительных различиях связывающие наследие Гёте или Пушкина с творчеством футуристов или дадаистов и выступлениями современных поэтов-перфор-меров.

Очевидно, что Беньямин, балансируя на границах философии, литературы и филологии, осознанно стремится создать оптимальные условия для движения к максимальной выразительности речи. Таким образом он становится своего рода средством языка, стремящегося—как выявляют, например, рассуждения Хоман — к демонстрации всех своих возможностей «в превосходной степени» и, соответственно, понимаемого в согласии с наиболее широкими сегодняшними представлениями о литературной, в особенности поэтической, коммуникации. Этот ракурс позволяет увидеть наследие немецкого мыслителя в рамках существенной для нашего времени и вполне устойчивой традиции, которая в XIX веке нашла отчетливое воплощение в работе Генриха фон Клейста «О постепенном вызревании мысли в речи» (Über die allmähliche Verfertigung der Gedanken beim Reden) (около 1805), представляющей реализацию познавательной деятельности в процессе говорения17, а в конце XX века была

схематизирована знаменитой формулой Иосифа Бродского

18 "

«поэт—средство или инструмент языка», явившейся радикализацией представлений о языке, постепенно укоренившихся в современной культуре.

Соответственно, если рассматривать творчество Бень-ямина в контексте других художественных произведений, то возможным оказывается и его литературоведческий анализ. Он позволил бы рассуждать, например, о приведенном выше упоминании Полония как о явной поэтологической составляющей словесного произведения, а именно об элементе автореференции, то есть о проявлении самонаблюдения и самопознания литературы в сжатом, относительно самостоятельном облике. Автореференция остается одной из центральных категорий литературных текстов со времен Фридриха Шлегеля", полагавшего, что художествен-

17. Von Kleist H. Über die allmähliche Verfertigung der Gedanken beim Re-den//Sämtliche Werke. Brandenburger Ausgabe. Fr.a.M.; Basel: Stroemfeld, 2007. Bd. 2. T. 9. S. 25-30.

18. Бродский И. Европейский воздух над Россией: Интервью Анни Эпельбу-эн//Он же. Большая книга интервью. М.: Захаров, 2000. С. 143.

19. Об этом см.: Menninghaus W. Unendliche Verdopplung: Die Frühromantische Grundlegung der Kunstkritik im Begriff absoluter Selbstreflexion. Fr.a.M.: Suhr-kamp, 1987.

ные воплощения непрекращающихся размышлений автора о собственном произведении необходимы, поскольку призваны вновь и вновь выявлять присущий литературному повествованию особый характер иллюзии2о. Разумеется, произведения, содержащие «сообщения о самих себе» или являющиеся прежде всего именно такими сообщениями, появлялись задолго до возникновения романтизма. К наиболее знаменитым примерам прозы подобного рода можно отнести такие романы, как «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» (1605-1615) Мигеля де Сервантеса и «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» (17591767) Лоренса Стерна. В ХХ столетии автореференция характеризует необычайно значительное количество художественных произведений, что связано с существенными изменениями в общей картине литературных процессов, с неудержимым разрушением традиционных представлений об искусстве и литературе и, как следствие, с интенсивными поисками новых представлений и, соответственно, усилившейся рефлексией художественного творчества как такового.

Автореференциально обогащающий повествование Полоний, речь которого в пьесе Шекспира с очевидностью формируется предметом говорения, находит важное место в произведении Беньямина, речи которого также позволено оптимально соответствовать ее предмету. Следовательно, в восприятии читателя возникает — подразумеваемый и лишь частично намеченный развернутым упоминанием — текст в тексте, ироничным образом проясняющий глубинный принцип письма, избранный автором. Беньямин в рассматриваемой работе, как и Полоний, не воспринимает собственную речь как художественное говорение, однако позднее, в книге «Происхождение немецкой барочной драмы», выросшей, как уже было сказано, из «Значения языка в трауершпиле и трагедии», отчетливые различия между искусством и наукой подвергаются сомнению в цитате из Гёте, предпосланной тексту «Эпистемологического предисловия»: «...нам необходимо мыслить себе науку как искусство, если мы ожидаем от нее какого-либо рода целостно-

20. Наиболее отчетливое выражение эти представления находят в «Ате-нейских фрагментах» (Athenäums-fragmente) (1798), в особенности в знаменитом 116-м фрагменте: Schlegel F. Athenäums-Fragment Nr. 116// Kritische Friedrich-Schlegel-Ausgabe. München; Paderborn; Wien: Schöningh, 1967. Bd. 2. S. 182.

сти»и. Таким образом, сопоставительное чтение позволяет наблюдать постепенный процесс осмысления Беньямином художественного уровня собственного текста, приближающегося в отдельных фразах к представлениям о поэтическом творчестве.

Философское наследие Беньямина, воспринимаемое в контексте литературного творчества ХХ века, обнаруживает на первый взгляд не вполне очевидные схождения с рядом немецкоязычных произведений, считающихся исключительно художественными. Частично читателю доступны и плоды размышлений современных писателей и поэтов, нацеленных на осмысление подобного рода познавательных процессов, осуществляющихся посредством вербализации. Так, Гюнтер Грасс открывает художественное повествование «Из дневника улитки» (Aus dem Tagebuch einer Schnecke) (1972) словами рассказчика:

Имейте терпение. <...> Я хочу разговаривать с вами окольными (обходными) путями: иной раз вне себя и оскорбленно, порой беря свои слова обратно и снимая обвинения, то и дело завираясь, пока все не становится правдоподобным. Кое о чем мне хотелось бы основательно умолчать. Ту или иную часть от части события я предвосхищаю, тогда как другая часть произойдет только позднее, да и то лишь частично. Так что, если моя фраза извивается, мало-помалу омолаживается, вы не дергайтесь, не кусайте ногти. Поверьте, нет ничего более тягостного, чем достижение цели

прямиком. У нас ведь есть время. Да, это-то у нас

22

есть: вдосталь времени.

