CC BY
701
Профессиональная коммуникация дегустаторов связана, прежде всего, с гедонизмом, поэтому в винных картах, на этикетках вин описываются достоинства напитков, негативные же характеристики не доходят до потребителя по вполне понятным причинам.
Список литературы
1. Кубрякова, Е. С. Краткий словарь когнитивных терминов / Е. С. Кубрякова и др. М., 1996.
2. Koelliker, B. Die Weinschule / B. Koelliker,
B. Kreis. München, 2003.
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 24 (239). Филология. Искусствоведение. Вып. 57. С. 252-255.
Е. Н. Молодыченко
ОСОБЕННОСТИ ПЕРЕВОДА РЕЧИ ПУБЛИЧНОГО ДЕЯТЕЛЯ С ПОЗИЦИИ ЛИЧНОСТИ ПЕРЕВОДЧИКА1
В статье исследуется проблема перевода публичной речи политика с точки зрения ее текстотипологического своеобразия и его влияния на используемые в процессе перевода стратегии. Текстотипологическая компетенция переводчика рассматривается как одна из ключевых в рамках понятия языковой личности переводчика.
Ключевые слова: языковая личность, перевод, адекватность перевода, тип текста, текстотипологическое своеобразие, политический дискурс, персуазивность, риторика.
Как известно, феномен языковой личности профессионального переводчика представляет особый интерес в общенаучном поле гуманитарного познания, особенно в сфере межкультурной коммуникации [1. С. 71].
Очевидно, что переводчик не является простым «ретранслятором» сообщения с одного языка на другой, но, как и автор исходного текста, является носителем уникальной модели мира, собой языковой личностью, определяемой Ю. Н. Карауловым как вид полноценного представления личности, вмещающий в себя психические, этические, социальные и другие компоненты, но преломленный через ее язык, ее дискурс [2. С. 36].
А. Б. Бушев характеризует языковую личность переводчика через специфические, присущие переводчику компетенции. Так, переводческие компетенции — это не только знание вокабул, нормативности, правил грамматики, орфографии, но и, к примеру, свободное владение жанрово-стилевой палитрой речи, речевыми форму-
1 Статья подготовлена при финансовой поддержке Министерства образования и науки РФ в рамках научного проекта «Языковая личность переводчика» (ГК № 14.740.11.1393) ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 20092013 гг. «Проведение поисковых научно-исследовательских работ в целях развития общероссийской мобильности в области филологии».
лами, владение различными дискурсами, темами [3. С. 53].
Одной из важных компетенций переводчика является компетенция, связанная с представлениями о типе текста. Работа над переводом определенного текстотипа требует от переводчика знания специфических моделей текстопорожде-ния на исходном языке и языке перевода, учета текстотипологического своеобразия оригинального сообщения и отражения его в переводе.
В рамках данной публикации рассматриваются наиболее значимые, с нашей точки зрения, текстотипологические характеристики публичной речи политика, которую мы определяем как особый тип текста, функционирующий в системе политического дискурса. Знание этих характеристик переводчиком определяет некоторый необходимый и доступный ему инвентарь успешных переводческих стратегий и представляется исключительно важным для достижения адекватности перевода при работе с данным тек-стотипом.
Текстотипологические особенности публичной речи в первую очередь обусловлены внешними по отношению к тексту факторами, а именно специфическими признаками ситуации речевого взаимодействия. Уже в античной риторике была принята типология ораторской речи Аристотеля согласно цели, месту и времени коммуникативного события. Аристотель выде-
ляет три ораторских жанра: 1) эпидейктическая, или демонстративная, речь порицает или восхваляет (цель); относится к настоящему и потому должна оперировать исключительно фактами (время); произносится, как правило, на торжественных собраниях (место); 2) речь делибера-тивная построена как совет, который оратор дает индивиду или коллективу (цель); относится всегда к будущему (время); в настоящее время принадлежит прессе (место); 3) речь судебная посвящена защите или обвинению (цель); относится всегда к прошедшему (время) и произносится, как правило, в суде (место) (см., напр. [4]).
