CC BY
148
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
УДК 81.255 А.В. Камитова
ОСОБЕННОСТИ ПЕРЕВОДОВ «МОЛИТВЫ ГОСПОДНЕЙ» НА УДМУРТСКИЙ ЯЗЫК В НАЧАЛЕ XIX ВЕКА1
Рассматриваются переводы «Молитвы Г осподней» на удмуртский язык, выполненные разными авторами в начале XIX в. Выявляются особенности переведенного текста, раскрываются его смыслы в сопоставлении с русским образцом и интерпретируются неизбежные трансформации и изменения.
Ключевые слова: христианство, религиозная литература, молитва, оригинал, перевод, перепев, переводчик.
Необходимость перевода религиозных текстов на языки неславянских народов возникла в начале XIX в. в силу различных культурно-исторических причин. Основополагающая роль в этом деле принадлежит миссионерской деятельности православной церкви. Ее миссия заключалась в распространении «света Христова учения» по всему миру. К этому времени преобладающее число нерусского населения было обращено в христианство, но языковой барьер оставался одним из существенных препятствий на пути распространения православия в России. Это обстоятельство повлекло за собой естественную потребность в литературе, написанной на родном языке новокрещенных. Таким образом, распространение христианства среди неславянских народов (в том числе удмуртов) послужило толчком для переводческих опытов. Правительствующие органы прекрасно понимали, что даже «знание инородцами2 русского языка... никоим образом не может заменить природный язык» [15. С. 29]. Опыты переложения молитвенных текстов на удмуртский язык свидетельствуют о стремлении переводчиков к духовно-творческому диалогу. Сам принцип перевода литературы православного содержания на какой-либо язык не противоречил наставлению Священного Писания: <Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари» [2. С. 60].
Первые упоминания о попытках перевода религиозных текстов на удмуртский язык относятся к 1803 г., когда последовал указ3 Святейшего Синода «о переводе на инородческие языки катехизиса и молитв и проч.». Этот указ был разослан по Новгородской, Казанской, Астраханской, Тобольской, Тверской, Рязанской, Вятской, Тамбовской, Иркутской, Пермской и Оренбургской губерниям [14. С. 94, 95]. Удмурты в то время входили в состав Вятской, Казанской, Оренбургской и Пермской епархий, потому и переводы должны были поступить от 4 епископов. Святейший Синод преследовал цель создания перевода молитв, доступных для свободного понимания широкому кругу неславянских народов. В каждой губернии нашлись свои энтузиасты перевода священных текстов, в результате были представлены переложения на «олонецкий, корельский, татарский, чувашский, мордовский, черемисский, вотяцкий4 языки» [14. С. 142]. Священные тексты на удмуртском языке были получены из двух губерний: Оренбургской и Вятской. Мы остановимся подробно на особенностях осмысления «Молитвы Господней» удмуртскими переводчиками в начале XIX в. «Молитву Господню» в современной культуре часто называют «Отче наш» - по начальным словам текста. Эта молитва достаточно подробно рассмотрена богословами, филологами, священнослужителями и т.д. Обращение к тексту «Молитвы Г ос-подней» на удмуртском языке мотивировано необходимостью ее сравнительного анализа на удмуртском и старославянском языках, с одной стороны, с другой - выявлением ее значимости в ряду других памятников письменности.
Впервые на удмуртском языке текст «Молитвы Господней» был напечатан в книге Н. Иль-минского5 «Опыты переложения христианских вероучительных книг на татарский и другие инород-
1 Работа выполнена в рамках Интеграционного проекта фундаментальных исследований «Пути развития пермских литератур в общероссийском историко-культурном контексте: XVIII - начало XX в.».
2 Инородцы - официальное название представителей нерусской национальности в дореволюционной России.
3 Указ был объявлен 22 января 1803 г.
4 Вотяки - официальное название удмуртов в дореволюционной России. Вотский/вотяцкий - удмуртский.
5 Ильминский Николай Иванович - русский миссионер, ученый-востоковед, педагог.
6 т-' •• ^*7
ческие языки в начале текущего столетия» . Ее перевод на удмуртский язык сделан неизвестным автором из Оренбургской губернии8.
Молитва Господня9
Атай асмеленъ Тонъ вань иньмынъ; святится луэ Тнадъ нимыдъ; лыктозъ эксэйлыкедъ Тнадъ; луозъ эрыкедъ Тнадъ, иньмынъ и музъемынъ. Нянь милемлы, тырлыклы сготъ милемлы нли (?); кел-ты милестымъ селыкмесъ; озикъ мино кельтыськомъ селиколесъ асмелесь; энлезь милемысъ уродъ налпасгослы и возма милемызъ душъ монлэсь (душмонлесь10) [14. С. 285].
К сожалению, нет возможности сравнить удмуртские варианты с оригиналом11, поскольку неизвестно, на какое издание опирались переводчики. В качестве сравнительного материала приводим текст «Молитвы Господней» на церковнославянском языке:
04§е нашъ, }же езси2 на нб7сёъ, да cezmuim.cz и4мz твое2, да пргтдетъ црств1е твое: да будетъ воlлz mвоz2, я4кш на нб7си2 из на земли2. Хлёбъ на1шъ насущный да1ждь на1мъ дне1сь, из н>ста1ви на1мъ до1лги наlшz, я4коже из мы2 ъставлвемъ должникш1мъ на1шымъ: из не введи2 на1съ во изскушеме, но иззба1ви на1съ t лукаlвагwl2.