Представленный таким образом художественный метод Грасса можно, позволив себе иронизировать, в самом сжатом виде выразить словами «довраться до правды». Обеспечивающая это движение, в высшей степени характерная для Грасса совокупность приемов обнаруживает связь не только с его обширнейшим стихотворным наследием, но и с давней традицией, включающей как работу Клейста «О постепенном вызревании мысли в речи», так и философские труды Беньямина, осознанно выстраивавшего познаватель-

21. Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы. С. 5.

22. Перевод Е. А. Кацевой. См.: Грасс Г. Из дневника улитки //Собр. соч.: В 4 т. Харьков: Фолио, 1997. Т. 3. С. 337.

ную стратегию поэтическим образом, близким к приведенному выше описанию Грасса.

Поэтическое направление художественно-философских поисков Беньямина не удивляет. Действительно, стихотворные слова как будто льнули к нему и при жизни, и после смерти. Беньямин был автором более пятидесяти сонетов

в память о друге юности, покончившем с собой через нео тт и о о 23

сколько дней после начала Первой мировои воины , поэте-экспрессионисте Кристофе Фридрихе Хайнле (1894-1914), стихи которого философ долгие годы безуспешно пытался опубликовать. Это удалось лишь совсем недавно — исследователю Йоханнесу Штайцингеру в небольшой книжечке 2016 года с вынесенными на обложку словами, о которых так мечтал Беньямин: "Christoph Friedrich Heinle. Lyrik und Prosa"24. Основную часть издания составляют именно стихи. Сонеты же самого Беньямина долгие десятилетия считались утраченными и были обнаружены в 1981 году, став одним из самых значительных стихотворных открытий конца XX века.

Отдельными вехами на пути Беньямина в историю современной литературы стали и знаменитые сегодня стихотворения Бертольта Брехта, потрясенного смертью друга, а также лирические отклики Пауля Целана на наследие Беньямина. Примечательно, что самый ранний и пронзительный текст Брехта о гибели Беньямина под заголовком "W B" (1941) достиг читающей публики лишь в 2017 году, найденный в цюрихском архиве25. Его начальные слова—«даже смена/времен года/вызванная в памяти вовремя / должна была бы его/удержать»26, — написанные на крошечном листочке линованной бумаги, хранят память об утрате. Отклики из прошлого, доносящиеся до нас сквозь многократно повторившуюся с той поры «смену времен года», становятся частью современного искусства, уже в 2004-2005 годах подводившего в рамках масштабной берлинской выставки «Вальтер Беньямин и искусство современности» итоги влияния критика и философа на текущие художественные про-

23. Steizinger J. Zwischen Jugendbewegung und literarischer Avantgarde: Das Leben von Christoph Friedrich Heinle 1894-I9i4//Heinle Ch. F. Lyrik und Pro-sa/J. Steizinger (Hg.). B.: Kulturverlag Kadmos, 2016. S. 149-183, I76ff.

24. Heinle Ch. F. Lyrik und Prosa.

25. Bertolt Brecht: «W B»//Frankfurter Allgemeine. 15.12.2017. URL: https://faz. net/aktuell/feuilleton/buecher/frankfurter-anthologie/frankfurter-anthologie-w-b-von-bertolt-brecht-15342379.html.

26. Cm.: Ibidem.

цессы (сама выставка была приурочена к пятидесятилетию подготовленного Теодором Адорно издания трудов Бенья-мина).

Соответственно, тот факт, что для осмысления искусства нашего времени Беньямин оказывается чрезвычайно важной фигурой, не удивляет. Его представления о языке и литературе позволяют всмотреться в сегодняшнюю словесность с продуктивной дистанции, становятся своего рода бутылочной почтой, полной новостей из прошлого, вдруг достигших адресатов. Удобный образ Flaschenpost применительно к философскому наследию стал знаменит благодаря Теодору Адорно, многому научившемуся у Бень-ямина, а принимать послания из прошлого Беньямин действительно умел виртуозно, чутко улавливая схождения эпох. Так, знаменитое рассуждение о Франце Кафке «К десятой годовщине со дня смерти» (Zur zehnten Wiederkehr seines Todestages, 1934) Беньямин начинает с раскрытия сжатого послания из прошлого: бутылочная почта из XVIII века приносит анекдот о Потемкине и Шувалкине. Краткая история, известная по пушкинской публикации27 и достигшая Бень-ямина самыми окольными путями, понадобилась маститому философу для того, чтобы рассмотреть основополагающую загадку произведений его современника, оказавшего на него в высшей степени существенное влияние2®. Видимо, послание в бутылке оказалось для Беньямина столь актуальным и важным для осмысления окружающей его действительности, что он отдал найденный анекдот в газету, чтобы его напечатали под заглавием «Подпись» (Die Unterschrift). Более того, он еще дважды отдавал этот текст в газеты: он появился в Prager Tagblatt 5 августа 1934 года и в Frankfurter Zeitung 5 сентября того же года. Примечательно, что пронзительная и трагическая история о бутылочной почте найдется и в малой прозе самого Франца Кафки: «Старый листок» (Ein altes Blatt, 1917, опубл. 1919) представляет собой загадочное сообщение из прошлого, — точнее близкий по выразительности к знаменитым картинам Мунка (18931910) беззвучный крик о помощи из захваченного «номадами» города, достигающий читателя лишь много веков спустя.

27. Пушкин А.С. Table-talk//ncrnH. собр. соч.: В 10 т. М.: Наука, 1962-1965. Т. 8. С. 99. В исходной версии фамилия персонажа была не Шувалкин, а Петушков. В остальном совпадение очевидно.

28. Беньямин В. Франц Кафка. М.: Ad Marginem, 2013.

