CC BY
37
ОТ ЕДИНИЦ ТЕКСТА К ЕДИНИЦАМ КОМПОЗИЦИИ Н.В. Панченко
Теория текста за полувековое существование накопила свои «традиционно решаемые» вопросы: состав текстовых категорий, состав текстовых единиц, состав и количество текстовых уровней и др. Все эти перечисленные проблемы являются наследием лингвистики текста 60-80 годов прошлого века. Бурная дискуссия, развивавшаяся на страницах научных сочинений относительно основной текстовой единицы, касалась прежде всего вопросов ее наименования: сложное синтаксическое целое, сверхфразовое единство, абзац, коммуникативный блок, текстовый фрагмент, тематическое единство и пр. Постепенно в конкурентной борьбе победили две номинации: сложное синтаксическое целое и сверхфразовое единство. Однако ни сами эти единицы, ни спор относительно них не отражают сущности текста как особого феномена. То, от чего предостерегал Л.С. Выготский - разложение текста на элементы, которые не содержат в себе свойств целого, - как раз и произошло в лингвистике текста с ее стремлением поделить текст на сложные синтаксические целые, сверхфразовые единства и другие фрагменты, превышающие предложение. Несмотря на все старания лингвистики текста и ее ответвлений, избежать элементности анализа не удалось. Проблема, думается, заключается в том, что ни сложное синтаксическое целое, ни сверхфразовое единство, ни абзац, ни диктема (еще одна современная попытка решить названную проблему [Блох 2000]) не отражают природы текста. Во многом именно здесь кроется причина перманентного обращения теории текста к данному вопросу и возникновения все новых и новых версий о составе текстовых единиц [Дымарский 2001, Золотова, Онипенко, Сидорова 1998 и др.].
Представляется, что к решению вопроса о единицах текста необходимо подойти с другой стороны. Дело в том, что лингвистика текста традиционно пыталась, да и сейчас пытается [Милевская 2001, Сыров 2005], во-первых, рассматривать текст в контексте языковых единиц, приписывая ему статус наивысшей, во-вторых, под единицей текста понимать результат членения без остатка текста на линейно расположенные элементы.
Первая исходная посылка является прямым следствием введения текста в круг собственно лингвистических объектов и узаконивания его лингвистического статуса. В жестко заданной системно-структурной парадигме 60-70 годов ХХ века текст мог рассматриваться только в пределах дихотомии язык / речь как единица того или другого (кстати, споры о том, единицей чего - языка или речи - является текст, до сих пор не иссякли, хотя и утратили свою остроту). Однако все попытки описать текст как единицу наивысшего уровня языка не увенчались успехом, так как, во-первых, согласно уровневой модели языка единицами текста должны быть единицы нижележащих уровней, а во-вторых, неясен уровень языка, в который входит текст.
Что касается единиц, составляющих текст, то лингвистика текста практически игнорировала указанное положение, признавая, что ни слово, ни предложение не могут быть единицами текста, статус же единицы приписывался некоторому фрагменту, удовлетворяющему ряду требований: требованию единства темы, требованию грамматической оформленности и пр. Попытку обнаружить уровень языка, составной частью которого является текст, предпринял Л.Н. Мурзин [1994], усматривая таковым уровень культуры в той ее части, которая состоит из вербальных текстов.
Указанные противоречия свидетельствуют о непродуктивности определения текста в системе язык / речь.
Попытку разрешения этого противоречия предпринимает С.Г. Ильенко и ее ученики путем расширения бинарной оппозиции язык -речь до трехчленной: язык - речь - текст [Дымарский 2001, Ильенко 1990, Максимова 2005]. Некоторая неопределенность такого рода противопоставления обусловлена расплывчатостью толкования прежде всего срединного члена - речи. Рассуждения на эту тему не слишком убеждают, поскольку практически не ясно, как в указанной системе различаются текст и речь.
