CC BY
35
Вопросы теории и истории государства и права
УДК 321(091)=34(091)
ОСОБЕННОСТИ ЮРИСДИКЦИОННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В ОТНОШЕНИИ СЕЛЬСКОГО НАСЕЛЕНИЯ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ В КОНЦЕ XVIII В.
© Воропанов В. А., 2011
Статья посвящена исследованию особенностей организации разрешения юридических конфликтов в среде сельского населения Западной Сибири в конце XVIII в.
Ключевые слова: Российская Империя; сословия; регионы; судебная система; правосудие; право-
вая культура.
Проблемы эволюции судебной системы России находятся в центре внимания комплекса современных общественных наук. Данная статья посвящена исследованию особенностей организации разрешения юридических конфликтов в среде массовых слоев населения восточных областей России после реформы местного управления, проведенной правительством Екатерины II. Исследование основано на сочетании разноплановых источников.
В первой половине 1780-х гг. губернская реформа последовательно охватила Сибирь [1]. Функции правосудия законодатель делегировал специальным учреждениям, разделив сословную юрисдикцию между нижними и верхними надворными судами, городовыми и губернскими магистратами, нижними и верхними расправами. Неравенство подданных в правоспособности возмещалось их взаимодействием с равно устойчивых позиций сословного статуса, обеспеченных институтом представительства в судах первой и второй инстанции. Структура губернских сословных судов включала профилирующие департаменты уголовных и гражданских дел под председательством чиновников «от короны». Положение третьей инстанции заняли палаты уголовного и гражданского суда в составе чиновников, назначенных правительством.
При определении структуры и компетенции местных государственных органов законодатель учитывал географические, демографические, социальные, языкокультурные, правовые особенности провинций. Протяженность типовых административнотерриториальных единиц обусловила введение штата нижних расправ в подавляющем большинстве уездов, верхних расправ — в каждой области Западной Сибири. Отсутствие государственных судов в Нарыме, Сургуте и Туруханске объяснялось преобладанием в округах коренного населения, кочевым образом жизни и низким уровнем преступности в его среде. Администрация Тобольского наместничества рекомендовала правительству санкционировать разбирательства по наиболее важным искам «ясачных» людей командированными служащими с участием родовых старшин и делопроизводителей [2]. Открытие присутственных мест публично праздновалось [3].
Состав судейских коллегий формировался путем выборов. Объединенное представительство сельских жителей становилось дополнительным фактором государственного воздействия на межэтнические и межсословные отношения в областях, отличавшихся естественной разнородностью населения, неравномерностью социально-экономического и общественного развития. Обыватели нуждались в систематической поддержке корон-
ной администрации, отстаивая коллективные имущественные интересы, легализуя положение пришлых членов «мира», направляя делегатов в губернские органы власти «со всей покорностию просить о народ-ских разных потребностях» [4].
Первая смена судебных присутствий в Тобольском наместничестве состоялась в июле-августе 1788 г. Уездная полицейская администрация оповестила жителей о завершении трехлетнего цикла службы по выборам и предписала выдвинуть на мирских собраниях очередных кандидатов. Сельская администрация организовала сбор обывателей и снабдила избранных лиц документами. В уездном центре общественные депутаты приводились к присяге: русские избиратели в соборной церкви, мусульмане -посредством муллы в нижнем земском суде. Итоги голосования, проведенного согласно установленным процедурным правилам, протоколировались. Уездные кандидаты в члены верхней расправы отправлялись в областной город [5].
Руководители нижних расправ в Западной Сибири подбирались преимущественно из числа наиболее опытных гражданских служащих, бывших делопроизводителей. Среди 10 известных председателей 1789 г. чины только двух - отставных капитанов, соответствовали классу занимаемой должности [6]. В «национальные» судебные округа проводился специальный отбор лиц, знакомых с языком и культурой населения. Так, в Березовскую нижнюю расправу в июне 1786 г. был назначен А. Кашпирев, сын боярский, не имевший табельного чина, но длительное время занимавшийся ясачным сбором [7].
Ввиду отсутствия в Сибири дворянских органов сословной юрисдикции (уездных и верхних земских судов) расправы стали основным типом нижних судов в областях за Уралом. Законодатель особо оговорил зависимость от расправ в Иркутской губернии сибирских дворян, детей боярских, разночинцев, не находившихся в службе [8]. На практике в целях ускорения судопроизводства расправы нередко выступали в качестве первой инстанции по делам неподведомственных им выходцев из податных сословий [9].