Работы разных лет свидетельствуют о том, что Бенья-мину было особенно удобно опираться в рассуждениях о настоящем на результаты наблюдений за давно прошедшим. Взгляд сквозь призму минувшего многократно помогал и в работе над «Происхождением немецкой барочной драмы». Так, в разделе «Барокко и экспрессионизм», ставшем, согласно наблюдению Сергея Ромашко, «прологом к дружбе Беньямина и Брехта»2®, критик, размышляя о барокко, исходит из представлений о внутреннем родстве поэтического творчества двух эпох:

Уже в 1904 году один из историков литературы этой эпохи заявил: «Мне <...> представляется, что художественное чувство (Gefühl) никогда за двести прошедших лет не было в своей основе столь родственно ищущей свой стиль барочной литературе, как художественное чувство наших дней. Внутренне опустошенные или глубоко встревоженные, внешне поглощенные формальными техническими проблемами, которые на первый взгляд имели мало общего с экзистенциальными проблемами того времени, — таковы были по большей части барочные поэты и сходные с ними, насколько об этом можно судить, по крайней мере те поэты нашего времени, которые придают характерный облик его творени-

ям»™

Далее Беньямин сопоставляет отдаленные друг от друга во времени драмы Мартина Опица (1597-1639) и Франца Вер-феля (1890-1945), в равной степени обнаруживающие особую скорбную природу. Ранее речь о подобного рода поэте с отчетливостью разворачивается уже в тексте «Значение языка в трауершпиле и трагедии»: «В обоих произведениях поэт был сосредоточен на языковом выражении жалобы и отклике на нее».

29. Ромашко С. Драматика литературы и драматика жизни: К истории книги Вальтера Беньямина//Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы. С. 280.

30. Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы. С. 38. В этом фрагменте Беньямин цитирует слова Виктора Манхаймера из работы о Гри-фиусе: Manheimer V. Die Lyrik des Andreas Gryphius: Studien und Materialien. B.: Weidmannsche Buchhandlung, 1904. S. 13.

31. Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы. С. 38-39.

Продолжая принципиально важное сопоставление, Беньямин обобщенно очерчивает основу, определившую родство эпох:

Ведь, подобно экспрессионизму, барокко—эпоха не определенной художественной практики, а, скорее, неукротимого художественного воления (Wollen). Так всегда обстоит дело с так называемыми эпохами упадка. Высшая действительность в искусстве —изолированное, завершенное произведение. Порой, однако, законченное произведение остается достижимым лишь для эпигонов. Это времена «упадка» искусств, их «волевого импульса» (Wollen)32.

Читая эти строки почти столетием позднее, легко заметить, что они замечательно пригодны в качестве призмы для наблюдения за последующими десятилетиями развития культуры, до настоящего времени включительно. Ее на протяжении авангардистской первой трети ХХ века вполне можно считать «ищущей свой стиль». Этот отказ от «своего стиля» осуществляется в пользу принципиальной дивергент-ности художественных процессов, в пользу многообразия свойств и признаков, действий и способов воздействия. Так, бутылочная почта Беньямина выявляет не вполне очевидное на первый взгляд единство художественной культуры ХХ и XXI веков, парадоксальным образом состоящее именно в ориентированности на многообразие и нацеленное на расширение спектра возможностей и обликов искусства экспериментальными путями.

Своего рода художественная версия in varietate concordiaзз, переживая процесс становления в искусстве многих стран, обнаруживает, благодаря внимательному чтению Беньямина, множественные родственные связи нашей эпохи, многообразно реагирующей на разрушение относительно целостных традиционных представлений об искусстве, с разносторонним и разновекторным наследием эпохи барокко. Возможно, именно «неукротимое художественное воление», подмеченное Беньямином, ответственно и за те многочисленные эксперименты в художественной сфере, к которым с очевидностью тяготеют обе эпохи — и эпоха барокко, и внутренне дифференцированный ХХ век, вновь

32. Там же. С. 39.

33. Единство в многообразии (лат.).

и вновь переживавший бурные всполохи и всплески экспериментального творчества.

Не зная о том, какие воплощения будут находить уже заметные линии развития искусства в дальнейшем, Бенья-мин проницательно всматривается в феномен экспрессионизма, который — как совокупность взаимосвязанных ключевых тенденций, с отчетливостью проявившихся в рамках десятилетия 1910-1920 годов, — на протяжении ХХ века найдет многообразные продолжения.

В особенностях, объединяющих словесное наследие эпохи барокко и экспрессионистическое творчество современников, Беньямин видит реакцию на Wucht des Weltgeschehens, обозначенную в переводе книги «Происхождение немецкой барочной драмы», как «мощь мировых событий»: «К этому добавляется стремление к простоватой грубости языка, благодаря которой он кажется способным устоять под мощью мировых событий»34. Если всмотреться в немецкую формулировку, суть сказанного проявится полнее. Слово Wucht обычно понимаемое как «мощь, сила», значит сверх того «ярость, размах» и связано, например, с выражением eine ganze Wucht, то есть «очень много», и с глаголом wuchern, «бесконтрольно и чрезмерно разрастаться». Составное существительное среднего рода Weltgeschehen, использованное Беньямином в единственном числе, представляет собой субстантивированный инфинитив, то есть исходную форму глагола, перешедшего в разряд существительных и, соответственно, подчеркивающую процессуаль-ность более или менее целостно воспринимаемого и протяженного во времени явления. Таким образом, Wucht des Weltgeschehens в точности значит не только «мощь мировых событий», но и «бесконтрольное и чрезмерное разрастание происходящего в мире», которое, по Беньямину, расшатывает возможности привычного языка, в результате устремляющегося на поиски новых способов сохранить или увеличить собственный потенциал.

Высказывание Беньямина, рассмотренное в этом аспекте, легко обнаруживает связь с последующей историей литературного, в особенности поэтического, творчества, действительно выявляющего на протяжении ХХ и XXI веков неудержимое стремление выстраивать художественную речь, которая могла бы соответствовать немыслимо расширившимся знаниям о происходящем в мире, а значит — со-

34. Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы. С. 39.

