CC BY
41
6. Цыганков П.А., Фоминых П.И. Антироссийский дискурс Европейского союза: причины и основные направления // Общественные науки и современность. 2009. № 1. С. 36-47.
7. Козин Н.Г. Искушение либерализмом // Вопросы философии. 2006. № 9. С. 47-66.
8. Горшков М.К. Российская идентичность в контексте западноевропейской культуры // Власть. 2013. № 1. С. 9-14.
REFERENCES
1. Mosyakov D.V., Korolev A.A. Znanie. Ponimanie. Umenie, 2004, No 1, pp. 72-86.
2. Arbatov A.G. Rossiya v global'noy politike, 2005, No 6, pp. 78-89.
3. Panarin A.S. Voprosy filosofii, 1994, No 12, pp. 19-31.
4. Pelipenko A.A. Pechal'naya dialektika rossiyskoy tsivilizatsii [Sad dialectics of Russian civilization]: In Russia as a civilization. Steady and unsteady. Moscow: Science, 2007, pp. 48-73.
5. Noymann I. Ispol'zovanie "Drugogo". Obrazy Vostoka v for-mirovanii evropeyskikh identichnostey [Using of the "Other". Images of the East in Fortformation of European identity]. Moscow: New Publishing House, 2004. 335 p.
6. Tsygankov P.A., Fominykh P.I. Obshchestvennye nauki i sovre-mennost', 2009, No 1, pp. 36-47.
7. Kozin N.G. Voprosy filosofii, 2006, No 9, pp. 47-66.
8. Gorshkov M.K. Vlast', 2013, No 1, pp. 9-14.
Статья подготовлена в рамках исследовательского проекта "Формирование цивилиза-ционной идентичности как стратегия преодоления межэтнических и межконфессиональных противоречий в современной России", Грант РГНФ № 13-03-323а
24 апреля 2014 г.
УДК 008.009
ОСОБЕННОСТИ ЦЕННОСТНОГО ИЗМЕРЕНИЯ РОССИЙСКОЙ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТИ
М.В. Шевченко
Благотворительность как особенное, понимаемое как действительность всеобщего - милосердия, представляет собой целенаправленный вид деятельности по добровольному перераспределению ресурсов частных лиц в целях решения общественных проблем. В этом качестве она является самодостаточным институтом гражданского общества, направленным на "амортизацию" широкого ряда социальных проблем. Особенное есть определенность понятия и его внутренняя дифференциро-ванность, в то же время содержащее в себе собственный имманентный момент всеобщего как свою субстанцию. В данном смысле в понимании всеобщего закономерно выделяется круг значений, воплощаемых в понятии "милосердия". В отношении к теории ценности эти понятия имеют в определенном смысле различный статус. Милосердие выступает
Шевченко Михаил Владимирович - преподаватель кафедры философии Донского государственного технического университета, 344000, г. Ростов-на-Дону, пл. Гагарина, 1, e-mail: [email protected], т. 8(863)2349100.
как "самоданность", как некое единство переживания, первичная интенция чувствования, интуитивная "очевидность предпочтения", проявляя шелеровский феноменологический подход, исходящий из глубинных априорных свойств человеческой духовности [1]. Благотворительность как целенаправленная в своих совокупностях деятельность очерчивает то социальное поле, в котором ценностно-смысловой (ценностно-рациональный) аспект в общем и целом совпадает с целерациональным. Здесь наиболее емко работают веберовская теория "интереса эпохи" и его классификация уровней действия, включающая в себе традиционный, ценностно-рациональный и целера-циональный уровни с сохранением введенной Вебером их иерархии [2].
Использование в определении сущности благотворительности принципа взаимопревращения противоположностей всеобщего
Mikhail Shevchenko - Don State Technical University, 1, Gagarin Plaza, Rostov-on-Don, 344010, e-mail: [email protected], tel. +7(863)2349100.
и единичного в особенном позволяет выявить отличие данного феномена при сопоставлении его с другими формами репрезентации милосердия и рядом родственных нравственно-экономических явлений, таких, например, как милостыня, призрение, государственная социальная работа, добровольчество, спонсорство, инвестерство, гуманитарная помощь. Между тем поле деятельности и объекты воспомоществования в ряде случаев совпадают и взаимно перекрываются, что приводит к возникновению смешанного взаимодополнительного типа. Данный факт предопределяет необходимость поиска системообразующего объединяющего принципа, способного определять когерентность взаимодействия субъектов помощи в цепочке "государство - бизнес - некоммерческий сектор".
В настоящей статье акцент сделан на ценностно-рациональной составляющей характеристики рассматриваемого явления: а именно соотнесенности благотворительности с ценностями и непреложными имеющимися оценками данного вида деятельности в трудах великих мыслителей. Это особенно важно, потому как эйфория от благотворительных акций нередко сменялась в истории человечества недооценкой такого рода деятельности и даже ее игнорированием, что имело место во времена, последовавшие после Французской революции, и, в известной мере, в советский период российской истории. Оправданно выявляется и амбивалентность проявлений, в частных случаях содержащих в себе предпосылки перерождения благотворительных намерений в псевдоблаготворительность.
Рассмотрение данного феномена в российской культурно-исторической перспективе показывает, что деятельностные формы благотворительности с момента своего возникновения до наших дней прошли этапы индивидуального самобытного развития со сменяющимися типами субъектов, объектов, целей, используемых средств, ценностно-смысловой мотивации. Следует отметить противоречивость позиций исследователей в определении периодов данного рода деятельности в российской истории. Мы придерживаемся периодизации, предлагаемой М.В. Фирсовым, в которой реализуется принцип совпадения исторического и логического, когда логика развития процессов диктуется социогенети-ческим оформлением и развитием "способов помощи и взаимопомощи у этнических групп
в их культурно-исторической перспективе. Каждый этап изменения парадигмы помощи и взаимопомощи связан с изменением субъекта и объекта (который может либо расширяться, либо сужаться), институтов поддержки, идеологии помощи, изменением понятийного языка (семантического плана), номинации процесса" [3]. Такие выводы подтверждаются хронологией событийного ряда самой истории благотворительности.