Представляется, что нужно уйти от прямолинейного решения этого вопроса и обратиться к иным моделям коммуникативного речевого взаимодействия, где текст, действительно, «главный герой», а не противопоставлен традиционным объектам структурной лингвистики. Текст является единицей коммуникации, где только и провялятся основные текстовые свойства и признаки. Без учета коммуникативной среды бессмысленно не только рассуждать о текстовых категориях, сущности текста, но и ставить вопрос о единице текста.
Возможный вариант решения проблемы о принципах выделения единицы текста содержится в традиции рассмотрения вопроса о единице языка художественной литературы (В.В. Виноградов, Г.О. Винокур,
Ю.М. Лотман). Именно в рамках науки о теории художественной речи была предложена идея единицы, которая обладает несомненным текстообразующим потенциалом. В.В. Виноградов назвал в качестве такой единицы символ, особенность единицы поэтического языкознания Г.О. Винокур усматривал во внутренней форме, а Ю.М. Лотман основу художественного текста видел в метафоре. Объединяющим началом всех этих единиц является совмещение в одном текстовом фрагменте (при этом величина фрагмента не имеет значения) двух противоположных тенденций. Именно нахождение на границе, принадлежность сразу двум (или более) пространствам сообщает данному текстовому элементу текстообразующий потенциал и трансформационную силу.
В.В. Виноградов в статье «О поэзии Анны Ахматовой (Стилистические наброски)» [1976] разрабатывает понятие единицы языка художественной литературы - символа, основой которого служит столкновение языковых элементов различной стилевой принадлежности, что создает требующее разрешения противоречие, останавливающее мерное, линейное развертывание текста. Символ, по В.В. Виноградову, обязательно имеет более одного пути развертывания. Пути эти возникают в результате столкновения языковых единиц, своеобразного синтаксического оксюморона (на уровне структуры или смысла). Выделенные В.В. Виноградовым типы таких символических единиц в поэзии А. Ахматовой имеют одну особенность - способность к трансформации смысла предыдущих и последующих элементов текста. При этом наибольшей трансформационной силой обладают символы, расположенные в конце текста. Именно их влияние распространяется на текст ретроспективно (в лингвистике текста это явление частично было описано как ретроспективная связность [Гальперин 1981]).
Г.О. Винокур двойственность единицы художественного текста видел во внутренней форме, сущность которой определяется тем, что в поэтическом языке «о д н о содержание, выражающееся в звуковой форме, служит ф о р м о й д р у г о г о содержания, не имеющего особого языкового выражения» [Винокур 1990, с. 28]. Единица поэтического языка обладает рядом признаков (мотивированность, идиоматичность, рефлексивность), в которых и проявляется ее постоянное пограничное состояние.
В тексте, особенно художественном, слова выступают вместе с общеязыковым значением и как «местоимения - знаки для обозначения еще не выясненного содержания» [Лотман 2000, с. 201]. Это «невыясненное содержание» конструируется только в пространстве текста, за счет связей одного элемента с другим, с одной стороны, и сохранения потенциальных связей этого элемента с остальными, с другой
стороны. Элементы текста, объединяясь в его структуре, являются одновременно эквивалентными и различными, принадлежат парадигматической и синтагматической оси текста, в чем и проявляется «двойственность», которую нельзя устранить, поскольку она является необходимым условием существования текста. В этом проявляется принцип метафоры: соединение разнородных элементов и образование посредством этого рядов эквивалентностей.
Таким образом, проблема текстовых единиц теснейшим образом связана с вопросом композиционного описания текста, несмотря на давнюю историю которой, до сих пор не выработавшую ни единства подходов и описаний, ни, как следствие, единиц композиционного построения текста. Да и само понятие композиции чаще всего отождествляется с жесткой схемой, фиксирующей и останавливающей текст в процессе его коммуникативного осуществления. Коммуникативной динамической природе текста может соответствовать только в свою очередь коммуникативное и динамическое представление о композиции как постоянно совершающегося построения текстовых элементов в процессе взаимодействия автор - текст - читатель.
