CC BY
324. Bredneva V.S. Deformacija professional'nogo pravosoznanija juristov i tehnologii ejo preodolenija: monografija. Juzhno-Sahalinsk : SahGU, 2019. 196 p.
5. Granovskaja R.M. Jelementy prakticheskoj psihologii. L.: Izdatel'stvo Leningradskogo universiteta, 1988. 588 p.
6. Ugolovno-processual'nyj kodeks Rossijskoj Federacii ot 18.12.2001 № 174-FZ (red. ot 1.07.2021) // SZ RF. 2001. No 52 (ch. I). St. 4921.
7. Moskovskaja M. S., Bulygina V. G. Gendernye razlichija v vosprijatii stressa u rabotnikov sledstvennyh organov // Psihologija i pravo. 2018. Vol.8. No3. Pp. 97-110.
8. Duma podderzhala proekt o nenormirovannom rabochem dnej dlja sotrudnikov FSB [Jelektronnyj resurs] // Rezhim dostupa: https://ria.ru/20210519/zakonoproekt-1732967988.html (data obrashhenija: 26.09.2021).
9. Hmeljova A. V. Moral'no-nravstvennye aspekty raboty sledovatelja // Sudebnaja vlast' i ugolovnyj process. 2019. No4. Pp. 72-78.
ЕПИФАНОВ АЛЕКСАНДР ЕГОРОВИЧ - доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры международного права и прав человека Московского городского педагогического университета (epifanov@mail.ru).
МОХОВ АРТЕМ ЮРЬЕВИЧ - ассистент кафедры конституционного и административного права Волгоградского института управления - филиала РАНХиГС (mokhov@mail.ru).
EPIFANOV, ALEXANDER E. - Doctor of Law, Professor, Professor of the Department of International Law and Human Rights of the Moscow City Pedagogical University
MOKHOV, ARTEM Yu. - Assistant of the Department of Constitutional and Administrative Law of the Volgograd Institute of Management, a branch of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration
УДК 351.74 DOI: 10.24412/2411-2275-2021-4-35-39
РЯБЧЕНКО А.Г., ФЕДОРЕНКО С.А.
ОСОБЕННОСТИ УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В МОСКОВСКОМ ГОСУДАРСТВЕ В XVI - XVII ВВ. И СУБЪЕКТЫ ЕЕ
ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ
Ключевые слова: преступность, Разбойный приказ, уголовное дело, воевода, приговор, показания.
Рассматривается судопроизводственная сфера Московского государства периода XVI-XVII вв., учитывая, что в то время еще не произошло отделения суда от администрации, но, вместе с тем, начали выделяться органы и должностные лица, которые специализировались на розыскных и следственных действиях (Разбойный приказ, бояре, воеводы, губные и земские учреждения и др.). Специализация при этом применялась лишь в отношении наиболее тяжких преступлений, среди которых, если иметь в виду общеуголовные преступления, были прежде всего разбои, кражи и убийства. В заключение обоснован вывод о том, что к XVII в. в России были систематизированы уголовно-процессуальные нормы, что нашло отражение, прежде всего, в Соборном Уложении 1649 года.
RYABCHENKO, A.G., FEDORENKO, S.A. FEATURES OF CRIMINAL PROCEDURAL ACTIVITY IN THE MOSCOW STATE IN THE XVI-XVII CENTURIES. AND THE SUBJECTS OF ITS IMPLEMENTATION
Key words: crime, Robbery prikaz, criminal case, governor, sentence, testimony.
The judicial sphere of the Moscow state of the 16th -17th centuries is considered, taking into account that at that time there was no separation of the court from the administration, and at the same time, authorities and officials who specialized in search and investigative actions (Robbery prikaz, boyars, voivodes, provincial and zemstvo institutions, etc.) began to stand out, specialization was applied only to the most serious crimes, among which, if we keep in mind ordinary crimes, were primarily robberies, thefts and murders. In conclusion, it is substantiated the conclusion that by the 17th century. in Russia, criminal procedural norms were systematized, which was reflected, first of all, in the Cathedral Code of 1649.