Первый период - догосударственный (до X века) М.В. Фирсов определяет как "Архаический период. Родоплеменные и общинные формы помощи и взаимопомощи у славян до Х в."; второй период - период княжеской и церковно-монастырской поддержки (Х-Х111 вв.) - знаменуется принятием христианства на Руси; третий — период церков-но-государственной помощи (XIV - вторая половина XVII вв.). Многие авторы исходят из целесообразности объединения второго и третьего периодов в один, подчеркивая доминирующую роль в благотворении именно церкви, мотивированной включением в эту деятельность представителями княжеского рода, а впоследствии государства и иных частных лиц. Между тем предложенная М.В. Фир-совым периодизация представляется более обоснованной, и связано это, во-первых, с этническим восточнославянским характером российской цивилизации второго периода и, во-вторых, Русь этого периода, по мнению В.О. Ключевского, еще не являлась единым государством, представляя собой своеобразную федерацию политически раздробленных княжеств. Четвертый период - это период государственного призрения (вторая половина XVII - вторая половина XIX вв.), который в пятом периоде проявляет себя уже в формах общественного и частного призрения (конец XIX - начало XX вв.); шестой - советский период государственного обеспечения (1917 - 1991 гг.); седьмой период - развитие благотворительности на постсоветском пространстве (начало 90-х годов по настоящее время).
Первый, архаический, период российской истории характеризовался наличием родоплеменных и общинных форм помощи и взаимопомощи у славян до Х в., т.е. форма субъективности изначально имела не индивидуально-личностное, а групповое содержание. Здесь можно говорить о "Мы-субъекте" благотворительности, о большой неконтактной
группе. Между тем даже это праценностное сознание было направлено на осуществление первых форм благотворения как целенаправленного вида деятельности по добровольному перераспределению ресурсов общины в целях решения общественных проблем. Различные природные катаклизмы, в большей степени затронувшие тех или иных конкретных членов общины, или же несчастья, увечья на войне, потеря кормильцев и т.д., давали члену общины право на материальную помощь, регламентируемую установками общины. Объектом благотворения выступали пострадавшие соплеменники. М.С. Каган отмечает, что родоплеменной период характеризуется отмиранием инстинктивного регулятора поведения с заменой новым, вырабатываемым культурой. «Этот новый регулятор оказывался ценностным потому, что отношение мира к "Мы-субъекту" было амбивалентным - одновременно благим и враждебным: он отзывался на все условия жизни человека» [4, с. 93]. Процесс этот, безусловно, сопровождался формализацией надличностных регуляторов поведения в виде нормы. Агентами контроля в славянских общинах выступали волхвы, устанавливающие жесткие или мягкие санкции по отношении к тем, кто преступал принятые общиной нормы в кризисные периоды неурожаев, голода, стихийных бедствий и т.д. Главным моментом ценностно-смысловой доминанты остается понимание себя коллективом, выделяющим себя из всех прочих коллективов согласно формуле "Мы такие-то, а все прочие другие" [5], что может определяться как формирование протопатри-отизма, проявляемого на этой стадии развития в качестве социального этнического чувства, обеспечивающего сохранение рода. Отношение благотворительности в первый период имеет непосредственный субъект-субъектный характер.
Второй период, "княжеско-церковный", сразу указывает на основных субъектов благотворительный деятельности. Распад первобытного состояния общества был вызван усложнением всей его социокультурной структуры с дифференциацией сословий, в которую наряду с землевладельцами (князьями, их дружинниками, боярами), свободными крестьянами-общинниками, ремесленниками, торговцами, военными вошло с принятием христианства сословие служителей церкви и послушников. Это имело прямым следстви-
ем кристаллизацию "Я-сознания", индивидуальной формы субъектности с характерными для нее формами ценностного сознания, что определяется как самоидентификация личности с формированием элементов много-уровневости идентичности, включающей в себя этнический, региональный, национальный, геополитический и даже цивилизационный уровни. Введение христианства, как объединяющего фактора региональной, национальной и геополитической целостности Древней Руси, имело важное значение в цивилизационном плане с принятием монотеизма и системы религиозных ценностей. Можно утверждать, что к чисто антропологическим факторам прежнего периода добавились социально-культурные, в том числе и религиозные факторы. Здесь можно выделить два основных уровня субъ-ектности благотворительной деятельности, играющих значительно большую роль в социально-политическом развитии российской государственности, чем такое простейшее проявление милосердия, как милостыня.
В этот период нищенство получает свое благословение христианством благодаря позитивной ценностной мотивации религиозного характера в качестве подаяния ради Христа и спасения своей души. При этом оно опиралось на уже выработанную ментальность в плане сострадательности, характерной для древнерусской родоплеменной общности. Ценностная мотивация актов милосердия в виде подаяния состояла в способе искупления грехов, так как нищий рассматривался своеобразным посредником между жертвующим христианином и самим Богом. Данная форма репрезентации милосердия своей направленностью служила пользой для подающего милостыню; решение проблем социального характера имело в этой связи опосредованный характер.