гласовываться с усиливающимся разрастанием, Wucht des Weltgeschehens в человеческом восприятии. Проблема огромных информационных объемов и, соответственно, когнитивных перегрузок, по касательной попавшая в поле зрения Беньямина задолго до ее более широкого осмысления, не только не исчезла на протяжении дальнейших десятилетий, но, напротив, обостряется. Оказавшись чрезвычайно актуальной и важной, она обусловливает соответствующую ей экспериментальную поэзию, стремящуюся соответствовать изменившемуся восприятию мира и создать условия для осмысления имеющихся языковых ресурсов, потребность в расширении которых нарастает.

Закономерно, что в такой ситуации особенная роль оказывается отведенной той сфере словесности, которая наиболее пригодна для демонстрации максимальных возможностей языка и их осмысления, то есть сфере поэтического. Именно в ней проблематика, связанная с языком и речью, в особенности художественной, становится доминирующей в такой степени, что бесчисленные произведения, на первый взгляд, не повествуют ни о чем находящемся за собственными пределами, сообщают исключительно о самих себе.

Поэтологическая поэзия, воплощающая самовосприятие, самоотражение и самоосмысление языка, в целом переживает очевидный период расцвета на протяжении ХХ-ХХ1 веков и создает условия, подобные тем, что утверждаются в «Значении языка в трауершпиле и трагедии» как необходимые для всего сущего, стремящегося выразить себя посредством языка и искусства. Исходя из традиций иудейской мистики и немецкого идеализма, вслед за рассуждениями Беньямина о трауершпиле, или исходя, например, из современной теории систем в духе Никласа Лумана, поэтические произведения можно рассматривать как преодоление немоты сущего посредством языка, приведенного в особенное состояние. Оно обеспечивает предельно возможную поэтическую отстраненность от узких, обыденных значений слов, от представлений об их связях с внеязыковыми реалиями. Так поэтическое слово, манифестируя главным образом, а подчас и почти исключительно, самое себя, приближается к представлениям о божественном Слове, сотворяющем мир.

Для Беньямина в «Значении языка в трауершпиле и трагедии» особенной художественной речью, совмещающей выражаемое и выразительное начала, хранящей по-

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

тенциальную возможность поименовать все вещи, связать слова и смыслы, стала речь звучащего трауершпиля. Сегодня, исходя из знаний о литературных процессах прошлых десятилетий, продолжение речи, воспринимаемой в духе Беньямина, легко найти в поэзии ХХ века, в особенности в так называемой герметичной лирике35, то есть в стихотворениях, с отчетливостью сопротивляющихся непосредственному, рационально обоснованному постижению.

Все более очевидный расцвет, переживаемый этой разновидностью словесного творчества на протяжении первой половины прошедшего столетия, отметил в 1956 году Гуго Фридрих знаменитым утверждением о поэзии и читателе в книге «Структура современной лирики», испытанной десятками переизданий: «Ее темная непроницаемость завораживает и запутывает его в равной мере»з6. Аналогичное наблюдение в 1989 году сделал и Дитер Лампинг:

Хотя лирическая речь и не должна непременно быть темной, непонятной, она все же периодически может таковою быть, что легко продемонстрировать не только с помощью стихотворений Пиндара, Ангелуса Силезиуса, Гонгоры или Блейка, но и прежде всего с помощью современной лирики. Темная непроницаемость даже стала для многих ее специфическим признакомЗ7.

Показательно, что при перечислении важных вех в истории «темной лирики» — фактически не столько герметичной, сколько предельно открытой для разнообразных интерпретаций — Лампинг, не обойдя вниманием творчество силезского вестника как вершину барочной поэзии, останавливается именно на романтически осмысленном наследии Уильяма Блейка, обозначив важнейшее влияние авторов рубежа XVIII и XIX веков на рассматриваемую систему преемственных связей. Традиция раннего Фридриха Шлегеля с его знаменитым наброском «О непонятно-

35. См. об истории этой разновидности поэтического творчества в немецкоязычном пространстве, напр.: Waldschmidt Ch. «Dunkles zu sagen»: Deutschsprachige hermetische Lyrik im 20. Jahrhundert. Heidelberg: Universitätsverlag Winter, 2011.

36. См: Friedrich H. Die Struktur der modernen Lyrik: von Baudelaire bis zur Gegenwart. Hamburg: Rowohlt, 1959. S. 10.

37. Lamping D. Das lyrische Gedicht: Definitionen zu Theorie und Geschichte der Gattung. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2000. S. 72.

сти» (Über die Unverständlichkeit) (1798-1799)38 или позднего Гёльдерлина, загадочные стихи которого и в 1990-е годы притягивали воображение поэтовЗ', находит многообразные воплощения в истории литературы ХХ века. Влияние Новалиса на современную словесность, возможно, менее очевидно, вместе с тем связь герметичной лирики с наследием знаменитого романтика также не вызывает сомнений, если обратиться к повести «Ученики в Саисе» (Die Lehrlinge zu Sais, 1799), появившейся одновременно с наброском «О непонятности» и опубликованной посмертно под редакцией Фридриха Шлегеля и Людвига Тика в 1802 году.

Произведение Новалиса открывается важным поэто-логическим утверждением, подготовленным несколькими предложениями первого абзаца и представленным речью загадочных голосов:

Издалека послышалось мне: «Непонятность есть только следствие непонимания; оно ищет то, что уже имеет, и тем самым ничего большего найти не может. Мы не понимаем языка потому, что язык сам себя не понимает, не хочет понимать; настоящий санскрит говорит, чтобы говорить, потому что говорить—его радость и его сущность». Немного спустя кто-то сказал: «Священные письмена не нуждаются в объяснении. Кто говорит правдиво, исполнен вечной жизни, и мнится нам, что письмо его чудесным образом сродни подлинным тайнам, ибо оно — один из аккордов вселенской симфо-

40

нии».