Сословные представители полноценно включились в судебно-юрисдикционную практику, неся коллегиальную и индивидуальную ответственность за точное примене-
ние законодательства, соблюдение установленных процессуальных норм, прежде всего, решая дела, связанные с казенными интересами или направленные на охрану правопорядка [10]. В расправы поступали дела со смешанным составом обвиняемых: мещан, крестьян, татар, казаков [11]. Предварительные постановления о судьбе лиц, совершивших уголовно-наказуемые деяния, пересылались в областные инстанции -верхние надворные суды или расправы.
Так, 18-19 августа 1796 г. расправной судья и сельские заседатели Ишимской нижней расправы подписали постановление по делу Е. Иванова и К. Нехорошева, обвиненных в самовольном уходе с казенного винокуренного завода и хищении крестьянского имущества. Из протокола следовало, что беглых людей задержали обыватели по инициативе потерпевшего крестьянина Бажина. Судебное следствие установило, что Е. Иванов, 42 лет, родом из Псковской губернии, подвергся телесному наказанию и ссылке в работу за кражу лошадей и в соответствии с 10-й статьей 21-й главы Соборного уложения подлежал битью кнутом с последующим возвращением на завод. К. Нехорошев, 66 лет, родом из Воронежской губернии, был также осужден за кражу и сослан, но не подвергался телесному наказанию и в соответствии с указами от 3 апреля 1781 г., 1 августа 1782 г. пересылался в работный дом. К. Нехорошеву предстояло заработать 3 руб. 18 коп. в пользу работного дома, 16,25 коп. в пользу истца и 28,5 коп. в государственный доход. В возврате истцу 70 коп., «в чем воры не винились», судьи отказали, сославшись на 23-ю статью 21-й главы Соборного уложения, постановив «с тово излишне приписного иску в силе обявленнаго 7206-го года указа взять с него Бажина в казну трех алтынных пошлин шесть копеек с половиной». Бесхозяйный чугунный горшок согласно указу от 30 июня 1748 г. следовало продать. Наконец, «подлинное дело с положением вышепи-санного мнения», подсудимые, а также «по реестру» казенное и частное имущество отправлялись в Тобольск [12].
17 сентября коллегия Ишимской расправы решила дело о беглых драгунах А. Крас-нопееве и И. Погорелове, иркутских государственных крестьянах, взятых рекрутами в 1785 и 1782 гг. Воины оставили службу в Уфимском наместничестве и направились
без письменных видов в Сибирь, однако добровольно явились в Абацкий волостной суд. Следствие установило, что драгуны, «будучи в побеге никаких краж и протчих злодеяний не чинивали», пропитание брали в деревнях за деньги, пользовались собственными вещами. Согласно Воинскому уставу обвиняемым грозил провод сквозь строй с битьем шпицрутенами и возврат в службу. Приговор за «неважное преступление» подлежал передаче на «конфирмацию» тобольскому губернатору [13].
Проводя судебное следствие, сельские заседатели ограждали обывателей от злоупотреблений законодательством. 18 октября 1796 г. Ишимская расправа отказалась санкционировать по иску купца Самсонова присылку с места жительства 9 крестьян-ответчиков, ясно постановив: «Домы их могут остаца пусты и скотина без призрения а чрез то и могут притъти в крайнее раззорение в разсуждении чего отправкою их удержатца и оставить при домах их и о том земскому суду к сведению отписать указом» [14].
Уголовному преследованию подвергались лица за правонарушения, совершенные в семейном быту, преступления против морали и нравственности [15]. Обращения обывателей в государственные органы за защитой имущественных прав и личного достоинства приобретали систематический характер. Сословные судьи выполняли особую роль в урегулировании поземельных споров, утверждении иных прав коллективной собственности [16].
Добросовестная служба обывателей документально свидетельствовалась для получения предписанных законом социальных «выгод». Так, в октябре 1785 г. заседатель верхнего сословного суда в Тобольске А. Гребешков ходатайствовал «о награждении ево за добропорядочную бытность во оном на основании высочайшего Учреждения о управлении губерний аттестатом». Руководители государственного учреждения засвидетельствовали, что крестьянин исполнял обязанности «добропорядочно в штрафах и подозрениях не бывал из отпусков обратно являлся на указной срок приход и выход имел в назначенное по генеральному регламенту время» [17].