Социальные корни нищенства, безусловно, напрямую связывались с отсутствием необходимой организации призрения. Уже в этот период можно усматривать зарождение первичных форм общественного призрения, нормативно закрепленных в Уставе Владимира 996 г., что является свидетельством создания ценностно-нравственной основы выделения субъектов именно благотворительной деятельности - в лице частных благотворителей, в основном, великокняжеского и княжеского родов и небольших контактных групп в виде церквей, монастырей, их служителей. Достаточно распространенной является точка зрения о том, что "древнерусская благотво-
рительность не была способом социального благоустройства. Ее назначение было иным -помогать духовному совершенствованию" [6]. Однако с этим выводом согласиться нельзя. Во-первых, мы ведем речь о благотворительности не с позиции ее возникновения, а с уровня ставшего целого, потому и не ставим знака равенства между ней и милостыней. И, во-вторых, с этой позиции вынуждены констатировать, что, начиная с Устава 996 г., именно благотворительность вменяется определенным сословиям видом социальной нормы, подкрепляемой действенностью великих древнерусских князей, многие из которых являли в ценностном аспекте персональную конкретность личности. Отношение благотворительности в соответствии с Уставом Владимира предопределяется следующей цепочкой: субъект-субъект-объект.
Таким образом, были предприняты осознанные шаги по целенаправленной практике благодеяний, способствующих в определенной степени решению социальных проблем. Вслед за Владимиром идее благотворительности, не в меньшей мере, были преданы последующие поколения древнерусских правителей. Здесь можно назвать такие имена, как Ярослав Мудрый и его сыновья, сестра Ярослава, Анна Всеволодовна, князь Мстислав Удалой, Великий Владимирский князь Константин, Александр Невский и др. Как отмечает Т.С. Георгиева, "в русской истории проступает такая удивительная традиция: милосердный по своим нравственным убеждениям князь более других успевает и в деле укрепления, усиления своего государства" [7].
Можно утверждать, что расслоение общинного субъекта одновременно определяет самостоятельность таких форм ценностного отношения, как политическая и религиозная, закладывает основы для правовой обусловленности. Первое звено цепочки отношения благотворительности этого периода российской истории - представитель богатого сословия. Наряду с ценностно-смысловым религиозным наполнением своих благотворительных деяний, он становится носителем таких ценностей, как сословная гордость и сословная солидарность, но что является важнейшим и непреходящим явлением всей российской истории - ценности патриотизма и национального достоинства в контексте известного высказывания Цицерона "выкупать пленных,
обогащать бедных, значит тоже служить государству".
Объектами благотворительности по-прежнему остается та же группа нуждающихся, о которой шла речь выше, для многих из которых в определенной степени подготавливается возможность в рамках церковных структур преодоления собственного несчастного положения личным трудом. Для других создаются реальные предпосылки по организации первичных учреждений призрения.
Благотворение как нравственная обязанность любого христианина сохраняется и на последующих этапах российской истории, укрепляясь в позиции священного ритуала, традиции, нормы поведения. Но третий период, помимо ярких имен собирателей земли русской, не менее своих предшественников милосердных по своим нравственным убеждениям, в ряду которых и Иван I Калита, и Дмитрий Донской, и Иван III, многочисленные представители княжеских родов и русской Православной церкви, отмечен уже централизованной нормативно-правовой деятельностью по приданию различным формам милосердия государственной системности. Соответственно, меняются и субъекты благотворительной деятельности в связи с тем, что решение социальных вопросов уже при Иване Грозном, особенно в связи с принятием Стоглава, вводившего ограничения для церквей и монастырей, сосредоточивается в большой степени в руках государства и становится основой развития государственной социальной поддержки населения.
Это же время может быть рассмотрено как переоценка традиционного для Руси нищелюбия и социальной профилактики нищенства. Таким образом, основным субъектом благотворения выступает монарх. В контексте нашего исследования эта форма репрезентации милосердия по своей сущности соответствует государственной практике призрения. В летописях, церковной литературе в идеализированные образы великих князей и царей обязательно включаются черты "правителя-благотворителя". Также субъектами благотворительности по-прежнему выступает имущее сословие и монастыри-вотчины. При этом речи об институционализации благотворительности еще не идет. Благотворение оформляется в государственные институты поддержки нуждающихся, оставляя за рассматриваемым нами феноменом частную сферу
добровольных пожертвований. В этот период особенно остро встает вопрос о необходимости регуляции отношений между субъектами благотворительной деятельности и государством. Таким регулятором становится право, которое М. Каган называет специфическим родом ценностей: "Если политическая форма ценностного отношения, как и нравственная, симметричны, поскольку связывают, в одном случае, индивида с индивидом, а в другом - группу с группой, партию с партией, то правовое пространство асимметрично, имея на одном полюсе индивида, а на другом -государство, и образуя тем самым два рода ценностей: ценность определенных форм деятельности государства для индивида и ценность определенных форм поведения индивида для государства" [4, с. 95].
Эпоха добродетельных князей и иерархов церкви Средневековья, блеснув множественностью великолепных примеров духовности, без резких перепадов передала эстафетную палочку в руки благотворителей новых поколений. В истории российской благотворительности значимые подвижки в градуировании и обобщении многообразных форм милосердия в объемах государства связаны с воцарением династии Романовых (царь Михаил Федорович Романов, сменивший его на троне сын Алексей Михайлович).
