CC BY
23
Вестник Псковского государственного университета
РУССКАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА К 180-летию со дня гибели А. С. Пушкина
УДК 83.3
М. В. Устратова
ОСОБЕННОСТИ ПОЭТИКИ ФРАГМЕНТАРНОГО ПИСЬМА РОМАНТИКОВ В ПРОЗАИЧЕСКОМ ОТРЫВКЕ ПУШКИНА
Данная статья посвящена рассмотрению аспектов, сближающих онтологию отрывка Пушкина с фрагментарным стилем. В их числе могут быть названы мировоззрение, утверждающее понимание постоянства движения бытия и трансформации человеческой мысли, что эксплицирует открытость художественного текста; ориентация на сотворчество с читателем, который реализует вариативность интерпретаций, неисчерпаемость выводов и идей; а также стремление сблизиться с жизнью, создать литературную форму, которая, предоставляя свободу выражения, была бы имманентна действительности.
Ключевые слова: Пушкин, прозаический отрывок, романтическая эстетика, фрагмент.
Прозаический отрывок Пушкина, под которым понимается носящее внутренне целостный характер, но структурно открытое художественное произведение, как и романтический фрагмент, обладает признаками внешней незавершенности.
С целью диагностирования возможной взаимосвязи черт поэтики двух явлений мы обращаемся к специфике стиля мышления романтиков и художественного мышления Пушкина. Следует заметить, что в нашу задачу не входит всестороннее исследование романтической эстетики — мы акцентируем внимание на аспектах, сближающих онтологию отрывка Пушкина с фрагментарным стилем.
Во-первых, необходимо акцентировать внимание на имплицитном свойстве фрагментарного письма романтиков Западной Европы и России — свойстве протеи-стичности — смысловой текучести, изменчивости, которое выкристаллизовывается из восприятия действительности «<...> как вечного движения, шевелящегося творческого хаоса» [8, с. 49]. Исходя из данной творческой установки, фрагмент для романтиков выступил нефиксированной, потенциально подверженной трансформации, открытой формой выражения вольной мысли: он «<...> держится на многозначности и в любой момент готов образовать новый узор в романтическом калейдоскопе идей. Один поворот и все поменялось местами» [2, с. 30].
Что касается мировоззрения Пушкина, то согласно суждениям литературоведов, ключевым положением является осознание динамичности и непрестанного обновления процессов бытия, как замечает Ю. М. Лотман: «Жизнь в сознании Пушкина имеет своими признаками разнообразие, полноту, движение, веселье» [5, с. 209]. При подобном подходе, незавершенное сочинение, отличающееся внешней открытостью границ и отсутствием развязки, оставляя широкий диапазон для ин-
Серия «Социально-гуманитарные науки». 4/2016
терпретаций, предполагает бесконечное развитие, которому в определенной степени способствует реципиент.
Вариативность апперцепции, обусловливающая «изменчивость» текста, достаточно показательна в отрывке «Мы проводили вечер на даче...», кульминационная фраза которого: «Алексей Иванович встал и тотчас исчез...» [7, с. 410], вызывая у читателя оправданное любопытство по поводу того, куда так стремительно направился герой, переключает реципиента от пассивного восприятия к активному размышлению. Вполне вероятно, что часть аудитории расценит уход Алексея Ивановича как принятие негласно повторенного Вольской условия Клеопатры. Другая часть, считающая современного человека, руководствующегося не чувствами, а разумом, не способным на риск, воспримет поступок героя в совершенно ином ключе.
Второй аспект, отражающий сходство художественных принципов Пушкина с романтической эстетикой, заключается в ориентации на сотворчество с читателем.
Как представители романтизма, провозглашающие культ софилософии, так и Пушкин критически настроенный по отношению к подаче готового знания и считающий, что «Потребность в осмыслении — главная духовная потребность личности» [9, с. 17], стремятся побудить аудиторию к выработке собственных умозаключений, что несколько перекликается с сократическим диалогом — методом получив знания с нуля, открывать истину — который способствует не только концентрации внимания, но и адекватной оценке материала.
Механизмы активизации мыслительной работы могут быть детерминированы с опорой на философскую концепцию Ф. Шлегеля, в соответствии с которой и в жизни, и в науке непроясненное, загадочное сопутствует познанию.
Так, согласно убеждениям представителей романтизма брошенная во фрагменте субъективно-авторская мысль определяет генерирование читателем собственных идей.