Древний язык, подобный «настоящему санскриту», по Но-валису, не стремится понимать себя и быть понятым, отступая от конкретных словесных значений, укорененных в давно исчезнувшей обыденности отдаленного прошлого. Слова этого языка, как бутылочная почта из иных времен,

38. См. о влиянии представлений Шлегеля, связанных с непониманием и непонятностью: Chaouli M. Die «Verwandtschaftstafeln der Buchstaben» und das große Lalula der Romantik//"Fülle der combination": Literaturforschung und Wissensgeschichte/B. J. Dotzler, S. Weigel (Hg.). München: Wilhelm Fink, 2005. S. 101-125.

39. См. сборник стихотворений современных поэтов, посвященный Гёль-дерлину: An Hölderlin: Zeitgenössische Gedichte/H. Gnüg (Hg.). Stuttgart: Reclam, 1993.

40. Новалис. Ученики в Саисе//Немецкая романтическая повесть: В 2 т. М.: Academia, 1935. Т. 1. С. 109-110.

как загадочные записи из «Старого листка» Франца Кафки, стремятся лишь вновь и вновь звучать непостижимой речью, оказываясь сродни звукам трауершпиля в понимании Беньямина.

Нечто близкое к таким образом воспринятому санскриту, в равной степени пригодному для написания поэтических художественных произведений и священных книг, живет и в стихотворном наследии ХХ столетия, оптимально соответствуя времени секуляризации культуры и интенсивных, а подчас отчаянных, поисков мировоззренческих оснований, согласующихся с изменившимся самовосприятием человека. Образцы письма, родственного но-валисовским «подлинным тайнам», во множестве находил для своей книги Гуго Фридрих среди поэтических публикаций первой половины ХХ века4-\ Во второй половине столетия литературную работу предшественников в пределах немецкоязычной словесности продолжили Готфрид Бенн, Пауль Целан, Ингеборг Бахман и другие авторы, благодаря

42

творчеству которых традиция «темной лирики»^ достигла небывалого расцвета и является самой влиятельной линией в поэтическом наследии Германии и Австрии. Неудивительно, что ключевые фигуры сегодняшней поэзии в этих странах с отчетливостью опираются именно на туманное наследие позднего Гёльдерлина. Так возникли важные стихотворные сборники ХХ1 века — Scardanelli (2009) Фридери-ке Майрёкер (р. 1924) и Hölderlin Reparatur (2008) Герхарда Фалькнера (р. 1951). О важности той же традиции для собственного творчества многократно писала и Ульрике Дрэ-знер (р. 1962), прежде чем закрепить отсылки к Гёльдерлину и Бенну на своей электронной странице в рубрике «Влия-ния»4з.

Литература ХХ и XXI веков в ее влиятельных поэтических разновидностях оказывает сопротивление жесткому и рациональному структурированию, одерживающему, казалось бы, все более очевидные и вместе с тем сомнительные победы во многих сферах человеческой жизни. Представители давней стихотворной традиции осознанно отступают на максимально возможную дистанцию от рас-

41. См. перевод этой книги на русский язык: Фридрих Г. Структура современной лирики: От Бодлера до середины двадцатого столетия. М.: ЯСК, 2010.

42. Подробнее об этой традиции см.: Lamping D. Lamping D. Das lyrische Gedicht: Definitionen zu Theorie und Geschichte der Gattung. Göttingen: Vanden-hoeck & Ruprecht, 2000.

43. Draesner U. Einflüsse. URL: http://draesner.de/einfluesse/.

судочной дискурсивности, пытаясь ограничить всепоглощающее человеческое стремление к обоснованию и объяснению любых явлений, стремясь сосредоточить внимание на том, что с очевидностью ускользает от схематизации и мыслительных клише. Поэзия пестует многообразие непонятности, предпочитая обманчивой точности нарочитую расплывчатость художественного высказывания, обеспечивающую ему почти предельную глубинную многозначность.

Так словесность всевозможными способами неуклонно повествует о том, что не допускает рационального постижения. В пределах этого повествования поэтическая речь принимает облик того, о чем она ведется. При взгляде со стороны литература в ее стихотворном существовании как будто сама уподобляется размышляющему о рационально непостижимом и постепенно впадающему в безумие шекспировскому Полонию, возникающему в тексте Беньямина. Напоминающий о речи Полония бурный расцвет «непонятной» поэзии происходит не только в согласии с бунтарским да-даистским лозунгом «безумному миру — безумное искус-

44

ство», но и вне ярко выраженных отчаянно-протестных настроений, явной общественной критики и отчетливой социальной ангажированности. В эпоху, отмеченную обманчивыми имитациями рациональности в самых разных сферах социальной жизни, включая манипуляции псевдологичными пропагандистскими выкладками, важная часть поэзии намеренно уподобляется безрассудной речи о безумии.

Постепенно — и с большой долей иронии — перенимая черты предмета собственного говорения, поэтическая традиция видоизменяется. Представленные еще Монтенем поэтические «прыжки и курбеты»45, многовековая игра приближений и отдалений, сплетение обнаруженных Грассом

о 46 °

«окольных путей»4б литературы в очередной раз достигают, казалось бы, предельной концентрации, которая оборачивается своего рода обнулением, сбросом отчетливо воспринимаемых смыслов, приводящим к актуализации потенциальных выразительных возможностей речи. Создавая отдельно

44. Об этом см. главу 1 «Генеалогия» и главу 2 «История» книги В. Д. Седельника «Дадаизм и дадаисты»: Седельник В. Д. Дадаизм и дадаисты. М.: ИМЛИ РАН, 2010.

45. Монтень М. Опыты.

46. Перевод Евгении Кацевой. См.: Грасс Г. Из дневника улитки.

взятый «безумный», рационально не вполне постижимый текст, конкретные смыслы которого могут быть созданы лишь в сознании читателя, словесность добирается, путями Грасса — «довирается», до множества индивидуальных «правд» более или менее своеобразных читательских трактовок. Участие в этом движении литературы объединяет читателей Гёльдерлина, Бенна, Целана с ценителями конкретной экспериментальной поэзии 1960-1970-х годов и приверженцами современных художественных перформансов, опирающихся на использование новейшей дигитальной техники.