Проблема единиц коммуникативных динамических феноменов текста и его композиции ощущается тем более остро, что традиционные категории и способы очевидно не подходят для описания композиционного построения современных текстов. Причина этого не только в том, что современная литература дает нам бесчисленные образцы, не укладывающиеся в жестко схематизированные представления (см., например, зафиксированную М.Я. Дымарским неприложимость к модернистскому и постмодернистскому тексту традиционного описания сверхфразового уровня организации текста [Дымарский 2001, с. 257-305]). И даже не в том, что изменяется сам механизм композиционной организации современного текста. Неоднозначную референтную отнесенность отмечали исследователи и по отношению к классическому повествованию: В. Шмид указывает на соприсутствие в тексте «Пиковой дамы» А.С. Пушкина двух конкурирующих референтов - любовной истории и азартной игры. При этом ни один из референтов «со свойственным ему смыслом не выбывает из игры», и одновременно ни один «сам по себе не способен охватить в полной мере историю Германна» [Шмид 1998, с. 115-116]. Причина, думается, кроется в самом исследовательском подходе, стремящемся к универсальному объяснению, предполагающему принципиальную сводимость множества референтов к одному главному, служащему объединяющим началом. Однако появление новых форм, способов организации текста лишает эти модели объяснительной силы. Одновременно универсализация ведет к крайней
схематизации, упрощению описания композиционного построения текста (см., например, максимально обобщенное понимание композиции как присутствия в тексте трех частей - введения, основной части и заключения), что приводит к закрытию данной проблемы и лишению подобного рода моделей эвристического потенциала.
Вопрос о том, какие элементы в тексте имеют композиционную значимость, все или не все компоненты текста приобретают статус текстообразующих единиц, был поставлен в трудах формальной школы. Так, анализируя композицию «Шинели» Гоголя, Б. Эйхенбаум не просто выделяет приемы, описывает их сцепления и взаимодействия, но и обращает внимание на то, что отдельный прием, например контраст, может придать всей композиции иной характер [Эйхенбаум 1986]. Это очень важное замечание, на наш взгляд, не было оценено в дальнейшем. Суть его в том, что не все приемы равнозначны, как неравнозначны и все элементы текста - именно то, что игнорировала в своих теоретических построениях лингвистика текста. Б. Эйхенбаум подметил способность отдельных приемов, элементов композиционного построения изменять не только весь последующий ход, но и влиять на предыдущее построение текста, перестраивая заново всю композиционную организацию текста. Единицами текста являются те, которые имеют способность к трансформации текстового материала, располагающегося справа и слева от них.
Следовательно, каждый языковой элемент не может иметь композиционную значимость: «Композиционно значимы лишь те элементы, которые являются трансляторами тематической структуры, и правила соответствия между абстрактной композиционной схемой и конкретной семантической композицией текста действительны только для них» [Золян 1986, с. 70]. Несмотря на некоторую категоричность данного утверждения, тем не менее в этом подходе отражен различный статус единиц композиции текста. Однако вопрос о том, что происходит с элементами текста в процессе композиционного построения, каким законам они подчиняются, что определяет выделенность / фоновость элемента текста в композиционном построении, остается пока открытым. (Исследователи в большинстве случаев руководствуются собственной интуицией либо рассматривают как выделенные риторические фигуры и тропы в составе текста.) Традиционное решение проблемы композиции, в том числе и структуралистское, не дает ответа на данный вопрос.
У. Чейф отмечал, что информация может находиться в двух состояниях: актуальном (сознание) и потенциальном, то есть в накоплении (память): «... "содержимое сознания" является знанием, которое активизируется, или "высвечивается", в любой данный момент времени, а
содержимое памяти не активно, не "высвечено" в данный момент, но все же некоторым образом "присутствует" в уме» [2001, с. 5-6]. Таким образом, под воздействием определенных факторов эта информация может быть в нужный момент извлечена и отредактирована. Текстовый элемент приводится в актуальное состояние, остальные же прибывают с состоянии покоя. Отдельный актуализированный элемент это и есть единица текста (актуализатор). Актуализатор способен организовать один композиционный вариант, но при этом в тексте наличествуют и другие варианты, которые могут быть активизированы в другой момент времени.