«Молитву Господню» принято считать образцом для всех молитв или общей христианской молитвой, которая дарована человеку самим Иисусом Христом [3. С. 308]. За ее слогом, понятным каждому человеку, таится великая непостижимая тайна слова Творца. Молитва выстроена на системе отношений между молящимся и Богом и выражается как в призыве имени Господа (Отче наш, Иже еси на небесех), так и в высказанных семи прошениях. Специфика этих отношений, прежде всего, выражена в форме обращения к Господу как к «Отцу». Такая организация текста задает молитве доверительный тон.
Отличительной чертой ранних переводов на национальные языки является то, что они были «перепевами» оригинала. Употребляя этот термин, мы идем вслед за Ю. Тыняновым и В.П. Скобелевым. Последний определяет жанр следующим образом: «Перепев», то есть как нечто сказанное по поводу чего-то отдельного, инородного, отодвинутого на известную дистанцию и вместе с тем активно усваиваемого, перекликающегося, способного быть воспроизведенным с той или иной степенью точности, так сказать, размером подлинника» [23].
Применение музыкального определения к переводу требует повторения «мелодии» прототекста во вторичном тексте. Подражания, пародии, вариации, перепевы, как жанровые разновидности, были предшествующим звеном в становлении многих национальных литератур. В литературоведении эти жанры рассматриваются как средство литературного обновления, возникающее в переломные периоды. Подобное явление наблюдалось в письменной культуре неславянских народов России,
6 Далее в тексте - «Опыты.».
7 Несколькими годами ранее значатся переводы «Отче наш» на другие языки финно-угорских народов. В частности, «впервые ее текст на марийском языке встречается в книге голландского географа и юриста Николаса Витсена “Северная и Восточная Татария” (1705) во втором издании. В этой книге помещена молитва “Отче наш” на мансийском, ненецком, селькупском (остяцко-самоедском) и древнепермском языках» [22].
8 Данный перевод представлен преосвященным «Амвросием епископом оренбургским и уфимским» (от июня 17-го дня 1803-го г.). Н. Ильминский называет их «оренбургскими переводами» [14. С. 143].
9 Здесь и далее сохранена орфография оригинала.
10 Подстрочный перевод: Отец наш Ты есть на небе/небесах; святится Твое имя; придет царствие Твое; будет воля Твоя; на небе и земле. Хлеб нам, в достаток/досыта дай нам; оставь наши грехи; также и мы оставляем грехи наши; не отдавай нас в злопомышляющим.
11 Поскольку Священные писания на славянском языке также являются переводными и принадлежат к разным изданиям, поэтому вероятность разночтений в этих текстах очевидна. К примеру, «Евангелия от Матфея и от Луки передают молитву по-разному; у Матфея молитва содержит семь обращений, а у Луки - всего пять» [3. С. 337].
12 Предлагаем адаптированный перевод «Молитвы Господней»:
Отче наш, Иже еси на небесех, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго [13. С. 5].
И подстрочный перевод молитвы:
Отец наш; Который находится на небесах/небесный, пусть прославляется имя Твое, пусть придет Царствие Твое, пусть будет воля Твоя, как на небе и на земле. Хлеб необходимый для существования дай нам сегодня/на нынешний день; и прости нам грехи наши, как и мы прощаем тем людям, которые против нас согрешили; и не допусти нам впасть в соблазн/грех; но избавь нас от всего хитрого и злого (т. е. диавола).
когда с процессом христианизации происходил сложный психологический надлом языческих верований, менялись духовные и нравственные приоритеты. Условия социально-исторического и духовного перелома диктовали активному слою населения необходимость перепевать мотивы иных литератур (в частности, русской). Подобные перепевы играли учебную, экспериментальную роль в зарождении национальных литератур. Рассматриваемые в данной работе молитвы на удмуртском языке также являются перепевами, вариациями известного молитвенного текста, их переработкой. Существенным для настоящего исследования является вопрос о восприятии и трансформации базового произведения, поскольку в «диалоге» оригинал и перевод вступают в особые интертекстуальные отношения, где элемент перепева приобретает свою специфику.
Отметим, что языческая молитва «куриськон» занимала значимое место в жизни удмурта еще до знакомства его с православной верой. Поэтому работа над переложением православного молитвенного текста в какой-то мере могла облегчить труд переводчика XIX в. Но православный текст, в отличие от импровизированного начала языческих молитв, налагал определенные требования к переводу. Перед переводчиком выдвигалась задача правильно передать содержащуюся в нем истину и сохранить красоту и смысловую многозначность текста. Эта проблема имела не только духовнонравственный, но и художественно-поэтический характер. Поэтому переложение молитвенного текста впитало в себя эстетические представления автора.