Четвертый период характеризуется новыми сущностными подходами в проектировании и реализации социальной политики страны с упором на продуктивное доминирование властных прерогатив бюрократии. Этот исторический отрезок времени может быть разделен на два личностно-персони-фицированных срока царствования равновеликих российских самодержцев - Петра I и Екатерины II. И тот, и другая признаются "гениальными управленцами", за каждым из этих выдающихся российских монархов -внушающие высочайшее почтение массивы государственных, социальных и культурных преобразований, направленных на закрепление форм государственной социальной поддержки населения, развитие правовой формы ценностного отношения, что проявляется также в системе мер по урегулированию частных благотворительных пожертвований адресным характером предоставления помощи. Со времен царствования Екатерины II закладываются основы для институционализации благотворительности, связанные с организацией
благотворительных обществ с определённой структурой отношений. В то же время необходимо учитывать, что благотворительность, как ценность и как социальная практика, в этот период развивалась в условиях ужесточения крепостничества.
Мощное развитие благотворительность приобретает на пятом историческом отрезке, ознаменованном расширением общественных форм благотворительности и корректировкой субъектной стороны этого феномена включением в него с развитием капитализма в России купцов и предпринимателей. Отдельно следует отметить то обстоятельство, что эта была группа дарителей, жертвующих средства, не наследованные, а полученные посредством труда. При этом важно подчеркнуть, что акты благотворительности совершались представителями этого сословия не эпизодически, а системно. Ценностная мотивация таких пожертвований состояла в особенностях российской инкультурации названного сословия, т.е. людей, стремившихся создать обстоятельства для переустройства русской жизни на гуманистической основе. Известно, что многие из них сочувствовали революционным настроениям в России, болезненно ощущали все несовершенство окружавшей их действительности и, хотя легко вписывались в социальные нормы, диктуемые капиталистическими отношениями, успешно в них социализируясь, в смысле духовных ценностей, оставались приверженцами исконно российской сострадательной ментальности. В определенном смысле акты благотворения этого сословия выглядят гораздо более искренними, чем дворянского. Бесспорно, деятельность их сопровождалась поощрительными санкциями со стороны государства (повышение социального статуса, налоговые льготы и т.д.). Но, как отмечает Г.В. Жуков, "в большинстве случаев действовали как эгоистические, так и альтруистические мотивы одновременно. Причем, значение их было в каждом отдельном случае не равнозначно" [8]. Говоря о ценностных мотивах благотворительной деятельности в целом и этого периода, в частности, следует подчеркнуть ее синкретичный и амбивалентный характер. Как справедливо отмечает С.М. Наддака-Борцов, "она ориентирована одновременно на реализацию социальных ценностей: высокой религиозности в сочетании с душевной добротой; чувства гражданской гордости и желание сделать
жизнь в своем городе более цивилизованной; но также и на стремление реализовать приватные ценностные интересы: искупить греховность нажитого богатства, увековечить себя в памяти потомков, маркировать социальный статус, продемонстрировать гражданскую активность для получения различных социальных преференций" [9].
Пятый период характерен рефлексией о моральной ценности благотворительности, выразившейся в многочисленных дискуссиях, выплеснувшейся на страницы книг, статей, многие их которых были написаны в карикатурной манере на славянофильскую романтизацию милостыни [10]. Здесь следует отметить журналы "Современник" и "Искра", журнал М.М. и Ф.М. Достоевских "Время". На свет стали появляться журналы, специально посвященные благотворительной тематике. Можно предположить, что импульсом для состоявшихся дискуссий стало различие в точках зрения, высказывавшихся с противоположных позиций В. Белинским и И. Аксаковым по поводу преимуществ частной или же общественной благотворительности. Журнал "Современник" напечатал статью Н. Мельгунова "Спор о благотворительности", основные идеи которой были подвергнуты критике со стороны И. Аксакова в статье "О благотворительности по русскому народному понятию", вышедшей в "Московских ведомостях" [11]. По существу, были инициированы дискуссии между сторонниками прагматического, которое мы определили как целерациональное наполнение благотворительных действий, и ценностно-смыслового, находящего свое выражение в противопоставлении идей западников и славянофилов. Корень же вышеобозначенного противостояния мнений лежит в приравнивании феномена благотворительности к свойствам милостыни. Можно предположить, что этот спор прокладывает тенденцию для осознания специфического поля действия благотворительности.
Сторонники личных подаяний, в ряду которых можно отметить такие яркие имена, как Ф.М. Достоевский, Н.Н. Страхов, как правило, не ставили вопрос о необходимости радикального изменения общественного устройства, а вели речь о развитии в Человеке нравственных устремлений к Добру. Им противостояли народники, которые, выступая против какой-либо поддержки нищенства и, в крайнем случае, за приоритет
благотворительных обществ утилитарной направленности, считали, что для устранения бедности необходимы коренные социально-политические перемены.
В споре о ценностном содержании подаяния и благотворительной деятельности интересные мысли высказаны Л.Н. Толстым, но он так же, как и Страхов, и Достоевский, уповает на перспективу нравственного совершенствования личности. В статьях "О переписи в Москве" и "Так что же нам делать?" [12]. Л.Н. Толстой заявляет о необходимости сочетания деятельности по переписи населения в Москве (23-25 января 1882 года) с задачей выявления истинно нуждающихся и организации помощи конкретно этим лицам. "Для общества интерес и значение переписи в том, что она дает ему зеркало, в которое, хочешь не хочешь, посмотрится все общество и каждый из нас" [12, с. 98]. Писатель ведет речь о деятельности самоотверженной, подчеркивая всякий раз на страницах своих книг важность добродеяний от людей, причем не в виде денег, что мыслителем охарактеризовано как отдача чужих грехов, а людей, отдающих "свой труд, себя, свою жизнь" [12, с. 102].