Применительно к настоящему времени Т. В. Юдина выделяет четыре сферы, в которых реализуются все возможности и формы общественно-политического дискурса, как проявление непосредственной коммуникации и коммуникативного действия. К таким сферам относятся:
1) парламентские выступления,
2) партийные съезды и заседания,
3) избирательная кампания,
4) международные конференции, встречи и форумы [5. С. 8].
Несложно заметить, что публичная речь в первую очередь характеризуется институциональной адресностью, общество же выполняет здесь роль пассивного наблюдателя, получая информацию о данной коммуникации через СМИ [6. С. 259].
Важной особенностью коммуникативной ситуации произнесения публичной речи являются так называемые «факторы социального контекста». Здесь прежде всего необходимо учитывать формально-демографические и социально-психологические характеристики аудитории [7. С. 9].
С точки зрения общей интенции речи и ее «доминирующей иллокуции» разграничивают речи апеллятивные, персуазивные, информативные и программные. В зависимости от факторов социального контекста любой речи в равной степени может быть присуща апеллятивность, персуазив-ность, информативность и программность [5. С. 9].
Принимая во внимание многообразие прагматических установок автора публичной речи, мы будем рассматривать данный тип текста как преимущественно персуазивный. Под этим подразумевается, что в иерархии коммуникативных установок текста персуазивность через совокупность актуализаций (т. е. структурное и семантическое выдвижение определенных компонентов текста) приобретает статус доминирующего текстообразующего фактора [8].
Текст публичного выступления как имманентно персуазивный должен соответствовать определенным критериям успешности речевого воздействия, которые в свою очередь коррелируют с задачами, решаемыми субъектом речевого воздействия, т. е. автором речи. Е. Ф. Тарасов выделяет три группы задач речевого воздействия, являющихся релевантными для описания коммуникативной ситуации публичного выступления политика [9].
Первая группа задач определяется необходимостью установления контакта с аудиторией и заключается в том, чтобы выбрать наиболее целесообразную позицию для конкретной аудитории и конкретных целей. На начальной стадии перед оратором также стоит задача привлечения внимания аудитории к теме сообщения и поддержания этого внимания на необходимом уровне.
Вторая группа задач связана с организацией речевого воздействия, цель которого — побудить аудиторию к действию или (что бывает чаще) создать готовность к совершению этого действия. Такой механизм речевого воздействия объясняется через процесс формирования установки, и описывается в рамках и терминах психолингвистики.
Третья группа задач коммуникации, ориентированной на речевое воздействие, определяется требованием, которое в самом общем виде можно сформулировать таким образом: «Нужно говорить на языке, понятном аудитории». Такое требование следует понимать двояко. Во-первых, как требование употреблять слова, доступные аудитории, и не использовать в устной речи конструкции письменной речи, т. е. не говорить усложненными синтаксическими конструкциями, во-вторых, говорить на языке потребностей и мотивов аудитории. Как отмечал еще в 1926 году
Н. А. Рубакин, «настоящий пропагандист, < ..> должен забыть свое Я, должен перевоплощаться в Я своего собеседника, должен освоиться там, вжиться, вчувствоваться в чужое Я» [10. С. 135]. Такое требование также формулируется в терминах необходимости создать ощущение эмпатии и сходства взглядов и интересов (to create empathy or communion) [11. P. 485].