Незавершенность произведения Пушкина, обнаруживая неполноту развязки, стимулирует читателя на домысливания. Весьма знаменательно, что поэт посредством изображения знакомой аудитории картины действительности подводит к определенным выводам, но не доказывает, не навязывает собственное мнение. Ценное наблюдение по этому поводу высказывает Е. А. Маймин: Пушкин «<...> ничего окончательно не утверждает, а только наводит на раздумья, заставляет мыслить» [6, с. 84].
В-третьих, остановимся на свойственном романтической эстетике тяготению иметь дело с самой реальностью. В связи с чем фрагмент выступил формой, позволяющей мобильно фиксировать на бумаге непосредственно ход философствования, сохраняя свободу рефлексии и воображения, и оставлять оборванные на полуслове записи в первозданном, необработанном виде. Преимущество подобного вольного выражения заключается в сохранении энергии живого творческого импульса.
Пушкин, стремясь воспроизвести мир таким, какой он есть, кладет в основу незавершенного сочинения эпизод из повседневной жизни.
Подтверждением данного положения может служить отрывок «Часто думал я.», незавершенность формы которого создает впечатление краткой записи о семейной жизни: «Часто думал я об этом ужасном семейственном романе: воображал беременность молодой жены, ее ужасное положение и спокойное, доверчивое ожидание мужа» [7, с. 397]. Как можно заметить, перед читателем оказывается типичная ситуация, выделенная из «бесконечной поэмы судеб человеческих» [1, с. 246], что
Вестник Псковского государственного университета
подчеркивается высшей степенью обобщения — герои обозначены условно: «муж», «жена».
Однако, финальной сценой: «Он слышит первые крики новорожденного; в упоении восторга бросается к своему младенцу... и остается неподвижен...» [7, с. 414], наводящей на раздумья касательно причин странной «неподвижности»: новоявленный отец замер от переполнивших его счастливых чувств, или это настораживающая «неподвижность», автор придает ситуации особый ракурс (возникает тема черного ребенка), способствуя формированию у читателя представления о моральных принципах современного общества.
В четвертых, следует заметить, что романтики, ориентируясь на то, что истина выражается полнее, если говорить от сердца, от фантазии, от впечатления следуют внутреннему голосу, вдохновению. Это приводит к тому, что фрагменты заряжены энергией речи, настроением.
С данной особенностью фрагментарного стиля письма прозаический отрывок Пушкина сближает манера повествования «болтовни», имитирующая непринужденное рассказывание. Поэту посредством голосов, которые звучат из мира нарратора, удается создать иллюзию, будто произнесенные в реальности слова, застыв в стоп-кадре, мгновенно переносятся на страницу книги.
Передача «пульсации» реальной жизни в некоторых прозаических отрывках реализуется посредством использования Пушкиным риторических и стилистических приемов, характерных для устной речи. Можно упомянуть такие элементы организации, как вводные слова, имплицитно подразумевающие обращение к собеседнику: «Дело в том, что я боялся не одного отказа» [7, с. 406], «Не говорю о их обыкновенном гражданском ничтожестве» [7, с. 409]; «Не знаю, но последние легче, кажется, переносить» [7, с. 410]; неполные синтаксические конструкции с бессоюзным сцеплением частей, употребляемые в устной речи: «Наденька! Она моя!». Кроме того, подобие диалога создает набор выразительно-эмоциональных средств: это восклицания нарратора: «Жениться! Легко сказать.», а также экспрессивно-окрашенные, взятые из повседневной жизни формы обиходного характера: «дай Бог», «критикуется дураками», «подслушивать у кабака, что говорят об нас холопья».
Кроме того, в части незавершенных сочинений Пушкина вопросно-ответное построение предложений выступает одним из признаков общения с реципиентом. Так, в отрывке «Участь моя решена. Я женюсь.» первый вопрос, вовлекающий в разговор, риторический: «Я никогда не хлопотал о счастии — я мог обойтиться без него. Теперь мне нужно на двоих — а где мне взять его?» [7, с. 406].
В отрывок «Несмотря на великие преимущества.» Пушкин также включает несколько риторических вопросов, которые, в основном, сводятся к констатации того факта, что отношение «толпы» к стихотворцам не справедливо. В одном случае — «<...> что, кажется, может сравниться с несчастием для них неизбежным (разумеем суждения глупцов)?» [7, с. 409] — позиция говорящего ясна — ничто не сравнится. Подсознательно соглашающийся собеседник проникается сочувствием, благожелательностью к герою. Второй вопрос: «Каковы же должны быть невзгоды?» [7, с. 410], предполагая развернутый ответ, побуждает читателя к его раскрытию.
Наконец, следует остановиться на особенности романтического образа мыслей — непрерывному движению от явлений к принципам и наоборот, — которая обнаруживает взаимосвязь с методом функционирования философской прозы, требующим расширения масштаба повествования до уровня обобщения.