"Несравненные картины русской жизни", данные Л.Н. Толстым, который при этом, по мнению В.И. Ленина, явно не понял русской революции" и отстранился от настоящей исторической задачи, поставленной ходом событий [13, с. 210], в той или иной степени определили последующее отношение к благотворительной деятельности в шестом, советском, периоде. Большевистское правительство рассматривало ее с позиции марксистской интерпретации в качестве респектабельного прикрытия эксплуататорской природы классово-антагонистического общества [14]. Преодолеть же, по мнению большевиков, подобные антагонизмы общества, возможно только с коренным революционным переустройством государственного строя, т.е. введением социалистической системы хозяйствования. Хотя на официальном уровне в советском государстве благотворительность определялась как "феномен буржуазного общества", как "средство маскировки эксплуататорской природы буржуазии", однако в ценностном отношении благотворительность была вменена в долженствование советского человека и находилась в полном соответствии с "моральным кодексом строителя коммунизма". Кодекс этот, безусловно, категорически императивен
и полностью отвечает высшим ценностям, выработанным в истории цивилизации.
В Советском Союзе была устранена почва для институциализации благотворительности. И связано это, как всем понятно, с патерналистской сутью социалистического государственного устройства, в котором в идеале должно было быть ликвидировано деление граждан на богатых и на бедных, вылившееся, к сожалению, в пресловутую "уравниловку". Но были и явные достижения в реализации, не имевшей исторических прецедентов модели общества, и они становились эффективным стимулом в решении социальных проблем и формировании могущественного государства. В СССР была ликвидирована безработица, рассматриваемая как основное нарушение прав личности. С первых дней советской власти велась борьба с тунеядством (до принятия в апреле 1991 г. закона "О занятости населения", отменившего уголовную ответственность за тунеядство и фактически признавшего право на безработицу); лица с девиантными отклонениями содержались в государственных специализированных учреждениях; пресекались систематические занятия бродяжничеством и попрошайничеством. Система социального обеспечения в Советском Союзе охватывала все население. При этом в традициях российской менталь-ности продолжали существовать практики благотворительности в прямом значении этого слова и в значительных масштабах. Добровольные пожертвования частных лиц никогда не подвергались преследованиям, особенно в драматические периоды советской истории. И всегда четко обозначались объекты благотворения. Осознанно направленная деинститу-ализация благотворительности в первые годы становления советского государства связана была и с памятью бывших подпольщиков о той помощи, которой они пользовались через различные благотворительные организации для своей революционной борьбы по изменению существующего государственного строя. Конечно, не исключается вероятность того, что благотворительная деятельность таких обществ в ряде случаев являлась всего лишь удобной ширмой, прикрывавшей истинные цели организации, направленные на влияние на экономическую и политическую жизнь страны. Опасность подобных подрывных практик не исчезла и сегодня, чему, на наш взгляд, следует решительно
противостоять в интересах общества и государства. В этой связи уместно вспомнить хотя бы Указ Екатерины II "Извольте быть благонадежны!", как и "Указ о неприятии от порочных людей пожертвований и о награждении их за оныя" (1816 г.) Александра I [15]. Данная проблема остается актуальной и в наши дни. Не случайно в Федеральный закон РФ № 135-Ф3 от 11 августа 1995 года "О благотворительной деятельности и благотворительных организациях" Федеральным законом от 04.07.2003 № 94-ФЗ в статью 2 внесен пункт (п.3): "Проводить одновременно с благотворительной деятельностью предвыборную агитацию, агитацию по вопросам референдума запрещается"*.
Особо следует подчеркнуть, что благотворительность советского толка своей основной целью-ценностью всегда имела патриотизм. При этом, как отмечает Н.П. Лузик, "советский патриотизм коренным образом отличается от всех других типов патриотизма. Это отличие состоит, прежде всего, в том, что он неразделим, един для всех классов и наций. Он характеризуется однонаправленностью, многогранностью, высокой сознательностью, всесторонностью, целенаправленностью, идеологической оформленностью и активностью. Чувства и сознание советского патриотизма превратились в одну из определяющих доминант личности, диктующую характер и направленность поступков" [16].
В рамках исследовательской схемы, предложенной В.Н. Воструховой [17], на современном - седьмом этапе выделяются три уровня благотворительности, - традиционный, стратегический и социальное инвестирование. На всех обозначенных выше этапах проявляется традиционный уровень благотворительности. Традиционная благотворительность понимается как индивидуальная и бескорыстная деятельность, для которой значимым является безвозмездный характер деятельности. В отличие от нее, стратегическая благотворительность, как правило, "осуществляется от лица компании, подразумевает на первом этапе внеэкономические выгоды, а впоследствии и определенный экономический эффект" [17, с. 93]. К третьему уровню
* Федеральный закон "О благотворительной деятельности и благотворительных организациях" №135-ФЗ от 11 августа 1995 года. URL: http://base.consultant.ru/cons/ cgi/online.cgi?req=doc;base=LAW;n=108360;fld=134;dst=429 4967295;rnd=0.9979910208095955;from=20465-186.
В.Н. Вострухова относит социальное инвестирование, подчеркивая при этом, что каждый последующий уровень включает предыдущий как составную часть. Как правило, инвестирование в наименьшей степени мотивируется благотворительными целями, но, что важно, в реализации общественно-полезных замыслов, по нашему мнению, может выступать и как смешанный взаимодополнительный тип, одной из сторон которого выступает частичная благотворительность. Что касается стратегического уровня, то провести различие по семантическому содержанию традиционного и стратегического уровня в принципе невозможно. Потому, вслед за В.Н. Воструховой, стратегическим уровнем благотворительности предлагаем считать действия, нацеленные в перспективе на определенный экономический эффект.