Формирование централизованной системы управления в Московском государстве в XVI-XVII вв. сопровождалось выделением органов и должностных лиц, специализирующихся на борьбе с преступностью (приказы, воеводства и губные избы). Необходимость решения связанных с этим задач, была обусловлена, в первую очередь, стремлением заложить основы антикриминальной политики. Во-вторых, в рамках закрепления централизованной системы управления, огранивались властные полномочия кормленщиков. С XVI века была упорядочена структура органов, рассматривавших уголовные дела. При этом основным из них, если иметь в виду общеуголовные преступления, стал Разбойный приказ, наделенный розыскными, следственными и карательными полномочиями, реализуемыми в рамках формирующегося в государстве механизма властеотношений. Основу структуры Разбойного приказа, о самостоятельности которого можно судить по упоминаемым в 60-х гг. XVI в. первых «разбойных дьяках» и составлении в 1555 г. Уставной книги Разбойного приказа, составляла следственно-служебная коллегия из окольничего, стольника и двух дьяков.
Отсутствие канцелярского опыта у начальника приказов компенсировалось назначением помощниками судьям дьяков, число которых в Московском государстве к концу XVI века достигло 178. Вместе с судьями они занимались обсуждением дел и вынесением приговоров. О значимости их роли свидетельствует наличие на резолюции доклада, передаваемого царю и положенного в основу будущего царского указа пометки дьяка.
Царь и Боярская дума, как вышестоящие инстанции для рассмотрения спорных дел, вносили изменения в действующую редакцию Уставной книги Разбойного приказа. Для повышения статуса Разбойного приказа ему не только предоставляли весьма широкие юридически закрепленные полномочия, но и назначали руководителями авторитетных людей [1, с. 62].
О практике следственно-розыскной деятельности, неотъемлемыми элементами которой являлись губные учреждения и Разбойный приказ, можно судить по сведениям, содержащимся в древних грамотах и архивах. В этом смысле представляет интерес дело о разбойном нападении на сына боярского Ф. Плясова, расследование по которому длилось несколько лет [2]. Фабула этого уголовного дела заключалась в следующем. В ноябре 1630 г. на двор воронежского сына боярского Плясова было совершено разбойное нападение. Сам потерпевший смог назвать их - это были местные жители, некоторые из которых имели прозвища. Судя по документам, преступники совершали жестокие действия - пытали огнем жену Плясова, его дочь и зятя. В результате нападения было захвачено его имущество. Дело взял к своему производству губной староста Тарарыков, который в данной ситуации руководствовался ст. 18 Уставной книги Разбойного приказа [3].
В соответствии с содержащейся в данной статье уголовно-процессуальной нормой был проведен «лихованный обыск». На практике это означало провести сплошной опрос местных жителей, которые могли бы что-либо прояснить по совершенному дерзкому преступлению. В частности, были взяты показания двух местных попов, шестидесяти трех казачьих атаманов, двадцати казаков, ста семидесяти крестьян. В результате, губной староста смог в частности выяснить, что, по словам большинства опрошенных, крестьянин Рогач, один из подозреваемых, пришел в село недавно, и как только в село приехал губной староста искать разбойников, Рогач быстро скрылся.
В результате анализа полученных по время «обыска» сведений губной староста Тарарыков принял решение поместить в тюрьму «до государева указу» облихованных Саранчу, Тарасова и Чистяка, при этом было дано распоряжение их имущество переписать и опечатать. Однако с таким решением не согласился воевода князь Львов, который посчитал, что в отношении Тарасова было меньше свидетельских показаний о его разбойном прошлом, в связи с чем Тарасов был отдан «на поруки».
Это решение было спорным. А между тем против Тарасова показало значительно больше жителей, чем записано в Уставной книге Разбойного приказа, и в этом смысле, как представляется, решение губного старосты было правильным. На другой же день Тарасова атаманы привезли в губную избу убитым. Что касается еще одного подозреваемого - Лебедянца, то губной староста отдал его «на поруки», поскольку об его «воровском» прошлом показали небольшое число жителей. Полученные «обыскные речи» губной староста послал в Разбойный приказ для получения дальнейших указаний, связанных с дальнейшей судьбой обвиняемых.
