CC BY
37
УДК 80
ОСОБЕННОСТИ ПОЭТИКИ РАССКАЗА Д. РУБИНОЙ «ЯБЛОКИ ИЗ САДА ШЛИЦБУТЕРА»
POETIC FEATURES OF D. RUBINA'S STORY "APPLES FROM THE GARDEN OF SHLITSBUTER"
©2018
Н.А. Родионова N.A. Rodionova
В статье рассматриваются основные особенности поэтики рассказа Д. Рубиной «Яблоки из сада Шлиц-бутера», выявляются семантические связи между формой повествования и концептуальным смыслом произведения.
Ключевые слова: темпоральная многомерность; фабула; повествование; континуум; субъективация; драматизация; ирония; ретроспекция; деталь; контекст; рефлексия.
In article the main features of poetics of D. Rubina's story "Apples from the Garden of Shlitsbuter" are exposed to the analysis, semantic links between the narration and conceptual meaning of the work are defined.
Keywords: temporal multidimensionability; plot; narration; continuum; subjectification; dramatization; irony; flashback; detail; context; reflection.
Рассказ Д. Рубиной «Яблоки из сада Шлицбутера» начинается с обозначения пространственно-временной парадигмы: «В те годы я часто летала в Москву» [1, с. 136]. Именно этот темпорально-локус-ный вектор и создает необыкновенно объёмную картину абсолютно эпического характера. В финале текста рассказа «время» и «пространство» вновь репрезентируются в пределах одного сверхфразового единства: «И только, может быть, догадалась, что это сокровенное чувство со-крови человеку навязать невозможно. Что порою приходит оно поздно, бывает слишком поздно -в последние минуты, когда, беззащитного, тебя гонят по шоссе. Прикладами. В спину» [1, с. 174]. Именно эта семантическая перекличка хоронотопических обозначений является одной из самых важных особенностей поэтики рассказа.
Обратимся к фабуле: героиня (она же рассказчик) отправляется в весеннюю Москву, чтобы «...с неделю примерно заниматься чепухой; слоняться по редакциям, заскочить раза два в какой-нибудь не лучший театр на случайный спектакль, вечерами околачиваться в прокуренном Доме литераторов и напоследок истечь потом в давильне ГУМа, выполняя заказы друзей и соседей...» [1, с. 136]. Интересно, что в это
время Москва представлялась героине «центром мироздания». Но просьба знакомого литератора приводит героиню в московскую редакцию еврейского журнала, и центром мироздания становится иной локус - Золо-тоноша под Полтавой. Симптоматично, что название этого местечка семантически перекликается с названием сорта яблок («голь-ден»), которыми героиню угощает редактор. Эта «золотая» линия как бы разделяет время и пространство в сюжетном построении рассказа. Появляется новый временной пласт -Вторая мировая война, - а вместе с ним кульминационное событие всего произведения - смерть красавицы Фриды, в которую в молодости был влюблён редактор Гриша. Так границы времени расширяются, локус смещается, и возникает совершенно особенная ретроспективная картина гибели той, которая объединила двух до этой случайной встречи абсолютно незнакомых людей. Эта история и есть контрапункт всего произведения, в ней соединились все самые важные экзистенции: жизнь, смерть и любовь. Яблоки «гольден» из сада работника редакции Шлицбутера, который так и остается вне сценического пространства фабулы, но постоянно упоминается на протяжении всего разговора редактора и героини, становятся своеобразным символом вечной связи
Особенности поэтики рассказа Д. Рубиной «Яблоки из сада Шлицбутера»
между людьми, покинувшими райский сад. «Яблоки» соединяют и разделяют время (до встречи и после нее, до войны и после) и пространство (Москва, Ташкент, Золото-ноша под Полтавой).
Временной пласт в рассказе многомерен: кроме Москвы «эпохи застоя», военного периода, есть еще субъектное время самой рассказчицы, которое связывает ее с будущим и одновременно настоящим: так, в одном из авторских отступлений читатель узнает о том, что «...несколько лет эта фотография предваряла мои публикации, даже заграничные» [1, с. 143], и, наконец, субъектное время редактора, сказавшего о себе: «...вот я - трижды ранен и в качестве космополита украшал-таки собою нары» [1, с. 172] - это откровение расширяет временные рамки, включая послевоенные годы борьбы с космополитизмом. Для произведения малой эпической формы такая многомерная темпоральность не является типичной. В рассказе Д. Рубиной расширение временных рамок становится возможным благодаря приему драматизации повествования: рассказчица передает реплики героев, отражая особенности их речевого поведения сквозь призму собственного восприятия.