Говоря о каком-либо явлении как об особенном, для более четкого выявления его сущности нельзя игнорировать его включенность в огромное количество систем и сгустков взаимосвязей и взаимозависимостей, инте-грированность его во все поле многообразия различных сфер экономической, социальной и культурной жизни общества в соответствии с "интересом эпохи". Представляется, что можно говорить о трех вышеобозначен-ных уровнях именно благотворительности лишь в случае, когда эти смешанные формы подчинены ценностной мотивации. Сегодня, хотя преимущественно сохранились достижения советского периода в социальной работе, востребованность в целерациональной благотворительной деятельности во всем объеме ее предназначения сегодня резко возрастает.
В условиях наметившегося роста безработицы, сильного разрыва в благосостоянии различных, в том числе, и вновь воссозданных сословий, гигантского роста мигрантов, беспризорных, наркомании, нищих, бомжей и т.д. возникает необходимость использования богатого российского наследия, а также зарубежных практик в определении приемлемых для конструктивного решения имеющихся в стране проблем методов и моделей. И здесь представляется важным еще раз подчеркнуть, что традиционный уровень благотворительности в российской истории опирается на такие ценности в качестве общих значений для субъекта, которые можно охарактеризовать как надличностные, в числе которых нравственно-религиозные (второй-пятый пе-
риоды) или нравственно-коммунистические (шестой период) ценности. Но и те и другие в своей основе содержат ценности патриотизма и гражданского достоинства, особенно ярко проявляемые в трагические моменты нашей истории. Т.Г. Леонтьева пишет, что духовные ценности русского народа на протяжении веков провозглашала и утверждала православная церковь. "В ходе эволюции государственности, - утверждает она, - ценности православия постепенно приобретали имперски-соборный статус и, так или иначе, детерминировали поведение, нравственные ориентации, ценностные предпочтения русского (имперского) человека. Религиозное самосознание было исстари мощным источником патриотизма народа, не воспринимавшего раздельно понятия "вера" и "отечество" (выделено мной. - Ш.М.)" [18, с. 170].
Особенность российского национального патриотического самосознания основывается на идее защиты, а не захвата чужих земель, на толерантном отношении ко всем этносам и народам. Патриотическим самосознанием как идеей защиты Отечества пронизана вся российская история во все времена. Его истоки мы усматриваем у славян, затем у древнерусской народности в период татаро-монгольского нашествия, у россиян в период польско-шведской интервенции начала XVII в., Крымских войн, Отечественной войны 1812 г., Великой Отечественной войны. Силы, заинтересованные в ослаблении России, ведут непрекращающуюся столетиями борьбу с патриотизмом, что приводит к периодам частичной депатриотизации общества, влекущей за собой негативные трансформационные процессы в стране. Ценность патриотизма в позиционировании себя в качестве идейно-смысловой доминанты российской благотворительности играет роль демаркационного фактора, отличающего благотворительность от псевдоблаготворительности.
Современный период благотворительности характеризуется всплеском деятельности "третьего сектора" - некоммерческих общественных организаций, включенностью в эти процессы российского бизнеса, усилением социальной поддержки населения со стороны государства. Однако эти субъекты помощи действуют несогласованно. Возрожденная российская благотворительность в ряде случаев имеет тенденцию ухода из-под влияния государства с усилением влияния на массовое
сознание, в том числе, и на политические процессы в обществе. При этом эффективных экономических и правовых регуляторов конкретно благотворительной деятельности в России за весь период ее истории практически выработано не было, явление соответствовало традиционному уровню [19]. В постсоветский период на первый план выступала рефлексия данного вида деятельности в моральном и социальном планах -идея построения "гражданского общества" по примеру западных моделей [20], не всегда соответствующими исконно российской мен-тальности. Это ставит задачу регуляции восходящей динамики благотворительности в современных условиях, связанную с усилением
и и*
ее экономико-прагматической составляющей . При этом важно сохранение и развитие традиционной ценностно-смысловой уникальности российского содержания благотворительности, в пространстве которой личности, группы и сообщества современного периода российской истории, наряду с государством, должны в первую очередь выступать убежденными и деятельностными субъектами патриотизма.
Благотворительность через социальное партнерство "бизнес - государство - некоммерческий сектор" может играть роль управляющего параметра в самоорганизации социокультурного пространства современной России при условии, что цементирующей этот союз ценностью выступает патриотизм. Переход российских бизнес-сообществ от разрозненных, спонтанных, несистемных благотворительных проявлений к продуманной политике управляемого воспомоществования требует учета многих обстоятельств, характерных для этого направления социальной работы. Представляется правильным рассмотрение двух блоков. Первый - должен конструктивно способствовать функционированию благотворительности традиционного толка на должном уровне; второй - связан с наметившимся переходом от традиционной благотворительности к благотворительности стратегической и к социальному инвестированию.
При этом следует подчеркнуть, что никакие внешние властные структуры государ-
* Имеется в виду переход от традиционного уровня к стратегическому и далее к инвестированию, одной из сторон которого выступает частичная благотворительность по обеспечению населения рабочими местами и удовлетворения нуждающихся путем "опосредования трудом"
ственной или региональной причастности подменить собой или своим представителем персону инициативного благотворения будут не в праве. В распоряжении государственной власти остаются широкие и действенные прерогативы принятия политических решений, обязательных для исполнения всеми гражданами Российской Федерации или региона проживания в формате законодательно-нормативных актов. Важнейшее значение имеет также выработка Стратегии социального развития каждого отдельного региона и проведение в жизнь политики поддержки конкретных организаций в сфере социальной ответственности со стороны органов местного самоуправления. Соответствующие подходы позволяют достигать эффективности совмещения государственных, общественных, корпоративных и частных систем и механизмов вос-помоществования. В реализации намеченной стратегии также обязательна сопроводительная практика информационно-пропагандист-кой поддержки, относимая к регламентным мерам обеспечения гласности ответственных решений. Освещение политических данностей и событийности экономической жизни, культурных норм и ценностей, лежащих в основе российской благотворительности, должны обеспечиваться средствами массовой информации, выступающими в роли агентов "мягкого контроля". На основе патриотического идейно-смыслового содержания благотворительных деяний формируются соответствующие стратегии, в том числе, РЯ кампаний, повышающих социальную ответственность, имидж и рейтинг бизнеса, корпоративной благотворительности, некоммерческих общественных организаций, способствующих консолидации усилий этих субъектов с местными и региональными администрациями.