Здесь обращает на себя внимание следующие обстоятельства. Во-первых, то, что в ход следствия достаточно активно вмешивается воевода, и, судя по документам, это было общепринятым полномочием данного должностного лица. Во-вторых, используя современную российскую структуру правоохранительных органов, можно считать, что если губной староста выполнял дознавательные и следственные действия, а воевода представлял собой прокурорский надзор, то Разбойный приказ был судом, причем, скорее всего первой инстанции, поскольку окончательное решение должно было утверждаться государем [4, с.45-49]. При таком подходе приговор преступникам выносился исключительно по письменным докладам, которые с мест губные старосты и воеводы направляли в Разбойный приказ, то есть без участия самого обвиняемого. Конечно же, здесь наиболее значимым было мнение самого следователя (губного сыщика или губного старосты), составлявшего заключение на основе проведенного розыска и следствия [5, с.18-21].
Рассматриваемое уголовное дело, между тем, развивалось по необычному сценарию, и в него вовлекались все новые и новые люди.
Во время следствия по данному уголовному делу выяснилось также, что к нему были причастны крестьяне Власов и Рудаков, которые сбежали с места своего жительства. В этом случае владельцев этих крестьян - помещиков Власова (однофамильца) и Дронова следовало «доправить по выти за человека» согласно ст. 14 Уставной книги Разбойного указа. Как видно, законодатель
относится достаточно жестко и к дворянам, не беря во внимание какие-либо особые привилегии, о чем свидетельствует возможность взять их на поруки, в случае оказания ими помощи по поиску беглых крестьян, подозреваемых в совершении тяжких преступлений.
Не оставил Разбойный приказ без внимания и происшествие с отданным на поруки обвиняемым Тарасовым, который был убит. Предписывалось выяснить обстоятельства убийства, выявить и поймать убийц и доложить об этом в Разбойный приказ, а с поручителей Тарасова «доправить выть» (здесь и далее по этому дела - штраф). Имущество самого Тарасова предписывалось продать «на государя», то есть Тарасов также признавался виновным.
В этой же «росписи» Разбойный приказ сообщал приговоры в отношении других участников разбойного нападения. В частности, с крестьянина Саранчи следовало «доправить выть», его самого бить кнутом и посадить в тюрьму до «государева указа», делалась и приписка о том, что если Саранча сбежит, то «выть доправить» на его поручителей. Не был обойден вниманием и участник нападения поп Яков - с него также нужно было «доправить выть» и 20 рублей, которые он «вымучил» у Плясова, которые ему и отдать, а самого попа - посадить в тюрьму до «государева указу».
В сентябре 1632 г. (то есть спустя почти три года!) тот же губной староста Тарарыков продавал имущество, изъятое у виновных в совершении разбойного нападения на Плясова. «Опальные животы» покупали местные атаманы и «торговые люди», которым губной староста давал купчие записи. Как следует из документов по этому делу, имущества у преступников было немало, то есть разбойное нападение совершали достаточно обеспеченные люди. Достаточно указать на то, что не все «опальные животы» удалось продать. Это обстоятельство показывает, что мотив совершения разбойных нападений состоял не столько в нужде, сколько опять же в «вечной» причине имущественных преступлений - в стремлении незаконного обогащения, к чему подталкивала сформированная у преступников алчность, жадность.
Анализ материалов по этому уголовному делу показывает, что, в целом, правосудие состоялось - виновные были выявлены, подвергнуты наказанию, а потерпевший получил компенсацию за полученный вред. Главным дознавателем и следователем был губной староста Тарарыков, который имел свой аппарат. Деятельность Тарарыкова, на наш взгляд, можно расценивать как позитивную.
Вместе с тем некоторые помощники губного старосты, судя по материалам дела, были замешаны во взяточничестве. Есть также основания полагать, что действовала разветвленная преступная группа, куда входили даже и священнослужители. Тот факт, что эта группа была выявлена только в результате расследования совершенного преступления, говорит о том, что предупредительная работа профилактического характера практически не велась - собственно, тогда вопрос об этом и не стоял, да и не было органа, который мог бы заниматься ею на системном уровне.