Фактор выделенности предопределяет статус актуализатора композиционного построения. Эту выделенность обеспечивает нахождение данной текстовой единицы на границе текстового пространства. Актуализаторы композиционного построения характеризуются расположением на границе и неоднозначностью интерпретации по отношению к составляющим коммуникативного акта. Например, неоднозначность референтной отнесенности, неоднозначность адресантной составляющей (явление несобственно-прямой речи), неоднозначность контакта, неоднозначность принадлежности и данному тексту, и среде (коммуникативной и культурной) и т.д. Нахождение на границе пространств сообщает актуализатору свойство перекодирующего устройства. Элементы одного пространства перекодируются в элементы другого пространства. Перекодировка, предстающая в тексте как трансформация текстового материала под влиянием актуализатора композиционного построения, осуществляется за счет эквивалентности, которая является одним из основных организующих принципов художественного текста, по мнению Ю.М. Лотмана [2000, с. 56]. Эквивалентными становятся, помимо элементов, обладающих лингвистической семантической эквивалентностью, элементы текста, не являющиеся таковыми в языке. Все вместе они образуют различные цепочки-структуры эквивалентностей в пределах разных композиционных вариантов.
Эквивалентность единиц текста не является однозначной и жестко заданной. Каждый актуализатор способен к созданию собственного ряда эквивалентностей. Эти ряды могут вступать в различные отношения друг с другом (отношения включения, пересечения, отождествления, непересечения). В некотором смысле они тоже образуют цепочку-структуру эквивалентностей, но это эквивалентность не единиц, образующих композиционный вариант, а эквивалентность второго порядка - эквивалентность композиционных вариантов. Однако и здесь отношения между ними не являются однозначными, а скорее представляют собой отношения соответствия - несоответствия, что
согласуется с идеей Ю.М. Лотмана о взаимной переводимости -непереводимости языков, на которых создается текст [Лотман 1996].
Единица текста с необходимостью реализует основные свойства целого. Актуализатор как единица вполне отвечает этим требованиям. Согласно Ю.М. Лотману, в тексте, в частности в художественном, «одновременно работают два противоположных механизма: один стремится все элементы текста подчинить системе, превратить их в автоматизированную грамматику, без которой невозможен акт коммуникации, а другой - разрушить эту автоматизацию и сделать самое структуру носителем информации» [2000, с. 82]. Актуализатор как единица текста воплощает в себе это существенное свойство текста: он деавтоматизирует восприятие, создает то, что нарушает мерность, линейность развертывания словесных рядов в пределах композиционного единства (об этом же писали формалисты - В.Б. Шкловский, Ю.Н. Тынянов, Б. Эйхенбаум и В.В. Виноградов, который определял сущность символа - единицы языка художественной литературы - как перебив структуры, вывод из автоматизма восприятия). Одновременно актуализатор запускает механизм построения композиционного варианта, в определенном смысле автоматизируя дальнейшее восприятие текста, задавая вектор его развертывания, управляющий текстовой организацией.
Если обратиться к традиционным строевым единицам текста, выделяемым лингвистикой текста, то нужно констатировать, что ни одна из них не обладает базовым сущностным свойством и, следовательно, не может претендовать на статус текстовой единицы, а является лишь текстовым материалом. Трансформируемость же текстового материала под влиянием актуализатора композиционного построения базируется на одном из глубинных свойств текста, отмеченных Ю.М. Лотманом, -«способность элемента текста входить в несколько контекстных структур и получать соответственно различное значение» [2000, с. 70].
Общее при композиционном построении - сами модели построения (код), пространство текста, сигналы композиционного построения. Однако в силу вариативности композиции результат деятельности построения варианта текста не будет обязательно совпадать, поскольку существует вариативная, несовпадающая зона. Очевидно, чем больше сигналов композиционного построения, тем вариативнее результат. Однородность таких сигналов уменьшает количество возможных вариантов.
Рассмотрим на примере формирование единицы композиционного построения - актуализатора - на материале рассказа Т. Толстой «Поэт и муза».