Благотворительность, ценностной основой которой выступает патриотическое сознание, обладает огромным потенциалом, демонстрируя социальную роль и значимость в утверждении интересов государства. Она является одним из факторов консолидации и развития нашего общества, преодоления многих негативных сторон сегодняшней жизни.
ЛИТЕРАТУРА 1. Шелер М. Формализм в этике и материальная этика ценностей. Институт международных программ Российского университета дружбы народов.
[Электронный ресурс]. URL: http://www.ido.rudn.ru/ ffec/philos/chrest/g15/sheler.html.
2. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. М.: Прогресс, 1990. 808 с.
3. Фирсов М.В. История социальной работы в России. М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 1999. 256 с.
4. Каган М.С. Философская теория ценностей. СПб.: Петрополис, 1997. 205 с. С. 93.
5. Гумилев Л. Этногенез и биосфера Земли. М.: Айрис-Пресс, 2003. 506 с. С. 92.
6. Сайтбагин А.Р. Социально-педагогические условия развития благотворительной деятельности общественных объединений: Дис. ... канд. пед. наук. СПб., 2002. 158 с. С. 40.
7. Георгиева Т.С. Культура повседневности. Русская культура и православие: учебное пособие. М.: Аспект Пресс, 2008. 397 с. С. 94.
8. Жуков Г.В. Благотворительность как инструмент фандрейзинга в социокультурном пространстве современного общества: Дис. ... канд. культурологии. Краснодар, 2002. 162 с. С. 39.
9. Наддака-Борцов С.М. Ценностные аспекты благотворительной деятельности: Дис. ... канд. социол. наук. Ростов н/Д, 2006. 132 с. С. 11.
10. См.: Межов В.И. Благотворительность в России. Библиографический указатель книг и статей на русском языке, вышедших в России в период царствования Императора Александра II. СПб., 1883.
11. Аксаков И. О благотворительности по русскому народному понятию. // Литература и жизнь. [Электронный ресурс]. URL: http://dugward.ru/ library/aksakovy/iaksakov_o_blagotvorit.html.
12. Толстой Л.Н. О переписи в Москве // Л.Н. Толстой. Полн. собр. соч.: В 22 т. Т. 16. М.: Художе -ственная литература, 1983. С. 97-105, 165-396.
13. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 17. М.: Изд-во полит. лит-ры, 1976. С. 209-214.
14. Лафарг П. О благотворительности // Этическая мысль: научно-публицистические чтения. М.: Политиздат, 1988. С. 334.
15. Полное собрание законов Российской империи ПСЗ I. Т. XXXIII (1816). № 26061) // РУСФОНД. [Электронный ресурс]. URL: http://www.rusfond.ru/ encyclopedia/2859.
16. Лузик Н.П. Патриотизм как социокультурный феномен: Дис. ... канд. филос. наук. СПб., 2007. 162 с. С. 140.
17. Вострухова В.Н. Социокультурная регуляция благотворительной деятельности в современных российских бизнес-процессах: Дис. ... канд. со-циол. наук. М., 2006. 181 с.
18. Леонтьева Т.Г. Православная культура и семинарский быт (конец XIX - начало XX в.) // Отечественная история. 2001. № 3. С. 170-178.
19. См.: Крамарова Е.Н. Правовые аспекты ин-ституционализации благотворительности и меценатства в Российской Федерации// Философия
права. 2012. № 3. С. 126-130; Она же. Социальная ответственность бизнеса в сфере культуры (на примере Юга России) // Изв. вузов. Северо-Кавказский регион. Обществ. науки. 2013. № 5. С. 40-46. 20. Вартушян А.А., Косов Г.В. Филантропия в трансформирующемся социальном государстве. М.: ЦИУМ и НЛ, 2012. 212 с.
REFERENCES
1. Sheler M. Formalizm v etike i material 'naya etika tsennostey, available at: http://www.ido.rudn.ru/ffec/ philos/chrest/g15/sheler.html.
2. Veber M. Protestantskaya etika i dukh kapitalizma [The Protestant ethic and the spirit of capitalism]. Moscow: Progress, 1990. 808 p.
3. Firsov M.V. Istoriya sotsial'noy raboty v Ros-sii [History of social work in Russia]. Moscow: The Humanitarian Publishing Center VLADOS, 1999. 256 p.
4. Kagan M.S. Filosofskaya teoriya tsennostey [Philosophical theory of values]. St. Petersburg: Petropolis, 1997. 205 p., P. 93.
5. Gumilev L. Etnogenez i biosfera Zemli [Ethno-genesis and biosphere of the Earth]. Moscow: Ayris-Press, 2003. 506 p., P. 92.
6. Saytbagin A.R. Sotsial'no-pedagogicheskie usloviya razvitiya blagotvoritel'noy deyatel'nosti obshchestven-nykh ob"edineniy [Socio-pedagogical conditions of the development of charitable activity of public associations]: the Dissertation of the Candidate of Pedagogical Sciences. St. Petersburg, 2002. 158 p., P. 40.