Движение, в процессе которого сегодня развиваются новые языки поэзии, напоминающие о ее истоках и самом отдаленном прошлом, необходимо предполагает пересечение всевозможных границ. Такая ориентированность литературы на выход за собственные пределы давно очевидна и уже на протяжении длительного времени остается предметом размышлений47. Заинтересованный читатель уподобляется зрителю, постепенно овладевшему — в согласии с представлениями Беньямина — способностью воспринимать трауер-шпили с предельной глубиной. Подобного рода читатель воспринимает слова не как носители определенных значений, что можно было бы соотнести с представлениями Беньямина о трагедии, а как элементы бесконечной музыкальной игры. Осмыслить итоги наблюдений за ней могут позволить результаты продолжающегося освоения наследия Беньямина, которые дополнят достижения рецептивной эстетики и применимые для изучения поэзии наррато-

48

логические находк^.

Ориентированность на этот фундаментальный сдвиг восприятия объединяет современную поэзию с близким Беньямину творчеством экспрессионистов, которым он посвятил не только свои теоретические размышления. Чрезвычайно показателен и тот факт, что философ и сам участвовал в художественной деятельности вокруг журнала

47. См. сборники современной немецкоязычной экспериментальной поэзии с программным названием «Пересечения границ» 2006 и 2010 годов: Grenzüberschneidungen: Poesie Visuell Interkulturell/G. Vallaster (Hg.). Wien: Edition ch, 2006; Grenzüberschneidungen: Ein Polylog der Visuellen Poesie/J. Kaminskaja, G. Vallaster (Hg.). Wien: Edition ch, 2010.

48. Schönert J. et al. Lyrik und Narratologie: Text-Analysen zu deutschsprachigen Gedichten vom 16. zum 20. Jahrhundert. B.; N.Y.: De Gruyter, 2007.

«Акцион»49 вместе с Кристофом Фридрихом Хайнле50, настолько важным для Беньямина, что и по прошествии многих лет после гибели поэта он называл его единственно: мой дру^1.

Когда в 1917 году Беньямин переслал Гершому Шоле-му (1897-1982)52 манускрипт своей работы о романе Достоевского «Идиот» (Der Idiot von Dostojewski, 1917), Шолем, обладавший уникальным даром читателя, воспринял сочинение философа как сложную отсылку к судьбе Кристофа Фридриха Хайнле и сообщил об этом в ответном письме. Пораженный неожиданным открытием, Беньямин 3 декабря 1917 года с восторгом написал Шолему о своей радости по поводу их удивительного дружеского взаимопонимания и душевной близости:

С тех пор как я получил ваше письмо, у меня на душе праздник. Я вступил в новую эпоху моей жизни—поскольку то, что с космической скоростью отделяло меня от всех людей и на лету превращало ближайшие связи в их смутные тени, неожиданно возникает в другом пространстве и связывает в одно целое53.

Вне всякого сомнения, эпоха, выявляющая связи Беньямина с его современниками и потомками, не закончилась после его смерти, а, напротив, продолжается и сегодня.

Библиография

Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы. М.: Аграф, 2002. Беньямин В. Франц Кафка. М.: Ad Marginem, 2013.

Бродский И. Европейский воздух над Россией: Интервью Анни Эпельбу-эн//Большая книга интервью. М.: Захаров, 2000. С. 130-153.

49. Steizinger J. Zwischen Jugendbewegung und literarischer Avantgarde: Das Leben von Christoph Friedrich Heinle 1894-1914//Heinle Ch. F. Lyrik und Prosa/ J. Steizinger (Hg.). B.: Kulturverlag Kadmos, 2016. S. 176ff.

50. Беньямин опубликовал в журнале «Акцион» две статьи (1913, 1914), в которых нашел отражение опыт экспрессионистского поколения. См. об этом: Ришар Л. Энциклопедия экспрессионизма. М.: Республика, 2003. С. 370.

51. Scholem G. Walter Benjamin: die Geschichte einer Freundschaft. B.: Suhr-kamp, 2016. S. 19.

52. О дружбе Беньямина с Шолемом см.: Benjamin-Handbuch: Leben — Werk— Wirkung/B. Lindner (Hg.). Stuttgart; Weimar: Metzler. S. 59ff. Воспоминания Шо-лема об этой дружбе: Scholem G. Walter Benjamin: die Geschichte einer Freundschaft. B.: Suhrkamp, 2016.

53. Benjamin W. Briefe/G. Scholem, Th. W. Adorno (Hg.). Fr.a.M.: Suhrkamp, 1978. S. 398.

Грасс Г. Из дневника улитки//Собр. соч.: В 4 т. Харьков: Фолио, 1997. Т. 3.

Монтень М. Опыты//Избр. соч.: В 3 т. М.: Голос, 1992. Т. 3.

Новалис. Ученики в Саисе//Немецкая романтическая повесть: В 2 т. М.: Academia, 1935. Т. 1. С. 109-144.

Пушкин А. С. Table-talk// Полн. собр. соч.: В 10 т. М.: Наука, 1962-1965. Т. 8. С. 89-115.

Ришар Л. Энциклопедия экспрессионизма. М.: Республика, 2003.

Ромашко С. Драматика литературы и драматика жизни: К истории книги Вальтера Беньямина//Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы. М.: Аграф, 2002. С. 271-281.

Седельник В.Д. Дадаизм и дадаисты. М.: ИМЛИ РАН, 2010.

Фридрих Г. Структура современной лирики: От Бодлера до середины двадцатого столетия. М.: ЯСК, 2010.

Хлебников В. Бобэоби пелись губы...//Он же. Творения. М.: Советский писатель, 1987.

Шекспир В. Трагедия о Гамлете, принце Датском//Полн. собр. соч.: В 8 т. Л.: Academia, 1936. Т. 5. С. 1-175.