Актуализатором варианта композиционного построения текста является высказывание: «После работы она заходила за ним в его
кабинет - никакой романтики: уборщица вытряхивает урны, шваркает мокрой шваброй по линолеуму, а Аркадий Борисыч долго моет руки, трет щеточкой, подозрительно осматривает свои розовые ногти и с отвращением смотрит на себя в зеркало». Данное высказывание находится на границе пространств двух референтов и может иметь два прочтения. Нина заходит после работы за Аркадием Борисычем, у которого в кабинете уборщица моет полы, и они дожидаются, когда уборка будет закончена. Но высказывание не дает оснований для такой однозначной интерпретации: она, то есть уборщица, вытряхивает урны и моет полы. Структура бессоюзного предложения и дейктичность местоимения (Нина = она = уборщица) задают двойную интерпретацию. Причем вторая интерпретация имеет и объяснительную силу: становится понятно увлечение Нины мытьем и натиранием полов в собственной квартире, а также объясняется невнимание и брезгливость Аркадия Борисыча («Аркадий Борисыч долго моет руки, трет щеточкой, подозрительно осматривает свои розовые ногти и с отвращением смотрит на себя в зеркало. Стоит, розовый, сытый, тутой, яйцевидный, Нину не замечает, а она уже в пальто на пороге. Потом высунет треугольный язык и вертит его так и сяк - боится заразы»). Объясняющий вектор двунаправлен: ретроспективно трансформирует весь предыдущий контекст, проспективно управляет последующим контекстом. Таким образом, происходит переключение из одного референтного пространства (Нина - врач) в иное референтное пространство (Нина - уборщица). При этом данное переключение осуществляется не окончательно. Предыдущий референт всегда проглядывает через новый (это явление М.Я. Дымарский назвал «двоичностью» [2001]).
Процесс управления последующим контекстом и его композиционной организацией поддерживается актуализаторами второго порядка, содержащими актантные семы: грязь («осмотрела комнату - большая зала, пивные бутылки под столом, пыльная лепнина на потолке, синеватый свет сугробов из окошек, праздный камин, забитый хламом и ветошью»; «боже мой, что за берлога, что за комната, желтая, жуткая, заросшая грязью, слепая, без окон!»; «а толпа все прибывала, жужжала и неслась, как мусор из пылесоса, пущенного в обратную сторону, и расползались какие-то бородачи, и стены флигеля раздвигались под людским напором, и были крики, плач и кликушеств. .Били посуду»), чистота как результат («что все будет хорошо, сытно, тепло и чисто»; «А к утру вся нечисть сгинула»; «Аркадий Борисыч вежливо подает руку, обернутую и стерильную бумажку»; последний абзац текста) , синонимичные действия - очистить, уничтожить
(«О, вырвать Гришу из тлетворной среды, обчистить с него прилипших, как ракушки к днищу корабля, посторонних женщин, вытащить из бурного моря, перевернуть, просмолить, проконопатить, водрузить на подпорки в тихое, спокойное место!»; «Уничтожить Лизавету было так же трудно, как перерезать яблочного червя-проволочника»; «Нина посылала отряды туда» и др.).
Отождествление Нины и уборщицы иначе прочитывает первую лейтмотивную фразу текста: «Нина была прекрасная, обычная женщина, врач и, безусловно, заслужила, как и все, свое право на личное счастье»; далее: «так что Нина была, как уже сказано, в этом смысле самая обычная женщина, прекрасная женщина, врач»; в конце текста: «И подумайте, какие чувства должна была пережить она, прекрасная, обычная женщина, врач, безусловно заслужившая, как и все, свой ломтик в жизни, - женщина, боровшаяся, как нас всех учили, за личное счастье, обретшая, можно сказать, свое право в борьбе?». Эта трижды повторенная фраза становится понятна в контексте «истинной профессии» Нины: она моет и убирает. Это когда-то она была врачом, а сейчас она уборщица. Вот почему к ней презрительно относится Аркадий Борисыч, моет руки, боится заразиться. Вот почему ее раздражает грязь в доме у Гришуни, его гости, после которых остается грязная посуда, поэтому она грозно смотрит, чтобы вытирали ноги. В этом контексте прочитывается и последний абзац текста: освободиться от лишнего, от грязи, сделать комнату просторной и чистой - это идеал, к которому стремится обычная женщина, это приносит покой. Именно в рамках данного композиционного варианта Нина-уборщица - достойная пара Гришане-дворнику.