По формальному признаку молитва принадлежит к прозе, но по своей природе она близка к жанру лирики и представляет собой сложный поэтико-художественный ансамбль, в котором важную роль играет субъектная организация13. Формой выражения художественной мысли базового текста и его эквивалента является сознание «Мы», в котором сочетается «Я» и «Другой/другие». От лица «Мы» идет обращение к другому адресату «Ты». Обыденные просьбы субъекта осмысливаются в безграничном пространстве вечности, в контексте христианского миропонимания. При этом «Мы» выражает коллективное сознание. В молитве на удмуртском языке, помимо сознания «Мы», присутствует голос автора. Авторский акцент наблюдается в наложении собственных мыслей интерпретатора в сознание «Мы». Определенным образом позицию автора выдает стилистическое решение текста, в котором соединяются две языковые стихии. Автор текста на удмуртском языке перепевает чужую речь, осуществляя тем самым художественный диалог.
Суть «Молитвы Господней» сконцентрирована в словообразе «Отче». В этом сакральном имени явлен сам Бог. Канонический вариант обращения к Богу сохранен в удмуртском переводе: Атай ас-меленъ (Отец наш). Любой человек со словом «отец» связывает почтительное отношение, свою кровную связь с ним. В образе Отца показано и отношение Бога к своему народу, который находится во власти грехов (селык), злых помыслов (урод налпасгослы) и врага (душмон). Отче наш (Атай астме-лэн) является олицетворением высшего духовного совершенства. Этот смысловой вектор сохранен в удмуртском переложении. Очевидно, вера в высшее существо удмуртскими переводчиками переосмысливается с точки зрения православных канонов. В обращении человека к «Отче» переплетены нравственные вопросы: греховности и святости, добра и зла.
Обращение к Господу через монолог определяет стилистические особенности текста - возвышенную речь. Удмуртский автор «Молитвы Господней» предлагает читателю написание местоимения Ты (Тнад) с прописной буквы14. Указательное местоимение употреблено для наименования высшей сущности. «Ты» использовано в качестве сакрального имени. Написание местоимения с прописной буквы позволяет акцентировать внимание читателя на этом слове. Несомненно, написание слов с прописной буквы служит целью для выделения значимых для любого человека слов. Возможно, переводчик пользовался прописной буквой в написании местоимения в целях обозначения особого стилистического употребления слова для выражения высоких понятий. Этот прием свидетельствует о восприятии Господа как некоего Абсолюта, волею которого организуется бытие. Кроме того, переводчик использует сокращенную форму местоимения. Этот прием позволяет автору достичь адекватных оригиналу эмоций.
13 Специфика субъектной организации религиозных текстов современным литературоведением практическим не освещена.
14 В разных изданиях замечен разнобой в написании местоимений, заменяющих слово «Бог». Встречается заглавное и прописное их написание. Поскольку мы не владеем оригиналом, которым пользовался удмуртский переводчик, трудно судить о том, следовал ли он исходному тексту в написании местоимения с прописной буквы, или это было результатом авторского эксперимента.
Молитва, как и любой другой жанр, предполагает систему определенных образов, символов и стилистических средств. Но в процессе перевода исходный текст несколько изменялся, в него вносился новый смысл, поскольку переводчик не только переводил на другой язык, но и приравнивал текст к своей культуре. Здесь необходимо учитывать и особенности литературной эпохи, которая отличалась парафрастической направленностью: за «пересказом» чужого текста таились неизбежные изменения, дополнения и потери. Перевод «Молитвы Господней» на удмуртский язык осложнялся еще и тем, что в языке отсутствовала соответствующая терминология. Возможно, поэтому интерпретатор использовал в исключительных случаях заимствованную лексику. Слово «святится» - пример заимствования из русского языка. В основном переводчиком были найдены удачные, на наш взгляд, эквиваленты. Например, в удмуртском переводе слово «прости» переводится словом «оставь» (кельты), «искушение» - словосочетанием «злые помыслы/думы» (урод налпанъёс), «лукавый» - словом «враги» (душмонъёс). Смысл русских слов и их удмуртских вариантов тождественен, поэтому, на наш взгляд, переводчику удалось избежать грубых искажений.
Использование переводчиком тюркских заимствований можно объяснить тем, что он был носителем южно-удмуртского диалекта. Например, из татарского языка заимствованы слова: эрыкедъ (воля, свобода), душмонлэсь (от врагов). Данные аргументы свидетельствуют о том, что переводчик находил соответствия между словами. Вводя в свою поэзию диалектные слова, он считался с собственными соображениями и возможностями языка того времени.
Профессиональные навыки автора могли также сыграть определенную роль: при нетвердом знании языка оригинала и слабой религиозной эрудированности переводчик становился пленником оригинала. Из множества заложенных в тексте значений он выбирал те, которые соответствовали его личному восприятию. При этом во вторичном тексте сохранились семантические особенности ключевых слов оригинала. Предложенные переводчиком варианты являются близкими в семантическом отношении: они называют ценностные константы своего времени.