7. Georgieva T.S. Kul'tura povsednevnosti. Russkaya kul'tura i pravoslavie: uchebnoe posobie [Culture of daily occurrence. Russian culture and Orthodoxy]. Moscow: Aspekt-Press, 2008. 397 p., P. 94.
8. Zhukov G.V. Blagotvoritel'nost' kak instrument fandreyzinga v sotsiokul'turnom prostranstve sovre-mennogo obshchestva [Charity as a tool of fundrais-ing in socio-cultural space of the modern society]: Theses of Candidate of Culturology. Krasnodar, 2002. 162 p., P. 39.
9. Naddaka-Bortsov S.M. Tsennostnye aspekty blagotvoritel'noy deyatel'nosti [Axiological aspects of charitable activities]: the Dissertation of the Candidate of Sociological Sciences. Rostov-on-Don, 2006. 131 p., P. 11.
10. Mezhov V.I. Blagotvoritel'nost' v Rossii. Bibliograficheskiy ukazatel' knig i statey na russkom yazyke, vyshedshikh v Rossii v period tsarstvovaniya Imperatora Aleksandra II [Philanthropy in Russia. Bibliography of books and articles in Russian, published in Russia during the reign of Emperor Alexander II]. St. Petersburg, 1883.
11. Aksakov I. O blagotvoritel'nosti po russkomu narodnomu ponyatiyu [About charity in Russian folk concept], available at: http://dugward.ru/library/aksa-kovy/iaksakov_o_blagotvorit.html (дата обращения: 4.08.2013).
12. Tolstoy L.N. O perepisi v Moskve [About the census in Moscow]. In: The complete works: In 22
vols. Vol. 16. Moscow: Khudozhestvennaya Literatura, 1983. pp. 97-105; 165-396.
13. Lenin V.I. Polnoe sobranie sochineniy [Complete works]. Vol. T. 17. Moscow: Publishing House of Political Literature, 1976, P. 209-214.
14. Lafarg P. O blagotvoritel'nosti [About charity]. In: Ethical thought: non-fiction reading. Moscow: Politizdat, 1988, p. 334.
15. Polnoe sobranie zakonov Rossiyskoy imperii 1 [The full collection of laws of the Russian Empire 1]. Vol. 32 (1816). No 26061, available at: http://www. rusfond.ru/encyclopedia/2859.
16. Luzik N.P. Patriotizm kak sotsio-kul 'turnyy fenomen [Patriotism as a socio-cultural phenomenon]: Dissertation of the Candidate of Philosophical Sciences. St. Petersburg, 2007. 161 p., pp. 140.
17. Vostrukhova V.N. Sotsiokul'turnaya regulyatsiya blagotvoritel'noy deyatel'nosti v sovremennykh ros-siyskikh biznes-protsessakh [Social and cultural regulation of charitable activities in the modern Russian business processes]: Dissertation of the Candidate of Sociological Sciences. Moscow, 2006. 181 p.
18. Leont'eva T.G. Otechestvennaya istoriya, 2001, No 3, pp. 170-178.
19. Kramarova E.N. Filosofiya prava, 2012, No 3, pp. 126130; Kramorova E.N. Izvestiya vuzov. Severo-Kavkazskiy region. Obshchestvennye nauki, 2013, No 5, pp. 40-46.
20. Vartushyan A.A., Kosov G.V. Filantropiya v transformiruyushchemsya sotsial 'nom gosudarstve [Philanthropy in transforming social state]. Moscow: OOO "TclUM i NL", 2012. 212 p.
31 мая 2014 г.
УДК 159.9
ИДЕНТИЧНОСТЬ И САМОПОНИМАНИЕ ЛИЧНОСТИ
О.Р. Тучина
Традиционно изучение феномена идентичности в психологии связывают с именем Э. Эриксона, который этот термин использует в различных значениях: и как сознательное чувство уникальности индивида (самобытность), бессознательное стремление к непрерывности жизненного опыта, и как солидаризацию с идеалами группы [1]. Эти два аспекта идентичности рассматриваются в современных исследованиях как два типа идентичности. Личностная идентичность как психологическая категория - это набор индивидуальных характеристик, отличающихся определенным постоянством (или преемственностью во времени и пространстве), позволяющий дифференцировать данного индивида от других людей. Коллективная (социальная, групповая) идентичность трактуется в терминах группового членства, включенности в какую-либо социальную категорию. На сегодняшний день в научной среде прослеживается тенденция рассмотрения личностной идентичности через соотношение с коллективной идентичностью.
Тучина Оксана Роальдовна - кандидат психологических наук, доцент кафедры философии Кубанского государственного технологического университета, 350072, г. Краснодар, ул. Московская, 2, корп. А, e-mail: tuchena@ yandex.ru, т. 8(861)2743068.
Г. Бриквелл считает личностную и коллективную идентичность двумя полюсами в процессе развития. С одной стороны, за каждой социальной категорией (этнической, религиозной, гендерной и т.д.) стоит более развернутое содержание, описывающее данную категорию в терминах черт и особенностей поведения, которые ассоциируются с ней. С другой стороны, личностные характеристики предполагают соотнесение себя с группой людей, обладающих этими характеристиками, и отчуждение от тех групп, у которых данные характеристики отсутствуют. Личностная идентичность - продукт социальной идентичности, образующийся вследствие восприятия социального давления и активной адаптации к нему. Будучи сформированной, личностная идентичность начинает активно влиять на социальную. Эволюция идентичности человека - процесс непрерывного диалектического взаимодействия личностной и социальной идентичности [2].
В рамках символического интерак-ционизма проводится тезис о глубинном
Oksana Tuchina - Kuban State Technological University, 2, Moscowskaya Street, Krasnodar, 350072, e-mail: [email protected], tel. +7 (861)2743068.
