Научная статья на тему 'Особенности языковой имплементации мотива (на материале прозы Дж. Фаулза)'

Особенности языковой имплементации мотива (на материале прозы Дж. Фаулза) Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
67
13
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
МОТИВ / АУТОПОЭЗИС / ЯЗЫКОВАЯ ТЕХНИКА / АЛЛИТЕРАЦИЯ / АНАГРАММА / КРИПТОТИП / MOTIF / AUTOPOESIS / LANGUAGE TECHNIQUE / ALLITERATION / ANAGRAM / CRYPTOTYPE

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Тарабакина Анна Константиновна

В статье анализируются особенности языковой имплементации мотива на примере мотива уединенного места в прозе британского писателя Дж. Фаулза (1926-2005). Особое внимание уделяется аутопоэтическим языковым техникам (аллитерации, анаграммы, криптотипы), которые обеспечивают связность на уровне формы и сохранение цельности на уровне содержания мотива в диахронии.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The article analyses the peculiarities of motif's language implementation on the basis of the 'secluded place' motif in the prose of British novelist John Fowles (1926-2005). Special emphasis is given to autopoetic language techniques (alliterations, anagrams, cryptotypes), which ensure formal cohesion and content integrity of the motif in diachronic perspective.

Текст научной работы на тему «Особенности языковой имплементации мотива (на материале прозы Дж. Фаулза)»

ОСОБЕННОСТИ ЯЗЫКОВОЙ ИМПЛЕМЕНТАЦИИ МОТИВА (на материале прозы Дж. Фаулза)1

А.К. Тарабакина

Ключевые слова: мотив, аутопоэзис, языковая техника,

аллитерация, анаграмма, криптотип.

Keywords: motif, autopoesis, language technique, alliteration, anagram, cryptotype.

Категория мотива, являющаяся одной из самых востребованных в течение последних десятилетий, неизменно находится в фокусе исследований, выполненных на материале художественной литературы нового времени. При этом проблемы мотивики активно разрабатываются как в общетеоретическом плане [Силантьев, 1999; Силантьев, 20046], так и в рамках конкретных задач при изучении творчества отдельных авторов.

Закономерным результатом такого пристального внимания стало разнообразие существующих теорий мотива, которое предопределило специфическую многомерность данной категории и создало значительные трудности при выработке ее системного определения. Одна из самых успешных попыток решения этой проблемы, на наш взгляд, представлена в работах И.В. Силантьева: мотив - «это эстетически значимая повествовательная единица, соотносящая в своей семантической структуре предикативное начало действия с актантами и

1 Работа выполнена в рамках реализации ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» (государственный контракт №02.740.11.0370).

пространственно-временными признаками, интертекстуальная в своем функционировании, инвариантная в своей принадлежности к языку повествовательной традиции и вариантная в своих событийных реализациях» [Силантьев, 2004а, с. 163].

Принимая данное определение за основу, мы считаем возможным дополнить его, рассмотрев категорию мотива с точки зрения нового направления художественной семиотики - «глубинной семиотики» (термин В.В. Фещенко) - и теории аутопоэзиса, предложенной чилийскими учеными У. Матураной и Ф. Варелой. «Г лубинная семиотика», объектом которой является «внутренний язык творческого человека или множество таких языков», предполагает изучение художественного произведения как уникальной структуры-процесса, аутопоэтической системы, которая развивается и самодостраивается за счет своих внутренних ресурсов («аутопоэзис», или «само-производство», от греч. аото - «само» и пороге; - «созидание, деятельность») и, соответственно, обладает значительной автономией [Фещенко, 2006]. В рамках нашего исследования мы трактуем мотив как аутопоэтическую систему и часть «внутреннего языка» писателя, что позволяет объединить противостоящие друг другу «научные» и «художественные» определения мотива и объяснить его способность к самовоспроизводству в литературной традиции. При этом аутопоэтическая природа мотива наиболее ярко проявляется через особенности его языковой имплементации, которые будут рассмотрены нами на примере мотива уединенного места в прозе Джона Фаулза.

Мотив уединенного места является архетипическим и соотносится с древним комплексом представлений об обрядах перехода (инициаций), которые осуществлялись в условиях изолированного природного пространства. В соответствии с принятым определением, данный мотив обязательно подразумевает наличие действия (в уединенном месте всегда происходит встреча, значимая для развития сюжета и дающая герою возможность смены экзистенциального статуса), однако пространственно-временные характеристики в его структуре имеют особое эстетическое значение и обнаруживают тенденцию к формальносодержательному самовоспроизводству в текстах англосаксонской традиции.