Решение описанных задач с целью создания убедительности речи традиционно рассматривалось в рамках ораторского искусства и риторики. Создание убедительности соотнесено в риторике с тремя главными частями идеорече-вого цикла — инвенцией, диспозицией, элоку-цией. Инвенция разрабатывает теорию доказательств, деля их на естественные (документы,
показания свидетелей, экспертные заключения) и искусственные, куда входят так называемые аргументы к логосу (логические доказательства), пафосу (доводу к чувствам слушателя, связанным с обещаниями или угрозами) и этосу (апелляция к этическим нормам), а также усиливающие их ссылки на авторитеты [12. С. 13]. Диспозиция представляет собой теорию риторической композиции устных и письменных текстов. Классическая риторика рассматривала композицию с точки зрения выделения неких речевых блоков (вступление, опровержение аргументов противника, воззвание и т. п.). Сегодня композиция также рассматривается в разрезе умения выделить главное и тем облегчить восприятие речи. Элокуция является самой разработанной классической риторикой частью риторического учения. Ее предметом являются фигуры и тропы — особые словесные приемы, усиливающие изобразительность и выразительность речи и делающие речь убедительной за счет самой речевой формы [12. С. 13 и след.].
Как тип текста, функционирующий в системе политического дискурса, речь политика «унаследовала» от него общие, родовые, свойства. Одним из традиционно выделяемых свойств политического дискурса является институцио-нальность. Е. И. Шейгал, градуируя жанры политической коммуникации по оси институцио-нальности — неформальности общения, определяет публичную речь как один из наиболее институциональных/формальных жанров [6.
С. 256-257]. Следовательно, высокая степень институциональности является не просто свойством публичной речи, но также одним из ее дифференциальных признаков.
Смысловая неопределенность, указываемая как одна из основных характеристик политического дискурса в целом, свойственна и публичной речи. Смысловая неопределенность обусловлена рядом семантических и прагматических факторов. К семантическим факторам относят: (1) абстрактность и широту значения; (2) сложность значения, обусловленную сложностью самого денотата; (3) размытость семантических границ у слов градуальной семантики; (4) относительность обозначения, т. е. зависимость выбора номинации от политической позиции говорящего [6. С. 56].
Со смысловой неопределенностью также связана такая характеристика политического дискурса, как фантомность. С семиотической точки зрения фантомность определяется соотне-
сенностью лингвистического знака с несуществующим референтом. Такие языковые знаки, в значении которых отсутствует денотативный компонент, называются самореферентными или, в иной терминологии, лексическими фантомами [6. С. 56-57].
С фантомностью непосредственно связана фи-деистичность, или фидеистическое отношение к слову. Такое отношение выступает как условие успешности существования политического фантома: поскольку политический опыт большинства людей имеет опосредованный характер, они принимают за реальность политические фантазии (мифы), творимые и передаваемые коммуникативными посредниками — политиками и журналистами [6. С. 58].
Характерным свойством публичной речи также является редукционизм. Под редукционизмом понимается жесткое упрощение отражаемой в политических текстах действительности, сведение ее к биполярным категориям, характеристика с использованием только черных и белых красок (см., напр. [13-14]). Как отмечает в этой связи А. П. Чудинов, «в политической коммуникации, особенно в периоды обострения политической борьбы, нет места детальному объективному анализу» [14. С. 58]. Поскольку текст публичной речи ориентирован на массового адресата, степень редукционизма в нем выше, чем в текстах, ориентированных на специалистов. Упрощенное представление действительности в текстах публичных речей, как правило, связано с использованием стереотипов массового сознания.
Подводя итог вышесказанному, отметим, что принципиальной характеристикой публичной речи как текстотипа является, по нашему мнению, ее персуазивная направленность, что в первую очередь выражается в конструировании общего смыслового поля между автором и реципиентом, в создании коммуникатором впечатления референтности отношений между ним и реципиентом, впечатления принадлежности к одной группе с едиными референтными ценностями и будущими целями. Решение аналогичной задачи на языке перевода возможно тогда и только тогда, когда переводчик, проникнув в глубинный смысл текста, осознав его в первую очередь с позиции текстотипологического своеобразия, сформирует индивидуально-образный смысл текста и ретранслирует его с учетом знаний и представлений о принимающем лингвокультурном сообществе во всем многообразии его проявлений [1. С. 74].