Переводная религиозная литература не допускала литературного вымысла, и вольный перевод для священного текста был неприемлем. «Весьма бережным было отношение к тексту богослужебных и канонических книг. Здесь текст охранялся страхом быть обвиненным в еретичестве», - пишет Д.С. Лихачев по поводу переводных сочинений в Древней Руси [8. С. 396]. Переводчик из Оренбургской губернии, несомненно, правильно понимал свою задачу. Деликатное отношение к переводам сакральных текстов во многом дало положительные результаты. Дублирование оригинала позволило достичь полноты лексического отражения оригинала. Выигрышным для перевода оказался тот факт, что в «Молитве Господней» тщательно подобраны такие слова и выражения, истинное значение которых сохраняется вне зависимости от того, какой язык выбран для перевода. Такие слова, как отец, небо, хлеб, земля, во всех языках мира сохраняют непреходящие смыслы. Удмуртский переводчик обратил внимание на эти константы исходного текста. Но просьба о «хлебе насущном» в переводе, на наш взгляд, осмысливается в соответствии с языческими представлениями. Для христианина эта просьба связана еще и с представлением о хлебе духовном, Божественном Слове и Благодати. Бытовой контекст, таким образом, десакрализует молитвенное слово. Этот пример демонстрирует, что канонизированный язык еще не постигнут автором, что ведет к профанированию высокой образности и сакрального языка образца. Но при этом в удмуртском переложении «Молитвы Господней» слова не утратили своей метафоричности, которая прослеживается в старославянском тексте. Например, ин (небо) понимается и как некая природная сущность, и как место пребывания Господа. Такое метафорическое использование лексики позволяет усилить впечатление, воздействовать на чувства и воображение читающего и слушающего.
Иногда переводчик пользуется наиболее подходящим к контексту словом. Например, слово долги автор заменяет словом грехи («селык»)15. Автор, как нам кажется, подобрал удачный синоним к слову «долги». Как известно, «под именем долгов наших ... разумеются грехи наши» [1. С. 177]. Представление автора переводного текста, как и оригинала, о собственной греховности является одним из доминантных. Эта идея напрямую связана с христианским мировоззрением. В ее осмыслении национальным сознанием перевод обрел качественно новый смысл. Несомненно, перед переводчиком стояла проблема передачи духовных ценностей через обыденные слова и образы. Наверное, это было непростой задачей для человека, воспитанного на языческих представлениях, в которых «не
15 Буквальный перевод слова «долги» - «пунэм».
видно желания насладиться какими-либо духовными благами, а имеются только прошения о разных земных благах» [7. С. 546]. Представляется, что перед переводчиком встали новые этические и эстетические задачи. Эстетика художественного творчества удмуртского переводчика основывалась на поэтических интуициях. Несомненно, первый перевод молитвы стал опытом новаторства для удмуртского народа. Перевод должен был привнести новые идеи и новые сюжеты в удмуртскую духовную культуру.
«Молитва Господня» на удмуртском языке состоит из двух частей, каждая из которых содержит несколько коротких фраз, очень простых и понятных. Авторы удмуртского варианта сохранили форму оригинала, его краткость - древнейшую форму молитвы. Пунктуационно текст разделен на десять смысловых и логически завершенных отрезков. Эту особенность практически удалось сохранить переводчикам в удмуртском тексте. Как известно, «многие числа, кроме математического значения, имеют в Библии собственное лексическое значение» [3. С. 469]. Так, и число десять (10) имеет определенное значение в религиозно-философском учении (например, десять заповедей). В «Молитве Господней» содержится семь (7) обращений к Богу, которые оставлены в удмуртском переводе. Число семь в Библии встречается часто и имеет символическое значение (например, сотворение мира Господом на седьмой день и др.).
Другой вариант молитвы «Отче наш» на удмуртском языке был представлен из Вятской губернии Амвросием, епископом вятским16. Он помещен в вышеупомянутой книге Н. Ильминского «Опыты.»:
Отче нашъ:
Аимы милямъ, кудызъ увань инъ вылынъ, медъ святъ луозъ нимыдъ Тынадъ, медъ пракъ Тонъ кунъ луодъ, (медъ луозъ) эрикедъ Тынадъ инъ вылынъ но музъемъ вылынъ но; нуналлы быде милемъ кулоэзъя нянь сготся, простить но каръ милемъ селыкъгосме кызикэ мино прощать карыскомъ кинъке миле-мызъ обиде, энъ но сготъ милемезъ церлы пудлы но, возма милемезъ вицядъ уродлесь17 [14. С. 296, 297].
Известно, что переводы Священного Писания в Вятской губернии осуществлялись «Глазовской округи (сел:) Уканского благочинным иереем Никифором Невоструевым, Поломского священником Алексеем Бабаиловым, Еловского священником Захарием Кротовым и Балезинского священником же Степаном Анисимовым18» [14. С. 103], но однозначного ответа об авторстве перевода данной молитвы сейчас дать мы не можем.
По композиционному решению данный перевод также приближен к русскоязычному образцу: обращение к «Отцу нашему» идет от собирательного сознания «Мы», воссозданное пространство симметрично повторяет художественный топос оригинала, земля и небо в котором являются ключевым объектом. Бинарное изображение пространства определяет структуру мироздания - это основные части макрокосма.
Произведения из Оренбурской и Вятской губерний, таким образом, представляют варианты прочтения канонического текста. Заметно стремление переводчиков к отождествлению своего текста с базовым, но в процессе переложения авторы создают свою образную матрицу на основе прототекста. Например, Отец наш/Господь Бог в удмуртском варианте конкретно представлен царем: медъ пракъ Тонъ кунъ луодъ (пусть всецело-повсеместно Ты будешь царем).