An Hölderlin: Zeitgenössische Gedichte/H. Gnüg (Hg.). Stuttgart: Reclam, 1993.

Benjamin-Handbuch: Leben — Werk — Wirkung/B. Lindner (Hg.). Stuttgart; Weimar: Metzler.

Benjamin W. Briefe/G. Scholem, Th. W. Adorno (Hg.). Fr.a.M.: Suhrkamp, 1978.

Bertolt Brecht: „W B"// Frankfurter Allgemeine. URL: https://faz.net/aktuell/feuil-leton/buecher/frankfurter-anthologie/frankfurter-anthologie-w-b-von-ber-tolt-brecht-15342379.html.

Chaouli M. Die "Verwandtschaftstafeln der Buchstaben" und das große Lalu-la der Romantik//"Fülle der combination": Literaturforschung und Wis-sensgeschichte/B.J. Dotzler, S. Weigel (Hg.). München: Wilhelm Fink, 2005. S. 101-125.

Draesner U. Einflüsse. URL: http://draesner.de/einfluesse/.

Friedrich H. Die Struktur der modernen Lyrik: von Baudelaire bis zur Gegenwart. Hamburg: Rowohlt, 1959.

Grenzüberschneidungen: Ein Polylog der Visuellen Poesie/J. Kaminskaja, G. Val-laster (Hg.). Wien: Edition ch, 2010.

Grenzüberschneidungen: Poesie Visuell Interkulturell/G. Vallaster (Hg.). Wien: Edition ch, 2006.

Heinle Ch. F. Lyrik und Prosa/J. Steizinger (Hg.). B.: Kulturverlag Kadmos, 2016.

Homann R. Theorie der Lyrik: Heautonome Autopoiesis als Paradigma der Moderne. Fr.a.M.: Suhrkamp, 1999.

Knörrich O. Lexikon lyrischer Formen. Stuttgart: Kröner, 2005.

Lamping D. Das lyrische Gedicht: Definitionen zu Theorie und Geschichte der Gattung. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2000.

Manheimer V. Die Lyrik des Andreas Gryphius: Studien und Materialien. B.: Weid-mannsche Buchhandlung, 1904.

Menninghaus W. Unendliche Verdopplung: Die Frühromantische Grundlegung der Kunstkritik im Begriff absoluter Selbstreflexion. Fr.a.M.: Suhrkamp, 1987.

Schlegel F. Athenäums-Fragment Nr. 116//Kritische Friedrich-Schlegel-Ausgabe. München; Paderborn; Wien: Schöningh, 1967. Bd. 2.

Scholem G. Walter Benjamin: die Geschichte einer Freundschaft. B.: Suhrkamp, 2016.

Schönert J., Huhn P., Stein M. Lyrik und Narratologie: Text-Analysen zu deutschsprachigen Gedichten vom 16. zum 20. Jahrhundert. B.; N.Y.: De Gruyter, 2007.

Shakespeare W. Hamlet, Prince of Denmark. L.: J.M. Dent, 1897.

Steizinger J. Zwischen Jugendbewegung und literarischer Avantgarde: Das Leben von Christoph Friedrich Heinle 1894-1914//Heinle Ch. F. Lyrik und Prosa/ J. Steizinger (Hg.). B.: Kulturverlag Kadmos, 2016. S. 149-183.

Von Kleist H. Über die allmähliche Verfertigung der Gedanken beim Re-den//Sämtliche Werke. Brandenburger Ausgabe. Fr.a.M.; Basel: Stroemfeld, 2007. Bd. 2 (9).

Waldschmidt Ch. "Dunkles zu sagen": Deutschsprachige hermetische Lyrik im 20. Jahrhundert. Heidelberg: Universitätsverlag Winter, 2011.

From Literature to Philosophy

Juliana Kaminskaja. Saint Petersburg University (SPbU), Saint Petersburg, Russia, y.kaminskaya@spbu.ru.

The article presents the possible paths to the philological development of the first translated and little-known work of Walter Benjamin The Role of Language in Trauerspiel and Tragedy. Based on the key problematics of the fragment, associated with the expressive possibilities of language, and by focusing on the features of the unusual philosophical speech, it is possible to consider the text as part of the tradition of poetic speaking in the spirit of Michel de Montaigne. The resonance of readers' impressions of Benjamin, connecting the works of Shakespeare and Goethe with the legacy of expressionist poets, speaks to the philosopher's unique understanding of the verbal side of his own reflections. A striking organic fusion of the factors "how is it said?" and "about what is said?" in Benjamin's text is demonstrated by a selective analysis of individual phrases supported by appeals to the modern theory of poetry. Balancing on the borders of philosophy, literature, and philology, Benjamin aims to create the optimal conditions for language, traditionally striving to demonstrate the maximum extent of his capabilities in the artistic sphere. Such an orientation of the philosopher determines the fundamental similarity of his early fragment and the elements of the history of literature that are relevant today — from reflections of Friedrich Schlegel "On Incomprehensibility" and Heinrich von Kleist "On the Gradual Construction of Thoughts During Speech" to Joseph Brodsky's famous formula "the poet is the means or instrument of language" and the broadest ideas about literary communication that form modern experimental creativity. As a result, it turns out that Benjamin's legacy is a well-functioning prism that allows us to consider how the painful feeling of insufficient verbal resources and the acute need for diverse attempts, through poetic means, to study and expand the expressive possibilities of speech are manifested in art of the XX and early XXI centuries.

Keywords: Walter Benjamin; literature; poetry; autoreference; philosohhy; Trauerspiel.

References

An Hölderlin: Zeitgenössische Gedichte (Hg. H. Gnüg), Stuttgart, Reclam, 1993. Benjamin W. Frants Kafka [Franz Kafka], Moscow, Ad Marginem, 2013. Benjamin W. Proiskhozhdenie nemetskoi barochnoi dramy [Ursprung des deutschen

Trauerspiels], Moscow, Agraf, 2002. Benjamin-Handbuch: Leben—Werk—Wirkung (Hg. B. Lindner), Stuttgart, Weimar, Metzler.