Список литературы
1. Кушнина Л. В. Языковая личность переводчика в свете концепции переводческого пространства / Л. В. Кушнина, М.С. Силантьева // Вестн. Перм. ун-та. 2010. Вып. 6 (12). С. 71-75.
2. Караулов, Ю. Н. Русский язык и языковая личность. М., 2007.
3. Бушев, А. В. Языковая личность профессионального переводчика. Тверь, 2010.
4. Thomas, С. G. From morality to rhetoric: an intellectual transformation / С. G. Thomas, E. K. Webb // Persuasion: Greek Rhetoric in Action. Routledge, 1994. P. 17-18.
5. Юдина, Т. В. Теория общественно-политической речи. М., 2001.
6. Шейгал, Е. И. Семиотика политического дискурса. М., 2000.
7. Вольвак, Н. П. Фактор адресата в публичном аргументирующем дискурсе : автореф. ... канд. филол. наук. Владивосток, 2002.
8. Гончарова, Е. А. Персуазивность и способы ее языковой реализации в дискурсе рекламы // Studia Linguistica 10. СПб., 2001. С. 125-126.
9. Тарасов, Е. Ф. Речевое воздействие: методология и теория // Оптимизация речевого воздействия. М., 1990. С. 15-17.
10. Рубакин, Н. А. Тайна успешной пропаганды // Речевое воздействие. Проблемы прикладной психолингвистики. М., 1972.
11. Van Eemeren, F. H. Strategic Maneuvering in Argumentative Discourse / F. H. Van Eemeren, P. Houtlosser // Discourse Studies. 1999. Vol. 1 (4).
12. Хазагеров, Г. Г Политическая риторика. М., 2002.
13. Миронова, П. О. Стратегия редукционизма в современном политическом дискурсе: когнитивно-прагматический аспект : автореф. . дис. канд. филол. наук. Екатеринбург, 2003.
14. Чудинов, А. П. Политическая лингвистика: учеб. пособие. 3-е изд., испр. М., 2008.
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 24 (239). Филология. Искусствоведение. Вып. 57. С. 255-257.
Э. Р. Насанбаева
ПРОБЛЕМА МОДАЛЬНОСТИ ПРИ ПЕРЕВОДЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА1
В статье рассматриваются проблемы, связанные с выбором средств передачи категории модальности при переводе художественного текста с английского языка на русский, в частности проблема перевода Suppositional Mood (предположительного наклонения), которое представляет действие как гипотетическое или проблематичное (problematic action). Для анализа выбран роман Т. Драйзера «Финансист», поскольку мир финансов является одним из наиболее непредсказуемых.
Ключевые слова: модальность, перевод, предположительное наклонение.
При переводе художественного произведения переводчик неизбежно сталкивается с необходимостью решения проблемы передачи модальности в художественном тексте. Изучением категории модальности и способами ее перевода на другой язык занимались такие лингвисты, как Л. С. Бархударов [1], В. С. Виноградов [2], Я. И. Рецкер [3]. Однако проблема модальности художественного текста недостаточно исследована.
1 Статья подготовлена при финансовой поддержке Министерства образования и науки РФ в рамках научного проекта «Языковая личность переводчика» (ГК № 14.740.11.1393) ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 20092013 гг. «Проведение поисковых научно-исследовательских работ в целях развития общероссийской мобильности в области филологии».
Модальность — это понятийная категория со значением отношения говорящего к содержанию высказывания и отношения содержания высказывания к действительности (отношение сообщаемого к его реальному осуществлению). К основным способам передачи модальности относится использование модальных глаголов, модальных словосочетаний, косвенных наклонений, а также множество лексических средств.
Категория наклонения выражает определенную модальность высказывания, т. е. «отношение содержания высказывания к действительности» [4]. Наклонение является одним из способов выражения модальности, поскольку модальность — явление многоаспектное, которое находит множество средств выражения в языке. В данной статье мы рассмотрим случаи исполь-