Мотив уединенного места в творчестве британского прозаика Джона Фаулза (1926-2005) представляет собой одну из важнейших констант его художественного мира, матричный образ «внутреннего языка» писателя, который имеет не только эстетическую, но и бытийную ценность. Именно данный мотив позволяет нам выявить

«макросмысловую» цельность всего корпуса фаулзовских текстов, которая аутопоэтически реализуется при помощи конкретных языковых техник - устойчивых элементов текста, обеспечивающих связность (когезию) на уровне формы.

Используя в качестве материала романы «Женщина французского лейтенанта» (1969) (далее в сносках - The FLW) и «Дэниел Мартин» (1977) (DM), а также дневники писателя (2007) (The Journals), в которых мотив уединенного места представлен своими вариантами (лесная поляна в горах и уединенная долина), ниже мы остановимся на таких языковых техниках, как аллитерации, анаграммы и криптотипы. В приведенных отрывках из романов и дневников Фаулза аллитерирующие звуки выделены подчеркиванием, слова, содержащие криптотипы, - жирным шрифтом.

«Женщина французского лейтенанта» (“The French Lieutenant’s Woman”)

On the far side of this shoulder the land flattened for a few yards and there was her secluded place. [...] The banks of the dell were carpeted with primroses and violets, and the white stars of wild strawberry. Poised in the sky, cradled to the afternoon sun, it was charming, in all ways protected.

‘I must congratulate you. You have a genius for finding eyries’.

‘For finding solitude’ [The FLW, 2004, p. 162-163].

But he heard a little stream nearby and quenched his thirst.; and then he began to look around him. [...] Or at [east he tried to look seriously around him; but the little slope., the sounds, the scents, the unalloyed wildness of growth and burgeoning fertility, forced him into anti-science [The FLW, 2004, p. 71-72]. "

«Дэниел Мартин» (“Daniel Martin”)

She stopped where the cliff gave way and there was a steep scramble going up [...]. The sun still shone at this height. I caught a glimpse of the farm down below through the leaves, the sound of one of the sheepdogs barking. [...] Then suddenly we were on the brink of the old quarry, looking out across the valley...It was nice, the sudden openness and view. The rabbits running, the green sward they had won from the bracken. [...]

He had a strange sensation: the stable wood around them abruptly changed into an explosion, a hurtling apart of each leaf, branch, bough, smell and sound that constituted it [DM, 2004, p. 399-400].

«Дневники. Том 2» (“The Journals: Volume 2”)

A strangely deserted area, not a soul about, over and above the sheep-pastures.eventually into the beech woods and bracken. From the north- east a strong cold breeze, but down the south-western slope, in the sunshine,

warm. Where we lay and rested on the dry bracken, high above the green Marshwood Vale. The whortle-berry bushes in flower, fat little blood-and water bells. Some bumbles, a wasp, were busy on them... .That is, so isolated it is haunted still, not real, somehow still waiting. Space, bosom-curves, springs, greenness. [,..]In one field two little groups of grazing roe deer, three in each; in another, a solitary deer, standing alert and suspicious...It stands a few moments, watching us. [...] How lovely this land can be, on such peaceful, manless, sunlit spring evening; and how it is going, going... [The Journals, 2007, p. 354-355].

Аллитерации

Фонетическая организация описаний характеризуется наличием большого количества аллитераций, при этом аллитерирующие согласные могут располагаться в начале следующих непосредственно друг за другом слов («fertility forced him», «a steep scramble», «the rabbits running», «smell and sound»), образовывать «перекрестные» структуры, повторяясь через слово («white stars of wild strawberries», «the southwestern slope, in the sunshine, warm»), «кольцевые» структуры («beech woods and bracken», «bumbles, a wasp, were busy»), а также фонетически сближать слова в составе словосочетаний, ключевых при описании уединенного места («strange sensation», «smell and sound»). Обилие и разнообразие аллитераций, представленных в отрывках, сближает произведения Фаулза с древней аллитерационной поэзией, в частности, с древнеанглийской поэмой «Феникс», являющейся одним из самых ранних примеров реализации мотива уединенного места в англосаксонской традиции. В упомянутой поэме, в описании острова, где обитает Феникс, мы наблюдаем «аллитерационный стих», скрепляющий полустишия в стихе через наличие консонантной рифмы: Wlitig is se wong eall, wynnum geblissad

mid ^am fegrestum foldan stencum. [...]