Своеобразие поэтики рассказа «Яблоки из сада Щлицбутера» определяется и субъек-тивацией повествования, организованного как "Ich erzählüng " («Ярассказываю»). Дело в том, что форма повествования от первого лица предполагает ярко выраженное «монологичное» субъектное сознание, но в тексте рассказа Д. Рубиной проглядывают несколько «ликов» рассказчицы, отделенных друг от друга временем. Сначала это сознание совсем молодой писательницы, а в кульминационной части рассказа проявляется сознание взрослого человека: «Сейчас, столько лет спустя, я думаю - что за жестокий бес толкал меня выложить всю страшную правду этому старому человеку, что за нужда была тревожить его сердце иразорять память его юности?» [1, с. 168] Интересно также и то, что в повествование от лица рассказчицы включаются лексические маркеры сознания, идеологически узаконенного в советское время: «— Да, сказал он, как-
то погрустнев. - Люди едут... И непонятно было, по какому поводу он печалится: то ли из-за утечки еврейского населения за границу, то ли от невозможности последовать примеру этой части отщепенцев» [1, с. 164]. Ирония героини распространяется и на сферу сознания героя, который, конечно, в застойные годы не мог по-другому выразить свое отношение к тем, кто покидал Советский Союз. Встреча рассказчицы и редактора произошла именно в годы застоя - эпоху, которую героиня метафорически описывает как «некое огромное, неопрятное лежачее тело общества, по жилам которого вяло течет застойная кровь, бессильная снабжать сосуды мозга для полноценной деятельности» [1, с. 140]. Но и настоящий момент -время, когда из воспоминаний и создается рассказ о посещении редакции, - оценивается рассказчицей по-прежнему едко иронично: «Конечно, в нынешнюю прекрасную эпоху повальной гласности дело обстоит иначе. Например, недавно в одном передовом журнале, широко внедряющем идеи демократизации в различные слои общественного сознания, мне предложили поменять в рассказе Петрова на Шапиро!» [1, с. 140]. И наконец, ирония направлена и на саму героиню: «Надо сказать, сочиняя свою представительскую фразу, я как-то не рассчитывала на частое её употребление, понимая изрядную долю идиотизма, в ней заложенную. Но, тренируясь, я так к ней привыкла, что расчленить или объяснить как-то иначе ситуацию почему-то уже не смогла» [1, с. 149].
Художественное пространство «скрепляет» еще один концептуальный элемент поэтики рассказа - «сквозная деталь». Одна из них - золотые яблоки - вынесена автором в заголовок, и ее символический смысл, по-видимому, определяется закрепленной в сознании многих читателей устойчивой культурологической реминисценцией. Но есть в рассказе еще одна, «приземленная», но тоже «сквозная» художественная деталь, в роли которой выступает дубленка, именуемая то «чертовым тулупом», то «легендарной дубленкой». Эта деталь является, во-первых,
Н.А. Родионова
источником фабульного движения: от невыносимой жары из-за наглухо застегнутой дубленки, которую нельзя было распахнуть, чтобы не обнаружить непрезентабельную подкладку из ваты вместо овчины, героиня падает в обморок, от потрясения начинает говорить на идиш (и тут выясняется близкое знакомство деда рассказчицы и редактора Гриши), во-вторых, этот бытовой атрибут репрезентирует подтекст. Прежде всего дубленка, безусловно, часть континуума: иметь дубленку - значит, приобщиться к тем, кто имеет возможность выделиться из большинства остальных людей, носивших в советское время, в основном, пальто или искусственные шубы. Понятно, что в Москву надо было надеть что-то неординарное, хотя уже наступила весна, которая «в тот год... навалилась на Москву слишком рано и грубо...» [1, с. 142]. Затем «дубленка» появляется в будущем (сообщается, что однажды ее носила знакомая, приехавшая в Москву из Англии в легкой одежде), и наконец определяет временную точку отсчета авторского повествования: «Сейчас, зимами, дубленка висит в углу в прихожей: я надеваю ее, когда нужно съездить на Бутырский рынок...» [1, с. 143]. Заметим, что эта фраза предваряет основное событие рассказа, - дубленка как бы соединяет несколько пространственно-временных отрезков: Ташкент, приезд в Москву, будущее, связанное с той же Москвой. Но, как сообщает рассказчица, «дубленка оказалась хитрой, с двойным дном: сверху - восхитительно натуральная, из мягкой, хорошо выдубленной замши... Снизу же, то есть изнутри, то бишь со стороны меха - меха не было. Вместо благородной овчины сноровистые артельщики вшили подкладку из какого-то начеса, откровенно смахивавшего на вату» [1, с. 142]. Дубленка, как и весь мир, окружающий рассказчицу, раскалывается (думается, отнюдь не случайно корень фамилии почти мифологического Шлицбутера переводится как «разрезать, рассекать») на две
части: видимую, фасадную, приукрашенную и глубоко спрятанную, непонятную, тревожащую. В финале рассказа читаем: «Авоська с яблоками оттягивала мне руку, дубленка настырно согревала мое тело. Душа же, располовиненная, зябла в толпе соотечественников» [1, с. 173]. Очевидно авторское стремление объединить обе «сквозные» детали, определяющие концептуальный смысл произведения. Эту особенность поэтики рассказа можно назвать «сопряжением сквозных деталей». Вообще, принципиальное, но совершенно неромантическое двоемирие и есть, на наш взгляд, основное содержание рефлексии героини. С одной стороны, ташкентское детство, с другой - московская юность, а целостность обретается только в чувстве сопричастности с еврейскими предками. Но сама способность к осмыслению родства невозможна без связи с русской культурой -именно поэтому рассказчица цитирует чеховскую «Каштанку», вспоминая, как она читала этот рассказ в детстве, и воспроизводя строки этого произведения в конце рассказа: «.Молодая, рыжая собака - помесь таксы с дворняжкой. бегала взад и вперед по тротуару...» И далее: «Я брела к метро. Беспокойно вглядываясь в людей, впервые силясь ощутить - чья я, чья?» [1, с. 173].
Подведем итоги. К особенностям поэтики рассказа Д. Рубиной «Яблоки из сада Шлицбутера» следует отнести ярко выраженную темпоральную многомерность, семантическое расширение границ времени и пространства, субъективацию и драматизацию повествования, иронию и самоиронию и, наконец, «сопряжение сквозных деталей» - одна из которых обращена к мифологическому контексту, другая к бытовому, но, «сопрягаясь», эти детали не позволяют расколотому миру окончательно разрушиться, они, наоборот, скрепляют его, объединяя время разных эпох и пространство разных стран, городов и культур.
* * *
1. Рубина Дина. Цыганка : рассказы. М. : Эксмо, 2015. 176 с.