Bertolt Brecht: „W B". Frankfurter Allgemeine, December 15, 2017. URL: http: //faz. net/aktuell/feuilleton/buecher/frankfurter-anthologie/frankfurter-antholo-gie-w-b-von-bertolt-brecht-15342379.html. Brodsky J. Evropeiskii vozdukh nad Rossiei': interv'iu Anni Epel'buen [European Air Over Russia: An Interview by Annie Epelboin]. Bol'shaya kniga interv'yu [Big Book of Interviews], Moscow, Zakharov, 2000, pp. 130-153.

Chaouli M. Die "Verwandtschaftstafeln der Buchstaben" und das große Lalu-la der Romantik. "Fülle der combination": Literaturforschung und Wissensgeschichte (Hg. B.J. Dotzler, S. Weigel), München, Wilhelm Fink, 2005, S. 101-125.

Draesner U. Einflüsse. Ulrike Draesner. URL: http://draesner.de/einfluesse/.

Friedrich G. Struktura sovremennoi liriki: Ot Bodlera do serediny dvadtsatogo stoletiya [The Structure of Contemporary Lyrics: From Baudelaire to the Mid-Twentieth Century], Moscow, Iazyki slavianskikh kul'tur, 2010.

Friedrich H. Die Struktur der modernen Lyrik: von Baudelaire bis zur Gegenwart, Hamburg, Rowohlt, 1959.

Grass G. Iz dnevnika ulitki [From the Diary of a Snail]. Sobr. soch.: V 4 t. [Collected Works: In 4 vols], Khar'kov, Folio, 1997, vol. 3.

Grenzüberschneidungen: Ein Polylog der Visuellen Poesie (Hg. J. Kaminskaja, G. Val-laster), Wien, edition ch, 2010.

Grenzüberschneidungen: Poesie Visuell Interkulturell (Hg. G. Vallaster), Wien, edition ch, 2006.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Heinle Ch. F. Lyrik und Prosa (Hg. J. Steizinger), Berlin, Kulturverlag Kadmos, 2016.

Homann R. Theorie der Lyrik: Heautonome Autopoiesis als Paradigma der Moderne. Frankfurt am Main, Suhrkamp, 1999.

Khlebnikov V. Bobeobi pelis' guby... [Bo-beh-oh-bee is the Lipsong...]. Tvoreniya [Artworks], Moscow, Sovetskii pisatel', 1987.

Knörrich O. Lexikon lyrischer Formen, Stuttgart, Kröner, 2005.

Lamping D. Das lyrische Gedicht: Definitionen zu Theorie und Geschichte der Gattung, Göttingen, Vandenhoeck & Ruprecht, 2000.

Manheimer V. Die Lyrik des Andreas Gryphius: Studien und Materialien, Berlin, Die Lyrik des Andreas Gryphius, 1904.

Menninghaus W. Unendliche Verdopplung: Die Frühromantische Grundlegung der Kunstkritik im Begriff absoluter Selbstreflexion, Frankfurt am Main, Suhrkamp, 1987.

Montaigne M. Opyty [Experiments]. Izbr. soch.: V 3 t. [Selected Works: In 3 vols], Moscow, Golos, 1992, vol. 3.

Novalis Ucheniki v Saise [The Disciples at Sais]. Nemezkaya romanticheskaya povest': V 2 t. [German Romantic Novel: In 2 vols], Moscow, Academia, 1935, vol. 1, pp. 109-144.

Pushkin A. S. Table-talk. Poln. sobr. soch.: V10 t. [Complete Works: In 10 vols], Moscow, Nauka, 1962-1965, vol. 8, pp. 89-115.

Richard L. Entsiklopediya ekspressionizma [Encyclopedia of Expressionism], Moscow, 2003.

Romashko S. Dramatika literatury i dramatika zhizni: K istorii knigi Val'tera Ben'yamina [Drama of Literature and the Drama of Life: to the History of Walter Benjamin's Book]. In: Benjamin W. Proiskhozhdenie nemetskoi ba-rochnoi dramy [Ursprung des deutschen Trauerspiels], Moscow, Agraf, 2002, pp. 272-281.

Schlegel F. Athenäums-Fragment Nr. 116. Kritische Friedrich-Schlegel-Ausgabe, München, Paderborn, Wien, Schöningh, 1967, Bd. 2.

Scholem G. Walter Benjamin: die Geschichte einer Freundschaft, Berlin, Suhrkamp, 2016.

Schönert J., Huhn P., Stein M. Lyrik und Narratologie: Text-Analysen zu deutschsprachigen Gedichten vom 16. zum 20. Jahrhundert, Berlin, New York, De Gruyter, 2007.

Sedel'nik V. D. Dadaizm i dadaisty [Dadaism and the Dadaists], Moscow, IMLI RAN, 2010.

Shakespeare W. Hamlet, Prince of Denmark, London, J.M. Dent, 1897.

Shakespeare W. Tragediya o Hamlete, printse Datskom [The Tragedy of Hamlet, Prince of Denmark]. Poln. sobr. soch.: V 8 t. [Complete Works: In 8 vols], Leningrad, Academia, 1936, vol. 5, p. 1-175.

Steizinger J. Zwischen Jugendbewegung und literarischer Avantgarde: Das Leben von Christoph Friedrich Heinle 1894-1914. In: Heinle Ch. F. Lyrik und Prosa (Hg. J. Steizinger), Berlin, Kulturverlag Kadmos, 2016, S. 149-183. Von Kleist H. Über die allmähliche Verfertigung der Gedanken beim Reden. Sämtliche Werke. Brandenburger Ausgabe, Frankfurt am Main, Basel, Stroem-feld, 2007, Bd. 2 (9).

Waldschmidt Ch. "Dunkles zu sagen": Deutschsprachige hermetische Lyrik im 20. Jahrhundert, Heidelberg, Universitätsverlag Winter, 2011.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.