Актуализатор приводит в действие механизм композиционного построения текста, что делает эквивалентными все элементы текста по некоторому признаку х (признак, являющийся основным в актуализаторе). В приведенном варианте это признак «грязь». Другие элементы текста подвергаются трансформации под действием эквивалентного признака, что уравновешивает в этом отношении весь текст. Таким образом текст складывается в историю. Композиционный вариант «Нина - уборщица», реализующийся по всему тексту пунктирно, прочитывает историю как отношения уборщицы и дворника, как очищение от грязи. Этот вариант не является абсолютным, но потенциально возможным. С данной точки зрения вполне реализуется интерпретация всего текста.
Не все элементы текста поддаются давлению заданной эквивалентности и могут оказывать сопротивление. Эти элементы актуализируют другие композиционные варианты, которые находятся в определенных отношениях друг с другом либо существуют параллельно,
не вступая ни в какие отношения эквивалентности (сходства или противопоставления) или смежности (пространственной, временной, причинно-следственной).
Например, высказывание: «Побывала она замужем - все равно что отсидела долгий, скучный срок в кресле междугородного поезда и вышла усталая, разбитая, одолеваемая зевотой в беззвездную ночь чужого города, где ни одной близкой души», - актуализирует другой композиционный вариант - Нина является представителем государственной власти, совмещает в себе карательные, надзирательные и фискальные органы, Гриша - государственная собственность. В связи с этим становится понятным его переход после смерти в «общественное достояние», «академический инвентарь» с инвентарным номером. Данный композиционный вариант поддерживается высказываниями, одновременно принадлежащими пространству административно -надзирательному и бытовому, что проявляется в использовании административных, тюремных и пр. штампов вместе с лексикой, принадлежащей бытовому пласту («у нас в стране примерно сто двадцать пять миллионов мужчин, а ей судьба отслюнила от своих щедрот всего лишь Аркадия Борисыча»; «одна демобилизованная балерина»; «вырвать Гришу из тлетворной среды»; «Раз в неделю она проверяла его письменный стол и выбрасывала те стихи, которые женатому человеку сочинять неприлично. И порой ночью они поднимала его на допрос: пишет ли он для товарища Макушкина или отлынивает? И он закрывался руками, не в силах вынести яркого света ее беспощадной правды»; «она обнимает государственную собственность и несет материальную ответственность перед лицом закона на сумму шестьдесят рублей двадцать пять копеек» и др.).
Данный композиционный вариант является частично эквивалентным предыдущему по признаку «уборщик», «порядок», но не тождествен ему по другим признакам. Эти варианты вступают друг с другом в отношения взаимного пересечения / непересечения.
Еще один вариант композиционного построения (Нина - врач, Гриша - пациент, затем покойник) актуализируется в первом предложении текста и во многом выступает в качестве основы, фона, на котором развертываются все остальные композиционные варианты. Другой композиционный вариант (Гриша - поэт, Нина - муза) задается столкновением названия рассказа и первого предложения («Нина была прекрасная, обычная женщина, врач и, безусловно, заслужила, как и все, свое право на личное счастье»). Можно обнаружить в рамках референциального подхода к композиционному построению данного
рассказа и интертекстуальный композиционный вариант, историю любви и др.
Варианты композиционного построения текста не исчерпываются приведенным перечнем. Однако уже на этом ограниченном материале выявляется определенная закономерность композиционного построения. Актуализатор приводит в действие механизм композиционного построения текста, что делает эквивалентными все элементы текста по некоторому признаку (признаку, являющемуся основным в актуализаторе). Другие элементы текста подвергаются трансформации под действием эквивалентного признака, что уравновешивает в этом отношении весь текст. Каждый из вариантов не является абсолютным, но потенциально возможным.