В рамках рассмотрения уголовного дела представляет интерес институт обыска, находящий законодательное отражение в главе XXI Соборного уложения 1649 г. В указанных нормах первоисточника обыск, то есть опрос окрестных жителей, имеет различные наименования -«обыск» (ст. 29, 35, 36), «большой повальный обыск» (ст. 35), «около их житья обыскивать», «сыск» (ст. 28). В литературе существуют различия в понимании этого вопроса. Так, по мнению В. Сокольского, до Уложения существовало различие между повальным обыском розыска и повальным обыском суда (то есть состязательной формы судопроизводства). Первый представлял собой обязательный сыск разбойников определенной округи всей земщиной этой округи; второй - допрос жителей определенной местности о каком-нибудь факте, интересующем суд. Форма одинаковая, но суть и влияние на судебный процесс обоих институтов разные. С середины XVI в. в повальном обыске розыска активную роль играли представители власти - губные старосты. С Соборного Уложения 1649 г. происходит слияние обоих видов обыска. Между большим повальным обыском и просто повальным обыском (или обыском) различия не было, а обыск окольными людьми (или «около их житья») употреблялся в случаях маловажных, при наличии весомых улик [6, с. 29].
Есть и другая позиция - историка права К.Д. Кавелина, согласно которой, наоборот, юридических отличий обысков не существовало, а различие названий подразумевало только некоторые фактические оттенки [7, с. 314]. По мнению Ф. Дмитриева, повальный обыск отличался
от обыска окольными людьми тем, что был более масштабен и охватывал территорию 15-20 верст [8, с. 417].
В любом случае во всех указанных статьях обыск является существенным звеном следствия в форме розыска. По ст. 28 главы XXI он применяется в том случае, если лица, захваченные на разбое, не будут на пытке признавать за собой разбой. Возникает вопрос: зачем нужны такие признания, коль скоро человек захвачен на месте преступления («кого поимает на разбое»)? Один из ответов такой: целью применения пытки в данном случае было установить, не виновен ли обвиняемый в иных разбоях и татьбах, по аналогии со ст. 9, 16, 58 главы XXI [9, с. 207]. В случае непризнания разбойником таких дел за собой на пытке с той же целью прибегали к обыску среди населения по месту его жительства.
Иначе говоря, речь шла о многократности преступных действий и выяснении того, являлся ли обвиняемый «ведомым лихим». В Соборное Уложение 1649 г. этот термин не перешел, но понятие, в нем заключенное, как основание более высокой степени вменения, сохранилось [10, с. 244]. В ст. 28 основанием для вынесения смертного приговора служил не обыск, подтверждающий причастность обвиняемого к неоднократным разбоям, а результат его вторичной пытки, то есть был предусмотрен вариант, когда пытаемый и при второй пытке не признавал своей вины.
Таким образом, к XVII в. были систематизированы уголовно-процессуальные нормы, что нашло отражение, прежде всего, в Соборном Уложении 1649 г. В частности, была упорядочена структура органов, рассматривавших уголовные дела, при этом основным из них, если иметь в виду общеуголовные преступления, стал Разбойный приказ. Система судов по рассмотрению уголовных дел в Московской Руси XVII в. складывалась из судов центральной царской администрации (сам царь, бояре, воеводы, приказы) и местных судов (губные и земские учреждения), между которыми имело место разделение юрисдикции, которое, однако, нашло определенное закрепление лишь к середине XVII века. Указанные органы осуществляли судебные функции наряду с другими функциями, поскольку разделения суда от администрации не существовало.
Литература и источники
1. Курицын В.М. История полиции России: Краткий очерк и основные документы. М., 1998.
2. Материалы для истории Воронежской и соседних губерний. Воронеж, 1887. Т. 1. № 135.
3. Уставная книга Разбойная приказа // Законодательные акты Русского государства второй половины XVI - первой половины XVII вв. Тексты. Т.2. М., 1985.
4. Рябченко А.Г. Место судебных учреждений в реализации антикриминальной политики Московского государства в XVI -XVII вв. // Право, государство и экономика. Проблемы теории, истории и практики. Материалы Всероссийской научно-практической конференции. 2017. С.45-49.
5. Рябченко А.Г. Правовой статус должностных лиц полиции, уполномоченных осуществлять дознавательно-следственную деятельность в Российской империи (конец XVIII - середина XIX века)// Общество и право. 2015. № 3 (53). С. 18-21.