Для дополнительной защиты гражданских прав в условиях несовершенной юридической системы реформа ввела в губернских центрах совестные суды в составе объ-
единенной коллегии из 6 дворянских, городских и сельских заседателей под председательством совестного судьи. Суд был призван решать отдельные категории уголовных дел на основе «естественной справедливости», контролировать законность заключения обвиняемых под стражу, примирять истцов и ответчиков. Таким образом, совестными судами разбирались внутрисемейные конфликты, преступления, не представлявшие общественной опасности, совершенные лицами моложе 14 лет или сопровождавшиеся обстоятельствами, требовавшими смягчения карающих норм законодательства. В имущественных спорах монарх не наделил решения совестного суда законной силой, судей - властью принуждения сторон к согласию [18].
Работу компетентных органов правосудия разгружали низшие инстанции - нижние земские, сельские и родовые суды. Законодатель включил уездную полицейскую администрацию в организацию судебной системы для производства следствий по уголовным делам, исполнительных действий по указам и решениям судебных учреждений. Посредством нижних земских судов обыватели, имевшие мелкие материальные иски и жалобы, получали ближайшее «судейское покровительство» [19]. Административно-юрисдикционная деятельность охватывала дела о преступлениях с суммой ущерба менее 20 руб., совершенных виновными не более трех раз [20]. Деятельность полицейских коллегий контролировалась нижними расправами.
Законодатель стремился закрепить функции общинного словесного суда за выборными должностными лицами [21]. В январе 1782 г. генерал-губернатор Е. П. Каш-кин издал на основе монарших инструкций «Наставление на постановление волостных судов» [22], ставшее первым в России опытом по созданию унифицированной системы сельского выборного управления. Наименование уездных и волостных органов административной юстиции «судами» соответствовало правовым традициям русского общества.
Несмотря на обременительный характер выборной службы, обыватели, связанные устойчивыми групповыми, социальными отношениями, были вынуждены ответственно решать кадровые вопросы [23]. Общественные приговоры отражали не только требования правительственной администрации к
личным качествам мирских ставленников, но и реальное стремление крестьян доверять, насколько возможно, вакансии в сфере управления и суда способным, ответственным и нравственным людям. Мир ходатайствовал о досрочном снятии с должностей лиц, не справлявшихся с обязанностями в управлении волостными делами [24]. Функции органов крестьянского самоуправления, ставших незаменимой опорой уездных властей, оказались очень широки, их деятельность закономерно подверглась бюрократизации [25].
Волостные судьи удерживали сообщест-венников от подачи исков в государственные инстанции, стремясь примирить стороны, приглашая к разбирательствам посредников. Члены суда обязались «во всякой час принимать и выслушивать терпеливо жалобы, прошении, уведомлении о содеянном в той волости непорядке, неустройстве и закона противности», уполномочивались брать обвиняемых под стражу. «Наставление» инструктировало сельскую администрацию для проведения предварительных следствий. Для выяснения всех обстоятельств рекомендовались формы вопросов к свидетелям («во вред чей или чему учинено», «над кем учинено», «что учинено», «о способе или орудии», «о околичностях» и др.). К участию в розыске привлекались сотники, десятники и «лутчие люди» сельской общины. Сведения по делу, содержание обвинений, приговоры, результаты предварительного следствия по уголовным преступлениям записывались в журнале. Волостному начальству напоминалось о запрещении самостоятельно решать уголовные дела [26].
Право самоуправления мусульманских общин предусматривало выборы особых должностных лиц. Так, татары Тюменского уезда с 1766 г. избирали «опекунов», представительствовавших за сообщественников в воеводской канцелярии и городовом магистрате, а также несших законную ответственность за предоставление правосудия в мелких уголовных и гражданских делах [27]. При разборе имущественных дел опекуны и иные лидеры сословной группы руководствовались обычным правом и нормами шариата, приглашая к суду духовных лиц [28]. После проведения волостной реформы мусульмане напомнили о праве на национальные органы низшей юстиции. Новых опекунов привели к присяге на Коране
при участии татарского заседателя уездной полиции. Опекуны получили наставления к должности и копии ключевых указов. Земская полиция объявила о законном неподчинении жителей юртов волостным судам. Опекуны, не справлявшиеся с обязанностями и лишенные доверия сообщественников, утрачивали властные полномочия [29].
Формально вне юрисдикции органов общественного управления находились купцы и мещане, постоянно проживавшие в сельской местности в силу особенностей хозяйственного освоения Западной Сибири [30]. Однако в ходе волостной реформы наместник Е. П. Кашкин предписал мещанам, пользовавшимся «сельскими выгодами», нести «тягости» в интересах крестьянской общины, в частности, избирая десятника и внося суммы на содержание волостного суда [31]. Равным образом торговым гостям из Средней Азии (каракалпакам, таджикам, узбекам, уйгурам), традиционно селившимся в татарских юртах [32], именной указ от 9 декабря 1787 г. подтвердил право решать внутренние дела на основе обычаев в словесных судах и позволил образовать по усмотрению группы ратушу, аналогичную прочим городовым судам [33].