Отражены в переводе и диалектные особенности удмуртского языка. В основу перевода из Вятской губернии легла лексика северного наречия: Аимы (Отец наш), увань (есть). Поскольку «толмач» столкнулся с определенными трудностями в переводе русских слов на родной язык, закономерно присутствие и русских заимствований: свят (святится), простить, прощать, обиде (обижает). Пунктуационная маркировка перевода из Вятской губернии отличается от перевода из Оренбургской гу-
16 В его отчете (от сентября 28 дня 1803 г.) значились переводы символа веры, десятословия, катехизиса и прочих молитв на черемисский, а также на вотяцкий язык [14. С. 103]. Н. Ильминский называет их «вятскими переводами» [14. С. 144].
17 Предлагаем современное прочтение молитвы в подстрочном переводе: Отец наш, который есть на небе, пусть будет свято имя Твое, пусть всецело Ты будешь царем, (пусть будет) воля Твоя на небе и на земле; ежедневно по необходимости хлеб нам дай, и прости нам наши грехи как и мы прощаем тех, кто нас обижает, и не передай нас болезням, храни нас от всего плохого/скверного.
18 Несколько иначе поданы имена священников П. Лупповым. «Глазовскимъ Правлением для перевода были приглашены 4 священника вотских приходов Глазовского уезда - с. Уканского благочинный Никифор Невос-труев, с. Полома - Алексей Бабайков, Еловского - Захария Кротов и Балезинского Стефан Анисимов» - пишет исследователь [9. С. 7].
бернии. Например, в рассматриваемом тексте обращение к Отцу обособляется запятой. Если «вятский» переводчик фрагментирует текст в основном с помощью запятой, то авторы из Оренбургской губернии в этих целях пользуются пунктуационным знаком «точка с запятой». Кроме того, текст, выполненный «вятским» переводчиком, состоит из одного предложения. Это пример того, какова роль знаков препинания в тексте: обогащать и усложнять смысл и звучание записанной речи. В принципах письма отражается и отношение переводчиков к эстетической и смысловой стороне предложения.
Работа над переводом религиозных текстов не могла вестись без обладания высокой языковой культурой и мастерством и требовала творчества. Передача образности речи, гармонии ритма этого образца и других христианских текстов имели большое значение для развития художественной литературы. Стремление удмуртских авторов воспользоваться богатством родного языка очевидно. В этом усматривается творческая составляющая перевода текста «Молитвы Господней».
Наблюдаемые расхождения между «оренбургским» и «вятским» переводами можно объяснить несколькими причинами. Во-первых, сегодня нет достоверных указаний на источники, которые в свое время были в руках удмуртских переводчиков. Возможно, они опирались на разные редакции книг19. В этом случае вероятность разночтений увеличивается. Во-вторых, ввиду того что в переложениях были грамматические и орфографические ошибки, возникли несоответствия с подлинником священного текста. По этому поводу исследователь П. Луппов говорит о невозможности точной оценки этих исправлений [9. С. 8]. В-третьих, «изъяны» в пунктуации текста могли быть опечаткой или авторским отклонением от оригинала. Пунктуационный разнобой можно объяснить и тем, что в начале XIX в. еще не были выработаны правила удмуртской пунктуации.
К сожалению, удмуртские переводы 1803 г. остались неопубликованными, поэтому удмурты не могли ознакомиться со священными текстами на родном языке, в толковании которых «толмачам» удалось сохранить и передать духовно-эстетическую основу и смысловое ядро оригинала.
Следующий перевод молитвы «Отче наш» на удмуртский язык датируется 1806 г. Его находка принадлежит Фридриху Аделунгу20, когда «от своего дяди, И.Х. Аделунга21, ученый получил задание собирать лингвистические материалы по языкам народов России22» [19. С. 229]. Фридрих Аделунг выслал удмуртский текст Иоганнесу Христофору Аделунгу, который опубликовал его в 1806 г. в Берлине23 [19. С. 229; 3. С. 125]:
Ataj milam, ton kud uliskod in Wulhn14,
Med todono luos pastana tunad Nimhrf5;
Ton gune med luod milamutismu;
Tunad gune urukid med luos in Wulun-no,
Musum wulunno;
Kes Nan kukhno milemlu siot;
Soberu kulltie miltetim Punembastemmes,
Mino kuletusekom Punembastus-josus;
En no les milumus Erekzanu;
Sobere kosma Duschmonles26.
19 Подобную картину наблюдал Н. Ильминский. По его мнению, «разнообразие в выборе молитв и редакции катехизиса» в переводах 1803 г. оказалось в результате того, что Святейший Синод «не определил точно, какие именно надлежало перевести молитвы и в какой редакции катихизис» [14. С. 142].
20 Фридрих Аделунг - немецкий лингвист, археограф, источниковед.
21 Иоганн-Христоф фон Аделунг (1732-1806) - известный немецкий филолог.
22 Как известно, «Фр. Аделунг собирал языковые данные через корреспондентов из различных краев России» [19. С. 229].
23 См.: AdelungI. H. Mitridates oder allgemeine Sprachkunde. Berlin, 1806. S. 21, 22, 547,548 [б. С. 125].
24 Текст молитвы «Отче наш» 1806 г. цитируется по книге Т.И. Тепляшиной [19. С. 231].
25 По наблюдениям Т. И. Тепляшиной, существительные написаны с заглавной буквы согласно немецкой орфографии, за исключением сочетания «in Wulhn» [19. С. 231].