Серия «Социально-гуманитарные науки». 4/2016
Прозаический отрывок Пушкина, изображая обособленный элемент действительности, в то же время сосредотачивает в себе сущность законов бытия, охватывает мир в его огромности, целостности. Поэту удается «Не показать все или многое, а привести в настроение, при котором мы готовы все объять взором <...> Пусть только поэт заставит сосредоточиться в одном пункте — и вот ... перед нами — мир» [3, с. 64], т. е. в малом отразить «общую картину». «Один пункт» отрывка «Мы проводили вечер на даче... » — это спор собравшихся представителей высшего света о нравственных законах, царящих в античности, однако открывающийся в результате апперцепции произведения перед читателем «мир» шире — это мир и ценностные ориентации современного Пушкину аристократического общества XIX века.
Если рассмотреть отрывок «Несмотря на великие преимущества...» в ракурсе аллегории Л. Тика: «По отдельным фрагментам красивой колонны можно догадаться о ее пропорциях и представить себе ее в цельном виде» [4, с. 109], то «колонна» — т. е. представление о мире литературы и понимание сложностей писательского труда — формируется в сознании читателя на основании «фрагмента» колонны — в данном случае, иллюстрации эпизода из частной жизни одного «стихотворца».
Резюмируя, можно обозначить художественные принципы, сближающие метод фрагментарного письма со спецификой прозаического отрывка Пушкина.
Понимание постоянства движения бытия и трансформации человеческой мысли эксплицирует открытость художественного текста, которая, предполагая неисчерпаемость выводов и идей, оставляет простор для вариативности интерпретаций.
Потенцию изменчивости фрагмента реализует воспринимающий субъект, ориентации на сотворчество с которым придерживается как Пушкин, так и романтики.
Незавершенность при данном подходе, оставляющая не проясненными некоторые сюжетные линии и демонстрирующая неполноту информации, активизируя читателя, вынуждает его вникать в суть сказанного, открывать новые смыслы. В связи с чем характер рецепции фрагментарного произведения своеобразен: не принять авторскую точку зрения, а, продолжая брошенное рассуждение, сделать собственные умозаключения.
Кроме того, отличает две поэтики стремление сблизиться с жизнью, создать литературную форму, которая, предоставляя свободу выражения, была бы имманентна действительности по духу и по языку.
Литература
1. Белинский В. Г. Взгляд на русскую литературу. О русской повести и повестях г. Гоголя («Арабески» и «Миргород») / Полное собрание сочинений в 12 т. Т. 9. М.: АН СССР, 1956.
2. Вайнштейн О. Б. Язык романтической мысли: О философском стиле Новалиса и Фридриха Шлеге-ля. М.: Российский государственный гуманитарный университет, 1994.
3. Гиршман М. М. Литературное произведение: Теория художественной целостности. М.: Высшая школа, 1991.
4. Литературные манифесты западноевропейских романтиков / Под ред. А. С. Дмитриева. М.: Изд-во МГУ, 1980.
5. Лотман Ю. М. Пушкин. СПб.: Искусство, 1999.
6. Маймин Е. А. Русская философская поэзия. М.: Наука, 1976.
7. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. Т. VIII. М. — Л.: Изд-во АН СССР, 1948.
8. Сахаров В. И. Гармония и хаос / Страницы русского романтизма: Книга статей. М.: Художественная литература, 1988.
9. Эстетические категории и искусство / Под ред. В. В. Чернявской. Кишинев: Штиинца, 1989.
Вестник Псковского государственного университета Об авторе
Устратова Мария Викторовна — аспирант кафедры литературы Псковского государственного университета; ПсковГУ, Россия.
E-mail: Marius 1888 @rambler.ru
M. V. Ustratova
THE SPECIFICITY OF THE ROMANTICS' FRAGMENTARY WRITING POETICS IN PUSHKIN PROSE FRAGMENT
This article deals with the aspects that bring together Pushkin passage ontology and fragmentary style. Among them there may be named the world perception, asserting the understanding of constant movement of life and the transformation of the human mind that make explicit the openness of the literary text; the focus on co-creation with the reader that implements the variability of interpretations, inexhaustible fndings and ideas; and the desire to get closer to life, to create a literary form which, granting the freedom of expression, would be immanent to reality.
Key words: Pushkin, prose fragment, romantic aesthetics, fragment.
About the Author
Maria Ustratova — postgraduate student of the Department of Literature, Pskov State University, Russia.
E-mail: Marius 1888 @rambler.ru