Приписные крестьяне Колывано-Воскре-сенского горного округа находились в ведении земских изб и контор, состоявших из старосты, выборного, двух сборщиков податей и двух-трех приказнослужителей, подчиненных с 1783 г. указам нижних земских судов и расправ [34].
Кочевые и бродячие аборигены Сибири сохраняли социально-правовую автономию. Компетенцию туземных судов подтвердили именные указы 1780-х гг., оставившие за истцами возможность пересмотра дел в государственных инстанциях [35]. Коронная администрация не вмешивалась в выборы органов племенного самоуправления, признавая традиционный статус лидеров, зависевших от воли и мнений коллективов [36].
Политическое и культурное влияние России на приграничные народы усиливалось посредством судебной деятельности уполномоченной военной администрации, в южноалтайском секторе имперской границы -комендантов Кузнецка и Бийска, принимавших добровольные прошения и жалобы калмыков, разбиравшиеся на основе обычного права [37].
Таким образом, в первой половине 1780-х гг. верховная власть существенно
реформировала юрисдикционную и правоохранительную деятельность государственных органов на территории Западной Сибири. Введение общеимперских институтов судебной системы учитывало географические особенности края, состав его населения. Общая штатная численность судебных представителей создавала благоприятные условия для апелляции обывателей к законодательству. Качественный отбор кадров для судейской службы являлся обязанностью подданных-избирателей. Руководство коллегиями вручалось профессиональным и ответственным государственным служащим. Расправы, учрежденные для выходцев из свободных непривилегированных (облагавшихся налогами и повинностями) сословий, в Сибири пользовались специальной компетенцией, рассматривая дела служилых людей престижных категорий, разночинцев, иных лиц, не подведомственных расправам согласно общеимперскому законодательству, часто выполняя роль первой инстанции в подсистеме надворных судов, действовавших в Тобольске, Колывани и Иркутске.
Развитие общественных начал в системе официальной юстиции позитивно сказывалось на эволюции местного социума, упрочении государственности в восточных провинциях. Депутаты укрепляли легитимность уголовно-правовой политики абсолютной монархии, регулировали имущественные отношения и стимулировали товарноденежный оборот. Юридическая практика расправ, выгодно отличавшаяся от деятельности воеводских канцелярий, поощряла обращение людей в государственные инстанции.
Западная Сибирь была избрана правительством для апробации унифицированных волостных структур. В Тобольском наместничестве складывалась единая система органов государственно-общественного управления с наделением нижних земских и волостных «судов» ограниченной юрисдикционной функцией. Низшие суды предоставляли населению альтернативные способы урегулирования внутриобщинных, внутриплеменных имущественных споров, мелких личных конфликтов, разгружая суды от избыточных исков. Обеспечивая целостность судоустройства, монархия нацеливалась на законодательное и практическое включение традиционных видов осуществления правосудия в государственную систему, сближая организацию и рег-
ламентируя деятельность низшей сельской юстиции, устанавливая общие правила наделения полномочиями, порядок наступления юридической ответственности для должностных лиц. Оседлые туземцы сохраняли основы самобытной культуры, правовые традиции и автономию низшей юстиции. Торговые гости, проживавшие в среде тюркоязычного населения, удовлетворялись невмешательством коронной администрации в свои внутренние дела.
Верховная власть не вмешивалась во внутреннюю среду коренного населения Сибири, ведшего кочевой и бродячий образ жизни, сдерживая судебно-юрисдикционную активность государственных органов. Последовательная интеграция являлась приоритетным принципом судебно-правовой политики абсолютной монархии в периферийных провинциях.
1. ПСЗ РИ (Полное собрание законов Российской Империи). Собр. I. Т. XXI. № 15 327, 15 675, 15 737.
2. РГАДА (Российский государственный архив древних актов). Ф. 24. Оп. 1. Д. 60. Л. 209-210.
3. Щеглов И. В. Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири: 1032-1882 гг. Сургут, 1993. С. 192.
4. ГАТО (Государственный архив Тюменской области). Ф. И-10. Оп. 1. Д. 637. Л. 1.
5. ГАТО. Ф. И-10. Оп. 1. Д. 2081. Л. 1-3 об.,
9-9 об., 11-25; 35-39 об.