Описывая эквивалентности в рассказах Чехова, Шмид приходит к выводу: «. сеть эквивалентностей так густа и сложна, что в одном восприятии, всегда организуемом определенной точкой зрения, она не может проявиться исчерпывающим образом. Читатель будет избирать из предложенных эквивалентностей и их соотношений лишь те, которые предусматриваются ожидаемым им смыслом. <...> Каждое восприятие необходимо редуцирует сложность произведения, поскольку отбираются только те отношения, которые, в зависимости от смыслового ожидания, идентифицируются как значимые. Читая и осмысливая текст, мы пролагаем смысловую линию через тематические и формальные эквивалентности и проявляющиеся в них признаки, не учитывая, в силу неизбежности, множество других эквивалентностей и признаков» [Шмид 1998, с. 242].
Выбор актуализатора, приводящего в движение механизм композиционного построения текста, обусловлен активностью и волюнтаризмом читателя, а потому является случайным, произвольным и субъективным. Постмодернистский текст отрицает саму возможность создания единственной истории, то есть отрицается референтная целостность текста, что порождает определенную «растерянность» читателя перед множеством наглядно представленных и наблюдаемых референтов, к которым относит текст, тогда как в классическом тексте эта множественность референта, как правило, оказывается скрытой, чем и создается миф о единстве текста.
Таким образом, современная текстовая реальность требует иного, чем предлагает традиция, подхода к композиции текста. Этот подход должен отражать гибкость и пластичность текстообразования, что позволит распространить его на объяснение композиционной организации текстов как классического, так и неклассического типа.
Литература
1. Блох М.Я. Диктема в уровневой структуре языка // Вопросы языкознания. - 2000.
- № 4.
2. Виноградов В.В. Избранные труды. Поэтика русской литературы. - М., 1976.
3. Винокур Г.О. О языке художественной литературы. - М., 1991.
4. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. - М., 1981.
5. Дымарский М.Я. Проблемы текстообразования и художественный текст (на материале русской прозы XIX - XX вв.). - М., 2001.
6. Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. - М., 1998.
7. Золян С.Т. О принципах композиционной организации поэтического текста // Проблемы структурной лингвистики. 1983. - М., 1986.
8. Ильенко С.Г. Текстовый аспект в изучении синтаксических единиц // Текстовый аспект в изучении синтаксических единиц. - Л., 1990.
9. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - Текст - Семиосфера - История
- М., 1996.
10. Лотман Ю.М. Структура художественного текста // Лотман Ю.М. Об искусстве. -СПб., 2000.
11. Максимова Н.В. «Чужая речь» как коммуникативная стратегия. - М., 2005.
12. Милевская Т.В. Связность как категория дискурса и текста. - Ростов-на-Дону, 2003.
13. Мурзин Л.Н. Язык, текст и культура // Человек - текст - культура. - Екатеринбург, 1994.
14. Сыров И.А. Способы реализации категории связности в художественном тексте. -М., 2005.
15. Чейф У. Память и вербализация прошлого опыта // Текст: аспекты изучения семантики, прагматики и поэтики. - М., 2001.
16. Шмид В. Проза как поэзия: Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард. - СПб., 1998.
17. Эйхенбаум Б. Как сделана «Шинель» Гоголя // Эйхенбаум Б. О прозе. О поэзии. -Л., 1986.
МЕТАЯЗЫКОВОЕ И СОБСТВЕННОЯЗЫКОВОЕ В ЮРИДИЧЕСКОМ ЯЗЫКЕ
К.И Бринев
Центральная проблема, поднимаемая в последних публикациях по юридической лингвистике, - это проблема статуса естественного языка в современном правовом пространстве. Основная концептуальная тенденция, развивающаяся в работах, выполненных в русле названного направления, заключается в признании структурообразующей роли языка по отношению к правовой материи, в связи с этим разрабатываются концепции «правовой коммуникации» [Голев 2006] и права как вида