Smylte is se sigewong; sunbearo lixed,

wuduholt wynlic. Wsstmas ne dreosad... [The Phoenix]

Учитывая тот факт, что Фаулз всю свою жизнь параллельно с прозой писал стихи, мы не можем безоговорочно отрицать наличие тщательной работы над звуковой стороной прозаического текста. Однако, на наш взгляд, реализация своеобразного «внутреннего ритма» текста, обусловленного аутопоэтической природой мотва, могла осуществляться и помимо сознательных усилий писателя.

Анаграммы

В отрывке из романа «Женщина французского лейтенанта» имеет место анаграммирование слова «одиночество» (SOLITUDE),

присутствующего в тексте и являющегося ключевым при описании уединенного пространства поляны, а также фамилии самого писателя -FOWLES: “pOISED In The Sky, craDLED TO ThE aftErnOOn SUn, IT waS charmIng, In aLL wayS prOTEcTED (SOLITUDE); “ On thE Far SidE OF thiS ShOuLdEr thE Land FLattened FOr a FEW yardS, and thErE WaS hEr ‘SEcLudEd pLacE’ (FOWLES).

В данном случае мы до конца не можем исключить намеренное конструирование анаграммы своего имени, учитывая интерес Фаулза к разного рода игровым мистификациям, в том числе анаграмматическим (так название романа - «ThE FrEnch LiEutEnant’S WOman» - включает фамилию автора), и его возможное знакомство с системой классического кельтского стиха, основанного на сложной системе созвучий. Кодирование имени творца в создаваемом тексте имеет очень древние индоевропейские корни, что подтверждается следующим примером из «Ригведы», который был проанализирован исследователем К. Уоткинсом:

pra-pra vas tristùbham isam mandadvlraya indave dhiya vo medhasataye

pùramdhya vivasati [RV 8.69 Цит. по: Watkins, 2005, p. 237].

В первой строфе цитируемого гимна поэт анаграммирует свое имя - Priyamedha: pra-pra ... isam mandadvlraya indave dhiya ... medhasataye. Многочисленные примеры подобного рода в «Ригведе» отмечал и основатель теории анаграмм Ф. де Соссюр, считавший анаграмматический принцип одним из важнейших при составлении древних индоевропейских текстов.

Однако проблема осознанного создания анаграммы Фаулзом нами не ставится. Важен тот факт, что анаграммирование свидетельствует о существовании внутренней закономерности, характерной для структуры многих текстов индоевропейской традиции, обеспечивает формальносемантическую связность и превращает мотив в знак, единый как в своем означающем, так и в означаемом плане. По мнению В.А. Лукина, анаграмму можно рассматривать «в качестве способа самоорганизации (курсив наш. - А.Т.) текста, который формально и семантически отмечает метатекстовый код, имеющий референтом содержание (тему, идею и т.п.) этого же текста» [Лукин, 1999, c. 80].

Это подтверждается на материале фаулзовского описания уединенного места. Анаграммирование спонтанно возникает именно в данной сильной позиции текста, способствуя проявлению смысла на самых нижних уровнях формы (звуки и буквы). Иконическое сближение

имени писателя через аллитерации и анаграммирование с ключевыми словами фрагмента (ср. FOWLES и WiLd, FErtiLity SOLitudE), с нашей точки зрения, указывает на необыкновенную важность данного мотива лично для Фаулза как человека и для его «внутреннего языка» как писателя. Кроме того, познакомившись с недавно опубликованными дневниками писателя, в «вечном возвращении» Фаулза к мотиву уединенного места можно увидеть попытку эстетического осмысления его собственного одиночества (SOLITUDE - FOWLES), «огораживания» своего пространства как в творчестве, так и в реальной жизни. Криптотипы

Еще один «аутопоэтический» способ проявления мотива уединенного места - наличие криптотипов, под которыми Б.Л. Уорф понимал «скрытый, тонкий, едва уловимый смысл, который не заключен в конкретном слове, но все-таки выявлен путем лингвистического анализа как функционально важный для грамматики» (цит. по: [Проскурин, Харламова, 2007, c. 36]). Это явление уже привлекало внимание исследователей, занимающихся проблемами индоевропейской поэтики (хотя термин «криптотип» использовался ими не всегда). В частности, К. Уоткинс в своей работе «Как убить дракона» рассматривает следующий гимн «Ригведы»: isudhyava rtasapah ptamdhir Vasvir no atra patnir a dhiye dhuh May the invigorating Bounties caring for Truth,

The good wives (of the gods) reward there our poem [RV 5.41.6 Цит. по: Watkins, 1995, p. 237].