6. Сокольский В. Главнейшие моменты в истории повального обыска // Университетские известия. Киев,1871. № 6.
7. Кавелин К.Д. Собр. соч. 1901.Т. 4.
8. Дмитриев Ф. История судебных инстанций и гражданского апелляционного судопроизводства от Судебника до учреждения о губерниях. М., 1859.
9. Тельберг Г.Г. Очерки политического суда и политических преступлений в Московском государстве XVII в. М., 1912.
10. Маньков А.Г. Уложение 1649 года - кодекс феодального права России. Л., 1980.
References and Sources
1. Kuricyn V.M. Istoriya policii Rossii: Kratkij ocherk i osnovnye dokumenty. M., 1998.
2. Materialy dlya istorii Voronezhskoj i sosednih gubernij. Voronezh, 1887. T. 1. № 135.
3. Ustavnaya kniga Razbojnaya prikaza // Zakonodatel'nye akty Russkogo gosudarstva vtoroj poloviny XVI - pervoj poloviny XVII vv. Teksty. T.2. M., 1985.
4. Ryabchenko A.G. Mesto sudebnyh uchrezhdenij v realizacii antikriminal'noj politiki Moskovskogo gosudarctva v XVI - XVII vv. // Pravo, gosudarstvo i ekonomika. Problemy teorii, istorii i praktiki. Materialy Vserossijskoj nauchno-prakticheskoj konferencii. 2017. S.45-49.
5. Ryabchenko A.G. Pravovoj status dolzhnostnyh lic policii, upolnomochennyh osushchestvlyat' doznavatel'no-sledstvennuyu deyatel'nost' v Rossijskoj imperii (konec XVIII - seredina XIX veka)// Obshchestvo i pravo. 2015. № 3 (53). S. 18-21.
6. Sokol'skij V. Glavnejshie momenty v istorii poval'nogo obyska // Universitetskie izvestiya. Kiev,1871. № 6.
7. Kavelin K.D. Sobr. soch. 1901.T. 4.
8. Dmitriev F. Istoriya sudebnyh instancij i grazhdanskogo apellyacionnogo sudoproizvodstva ot Sudebnika do uchrezhdeniya o guberniyah. M., 1859.
9. Tel'berg G.G. Ocherki politicheskogo suda i politicheskih prestuplenij v Moskovskom gosudarstve XVII v. M., 1912.
10. Man'kov A.G. Ulozhenie 1649 goda - kodeks feodal'nogo prava Rossii. L., 1980.
РЯБЧЕНКО АЛЕКСАНДР ГРИГОРЬЕВИЧ - доктор исторических наук, профессор, кафедра теории и истории государства и права Кубанского государственного аграрного университет имени И.Т. Трубилина (ag.ryabchenko@gmail.com). ФЕДОРЕНКО СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ - кандидат юридических наук, доцент кафедры правовых и процессуальных дисциплин Кубанского института социоэкономики и права (филиала) Академии труда и социальных отношений. RYABCHENKO, ALEXANDER G. - Doctor of History, Professor, Department of Theory and History of State and Law of the Kuban State Agrarian University named after I.T.Trubilin (ag.ryabchenko@gmail.com).
FEDORENKO, SERGEY A. - Ph.D. in Law, Associate Professor, Department of Legal and Procedural Disciplines, Kuban Institute of Sociology of Economics and Law (branch) Academy of Labor and Social Relations of Law (fedorenkosergey79@yandex.ru).
УДК 351.74 DOI: 10.24412/2411-2275-2021-4-39-45
ЗЛЫДЕНКО Д.С., РЯБЧЕНКО А.Г.
ИСТОРИЧЕСКАЯ ЭВОЛЮЦИЯ ИНСТИТУТА ОТКАЗА В ВОЗБУЖДЕНИИ УГОЛОВНОГО ДЕЛА В РОССИЙСКОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ
Ключевые слова: уголовное преследование, отказ в возбуждении уголовного дела, Русская правда, Соборное уложение 1649 г., Артикул воинский 1715 г., Устав уголовного судопроизводства 1864 г., формальное следствие, предварительное следствие, «Декрет о суде № 1», УПК РСФСР 1923 года, УПК РСФСР 1960 г., УПК РФ 2001 года.