6. ТФ ГАТО (Тобольский филиал Государственного архива Тюменской области). Ф. 341. Оп. 1. Д. 63. Л. 18-155; ЦХАФ АК (Центр хранения архивных фондов Алтайского края). Ф. 1. Оп. 2. Д. 56. Л. 72 об.
7. ТФ ГАТО. Ф. 341. Оп. 1. Д. 63. Л. 48-49.
8. ПСЗ РИ. Собр. I. Т. XXII. № 16 165.
9. ГАТО. Ф. И-111. Оп. 1. Д. 58. Л. 6, 56 об.,
115 об.
10. ГАТО. Ф. И-111. Оп. 1. Д. 3. Л. 2; Д. 12. Л. 11-11 об. 13-15; Д. 34. Л. 1-2.
11. ГАТО. Ф. И-111. Оп. 1. Д. 4. Л. 2-2 об., 4.
12. ГАТО. Ф. И-111. Оп. 1. Д. 12. Л. 53-57.
13. ГАТО. Ф. И-111. Оп. 1. Д. 12. Л. 58-59 об.
14. ГАТО. Ф. И-111. Оп. 1. Д. 12. Л. 92 об.
15. ГАТО. Ф. И-142. Оп. 1. Д. 49. Л. 49-50, 51-52 об., 68-74 об.
16. ГАТО. Ф. И-10. Оп. 1. Д. 903, 905, 907, 908, 911-949 и др.; Ф. И-30. Оп. 1. Д. 2, 7; Ф. И-142. Оп. 1. Д. 43; ТФ ГАТО. Ф. 364. Оп. 1. Д. 51 и т. д.
17. ГАТО. Ф. И-10. Оп. 1. Д. 637. Л. 5-6.
18. ПСЗ РИ. Собр. I. Т. XX. № 14 392. Ст. 399-401.
19. ПСЗ РИ. Собр. I. Т. XX. № 14 392. Ст. 233, 245, 254, 266.
20. ПСЗ РИ. Собр. I. Т. XXI. № 15 379. Ст. 269.
21. ПСЗ РИ. Собр. I. Т. XX. № 14 312.
22. ГАТО. Ф. И-10. Оп. 1. Д. 4146. Л. 3-25.
23. Миненко Н. А. Русская крестьянская община в Западной Сибири. XVIII-XIX вв. Новосибирск, 1991. С. 57-78.
24. ГАТО. Ф. И-10. Оп. 1. Д. 1983. Л. 14-14 об.
25. Рабцевич В. В. Управление государственными крестьянами Сибири в последней четверти XVIII -первой половине XIX века // Крестьяне Сибири периода разложения феодализма и развития капитализма. Новосибирск, 1981. С. 12-13.
26. Миненко Н. А. Указ. соч. С. 129-130.
27. ГАТО. Ф. И-10. Оп. 1. Д. 803. Л. 1-2.
28. Валеев Ф. Т. Сибирские татары. Культура и быт. Казань, 1993. С. 60-61.
29. ГАТО. Ф. И-10. Оп. 1. Д. 804. Л. 10, 15-16, 25 об., 34-40.
30. Разгон В. Н. Сибирское купечество в XVIII -первой половине XIX вв. Региональный аспект предпринимательства традиционного типа. Барнаул, 1999. С. 652-658.
31. ГАТО. Ф. И-10. Оп. 1. Д. 637. Л. 15-16; Д. 640. Л. 5-5 об.
32. РГАДА. Ф. 24. Оп. 1. Д. 60/2. Л. 21 об.
33. ПСЗ РИ. Собр. I. Т. XXII. № 16 953.
34. Соболева Т. Н., Разгон В. Н. Очерки истории Кабинетского хозяйства на Алтае (вторая половина XVIII - первая половина XIX вв.). Барнаул, 1997. С. 24.
35. ПСЗ РИ. Собр. I. Т. XXI. № 15 675, 15 680; РГАДА. Ф. 24. Оп. 1. Д. 62/1. Л. 91 об.-92.
36. Конев А. Ю. Коренные народы Северо-Западной Сибири в административной системе Российской империи (XVIII—XX вв.). М., 1995. С. 53-73.
37. ПСЗ РИ. Собр. I. Т. XXV. № 19 196.
Features of Juridical Activity with Reference to Rural Population of Western Siberia in the end of a XVIII th Century
© Voropanov V., 2011
The article is devoted research of features of the organization of the solution of juridical conflicts in the environment of rural population of the Western Siberia in the end of XVIII century,
Key words: the Russian empire; estates; regions; judicial system; justice; legal culture,