К. Уоткинс обращает внимание на аллитерацию dhiye dhuh, подкрепляющую «фонетическую икону» (phonetic icon), которая связывает слова puramdhi- ‘вознаграждение за стихотворение’ и dhi-‘гимническая поэзия, стих’. Ведическое puramdhi-: dhi-, таким образом, определяется как индексальная фигура (indexical figure), указывающая на определенный тип отношений понятий и находящая выражение в фонетическом сближении слов [Watkins, 1995, p. 237].

В выбранных для анализа фрагментах романов и дневников безусловно привлекает внимание фонетическая общность слов, являющихся ключевыми при воспроизведении мотива уединенного места. Основные группы лексем, объединенных криптофонемой «s» и криптогруппой «st», представлены ниже (в скобках даны слова, которые не представлены в цитированных отрывках, но встречаются в других описаниях уединенного места в выбранных романах):

1) sun, sky, stream, (sea), (stone) - основные стихии, первоэлементы;

2) sound, scent, smell, sensation, (see) - чувственное восприятие;

3) stand, rest, (stop), (sit), (stare) - длительные / статичные действия;

4) secluded, solitude, (silent) - одиночество, тишина;

5) strange, suddenly, (astonished) - странность и внезапность происходящего, удивление;

6) (secret), (mystery), (saint), (sacred), (ecstasy), (existence) -тайна, святость, бытие.

Выявленный криптотип, с нашей точки зрения, является ярким примером языкового воплощения аутопоэтической природы мотива уединенного места. Иконическое сближение слов на уровне формы, конечно, возможно рассматривать и в историко-генетическом аспекте, однако вряд ли такое обоснование схождения слов в группу, объединенную общим смыслом, можно считать исчерпывающим. На наш взгляд, криптофонема («фонетическая икона» в терминологии К. Уоткинса) активно участвует в формировании в синхронном срезе новой аутопоэтической структуры матричного типа, в которой все элементы характеризуются смысловой отнесенностью к пространству, времени, характерным особенностям и сущности процесса обретения тайного знания в ходе инициации Это делает возможным самовоспроизводство архетипического мотива уединенного места в диахронии, обеспечивает связность не только на уровне формы (фонетические и лексические повторы), но и на уровне содержания мотива, а также способствует сохранению культурной (негенетической) информации.

Таким образом, анализ аутопоэтических языковых техник имплементации мотива (аллитерации, анаграммирование, криптотипы) позволяет увидеть, какие языковые средства обеспечивают сохранение и постоянное формальное и содержательное самовоспроизводство мотива, непосредственно связанного с пониманием смысла художественного произведения и особенностей «внутреннего языка» писателя.

Литература

Лукин В. А. Художественный текст : Основы лингвистической теории и элементы анализа. М., 1999.

Проскурин С.Г., Харламова Л.А. Семиотика концептов. Новосибирск, 2007.

Силантьев И.В. Мотив как единица художественного повествования // Русская литература XIX-XX вв. : Поэтика мотива и аспекты литературного анализа. Новосибирск, 2004а.

Силантьев И.В. Поэтика мотива. М., 20046.

Силантьев И.В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике: очерк историографии. Новосибирск, 1999.

Фещенко В.В. Глубинная семиотика: стадии погружения (От «внутреннего человека» - к «человеку Авангарда») // Семиотика и авангард: Антология. М., 2006.

Watkins C. How to kill a Dragon. Aspects of Indo-European Poetics. Oxford, 1995.

Источники

Fowles J. Daniel Martin. L., 2004.

Fowles J. The French Lieutenant’s Woman. L., 2004.

Fowles J. The Journals: Volume 2. L., 2007.

The Phoenix. [Электронный ресурс]. URL: http:// www.apocalyptic-

theories. com/literature/phoenix.html

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.