26 Предлагаем подстрочное прочтение молитвы:
Отец наш, ты, который живешь на Небе,
Пусть известным будет повсюду твое Имя;
Только Ты пусть будешь нашим хранителем;
Только Твоя воля пусть будет и на Небе,
Переводчик данной молитвы неизвестен. Данный текст отличен от других тем, что молитва передана в совершенно новой системе графических знаков. Для записи удмуртского текста использована латинская графическая система. Применение зарубежными учеными латиницы в текстовых записях было характерным явлением для XVIII - начала XIX в., которое можно объяснить их стремлением наиболее точно зафиксировать фонетические особенности удмуртских слов. Исследователь Т.И. Теп-ляшина находит в этом тексте южно-удмуртские особенности употребления слов [19. С. 231].
Влияние канонического текста на авторское сознание очевидно: переводчик следовал духу и букве оригинала. Точность проявлена и в воспроизведении субъектной организации. Подобно оригиналу, перевод отражает сознание «Мы», обращающееся с просьбами к «Отцу нашему» («Ataj milam»). В скрытой диалогической форме передано сокровенное общение человека с Богом. Мироздание осмысливается субъектом сознания «Мы» через религиозное восприятие земного и небесного миров, через образ вертикального пространства, которое сакрально. Авторская рефлексия имеет место в синтезе духовного переживания с художественным творчеством. За реестром образов скрываются оттенки авторского мировидения.
Прослеживается содержательное сходство данной молитвы с известным образцом. В этом тексте перепевается распространенный прием противопоставления добра и зла, праведника и грешника. Данный пример в очередной раз доказывает, что автор строит свое произведение на основании определенной схемы. Несмотря на парафрастическую установку автора, переложение тяжеловесно.
В данном примере (как и в вышерассмотренных молитвах на удмуртском языке) воссоздается ситуация просительного обращения к высшему божественному началу. Это служит доказательством того, что отражение во вторичных текстах сакрального имени для переводчиков имело особое значение.
Молитва от Ф. Аделунга отличается лексическим подбором. В ней используется принцип лексического развертывания. Отдельные слова исходного (русского) языка заменяются целыми словосочетаниями удмуртского языка. Например, слово «святится» передается словосочетанием todono luos pastana («известным будет повсюду»). Но применение дополнительных слов, отсутствующих в прототексте, создает ощущение дистанции между оригиналом и переводом.
Строка «да приидет Царствие Твое» в удмуртском варианте трансформировалась в иное содержание: «Только Ты пусть будешь нашим хранителем». Подобные лексические подмены влекут за собой изменения на сюжетно-образном уровне. Восприятие образа «Царствия Божьего», переиначенное в образ «хранителя», на наш взгляд, совершенно не соответствует собственно христианскому, церковному пониманию. Религиозное мировоззрение удмуртского автора, по нашему мнению, в этом случае связано с языческими представлениями. Это объясняется различием между православным типом мышления и общей ментальностью удмуртского народа того времени.
Письменный перевод молитвы давал возможность закрепить фразеологические возможности выражения мысли, которые уже существовали в повседневном общении удмуртского народа. Например, выражение Kes Nan (дословно: сухой хлеб/сухарь) употребляется в значении «самое необходимое для пропитания». В этом случае смысл удмуртского фразеологизма тождественен русскому обороту «хлеб насущный».
Примечательно, что к удмуртскому переводу «Отче наш» 1806 г. Ф. Аделунг позже добавляет комментарии27. Он пишет, что данный текст «соответствует полностью другому переводу, который на несколько лет позже для меня составил Модерах (Moderach) в Казани через одного студента тамошней духовной академии» [19. С. 231]. Переложение на удмуртский язык осуществлено студентом философии Казанской академии Егором Сатрапинским [18. С. 39; 6. С. 71]. Рукописный вариант перевода молитвы «Отче наш» хранится в библиотеке им. Салтыкова-Щедрина в фондах Ф. П. Аделун-га28. По мнению Б. Каракулова, перевод выполнен в 1806 - 1817 гг. [6. С. 71]. Таким образом, с пер-
И на Земле;
Хлеба [всего лишь]нам дай;
После этого оставь наши Долги,
И мы оставляем Должников;
И не позволяй нам Лукавить;
После этого благослови от Врагов.
27 См.: Nachtrage zu den ersten Theile des Mithridates. T. 4. Berlin, 1817. S. 235 [б. С. 125].
28 Рукописный текст удмуртской молитвы хранится в следующем фонде: Аделунг Ф. П. Ф. 7, № 121, л.1 [б. С. 71]. В фондах Аделунга также находится перевод молитвы «Отче наш» на марийский язык в двух экземплярах, вы-
2011. Вып. 4 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
вой половины XIX в. тексты, переведенные на удмуртский язык, начинают обретать своего автора-интерпретатора.
В вышерассмотренных переводах очевидно сознательное сближение вторичного текста с оригиналом. В них наблюдается тенденция к минимальному изменению текста оригинала. Это проявляется в композиционном построении, в лексическом отборе, образном приближении. Относительно выдержанное эстетическое соприкосновение с первоисточником позволяет сгладить дистанцию между переложением и оригиналом. Возникшие изменения - неизбежный результат при создании новой ткани произведения на старой основе. Представленные переводы на удмуртском языке - это новые эстетические вариации молитвы.