В статье рассматриваются генезис института отказа в возбуждении уголовного дела и его историческая эволюция. Исследуются основания к отказу в возбуждении уголовного дела и дается их структурный анализ, начиная с положений «Русской правды» и последующих российских правовых актов, и вплоть до принятия УПК РФ 2001 года. Выявлены закономерности в развитии правовых конструкций. Показано, что появление рассматриваемого института было связано с исключением самой возможности осуществления уголовного преследования в силу каких-либо жизненных объективных причин - как самого события, так и личности, подозреваемого в совершении противоправности деяния. Поздние этапы характеризируются детальной регламентацией процессуальных процедур и компетенции уполномоченных лиц, что приводит к отделению норм института от уголовно-правовых и разработке оснований к отказу от уголовного преследования с позиций уголовно-процессуальной деятельности. Делается вывод о возможности последующей ликвидации института «отказ в возбуждении уголовного дела» и самой стадии «возбуждение уголовного дела» в связи с невозможностью соблюдения прав и законных интересов лиц, вовлеченных в сферу уголовного судопроизводства.
ZLYDENKO, D.S., RYABCHENKO, A.G.
HISTORICAL EVOLUTION OF THE INSTITUTE OF REFUSAL TO INICIATE A CRIMINAL CASE IN RUSSIAN LEGISLATION
Key words: criminal prosecution, refusal to initiate a criminal case, Russian Truth, Cathedral Code of 1649, Military Article 1715, Charter of Criminal Procedure 1864, formal investigation, preliminary investigation, "Decree on Court No. 1", Code of Criminal Procedure of the RSFSR 1923, Code of Criminal Procedure of the RSFSR 1960, Code of Criminal Procedure of the Russian Federation 2001.
The article considers the genesis of the institution of refusal to initiate a criminal case and its historical evolution. The grounds for refusal to initiate a criminal case are investigated and their structural analysis is given, starting with the provisions of "Russian Truth" and subsequent Russian legal acts, and up to the adoption of the Code of Criminal Procedure of the Russian Federation in 2001. Revealed patterns in the development of legal structures. It is shown that the emergence of the institution under consideration was associated with the exclusion of the very possibility of criminal prosecution due to any vital objective reasons - both the event itself and the person suspected of committing the unlawfulness of the act. The later stages are characterized by detailed regulation of procedural procedures and the competence of authorized persons, which leads to the separation of the norms of the institution from criminal law and the development of grounds for refusing criminal prosecution from the standpoint of criminal procedural activity. It is substantiated the conclusion about the possibility of the subsequent liquidation of the institution of "refusal to initiate a criminal case" and the very stage of "initiation of a criminal case" due to the impossibility of observing the rights and legitimate interests of persons involved in the sphere of criminal proceedings.
Исследование генезиса института отказа в возбуждении уголовного дела позволяет утверждать, что его современное состояние отражает продолжительный процесс формирования. Появление государственной власти и права, как инструмента воздействия на общественные отношения, потребовало выработки стратегии его применения с позиций справедливости в условиях конкретного исторического типа общества, а также оптимальности и экономности применяемых судебных процедур. Создаваемые государственные органы стремились ограждать общество от неправомерных посягательств и одновременно искали пути обеспечения легитимности принимаемых решений в глазах населения, при известной степени дифференциации членов общества и подходов к реализации уголовной ответственности, либо отказа от преследования. Появление оснований для отказа от уголовного преследования, как правового явления, свидетельствует о развитости общественных отношений и смещении центров в сторону поиска избирательности в применении мер наказания, в целях установления объективной истины в виде фактов на начальном этапе получения информации о событии, а не формального привлечения к уголовной ответственности без минимального исследования обстоятельств и их оценки с позиций доказанности виновности субъекта.
На всем протяжении существования института прослеживается тенденция его неотделимости от стадии возбуждения уголовного дела с учетом исторических условий и компетенции должностных лиц правоохранительных органов по осуществлению уголовного преследования, но в пределах норм уголовного права. Целеполагания рассматриваемого явления заключаются в исключении самой возможности осуществления уголовного преследования уполномоченными лицами в силу каких-либо жизненных объективных причин, как самого события, так и личности, подозреваемого в совершении противоправности деяния. Обращаясь к