Во всех рассмотренных случаях при переводе «Молитвы Господней» использовался удмуртский диалектный язык переводчиков. При этом для обозначения одних и тех же понятий были употреблены разные слова. Это явление позволяло обогатить семантический и экспрессивный потенциал лексики в переводах. Рассмотрим одно из ключевых понятий молитвы. Диалектный язык перевода «Молитвы Господней» потребовал разной формы обращения к Богу: Атай, Аи (Отец), Аимы (Отец наш). Номинативное значение этих слов в удмуртских диалектах тождественное. Слово «отец/отче29» как в русской, так и в удмуртской культуре обозначает степень кровного родства, почтительное обращение. Эта семантическая основа угадывается в начальных строках молитвы. В «Молитве Господней» слово «отец» используется и как форма обращения к Господу. Отметим, что понятие некой высшей сущности было присуще человеку издавна. Каждый язык и каждая вера подбирали к нему многообразные определения. В контексте молитвы рассматриваемое слово несет значение «Небесного отца».
Примеры перевода «Молитвы Господней» демонстрируют наличие синонимических вариантов слов удмуртского языка, рассеянных в диалектах. Например, слово «долги» переведено лексемой се-лык (грех), пунэмбасьтэм (долг); «Царствие» - «эксэйлык» (царствие), «кунъ» (страна/государство). Нахождение переводчиками лексических вариантов для создания одного семантического поля является наиболее характерным признаком рассмотренных переводных текстов. «Молитва Господня» на удмуртском языке была приспособлена к местным наречиям. Эта особенность - одна из основ понимания текста читателем на доступном ему родном языке. Но в переводах наблюдается и смысловой дисбаланс. Авторской трансформации подвергаются прошения о спасении от искушения и об избавлении от лукавого. Темы искушения и лукавства получают объемное толкование, превращаясь в характеристику не только духовной и демонической, но и человеческой природы. В представленных переложениях «искушение» модифицируется в «плохие мысли» (урод налпанъёс), «болезнь» (цер пуд), «обман/ложь» (эрекчаны); а «лукавый» заменяется на «врага» (душмон), определяется как «плохой/скверный» (урод). Смысловую дистанцию слов между переводом и оригиналом можно объяснить несколькими причинами. Гипотетически их можно трактовать двумя положениями: это могло быть сознательным или интуитивным выбором в пользу смещения от прямого прочтения просьбы молитвы, с одной стороны, с другой - отсутствием эквивалентной лексики. Оба утверждения могут иметь право на существование. Сделав выбор в пользу первой гипотезы, можно говорить о том, что мы имеем дело с одним из способов ментального восприятия природы канонического текста, которое проявляется в отстранении от демонического искушения, в табуировании «имени». В этом случае не исключено влияние традиций фольклора, стереотипов коллективного мышления. В традиционном представлении удмуртов существовал ряд ограничений и запретов, связанных с произношением вслух имени тех или иных живых созданий и вымышленных образов. Молитвы на удмуртском языке демонстрируют пример ментальной адаптации молитвенного текста, психологического механизма защиты от инонационального влияния.
В переводах «Молитвы Господней» на удмуртский язык наблюдается смешение языческих и христианских представлений. В этой плоскости перед переводчиками возникла проблема отражения нравственной основы православной молитвы. Осмысление мировых антиномий: добра и зла, греховности и святости решается переводчиками по-своему, исходя из своего опыта. Архаическое мирови-дение, характерное для удмуртских переводчиков начала XIX в., проецируется в их переложениях.
полненный студентом философии Иваном Ардацким [18. С. 39]. В этом же фонде хранится рукопись молитвы «Отче наш» на эрзя-мордовском языке с припиской: «Переводил Казанской Академии риторики ученик Феодор Беляев» (РО ГПБ, ф. Аделунга 35, 203 л., конецXVIII в.) [21. С. 48].
29 В русском варианте употребляется слово Отче - форма звательного падежа слова Отец. Падежная форма существительного называет лицо, к которому обращена речь.
Своеобразие синтаксиса русского языка сказалось на удмуртских переложениях, поскольку переводчиками еще не были учтены особенности синтаксиса родного языка. В результате переводной язык молитвы получился трудным для восприятия. Однако при осмысленном и внимательном чтении содержание текста понимается полно.
Ранняя переводная литература обладала не только узкой утилитарной (практической) функцией. Ознакомление с жанрами религиозной литературы способствовало дальнейшему формированию жанровой системы удмуртской литературы. Несмотря на трудности перевода на удмуртский язык понятий и значений христианского вероучения, с первыми образцами христианских переводов удмуртские авторы овладевали его философским содержанием и языковым богатством. Ключевые смысловые концепты и образы, субъектная форма «Молитвы Господней» были творчески усвоены удмуртскими переводчиками.
Перевод «Молитвы Господней» - один из первых опытов освоения христианского сознания неславянскими народами. Дословное следование оригиналу, дублирование было профессиональной нормой перевода XIX в. Дошедшие до нас памятники письменности, примеры переводов «Молитвы Господней», в частности, запечатлели лексический запас удмуртского языка начала XIX в. Кроме того, «Молитва Господня» открывает первую страницу удмуртского филологического перевода. Этот опыт пока еще носил экспериментальный характер. Примеры переводов молитвы оказались опытным полем для становления удмуртского литературного языка. В широком смысле молитвы на удмуртском языке воспринимаются как диалог с ещё более широким контекстом - контекстом финноугорской литературы, в которой также имели место подобные опыты перепевов «Молитвы Господней». Значение переводов-перепевов на родном языке состояло и в том, что они способствовали формированию и совершенствованию художественно-выразительных возможностей удмуртского языка. Через практику художественного творчества удмуртским народом усваивались диктуемые христианской культурой духовные ценности, которые в дальнейшем станут стержнем любой литературы. Первые попытки переложений идей христианства на удмуртском языке послужат продуктивной базой для последующих переводов.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Библейская энциклопедия. М.: ЛОКИД-ПРЕСС; РИПОЛ классик, 2005. 768 с.
2. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового завета. Финляндия, 1990.
3. Большой путеводитель по Библии / пер. с нем. М.: Республика, 1993. 479 с.
4. Елабужский М.С. Крепость вотского язычества // Вятские епархиальные ведомости. Вятка, 1903. № 2. С. 36-48.
5. Ившин Л.М. Становление и развитие удмуртской графики и орфографии в XVIII - первой половине XIX века: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Ижевск, 2009.
6. Каракулов Б.И. Удмурт литературной кыллэн сюресэз: XVIII-XXI дауръёс = История удмуртского литературного языка: XVIII-XXI века. Ижевск: Удмуртия, 2006. 208 с.
7. Крекнин С. Вотяки Глазовского уезда и краткий очерк христианской миссии среди них // ВЕВ. 1899. №11. С. 542-563.
8. Лихачев Д.С. Текстология (на материале русской литературы X-XVII веков). СПб.: Алетейя, 2001. 759 с.
9. Луппов П. О первых вотских переводах источников христианского просвещения. Очерк из истории инородческих переводов. Казань: Центральная Типография, 1905. 25 с.
10. Луппов П.Н. Христианство у вотяков со времени первых исторических известий о них до XIX века / отв. за выпуск М.В. Гришкина. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1999. 390 с.
11. Луппов П.Н., Шатров В., Захаров, Кондратьев. Народное образование среди удмуртов со времен первых известий о них до 1935 г. Исторические очерки // Рукописный фонд Научно-отраслевого архива Удмуртского института истории, языка и литературы УрО РАН. Оп. 2-Н. Д. № 30. 220 л.
12. Луппов П. Первыя церковныя школы среди вотяков в XIX веке. Краткая историческая справка // Рукописный фонд Научно-отраслевого архива Удмуртского института истории, языка и литературы УрО РАН. Оп. 2-Н. Д. № 468. Л. 39.
13. Молитва Господня // Молитвослов. М.: ООО «Бригантина», 2008. С. 5.
14. Опыты переложения христианских вероучительных книг на татарский и другие инородческие языки в нача-
ле текущего столетия. Казань: Типография Императорского университета, 1883. 356 с.
15. Отчет вятского комитета православного миссионерского общества за 1902 год // ВЕВ. 1903. № 5. С. 29.
16. Первухин Н. Эскизы преданий инородцев Глазовского уезда. Вятка: Издание Губернского Статистического Комитета, 1988. 84 с.
2011. Вып. 4
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
17. Псалтирь. Кулэмъёс понна чирдоно канонъёс, акафист, панихида ортчытон / Текстъёсты удмурт кылэ бе-рыктйз протодиакон Михаил Атаманов (Ижевск - Удмурт Епархия). Книгаез поттыны дасяз иерей Леонид Прокопьев (Казань - Татарстан Епархия). Ижкар, 2009. 365 б.
18. Сергеев О.А. Истоки марийской письменности: историко-лингвистический анализ рукописных памятников марийского языка XVIII-XIX веков. Йошкар-Ола: Марийское кн. изд-во, 2002. 192 с.
19. Тепляшина Т.И. Памятники удмуртской письменности XVIII века. (Вып. 1). М., 1966. 324 с.
20. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. 574 с.
21. Феоктистов А. П. Очерки по истории формирования мордовских письменно-литературных языков. Саранск: Мордовское кн. изд-во, 2008. 392 с.
22. URL: http://mari.eparhia.ru/konfer/2007/11/
23. URL: http://netrover.narod.ru/lit3wave/4_3.htm
Поступила в редакцию 11.08.11
A. V. Kamitova
Translations of «Lord’s Prayer» from Russian into Udmurt in the beginning of the 19th century
The article deals with the translations of Lord’s Prayer from Russian into Udmurt made by different authors in the beginning of the 19th century. The article focuses on the peculiar features and the message of the translated texts as compared with the Russian variant. The analysis proves that the translators followed the principles of word for word translation though the dialects into which the texts were translated caused certain inevitable transformations.
Keywords: christianity, religious literature, prayer, original, translation, rehash, translator.
Камитова Алевтина Васильевна, кандидат филологических наук Учреждение Российской академии наук «Удмуртский институт истории, языка и литературы Уральского отделения РАН»
426030, Россия, г. Ижевск, ул. Ломоносова, 4 E-mail: [email protected]
Kamitova A.V.,
candidate of philology
Russian Academy of Science (Ural Dep.)
Udmurt Institute of History, Language and Literature 426030, Russia, Izhevsk, Lomonosova st., 4 E-mail: [email protected]
